Кумтрест

Действительно, после обеда из промышленной зоны в котельную пришёл осужденный Курёнов Иван. Васильев засек время входа в котельную. Прошло десять минут, тишина. Двадцать минут, тишина. Тридцать минут, да что же они так долго, думал Васильев, любовники хреновы. Пол часа прошло, где флажок? Что даже за пол часа не обнялись ни разу что ли? Через сорок минут флажок взмыл вверх. Мужики побежали в котельную ловить голубей. Через две минуты все вышли из котельной, включая того, кто сидел за стенкой и наблюдал. Быстро они после флажка вышли, подумал Васильев, после чего сказал дежурному, чтобы он этих осужденных, которые вышли из котельной, завёл к нему в кабинет.

Первым в кабинет без очереди забежал Гена Кочетков.

– Василич, что так долго? Мне пришлось его второй раз шпилить. Он же старый, я уже через «не хочу» и «не могу», а никого нет и нет.

– Я не знаю. Меня же там не было. Ну я так понял взяли вас?

– Да, в последний момент. Я уже громко начал охать и ахать, только потом мужики забежали, но всё обошлось, в цвет нас взяли. Он как заорёт, что ни причём здесь, а куда там. Сверху на мне сидит, тут ему уже не сорваться.

– Не надо мне подробности вашего интима рассказывать. Ни к чему мне это.

Васильев вызвал атасника, который был ответственным за флажок.

– Ты что так долго? Чуть нам всю операцию не сорвал.

– Василий Васильевич, да я такое первый раз вижу. Я такого даже в порнухе не видел. Смотрю, как они там изгаляются, рот открыл от удивления и про флажок вообще забыл. То сверху, то снизу, то бочком. Хорошо, что Кочетков начал орать от удовольствия, я и вспомнил про флажок. Но мужики успели прибежать, в последнюю секунду успели.

Васильев пообщался с мужиками, которые взяли их с поличным, потом очередь дошла до Курёнова Ивана. Курёнов всё подтвердил, да, есть у него склонности к таким отношениям. Деревянный фаллос его личный, сам себе сделал, но кайфа от него нет, как от живого человека. Вот Курёнов и решил попробовать с Геной Кочетковым закрутить трали-вали.

Петров и Зубов от результатов операции Васильева были в шоке, так как сказывается старая советская школа. Они много повидали, но вот именно такое первый раз. Осужденный Курёнов отсидел пятнадцать суток в ШИЗО и заехал в гарем под кличкой Баба Ваня. Штат Гены Кочеткова увеличился на одну боевую единицу, чему он был несказанно рад.

ИК-12. Цветные карандаши

Две недели в изоляторе Калугина практически не трогали. Изредка подмолаживали, когда выгоняли на прогулку, но не более того. Калугин даже и не надеялся, что про него забыли. Он прекрасно понимал, что ему дают время поправить здоровье, а дальше неизвестно. Не каждый день зэки выпрыгивают из окон оперативного отдела. Плюс в этом был только один. Порядочные зэки в зоне, если и остались такие, наверно понимали, что он не сука, а простой мужик. Опущенный по беспределу, но не сломленный администрацией.

– Калугин, на выход. – крикнул прапорщик, открывая двери камеры ШИЗО. – Бегом, бегом, руки за спину.

Калугин побежал по коридору изолятора в кабинет оперативного отдела, где его уже ждали. Забежав в кабинет, он увидел Шмарова и ещё четырёх оперативников. Калуга встал по стойке смирно и прокричал доклад. Опера не обращали на него внимания. Все подкалывали Шмарова, удивляясь, как спортсмен будет пить стакан водки одним залпом. Если он не сможет этого сделать, то звёзды старшего лейтенанта носить нельзя. За каждый погон по стакану он обязан выпить. Андрей отшучивался и говорил, что ещё не вечер. Он их всех, вместе взятых, перепьёт.

