Пинг-понг с самим собой

– Давай! Режь! Ну! Гаси! Эх, мазила…

Эти выкрики мальчишеских голосов слышались в июньские дни на одном из участков дачного поселка. Их сопровождало характерное цоканье белого шарика по твердой поверхности стола.

Еще одно «гаси!», и цоканье стихло.

– Молодец, и ты у него выиграл! – хлопнул победителя по плечу один из мальчишек и повернулся к остальным. – Ну, пошли, что ли, ребята.

И несколько парней, сразу о чем-то заговорив, направились к калитке. У стола остался стоять только один мальчик, исподлобья глядя им вслед. Калитка хлопнула и голоса мальчишек затихли. Сегодня он опять, как ни старался, не смог выиграть ни одной партии. Он медленно и глубоко вздохнул, наклонился и поднял из травы шарик. Засунул его в левую руку, которую держал перед собой согнутой в локте. Взял в правую обе ракетки и понуро побрел в дачный дом, расположенный метрах в десяти далее по участку. «Почему они такие злые?» – спрашивал он себя и не находил ответа.

Стоны прекратились, и через секунду-вторую оглушающей тишины раздался крик новорожденного.

– Ну вот! Вот и все хорошо! Все позади. – Сказала кто-то в белом. – О, какой мальч… – голос прервался. – Сейчас…

– Ку… куда вы его понесли? – переполошилась роженица, пытаясь приподняться вслед уносившей ее сына белой фигуре.

– Не волнуйтесь, лежите спокойно, – кто-то другой белый положил ей руку на приподнявшееся было с кушетки плечо, – сейчас вам вашего сына принесут.

И правда, через несколько томительных секунд вошла акушерка, и на руках у нее был белый сверток.

– Это… почему? – непонимающе проговорила женщина на кушетке.

– Сейчас холодно, так вот чтобы не застудить.

В этот момент новоиспеченной матери подходило любое объяснение, если оно отражало заботу о ее ребенке.

– Дайте, дайте мне его! – и протянула руки навстречу завернутому в простыню крохотному тельцу. Она была счастлива – у нее родился сын! Только какое-то смутное сомнение затеняло ее радость.

В тот же день к ней в палату зашел врач. После стандартных «как вы себя чувствуете», он присел на табуретку у ее кровати и добавил тихим голосом:

– Мне очень жаль вам это говорить… – Он прочистил горло и прямо посмотрел на нее. – Но это моя обязанность.

Мать привстала с кровати с расширенными от внезапного испуга глазами.

– Нет-нет, простите, – поспешил добавить врач, – с вашим сыном все в порядке. То есть… сейчас он спокойно спит. Я не об этом.

После некольких томительных секунд он продолжил:

– Это очень редкий случай, но такое, к сожалению, бывает. Одним словом, у вашего сына покалеченная рука. Левая рука. Но это не должно помешать ему вести нормальную жизнь. Если вас это утешит, что-то подобное было у Сталина.

– Мама, папа, почему я не могу быть как все? – не в первый раз родители слышали этот вопрос от их сына. Каждый раз он ставил их в тупик. У них для сына было не очень много времени: работа отнимала немало сил, а по вечерам надо же отдохнуть: наутро снова на работу. «Как в школе?» – «Нормально» было стандартным ежевечерним диалогом. Еженедельные проверки дневника подтверждали сыновье «нормально», и больше ни о чем заботиться не хотелось.

Да и что они могли сказать? Да, их сын не мог быть совершенно таким же, как другие дети ни в детском саду, ни сейчас в школе. Да, он не мог принимать участие в активных играх вроде салок, футбола, хоккея, просто какой-нибудь беготни. Но ведь существует много других, более спокойных игр! Вот они, родители, не бегают, а спокойно ходят, и все у них в порядке! А одеваться и принимать душ с покалеченной рукой Слава научился уже с раннего детства. Так чего же ему не хватает? Все надо принимать так, как оно есть. И эту мудрость они еще раз коротко донесли до Славы, прежде чем снова повернуться к телевизору.

В тот вечер к ним зашел его дедушка. Он жил неподалеку и иногда навещал их. У него для внука каждый раз находилось время: кроме разговора за чаем с его родителями он всегда выискивал темы, чтобы пообщаться со Славой. Славе вдруг подумалось: может быть, дедушка даст ему какой-нибудь дельный совет?

