Обратная сторона долга

– Да ладно! Ты не можешь этого сделать!

– Почему? – немец подошел ко мне и схватил за подбородок. – Почему не могу? Еще как могу!

Затем он сдавил мне руку и потащил внутрь. Я не сопротивлялась, судорожно ища в своей голове способ выхода из данной ситуации. Зайдя внутрь прокуренного здания, мы поднялись на второй этаж и оказались в длинном коридоре, по обе стороны которого были двери в комнаты. Это здание раньше, скорее всего, было общежитием. В конце коридора стояли и курили две девицы, с грустью взирающие на меня. Габриель потащил меня вдоль коридора то и дело открывая запертые двери, за которыми перед моими глазами возникали практически одинаковые картины соития немцев и наших несчастных женщин. Некоторые из них плакали, некоторые просто лежали, не проявляя никакого интереса к происходящему, некоторые же пытались еще отбиваться, не понимая, что им все равно не победить суровую действительность этого злачного места. Затем он грубо подтолкнул меня к курящим девушкам и сказал:

– Переводи.

И начал задавать им вопросы.

– Сколько мужчин обслуживает каждая из вас в сутки? – испуганно переводила я.

– Если повезет, то не более двадцати, – безразлично ответила девушка с длинными белыми волосами.

Мои глаза с ужасом расширились, услышав эту цифру.

– Что бывает, если не хочешь подчиняться? – перевела я следующий вопрос Габриеля.

– Да по-разному, – ответила собеседница. – Пока не сломают, просто бьют и насилуют, слишком строптивых могут вывести и расстрелять. Но, – сделав паузу, она посмотрела мне в глаза и печально ответила, – ломаются практически все.

Одним движением руки Габриель велел им оставить нас и проговорил:

– Ты этого хочешь? Мне оставить тебя здесь?

Я смотрела на этого человека и пыталась понять, чего он от меня хочет. Повернувшись к окну, я прислонила пальцы к морозным узорам и под действием моего тепла по окну потекли капли. «Странно, похожи на слезы», – подумала я совершенно не о том, о чем нужно было думать в тот момент. Затем, нахмурившись и собрав все свое самообладание в кулак, я повернулась к немцу и проговорила:

– Если ты привез меня сюда, чтоб оставить – оставляй, значит такова моя судьба. Если для того, чтобы сломать или унизить – мы об этом уже говорили. Если ты думаешь, что я сейчас упаду к твоим ногам и буду лизать сапоги, в надежде на то, что ты сжалишься, то ты ох как ошибаешься, Габриель.

Фон Вольф стоял, возвышаясь надо мной, как ангел смерти. Я испытывала дикий ужас, просто панический. Но стояла перед ним, маленькая, худенькая, закутавшись в свою коротенькую шубку и только дрожание моих стиснутых до боли в кулак пальцев выдавало мое истинное состояние.

Габриель же в тот момент, скорее всего, понял, что я была как эта страна, в которую вторгся его народ с войной. Напуганная, истерзанная, но такая неукротимая в своем непоколебимом желании быть свободной. Он опустил голову и стоял так молча минуты две, будто соображая, что же делать дальше со мной. У меня же за эти две минуты перед глазами пролетела вся моя столь недолгая жизнь. Затем он притянул меня к себе, положив свой подбородок мне на голову. А через пару минут мы уже ехали в машине к нему домой. Молоденький шофер, явно довольный тем, что меня не упекли в бордель, всю дрогу улыбался счастливой улыбкой. Габриель молчал. Я же думала только о том, что возможно, я еще нужна Родине, раз мне удалось выйти сухой из воды в такую минуту.

Зайдя в дом, мы все так же молчали. Затем он отвел меня в спальню, а сам ушел в кабинет. Этой ночью он меня не трогал, чему я была несказанно рада и уснула крепким сном выбившегося из сил человека.

Утром я первым делом приняла ванную, чтоб смыть весь кошмар вчерашнего дня, и, быстро одевшись, села возле зеркала в спальне, задумчиво заплетая косу. В дверь постучала Марта:

– Мадмуазель Катерина, господин офицер просит вас зайти к нему в кабинет, – женщина с испугом смотрела на меня.