– Здорово попрыгун. – сказал Шмаров Калугину. – Как дела?

– Здравствуйте гражданин начальник. Дела согласно распорядку дня.

– Это хорошо, какие планы на будущее?

– Да какие у меня планы, отбываю уголовное наказание. Планов нет.

– Ты чего добиваешься в этой зоне? Хочешь белой вороной быть?

– Никак нет гражданин начальник. Я не пойму почему меня постоянно избивают. На мне уже живого места нет.

– Сам виноват. На оперов работать не захотел и из окна выпрыгнул. Мы тебе жить дали, а ты про нас забыл.

– Да какая это жизнь, когда по приезду опустили по беспределу. Я обычный работяга, не умею я больше ничего. Могу только на швейке работать.

– Беспредела здесь нет, здесь закон! Такие, как ты, у бабушек пенсии воруют, а потом прокалывают их. Понятно?

– Так точно. Только я пенсии не воровал и наркотики никогда не употреблял, гражданин начальник.

– Я смотрю ты поговорить захотел? Мужики, давай на стол этого пидора.

– Да за что опять? – закричал Калугин.

На него все навалились и положили спиной на стол. Чтобы он не двигался, тело зафиксировали автомобильными ремнями безопасности. Их обмотали вокруг него и столешницы, а руки и ноги привязали к ножкам стола скотчем. Калугин мог только мотать головой из стороны в сторону.

– Так, господа офицеры. – сказал Шмаров. – Руководством поставлена задача отработать новые методы воспитания осужденных. При этом на их теле не должно быть видно следов, то есть синяков, ссадин и прочего. Я подчёркиваю, никаких следов насилия.

–Андрей ты конкретно говори, что делать? – спросил опер Женька Садомский. – Бить, не бить или пытать?

– Вот мы сейчас и будем пробовать. Есть предложение начать с полиэтиленового пакета.

– А пакет есть? – спросил Садомский.

– Есть! – ответил Андрей и демонстративно достал из кармана чёрный пакет.

Опера надели пакет на голову Калугина. Зажали его руками вокруг шеи, чтобы перекрыть доступ воздуха.

– Время засекай. – скомандовал Андрей Женьке Садомскому.

Пакет надувался и сдувался, надувался и сдувался, облегая голову Калугина. Он сначала кричал, но кислорода становилось всё меньше и меньше. Потом он начал хрипеть, а потом задыхаться и судорожно дёргаться. При очередном вдохе Калугин втянул часть пакета в рот и начал грызть его зубами. В результате этого он прогрыз в пакете небольшое отверстие.

– Три минуты. – сказал Садомский. – Андрей, тут надо или пакет крепкий или что другое.

– Вижу, снимай пакет.

Садомский снял пакет с головы Калугина. Его лицо было красное с распухшими венами на висках и шее.

– Следов на шее нет, так, немного, как будто об воротник натёр.

– Ну это нормально. – сказал Шмаров. – Как самочувствие Калугин?

– Вы садисты… – недоговорил Калугин и получил по печени от Андрея его коронный удар.

– За языком следи, петух ебаный. Что будем делать мужики?

– Надо несколько раз пробовать. – ответил Садомский. – Так не понять. Я пойду другие пакеты поищу, а вы пока ещё что-нибудь думайте.

– Пока он ходит, давайте пакет перевернём. Дырку на затылок поставим и ещё раз попробуем. – решил Андрей, чтобы не тратить время зря.

Вторая попытка была аналогична первой. Калугин прогрыз пакет, огрызнулся и опять получил по печени. Шмаров сделал вывод, что данный метод можно использовать, но он не идеален. Надо пробовать со скотчем, которым необходимо заклеить рот. Так пакетов не напасёшься на этих уродов.

Садомский принёс ещё один пакет. Калугину заклеили рот скотчем и надели пакет на голову, опять сжав его на шее. Шмаров оценил схему с использованием скотча, доведя Калугина до судорог. Вовремя снятый пакет с головы и нашатырный спирт, приготовленный заранее, вернули Калугина к жизни.