– Деда, а ты можешь мне сказать, что мне делать?

Дедушка задумался, склонившись над дымящейся чашкой ароматного чая, а потом ответил:

– Давай, Славик, в другой раз об этом поговорим. Я завтра к тебе специально зайду.

Завтра… Мальчик подумал, что это просто отговорка, и больше сегодня с дедушкой не говорил, но назавтра тот и вправду пришел и принес с собой газету «Советский спорт».

– Хочешь быть как все? – спросил дедушка.

– Хочу, – ответил Слава.

– А лучше других?

Слава не совсем понимал, что спрашивает дедушка, и поэтому выжидающе молчал.

– К сожалению – я ж могу говорить с тобой прямо, мы же мужчины, верно? – быть во всем как все у тебя нет возможности, – дедушка кивнул на малоподвижную левую руку Славы. – Но в чем-то ты можешь стать лучше других. Если, конечно, захочешь. Вот смотри! – И дедушка развернул принесенную газету. – Здесь мы можем найти любой вид спорта. Если ты хочешь, мы попробуем выбрать тот спорт, который подходил бы тебе. И тогда мы запишем тебя в секцию, и ты будешь занимался там наравне с другими. Это ли не решение, а?

Слава ликовал:

– Деда, какой ты молодец!

Дедушка попытался предостеречь внука от преждевременной радости:

– Не спеши! Чтобы догнать других, тебе придется работать вдвое больше. А чтобы перегнать, так и втрое.

– Буду! буду работать! – кричал Слава, – Давай искать!

И они, перелистывая страницу за страницей, перебирали виды спорта.

Футбол и хоккей были отброшены с ходу. Так же были забракованы баскетбол с воллейболом – необходимо использование обеих рук – и даже бадминтон с теннисом: везде надо было много бегать. Плаванье, бокс, лыжный спорт – все отпадало. Слава уже пригорюнился. Зря дедушка так его обнадежил! Лучше бы сам дома газету полистал, так меньше огорчений было бы.

– Шахматы! – воскликнул вдруг дедушка. – Как ты смотришь на шахматы? Прекрасная игра!

Слава посмотрел на дедушку как на сумасшедшего.

– Какой же это спорт! – проворчал он. – Сидишь себе, сидишь. Это я и так в школе каждый день делаю.

– Но и в шахматах можно быть лучше других, – попытался возразить дедушка.

– И в литературе, и в математике, – перебил его Слава. – А ты говорил мне о спорте, где я со своей рукой могу у других выигрывать! А теперь шахматы предлагаешь! Ну, спасибо! – И он сел за свой стол и демонстративно склонился над тетрадью с домашним заданием. Ну надо же! Подал надежду, заранее не проверив, а есть ли она, эта надежда. Спасибо, деда, удружил, нечего сказать.

Дедушка углубился в газету. Слава прав – напрасно обнадежил он внука. В самом деле, надо было самому заранее дома проверить. Хотя…

– А что ты скажешь, – уже осторожно начал он, пошуршав листами газеты еще пару минут, – что ты скажешь о настольном теннисе?

Дыхание у Славы прервалось, он замер, подняв взгляд от тетради куда-то в невидимую даль. Представил себе теннисный стол – немногим больше, чем их обеденный в столовой, – маленькую ракетку, удобно лежащую в ладони, азарт кажущейся малоподвижной, но тем не менее спортивной игры, и глаза его, только что потускневшие, загорелись огоньком маленькой надежды. Он видел себя, пружинисто стоящим на немного согнутых ногах, отражающим резкий прямой посыл, ловящий сложные, утягивающиеся вбок подрезанные шарики, подающим, не сходя с места, то вправо, то влево, подрезающим, гасящим и – счет в его пользу!

– Хо… хочу! Деда, это то, что нужно! Какой ты молодец! – и он бросился к дедушке, на лице которого появились радость за внука, гордость за свою оправдавшую себя идею, не совсем скрытая тревога – а справится ли его внук с такой непростой задачей? – и обнял его одной, правой, рукой.

Было решено: в следующие же дни дедушка узнает про настольный теннис в ближайшем спорткомплексе, и они вместе пойдут записываться в секцию.

– Хорошо как, что неподалеку от твоего дома! – восхищался дедушка, подходя со Славой к мощному зданию районного спорткомплекса.