Я же, выдавив из себя наигранно спокойную улыбку, чтоб хоть как-то ее отвлечь, пошла к кабинету немца. Тихо постучавшись, с дрожью в коленках, как нашкодившая школьница, я прошла в комнату. Габриель сидел за столом, откинувшись в кресле, и курил сигарету. На вид он был вполне спокоен, только лишь напряженно пульсирующая вена на его лбу выдавала его состояние. В кабинете было накурено и по количеству окурков в большой пепельнице я поняла, что спать он, скорее всего, не ложился сегодня вообще.

– Присаживайся, – он сухо кивнул на стул, стоящий напротив.

Я села.

– Ты больше не работаешь в театре, – проговорил он, наблюдая за мной.

Мои глаза только расширились, но я ничего решила пока не отвечать. После вчерашнего я осознала, что мне нужно быть с ним осторожнее.

– Я забираю тебя к себе в штаб, – продолжил он, впиваясь своими серыми глазами в мое лицо. – Мы потеряли одного переводчика, а поскольку людей, отменно знающих язык в этом забытом богом городе практически не найти, я хочу, чтоб его место заняла ты. Твоя кандидатура уже утверждена, завтра ты приступаешь к работе. Подотчетна только мне и Алексу. Тебе дадут машину и водителя. Все это не обсуждается, – он сделал раздражительный жест рукой при первых признаках моего возмущения и я побоялась что-либо возразить. – Вопросы?

– Область моей работы на что распространяется?

– На все, что будет необходимо.

– И гестапо? Допросы? – с дрожью в голосе спросила я.

Он немного помолчал и добавил, решив, наверное, смягчить возлагаемую на меня работу:

– Допросы исключительно те, которые я буду проводить лично. Не более….. Их не много, – добавил он и я облегченно вздохнула. – Сегодня отдохни. Вечером пойдем на ужин, будешь сопровождать меня как спутница. У Марты возьмешь деньги. Возле дома будет ждать твоя машина, водителя зовут Ганс. Поедешь и купишь себе что-либо из одежды. Я хочу, чтоб ты выглядела безупречно! Приедет рейхскомисар, я хочу, чтоб ты на него произвела хорошее впечатление, – он сделал многозначительное ударение на слове «хорошее».

Я кивнула, молча согласившись с его требованием.

Габриель устало встал и надев китель направился к выходу. У самых дверей он обернулся и сказал:

– И, Катя, если ты до сих пор не поняла, я не пытаюсь тебя сломать. Я жизнь тебе спасаю. Такие, как ты, гибнут на войне первыми. Ты вчера заявила, что можешь выбрать себе кого-то другого вместо меня? Один из названых тобой офицеров, Дитрих, избил свою любовницу и отдал её в бордель, где она покончила с собой. Поэтому, прежде чем менять свою жизнь, подумай хорошо, надобно ли это тебе и насколько это безопасно. Ты слишком неосторожно себя ведешь. – проговорил грустно немец и покинул дом.

Не может быть! Как я этого не замечала раньше? Видно сказывалась моя юность и я совсем не так хорошо разбиралась в людях! Он ведь и правда учил меня жить. Пусть доступными ему средствами, пусть и порой жестоко, но он хотел меня уберечь. Он ведь видел, с первого дня видел, насколько я неукротимая, свободолюбивая и несдержанная. Он прекрасно знал, что попадись я другому мужчине – тот скрутит меня в бараний рог и пиши пером, все пропало. Этот закаленный жизнью жестокий мужчина за такое короткое время подарил мне такой урок, который еще не раз спасет мне жизнь в будущем. Я просто этого не сознавала еще в то время. Я закрыла глаза и сидела, приходя в себя от всего услышанного до тех пор, пока в двери не постучала Марта.

– Катя, – тихонько позвала меня Марта. – Он уехал.

Я глубоко вздохнула, встала, задумчиво взяла недокуренную одиноко дымившуюся сигарету в пепельнице и глубоко затянулась, никотином успокаивая свои нервы. И, повернувшись к Марте, сверкнула победным огнем своих кошачьих глаз:

– Сделано! Я в штабе!

ГЛАВА 13

– Марта, здесь пленка с фотографиями, – сказала я, протянув женщине небольшой сверток. – Нужно передать нашим.