Через полтора часа экспериментов с разными пакетами и осужденным Калугиным Шмаров сделал очередной вывод. При использовании способа со скотчем необходимо чтобы у зэка не было насморка. Трудно понять не симулирует ли испытуемый, а сквозь пакет этого не видно. Далее пошли эксперименты с садовой прозрачной плёнкой. Потом начались предположения о болезнях зэков астмой или сердечно сосудистыми заболеваниями.

В итоге через четыре часа работы с осужденным Калугиным стало понятно, что он полностью измотан. Метод верный, хоть и с некоторыми особенностями. Коллегиально было принято решение взять такой метод воспитания осужденных на вооружение.

– Будешь стучать? – спросил Шмаров Калугина подводя итоги сегодняшнего дня.

– Я не умею.

– Ну смотри. Не хочешь, как хочешь. В камеру его.

Калугина развязали, осмотрели и убедились, что тело в нормальном состоянии. Потом его за ноги утащили в камеру ШИЗО. Вечером ему доктор Аметисов сделал укол успокоительного, так, на всякий пожарный случай. В камере Калугин кое как сходил в туалет и держась за стену лёг на пол. Перед его носом стояла пайка, но о еде он даже и не думал. Он настолько был измучен, что у него не было сил разбить себе голову о стену. Хотя он только об этом и думал, когда задыхался в пакете. Через несколько минут Калуга уснул.

Ночью в камеру к Калугину зашли трое зэков в чёрных масках. Они заткнули ему рот тряпкой и заломили руки за спину. После этого его загнули на шконку и изнасиловали. Калугин сопротивлялся как мог, но отсутствие сил и укол успокоительного превратили его в кусок мяса. На сопротивление это было мало похоже. Самое обидное помимо изнасилования было то, что в соседних камерах всё слышали. Слышали, но молчали. После изнасилования неожиданно пришёл доктор Аметисов и сделал ещё один укол успокоительного. Калуга уснул.

На следующий день Калугина привели в подвал, где ранее ему отбивали ногти. Там его уже ждал Шмаров и все те, кто был вчера. Шмаров был уже в курсе, что день работы с пакетом приносит свои плоды. Это действительно отнимает силы зэка так, что он практически не может сопротивляться даже изнасилованию. Но этого было мало. Зэк ещё не был сломлен, а значит цель не достигнута.

– Ну что, надумал работать на оперотдел? – спросил Шмаров.

– Зачем Вы так со мной? Что я Вам сделал? – ответил Калугин вопросом на вопрос.

– Стучать будешь?

– Нет.

– Ну тогда продолжим, в тиски его.

Калугину левую руку обмотали ватой и зажали в тиски. Правую пристегнули наручниками к решётке.

– Опять ногти отбивать будете? – ухмыляясь спросил Калугин.

– Нет, ногти мы не будем трогать. – ответил Шмаров и достал из кармана цветные карандаши.

Опера вставили между фаланг пальцев Калугина три карандаша и начали сжимать пальцы между собой. Калугин закричал от боли, но ему заткнули рот тряпкой. Боль была неимоверной, казалось бы, обычные карандаши. Такого у Калугина никогда не было. Он стонал, рычал, но ничего не мог сделать. Один опер держал пальцы. Второй выравнивал карандаши относительно плоскости руки на девяносто градусов. Третий сильно сжимал руку Калугина. После пятнадцати минут эксперимента с карандашами Калугин не чувствовал свои пальцы. Он только и мог от боли переминаться с ноги на ногу. Тиски крепко держали его руку и со стороны это выглядело банально – как будто он очень сильно хочет в туалет.

– А теперь пакет. – резко скомандовал Шмаров. – Попробуем совместить.