Открыл высокую дверь и, пропустив внука вперед, зашел вслед за ним.

– Сейчас посмотрим, где настольный теннис находится, – проговорил дедушка, направляясь к списку секций на стене. Нашел, что искал, и покрутил головой вправо-влево, пытаясь понять, в каком направлении идти. – Нам – туда, – указал он пальцем.

Найти труда не составило: надо было сначала идти длинным коридором, а там уже просто на звук: усиленное эхом цоканье шарика слышалось издалека. Открыв дверь с табличкой «Настольный теннис», вошли в небольшой зал. За тремя столами шла игра; Слава успел увидеть четырех мальчиков и двух девочек. Но это так, краем глаза, а его взгляд сразу же приковала к себе игра, ведшаяся на ближайшем столе. Он так себе это и представлял! Вот и он уже через неделю-вторую будет стоять здесь у стола и учиться, учиться, учиться играть, догонять других, становиться лучше других, обыгрывать других, получать разряды – сначала юношеские, а затем и взрослые – и станет самым молодым обладателем взрослого разряда! Это именно то, что он так долго искал! Бороться, вот оно! Почему только мысль эта не пришла ему или его дедушке еще на пару лет раньше? Сколько времени потеряно зря…

– …например, на шахматы, – услышал он вдруг, выходя из мечтательного состояния, негромкий голос тренера.

– Но он хотел именно в настольный теннис! – попытался возразить дедушка.

– Простите, но я просто не могу взять такого мальчика в секцию. Нет, – тренер провел ладонью по воздуху, как будто бы подрезая ракеткой теннисный шарик, – и не будем спорить.

Слава посмотрел на тренера и дедушку: первый старался выглядеть решительно, хотя и несколько смущенно. Дедушка же смотрел на тренера долгим прямым взглядом, но увидев, что Слава стал свидетелем их разговора, повернулся к нему.

– Пойдем, внучок, тут… мест свободных уже нет, – и, не отвечая на вопросительный взгляд Славы, первым направился к дверям.

По дороге к дому они молчали. И только у подъезда дедушка решился высказать предложение:

– А может, и в самом деле пойти тебе на шахматы? Там также надо бороть…

Слава, недослушав дедушку и даже не поблагодарив его за участие, повернулся к нему спиной и направился в свой подъезд. Хлопнула входная дверь, а дедушка еще стоял, глядя вслед внуку, и в глазах его начинала светиться какая-то идея.

В первые выходные июня Слава с родителями приехал к дедушке и бабушке на дачу. Родители в воскресенье возвращались в Москву, а Слава оставался на все три месяца гостить в дачном поселке. Он не то чтобы очень любил такое проведение лета: у него хоть и были здесь приятели, но играть с ними во все игры он по известным причинам не мог. Они любили бегать, кататься на велосипедах, плавать в Клязьме. Все, что мог сделать Слава в реке, это окунуться, держась правой рукой за лесенку, спускающуюся в реку с дощатого мостика, в то время как другие ребята наперегонки переплывали речку. Или вот прошлым летом после просмотра телефильма о Робине Гуде все сразу же начали мастерить луки и играть в веселых охотников. Славе же доставалась неинтересная ему роль монаха Тука.

Но тем не менее лето на Клязьме было гораздо лучше, чем в душной Москве.

Дедушка с бабушкой приехали на дачу двумя неделями раньше, и фанерный дом, вполне подходящий для трех-четырех теплых месяцев жизни на природе, уже имел вид обжитого: стекла блестели чистотой, стол на веранде был накрыт праздничной скатертью, в вазе стояли первые цветы, уютные запахи готовки, без который и дом – не дом, манили оставаться и никуда не уходить, на диване как бы с той же целью лежали дедушкины газеты – все свидетельствовало о том, что жить здесь хорошо. И родители Славы со вздохом покидали на следующий день это убежище для ищущих покоя после шумной Москвы, собираясь приезжать сюда по выходным, пока не получат отпуск на работе.

– Ну, будем садиться? – суетилась бабушка, накрывая на стол. – Сейчас супчику принесу, – сказала она, направляясь в сторону кухни. – А Слава, Слава-то где? – Она стала оглядываться в небольшой веранде, как если бы ожидала увидеть его прячущимся под столом.