– Молодец, Катюш, и как у тебя все так выходит складно.

– Сплюнь, мне еще до этого складно топать и топать.

– Это верно.

– Самое сложное из этого было попасть в штат рабочих в штабе, но теперь хоть об этом голова не болит.

– И как у тебя получилось фон Вольфа так провести?

– Я не проводила, – задумчиво смотря на чашку с чаем и вспоминая последние слова Габриеля перед уходом, проговорила я. – Марта, ты веришь в Бога?

Марта пожала плечами и сказала:

– Лучше, когда веришь, чем нет. Я с возрастом так начала думать.

– Знаешь, мама с папой коммунисты были, а бабушка… Бабушка всегда крестилась перед сном, и крестик имела с иконкой. Она всегда говорила мне, что сверху на нас смотрит Господь и помогает нам выбрать правильную дорогу в жизни. Вот и сейчас я думаю, что Габриель это и есть та самая правильно выбранная дорога. Что ты о нем думаешь?

– Катюш, я ничего не думаю, они фашисты, захватчики, чего уж тут думать о них.

– И все же.

– Мне кажется, что он был неплохим человеком там, на родине. Но война многое меняет. Когда смерть ходит по пятам, многие начинают топить свой страх в крови, жестокости. Так делает и этот офицер. Кроме того, он семью потерял, а это… Ну сама знаешь, чего уж тебе говорить.

– Нда, понимаю, – выпив чай я встала из-за стола. – Пистолеты достань мне, не забудь, а я поеду, нужно прикупить что-то на вечер.

– Давай, дочка.

Наспех накинув на себя одежду я вышла на улицу. Возле дома меня ждала машина, в которой сидел со скучающим видом мой шофер, молодой солдат лет двадцати пяти со смешными заостренными, как у таракана, усами. Сев на заднее сиденье, я промолвила:

– Добрый день, вы кажется Ганс?

– Да, – ответил осторожный немец.

– Ну что ж, Ганс, вези свою драгоценную пассажирку туда, где одеваются женщины сердцем и душой преданные великому рейху.

Ганс растерянно покосился на меня.

– Ну чего косишься? Я личная помощница майора фон Вольфа. Вот и одеть меня нужно так, как подобает выглядеть женщине, которая скрашивает жизнь твоему начальнику. Вот и вези, – ошалевший от такой речи солдат неуверенно завел машину, а я разразилась громким хохотом.

Через полчаса мы подъехали к небольшому магазину около центральной площади, на витрине которой красовался манекен в платье в крупный горох.

– Точно здесь? – все так же подшучивая над водителем грозно спросила я.

– Точно, точно, здесь все одеваются, – закивал немец головой.

– Ладно, жди меня, – пригрозила я ему и выпорхнула из машины.

Магазин встретил меня запахом новой ткани и вкусным ароматом свежесмолотого кофе. Приветливая продавщица выбежала ко мне и защебетала:

– Здравствуйте. Чего желает мадам?

– Мадмуазель, – уточнила я.

– Простите, – девушке стало неловко.

– Да я шучу! Какие там «мадам» и «мадмуазель», мы же советские девчонки. Как зовут тебя?

– Настя, – девушке явно было приятно, что я не из тех вычурных девиц, которые захаживают сюда под руку с фрицами и корчат из себя королев, а на самом деле являются обычными шлюхами.

– А я Катя, вот и познакомились. Мне бы, Настя, что-то такое нужно, чтобы все мужчины в зале только на меня и смотрели, а женщины из зависти плевались ядом.

Настя понимающе кивнула и окинула взглядом мою фигуру.

– Есть одно платье у нас, но оно такое… смелое, не знаю даже.

– Неси! Смелое это про меня.

– И еще, – девушка запнулась, скрывая свою неуверенность. – Оно очень дорогое.

– Не важно, я же трачу не свои кровно заработанные. Думаю тот кошелек осилит такие траты, – усмехнулась я и Настя с радостной улыбкой скрылась в смежной комнате.