Калугину заклеили рот скотчем и надели пакет на голову. Началась вчерашняя процедура. Шмаров периодически бил его по печени и через полчаса у Калугина подкосились ноги. Он повис на руках.

– Перерыв, идём курить. – сказал Шмаров, и все ушли на перекур.

Калугин висел и думал о том, что ему делать? Что предпринять, чтобы от него отстали? Может действительно начать стучать? Когда его ночью насиловали в камере ведь никто даже ничего не крикнул. В карантине тоже никто не спросил кто он и что он. Да и в отряде тоже. Каждый был сам за себя. Так если всем на меня похуй, тогда зачем мне страдать? Меня насилуют, пытают, бьют, меня убьют и никому до этого нет дела. Это же моя жизнь, если её так можно назвать, но жизнь. В этой зоне и так все стучат друг на друга. Зона стукачей и маньяков, как среди зэков, так и среди мусоров. Я калекой отсюда выйду по концу срока. Они хотят, чтобы я стучал, значит я буду стучать. Что я сказку им не расскажу, что ли, что они лучше цветных мусоров? Да если бы меня за каждую кражу садили, я бы уже лет сто отсидел.

– Ну что Калугин, как себя чувствуешь? – спросил пришедший с перекура Шмаров.

– Гражданин начальник, я буду стучать, слово даю. Дайте ручку и бумагу. Я буду писать про всё, что знаю. – сходу заявил Калугин Шмарову.

– Вот те раз. – удивился Шмаров. – Наверно, как прошлый раз думаешь меня прокатить? Э-э не, так уже не получиться.

– Гнездилов, сосед мой по шконке, общался с каким-то зэком. Я его лицо не видел, но они говорили, что неплохо бы выйти в промзону. Там типа свободы больше и много мест, где можно прятать запреты, не то, чтобы в жилке.

– Так, поподробнее. – сразу заинтересовался Шмаров. – Какие запреты?

– Карты. Он говорил, что там больше возможностей поиграть в карты.

– Вот сука, я так и думал про этого Гнездилова. Отвяжите его, сейчас всё это мне напишешь. Вторая рука у тебя может писать.

Калугина отстегнули, дали ручку и бумагу и посадили за стол. Он всё написал, что ему было известно о Гнездилове и картах.

– Совсем другое дело! Отсидишь до конца изолятор и пойдёшь в отряд. Будешь смотреть за Гнездиловым и за другими тоже. Понял?

– Понял. – ответил Калугин и про себя подумал, что про Гнездилова и карты он придумал только что, а ему поверили. Нет, надо подождать, пока его не выпустят из изолятора и тут же ляпнул.

– А ещё завхоз отряда Кузьмин говорил, что ночью, он главный кум в отряде. Он решает кому и как жить.

– Я в отряде главный кум. – возмутился Шмаров. – Я, а не завхоз. Я решаю, как кому жить в отряде. А он с чего так базарил?

– Сигареты, когда с петухов собирал, типа в штаб надо отдать.

– С петухов? Ты не перепутал?

– Отвечаю. Вы мне работу дайте, я ещё много чего узнать могу. Он двух петухов бил в сортире, а я срал сидел в это время. Они меня не видели. Он так им и говорил, что сигареты надо к утру в штаб отправить.

– Какие сигареты ты знаешь? Марка какая?

– Не знаю, не видел. Ну всяко не Прима без фильтра, они про Америку говорили.

– Так, всё понятно. В камеру иди, потом поговорим после твоей отсидки.

Про завхоза Кузьмина и петухов – была правда. Калугин так сам и не понял почему он это рассказал. Наверно нужно было всё-таки хоть какую-то правду говорить. До конца срока изолятора Калугина больше не трогали. Он спокойно вышел в отряд. Никто к нему не подходил и не интересовался его здоровьем. Никому не было интересно почему он выпрыгнул из окна. Всем было на него насрать. Каждый был сам за себя и сам по себе.