– Деда-а-а! – раздался вдруг голос Славы откуда-то снаружи. Его интонация не оставляла сомнений: что-то случилось. Родители, тревожно переглянувшись, выскочили во двор и, озираясь в поисках сына, поспешили вокруг дома. Дедушка хитро подмигнул бабушке, все еще стоящей у дверей на кухню, и неспеша пошел за ними. Он не озирался: он знал, куда идти.

– Вот, Славик, – сказал, подходя к Славе и его родителям, дедушка, – все три месяца можешь заниматься. Приглашай приятелей хоть каждый день. Если хватит упорства, то ты сможешь стать самым лучшим. Это только от тебя зависит.

И дедушка похлопал ладонью по поверхности нового, на прошлой неделе вкопанного в землю, теннисного стола.

Дачный поселок располагался на холме. С двух сторон холм огибала река. В начале она пробегала непосредственно под склоном, но дальше по течению между склоном и рекой пролегали лужайки, на которых можно было разложить полотенца или одеяла, чтобы лежать под приятным подмосковным солнцем. К реке вели три дороги. Самой живописной из них была, пожалуй, та, что проходила по-над рекой. Вдоль нее росли высокие деревья, создающие уютную аллею. Справа она граничила с забором одного из дачных участков, а слева – слева земля обрывалась, уходя резко вниз, к реке. На склоне также расли деревья. И здесь, между ними, у Славы было одно укромное местечко.

Легкий ветерок шелестел листьями над головой. Птицы радостно щебетали; значит, они довольны. Когда недоволен, хочется молчать. Слава сидел, понуро положив подбородок на ладонь правой руки, локоть которой упирался в сведенные колени. Неподвижный взор его терялся где-то в глубине реки. У самого берега из воды торчала коряга: видимо, сухая ветка упала когда-то в воду и застряла в иле. Сейчас она постоянно двигалась. То увлекаясь течением, наклонялась короткими покачиваниями все больше вправо, то, из-за внутреннего сопротивления, как пружина, в один момент уходила влево, чтобы снова начать свой неуверенный путь направо. Какое-то бессмысленное движение, сизифова работа. Слава недавно прочитал об этом в одной детской книге. Он попытался вспомнить, в какой. Кажется, с мифами. Ну да, мифы. Как он мог всерьез думать, что сможет вот так вот взять и обыгрывать здоровых ребят? С чего это он так решил-то? Слава видел сейчас две коряги: взгляд его не был сфокусирован на поверхности реки, и все двоилось. Так смотреть было легче: когда все размыто, не чувствовались в глазах набежавшие слезы.

Это было любимым местом Славы в дачном поселке; он нашел его и выбрал для себя уже несколько лет назад. Каждый раз, когда ему было грустно и не с кем, кто бы его понял, перемолвиться, он уходил в этот укромный уголок. Неподалеку, правда, располагалась тарзанка. И Слава уже не раз, сидя здесь, слышал, как ребятня, раскачавшись, с воплями и радостными визгами плюхалась в воду. В такие часы его еще острее резала досада, но – странное дело – ему даже как-то нравилось вот так вот сидеть и жалеть себя. Только взгляд его становился все более печальным. И бабушка или родители, если они в этот момент гостили на даче, видя его грустный после таких прогулок взгляд, только спрашивали его: «нагулялся, устал?». И это непонимание было ему еще горше. Дедушка же никогда так не спрашивал. Славе даже казалось порой, что он все понимает. Дедушка, милый дедушка… Даже стол теннисный он для Славы сделал. Спасибо ему за это, но… все напрасно. Ничего не получится. «Так дедушке и скажу», – решил Слава. Казалось бы, все ясно. Но от такого решения чувствовался какой-то стыд, некое ощущение предательства. Хотя – кого он предал?

Весь июнь Слава учился играть в теннис. Та неудержимая радость, что зажглась в его глазах в первый день, начала тускнуть: как он ни старался, он не мог выиграть. Его приятели, хоть также не имевшие тренера, тем не менее смогли быстрее его научиться производить резкие, трудно берущиеся подачи, делать неожиданно закрученные удары, доставать буквально из-под стола казалось бы уже неберущиеся шарики. Слава с каждым днем становился мрачнее. И все чаще он уединялся здесь на этом склоне после проигранных партий.