Вернулась она через несколько минут, держа в руках большую коробку черного цвета с надписью на французском языке. А поскольку я французского не знала, то что там было написано, осталось для меня загадкой. Открыв коробку, девушка достала доселе невиданное мной чудо. Такой красоты я не видела нигде и ни на ком. Это было длинное красное платье, сплошь расшитое пайетками. Спереди оно закрывало все до самой горловины и только смелый разрез с правой стороны мог приоткрыть тайну красивых ножек его обладательницы. И сзади! Огромный вырез открывал на обозрение голую спину хозяйки сего чуда и едва мог скрыть нижнее белье. В пару к платью шли длинные перчатки из тончайшего шелка.

– Беру, – не раздумывая ни секунды выпалила я.

– Оно вам очень пойдет, – Настя была явно довольна сбыть это платье, поскольку оно стоило таких денег, что даже я засомневалась, не влетит ли мне от Габриеля, когда он увидит счет.

Еще к этому платью я купила красивые красные туфли на каблуке и длинный мундштук из черного дерева, богато украшенный позолотой. Расплатившись с девушкой и забрав свои несметные сокровища, поскольку по цене они таковыми и являлись, я вышла из магазина и поехала домой, где меня ждала Марта.

– Какой ужас! – запричитала она, узнав сколько я отвалила за сие чудо. – Полгода можно жить на эти деньги и ни о чем не думать! А спина то, спина! Катя, как такое носить можно? Срам!

Я расхохоталась.

– Ты забыла? Я же любовница, не жена, и носить такой срам мне по статусу положено. Да и, кроме того, надо обратить на себя внимание рейхскомиссара и втереться в доверие. А кто еще может снискать благосклонность, как не полуголая красивая молоденькая девушка, с умилением заглядывающая в рот сильным мира сего? – проговорила я представила эту картину. – Тьфу, Марта, сейчас никуда не пойду.

– Ох, профура ты, Катька! Не мудрено, что фон Вольф запал на тебя.

– Да так уж и запал, – нахмурилась я в ответ.

– Молодая ты еще, девка, и не понимаешь, поэтому, ничего. Чего он с тобой носится, ты как думаешь? Ты же ему страшные вещи говоришь, а он терпит. Другую бы уже за волосы да в расход за такое. Знаешь, сколько тут баб побывало? Меряно, не меряно! А сейчас видишь, как оно. Ты сама главное голову не потеряй, а то потом горя не оберешься, заданием живи. Ты в первую очередь разведчица, а потом уже женщина, должна это помнить.

– А я заданием и живу, – строгим тоном оборвала я Марту. – Ты домой уже иди, я сама тут справлюсь. И про пленку не забудь и пистолеты, – я обняла пожилую помощницу и проводила ее к выходу.

Когда за Мартой закрылась дверь, я быстро приняла ванную и надела на себя сегодняшний образ профуры, как меня назвала Марта.

– Хороша, – сказала я своему отражению в зеркале и накинув на плечи шубку вышла к ожидавшему меня Гансу.

– В театр давай гони, – скомандовала надменным тоном я, все еще издеваясь над с опаской смотрящим на меня солдатиком.

Возле театра было припарковано много машин. Я намеренно опоздала, решив произвести фурор своим появлением. Зайдя в здание и оставив шубу на попечение консьержа, я прошествовала внутрь. Подойдя к небольшой лестнице, ведущей вниз к залу с столиками, я остановилась, оценивая обстановку и ища взглядом Габриеля. Он сидел за большим столом, приготовленным для самых главных гостей. Присмотревшись я поняла, что рейхскомиссар тоже на месте, он сидел как раз рядом с Алексом и о чем-то оживленно ему рассказывал. Мужчины за ближними ко мне столиками замолчали и по залу прокатился изумленный шепоток.

«Настя, спасибо за платье, – мысленно поблагодарила я девушку». Вздернув надменно подбородок, я начала спускаться, приподняв подол моего сверхдлинного платья. А поскольку спереди был высокий разрез, то моя длинная стройная нога, обтянутая невидимым чулком, то и дело мелькала среди складок, давая повод для фантазий у смотрящих на меня немцев.

Наконец меня заметили и за столиком, где сидел рейхскомиссар. Новоприбывший фриц из командного состава, увидев меня, озабоченно вытер пот со лба и что-то спросил у Алекса. Тот лишь кивнул головой в сторону Габриеля, который галантно встал из-за стола и подошел ко мне, подал руку и проводил к пустовавшему месту рядом с ним.