Гнездилова посадили в ШИЗО. Завхоза Кузьмина Шмаров подмолодил так, что он хромал почти месяц. Западло было Шмарову курить петушиные сигареты, но как он, в такой зоне, вообще мог их отличить? Все через одного опущенные. Калугин задавал себе только один вопрос – почему никто не жалуется? Может и жалуются, но он этого не знает. А как он узнает, если никто ни с кем не общается. У всех рот на замке. В зоне одни зомби, овощи и роботы сидят. Если ты не из этого списка, то ты или пёс, который ждёт кость и команду фас, или насильник.

ИК-50. Денди Эскобар

Бобышкин вызвал Рылькова закончить разговор о крупных поставках наркоты в зону.

– Ну что Крокодил, когда займёмся взрослыми делами? Как ты помнишь, я твою шкуру спас от непоняток.

– А я жду, когда ты сам созреешь, Алексей Адамович. В таких делах напрашиваться не принято. – ответил Рыльков.

– Ну я так понимаю мы оба готовы?

– Я всегда готов. Тогда по старой схеме и будем работать. У тебя есть второй комплект формы?

– Есть, а зачем?

– Ну по карманах крупные веса тырить – это детский сад, слишком приметно. С сумкой наркоты тебе тоже не резон в зону заходить.

– Ну тогда рассказывай, ты у нас крупный наркоделец. Как там у вас это делается.

– Адамович, сначала тебе нужно занести второй комплект формы в зону. Можно новую в промке сшить, чтобы всегда была у тебя в кабинете. Она нам потом ещё понадобиться.

– Так, интересно, что дальше?

– В субботу ты приедешь в ателье, я адрес потом скажу, и отдашь туда эту форму, в которой ты сейчас ходишь. Её подготовят, а в воскресение заберёшь.

– А что значит подготовят?

– Ей сделают новую подкладку. Она правда станет немного тяжелее, но со стороны это не видно будет. Знаешь, как пуховики делают?

– Ну примерно.

– Вот только вместо пуха или синтепона там будут наркотики. В кассетах будут пакеты, но всё будет сделано аккуратно. Ты не переживай, такой очень тонкий пуховик получится.

– В смысле? Как бронежилет что ли?

– Нет. Как бронежилет – это зимой удобно. Летом лучше всю форму обшить тонкими кассетами, так вообще не видно будет.

– Что дальше?

– Одеваешь форму и идёшь на работу. В зоне пойдёшь на обход и зайдёшь в столовую. Там тебя баландёр, случайно споткнувшись, обольёт баландой.

– Ты шутишь?

– Не отвлекай. Ты, конечно, для вида дашь ему по башке и скажешь, чтобы дневальный принёс тебе из кабинета запасную форму. В кабинете завхоза столовой Пастухова переоденешься и пойдёшь дальше работать.

– Пастухов тоже твой человек? – насторожено спросил Бобышкин. – Он в курсе этих дел?

– Лёша, ты ещё наверно не совсем понимаешь, что такое зона. Вы мусора думаете, что всё знаете, видите и всё контролируете. Но вам никогда не окунуться в этот мир, как бы вы не старались. В колхозе своя жизнь идёт. Не важно, красный ты или чёрный, хоть голубой, всё на общее благо. Каждый знает то, что должен знать, не больше. Тут каждый зэк наш человек, даже если и думает, что он не наш, а ваш.

– Ладно, с этим понятно, дальше что?

– А что дальше? Форму тебе постирают и в кабинет принесут. Потом приедешь на адрес, который я тебе скажу и получишь кровно заработанные. Потом готовимся к следующей партии. Работаем раз в месяц, полтора, не больше.

– И что мне каждый раз вот так переодеваться?

– Лёша, способов, чтобы занести наркоту в зону, миллион шесть штук. Но все её ищут в самом тайном месте, мы фантазируем и её там не прячем. Наркота, по сути, на виду, вот ты бы догадался, что у кого-то форма так сшита?