Поймет ли его дедушка? Не получится ли так, что он зря для Славы старался, зря давал ему надежды? А, сам виноват! Зря верил, значит. Что, вообще, дало ему право верить в Славу?! Вон, в Славиных приятелей пусть верит! Им не надо прилагать больших усилий, чтобы обыграть его; уже просто потому, что он – инвалид. У него не та подвижность даже в этой игре, где не надо бегать, где стоишь практически все время на одном месте.

Но постой… Подвижность можно увеличить, если постоянно заниматься…

Но им легче!

Да, им изначально легче, но у них нет цели, и они не будут лезть из кожи вон. А у Славы есть цель?

Ну есть… Он ее вместе с дедушкой поставил, еще когда они шли записывать его в секцию.

Что же тогда? Надо что-то делать.

Легко сказать: «что-то делать»! Только вот что? что?!

Слышится мерное цоканье шарика. Но – непривычно и странно – не слышно никаких обычно сопровождающих игру детских возгласов. И в самом деле: у стола видно только Славу. Он раз за разом учится делать подачу: и давая шарику выпасть из неподвижной левой руки, чтобы сразу по нему ударить, и подбрасывая шарик рукой, держащей ракетку, чтобы дать шарику взлететь и ударить по нему в момент его падения. Он отрабатывает различные виды подач: и справа, и слева. В каждом из этих видов он находит свои преимущества. Он их запоминает. Они ему еще пригодятся.

Потренировав подачи, он начинает играть. С кем он играет? Ведь никого рядом нет? Верно, нет, но он играет с противником. Этот противник легче, чем все другие: от него всегда знаешь, чего ожидать. Он не подкрутит шарик в неожиданном направлении. Он не ударит резко, над самой сеткой, так, что взять шарик можно лишь из-под стола. С ним нельзя научиться хорошо принимать удары. Но зато можно отрабатывать свои: и подкручивания, и гашения, и различные обманные движения. Этот противник не кричит, не говорит, не отвлекает; он всегда есть, его не нужно ждать; он на сегодняшний день больше всего подходит для Славы. И Слава этим пользуется. Он очень хочет научиться играть.

Когда Слава попросил дедушку приспособить на другой стороне стола съемный фанерный лист, тот не удивился. И через два дня стол был готов к тренировкам в одиночку. И теперь дедушка, поглядывая на тренировки Славы из беседки, где по обыкновению сидел после завтрака со свежими газетами, одобрительно кивал головой. Его внук им еще покажет! Он еще добьется победы!

По утрам Слава обычно ходил на проходную за свежими газетами для дедушки. Но в одно утро через две недели ежедневных тренировок, когда Слава вышел с участка за газетами, у него была еще одна цель: он направленно шел искать своих сверстников, которых не видел с той последней игры. На проходной он встретил двоих, вертевшихся у машин на стоянке, и пригласил их поиграть в теннис.

– Что, хочешь снова проиграть? – подначил его Антон, сын одного из водителей «Волг», возивших высокопоставленных жителей дачного поселка каждое утро в Москву на работу.

– Да ты что, – одернул Антона его приятель Максим, – он же… – он только кивнул куда-то в сторону Славы, не решаясь указывать прямо на Славину левую руку. Антон не утруждал себя такими сложностями и только отмахнулся от Максима, продолжая смотреть на Славу не по-детски нагловатыми глазами.

– Просто приходите завтра в десять, поиграем, – спокойно, как если бы он ничего не заметил, сказал Слава и пошел дальше. У реки он встретил еще нескольких, а возвращаясь на дачу, еще кого-то, катающегося на велосипеде по поселковой дорожке.

На следующее утро у теннисного стола на Славином участке набралась ватага ребят.

– Кто начнет? – Слава с ракеткой в руке посмотрел на парней. Никто, помня его слабую игру, не рвался первым в бой.

– Давай, что ли, я, – нерешительно оглянулся на остальных Ваня. Никто не воспротивился.

Игра началась. Казалось, что Ваня побеждает, набирая преимущество в два-три очка, но Слава тотчас же сравнивал счет. Когда было произнесено «девять-девять», напряжение возросло, и все, кто до сих пор еще рассеяно оглядывались на грядки и яблочные деревья, теперь со всем вниманием следили за игрой. «Десять-девять». Не может быть! Ведь совсем недавно Слава проигрывал всем! Сейчас Ваня соберется и…

– Следующий, – как ни в чем не бывало произнес Слава.

– Давай ты, – Антон подтолкнул к столу Максима. – Да смотри!