– Не думал об этом, если честно.

– А ты задумайся. Если хочешь спрятать хорошо, то прятать надо на видном месте и никогда не повторяться. Представь себе, если бы тебя два раза в месяц баландёр баландой в столовой обливал. Даже дурак бы догадался, что здесь что-то не так. Сегодня форма, завтра ботинки тебе новые сделаем, послезавтра машину на ремонт загонишь и так далее.

– Ну и сколько там в форме будет?

– Да примерно килограмм, полтора, не больше. Героин и марихуана в основном, немного ханки для одного старовера.

– Ну и сколько я получу за это дело?

– Тридцать. И это не обсуждается. Думай, сравни со своей зарплатой и ещё раз подумай.

– Хорошо. – сказал Бобышкин, прикинув в уме, что тут хватит всем, включая доляху Горлова. – Тридцать так тридцать, договорились. Адрес ателье называй.

– Зайдёшь в Дом Мод, в подвале есть ателье «Дождь». Тебя там будут ждать мои люди через неделю.

Последующие полтора года для Бобышкина были наверно самыми славными. По крайней мере он так считал в тот момент. Каждый месяц он заносил крупную партию наркотиков и потом ни о чём не думал. Денег хватало с головой и больше. Половину денег он оставлял себе, а вторую половину отдавал Горлову. Деньги в почтовом конверте с надписью «Белый аист» Лёша относил туда, куда говорил Горлов.

Бобышкин заносил такие партии наркотиков в специальных жилетах под рубашкой. В переделанных ботинках с пустотелыми каблуками и подошвой. Загонял на ремонт свою машину, в которой бесчисленное количество мест, где можно спрятать наркоту. В трусах, в перешитом съёмном меховом воротнике бушлата, да и в самом бушлате. В ход шли шапки, кожаные папки для бумаг, специальное нательное бельё. В общем всё то, что было на виду, но в тоже время и не было видно.

Бобышкин с Рыльковым в штабе больше никогда не встречались, только в зоне. Они виделись, когда Бобышкин совершал обходы или делал шмоны на объектах. Рыльков всегда приходил сам или уже был там, куда приходил Бобышкин. Они никогда не повторялись в своих действиях. Адреса, куда ездил Бобышкин за наркотиками или за деньгами, тоже всегда были разные. Люди, с которыми он там контактировал, всегда были новые.

Рыльков освободился и за себя никого не оставил. После освобождения из зоны Бобышкин никогда его не видел. Разовые, но при этом крупные поставки в зону наркотиков прекратились. Бобышкин изучил за это время круг общения Рылькова и перешёл на индивидуальные заказы. Деньги, конечно, уже не те, что раньше, но жизнь на этом не остановилась. Круг общения Бобышкина среди порядочных зэков расширился. Крокодил с кем попало не общался, только с серьёзными людьми. Зэки, зная, какие объёмы Крокодил доверял Бобышкину, охотно шли с ним на контакт.

Глава 6

ИК-3. Мозаика

Петров позвал Васильева к себе в кабинет.

– Василий Васильевич, пора тебя посвящать уже в более серьёзные дела. Деньги искать да петухов с наркоманами хлопать – это хорошо, но тебе надо расти, слушай внимательно. – с серьёзным видом сказал Петров.

Васильев сел на стул и насупил брови.

– Слушаю, Пётр Петрович.