Максим отмахнулся и стал в стойку в ожидании розыгрыша на подачу. Эта игра показалась мальчишкам еще более напряженной. Слава даже не давал Максиму вырваться вперед. Казалось, что набрав пару лишних очков, он специально позволял ему догнать себя, но затем снова выигрывал две-три подачи подряд.

– Да ты что, не завтракал сегодня? – воскликнул Антон после проигрыша Максима и оттолкнул его от стола. – Ну?! – чуть ли не зло глянул он на Славу, замерев у стола с приподнятой для отражения шарика ракеткой.

Шарик летал по углам стола на Антоновой половине. Мало того – цокнув по его половине, он неожиданно менял направление и утягивался в сторону: это Слава применял хорошо отработанный им в последние дни способ закручивания.

Нерешительно прозвучало «Одиннадцать-восемь»… Никто не двигался – кто-то смотрел на Славу, кто-то, хотя мало кто на это решился, – с испугом поглядывал на Антона: казалось, он сейчас разобьет ракетку о стол или о голову любого рядом стоящего. Наконец протяжный свист одного из парней разрядил обстановку – все мигом загалдели, обсуждая игру и Славин выигрыш. Лицо Антона, не услышавшего ни слова осуждения в свой адрес, приняло нормальное выражение.

– А ты набрал за все это время! – восхищенно заметил он. Антон не мог похвастаться воспитанием, но силу в любом ее проявлении уважал. – Ты что, каждый день на секцию в Москву ездил?

Слава не ответил, лишь загадочно улыбнулся.

Игра с сильным противником раззадорила мальчиков, и они опять стали приходить каждый день. Но чем больше они играли, тем сильнее становился Слава. Все хотят выиграть, но только у него была цель не просто выиграть, но стать лучше всех остальных. И он продолжал тренироваться также и в одиночку, с фанерным противником.

– Что-то надоел мне теннис, – как-то в один день после очередной проигранной партии лениво промолвил Антон. – Пошли, что ли, на реку, – предложил он остальным. – Что летом в теннис играть, когда купаться можно?

Предложение понравилось всем, давая повод сдаться, не показывая это напрямую. Остался только Сергей, так же как и все проигравший сегодня, но желающий отыграться. С ним Слава сыграл еще несколько партий.

«День, два, и этот тоже уйдет», – подумал Слава, обыгрывая Сергея в очередной раз.

И правда: через два дня, в которые они играли лишь вдвоем, Сергей больше не показывался. Слава достиг своей цели: он всех победил, он стал лучше всех! И все разбежались. И он опять остался один…

«Цок-цок, цок, цок, цок». Цоканье шарика в небольшом актовом зале было другим, нежели на улице: более громким, более заводящим. Теннисный стол стоял между сценой с экраном для показа кинофильмов и мягкими креслами первого ряда. Теплоход, построенный в ГДР, был непривычно уютным. Впрочем, так сказал бы взрослый; Сергей же с первого дня обращал внимание только на одно: на теннисный стол. Большую часть времени этот стол простаивал без надобности: ракетки и шарик были только у старшего офицера. Он, правда, приходил сюда каждый день, и тогда здесь набиралась целая толпа мужчин, желающих скоротать время прохода по каналу имени Москвы, а затем и по другим живописным местам, но как только офицеру надо было уходить – а его работа требовала этого часто, – то игра прекращалась: ракетки он никому оставлять не желал.

С первого же дня были заведены правила: кто проиграл, уступает место следующему в очереди. А так как желающих поиграть было много, то ждать приходилось довольно долго, и хорошо еще, если за день удавалось сыграть три-четыре партии: Сергей играл достаточно плохо и после каждой игры должен был становиться в конец длинной очереди.

Дальше так было нельзя. Надо было что-то делать. Сергей хотел вернуться на дачу уже сильным игроком; он желал обыграть Славу. А то что за черт: не может выиграть у инвалида! А так как Сергей и в школе был самым маленьким, не говоря уже о взрослом мире, то постоянные проигрыши могли вести только к одному из двух решений: плюнуть на все и опустить руки или же научиться играть лучше и доказать всем, что рост не играет роли. Но как достичь этого?

Единственным выходом была постоянная игра. Не три-четыре партии в день – круиз раньше окончится, чем чему-то научиться можно, – а партий двадцать без перерыва. Что нужно для этого? Понятно, что!