– Есть косвенная информация и подозрение, что прапорщик Жуков Олег из группы надзора, таскает в зону наркотики. Мы пока примерно понимаем, что это трёхэтажка 10-го, 11-го, 12-го отрядов, кстати, 12-й, это твой отряд. Агентура сообщает, что сразу после обходов инспекторов дежурной смены наркоманы начинают двигаться, идёт суета и они ставят ещё одного атасника. В общем классика, но нет системы. Жуков работает сутки через трое, а движение наркоманов начинается внезапно. Угадать, что это именно он занёс, пока не получается. Почему я говорю, что это пока подозрение. Во-первых, зэки могут специально начинать суетиться только после обхода определенного сотрудника. Закинут для этого в массы дезинформацию, которая до нас дойдёт, а поставщик может быть другой. Это нормальный, грамотный и хитрый ход. Во-вторых, Жуков несколько месяцев назад развёлся с женой и плотит алименты на двоих детей. В-третьих, он последнее время стал часто выпивать. Как со смены домой идёт, так сразу в магазин за спиртным заходит. И четвёртое, последнее, квартира досталась семье, а он снимает однокомнатную в пятиэтажке на улице Лиговской 406. Кстати, к нему постоянно ходят в гости дамы лёгкого поведения. Вопрос, откуда деньги?

– Петрович, и пятое. – добавил Васильев. – Жуков с напарником Галкиным ходит, почему на него не думаешь? По логике вещей он тоже может носить наркотики.

– Согласен, что может, но не носит.

– Почему такая уверенность?

– Я тебе и так уже много сказал, рано тебе это ещё знать.

– Петрович, а ты откуда столько про его личную жизнь знаешь?

– Вася, мы же не только осужденными занимаемся. Зная, как живёт сотрудник дома и какие у него проблемы, можно спрогнозировать его поведение в зоне.

– Я понял, но ты Петрович не ответил на мой вопрос. Извини за наглость.

– Молодец, шаришь. Вася, настоящий опер – это не тот, кого боятся, а тот, кому всегда все рады. Общайся больше с людьми и вникай в их проблемы. Помогай чем можешь, но в пределах разумного. Расположи к себе человека. Будь простым. А потом, когда научишься общаться с любым человеком на его волне, тебе столько информации расскажут. Они даже подозревать не будут, что она для тебя очень важная. Ты какой-нибудь якобы очень тайный секрет расскажи, разговор завяжется и агентуры никакой не надо. Твоё дело только всю информацию по полочкам разложить, а потом в нужный момент достать её из шкафчика под названием мозг. Тебе останется только слепить из этой информации образ, схему, мозаику. В общем в итоге всё встанет на свои места. Понял?

– Понял, а как брать его будем? Надо с поличным и лучше при входе в зону.

– Не торопись брать. Собери сначала больше информации по нему. Если я начну твоих осужденных часто к себе вызывать, то смогу вызвать подозрение. Начни работу по Жукову сам, только плавно, как бы невзначай, а я по своим каналам дальше буду инфу рыть. Потом состыкуем наши результаты, а там видно будет, что делать.

– Так он дальше носить будет?

– Лучше пусть носит и привыкает, чем просто его спугнуть. Он сейчас начнёт бдительность терять и наглеть. Когда по рукам не бьют, человек расслабляется. Спугнуть нельзя, а если возьмём, то и другим неповадно будет. Торопливость нужна только при ловле блох. Я надеюсь на тебя, не засветись только. Василий Васильевич, запомни, настоящий опер – это хирург, артист, ювелир! Понял?

– Понял. – ответил Васильев и про себя подумал, что Петрович точно настоящий ювелир. Не зря у него три дочери.

Васильев начал сбор оперативной информации и вызывал к себе всех без разбору. В отсутствии Жукова на смене, он стал подольше задерживаться в трёхэтажке. Старался вести себя так, как учил Петрович, шутки, прибаутки и так далее. Петрович был прав, Васильев начал столько интересного узнавать от осужденных, что даже не ожидал такого. В кабинете у оперов, сделал вывод Васильев, не всякий осужденный расслабляется. Ночью в отряде осужденные общаются совсем по-другому. Обстановка другая, когда они мимо него в трусах ходят в умывальник или в комнату приёма пищи. Васильев вспомнил про начальника оперчасти Александрова и решил провести эксперимент, в точь-точь, как рассказывал Петрович.