– Господа, наш новый переводчик, мадмуазель Катерина, – представил он меня.

Алекс совершенно не удивился, было понятно, что они все обсудили, прежде чем наградить меня такой ношей.

Рейхскомиссар же, томно смотря на меня своими слащавыми глазками, промолвил:

– Если мадмуазель хотя бы наполовину так же хорошо знает немецкий, как блещет своей красотой, мы рады будем ее помощи великому рейху.

– О, право же, господин рейхскомиссар, мой немецкий более выдающийся, чем моя скромная внешность, – я на чистом немецком без единого изъяна ответила этому пузатому немцу, так напоминающему мне коротконого жука и улыбнулась, блеснув своей чарующей улыбкой.

– Где вы достали такое сокровище, Габриель? Девушка не только прекрасна, но еще и умна. А это опасная гремучая смесь, – улыбнулся немец.

– Эта страна богата не только бесчисленными ресурсами, но и изумительной красотой, – проговорил Габриель, целуя мне руку.

Рейхскомиссар кивнул и переключил внимание на свою спутницу, сидящую по правую руку от него, поскольку Габриель дал ясно понять, что столь дивная красота уже занята ним.

– Шикарно выглядишь, – сдержанно проговорил он. – Теперь все знают, что у моей любовницы самая красивая спина в этом зале.

– У твоей переводчицы! – я треснула его мундштуком по руке, вызвав тем самым смешок.

Он как всегда был невыносим. Но что-то сегодня в его взгляде было не таким, а что, я не могла понять. Привычно колючие серые глаза, казалось, заволакивала печаль. Он сидел, подшучивал как обычно над окружающими, пил вино, так же надменно запрокидывал голову, но что-то занимало его мысли сегодня, он словно был не здесь.

– Габриель, ты не против, если я отлучусь на пару минут, я хочу поздороваться с Аней.

Он безразлично махнул рукой и я отошла к столику, где неизменно сидела вечно хохочущая хитрющая подпольщица.

– Ну мать, ты даешь! – Анька томно закрыла глаза. – Будь я на месте твоего немца, я бы тебя уже отымела в каком-нибудь укромном уголке. Красота так красота. Чего уж тут. Для рейхскомиссара поди старалась? – и уже более серьезным тоном прошептала, – Катя, я слышала, что ты больше здесь работать не будешь, что случилось?

– Ань, я теперь переводчиком буду при Габриеле и Алексе в штабе.

– Вот так-так, с чего бы это? – Анька нахмурила брови.

– Да, перегнула палку немного, чуть в бордель не попала, но вышло все так, как мне и нужно было, – улыбаясь прошептала я.

– А я тебе говорила, что фон Вольф не цацка.

– Да, не цацка и близко. С ним что-то сегодня происходит, не знаешь, что могло случиться?

– Нет, – ответила мне она и елейным голосом запела, увидев Фридриха. – Мой офицер, пригласите меня танцевать!

Затем она, вставая, наклонилась к моему уху и прошептала:

– Извини, но мне нужно кое-что попытаться узнать о крысе, поэтому сегодня уж без меня, – Анька закончила фразу и отошла от стола, вешаясь Фридриху на руку.

Я уже было собиралась идти к скучающему Габриелю, как ко мне подошел Алекс и пригласил на танец. Я без малейшего колебания согласилась.

– Катя, ты просто обворожительна, – легко обнимая меня, он легко касался моей обнаженной кожи на спине, чем вызвал у меня едва уловимую улыбку.

Какие они были разные, эти два друга – офицера. Один наглый, бесцеремонный, надменный. Второй же – полная ему противоположность, гордый, воспитанный, сдержанный. «И оба – фрицы», – скривила я губы в горькой усмешке.

– Алекс, а что происходит сегодня с Габриелем? Я не могу понять, он какой-то грустный, что ли.

Алекс посмотрел на друга и проговорил:

– Сегодня ровно два года, как он потерял семью, поэтому, – грустно ответил Алекс, очевидно вспоминая и свою жену.

– А как это случилось? Я никогда его не спрашивала.

– Это больная тема для него, он никогда не говорит об этом. Знаю только, что его жена и дети в Германию возвращались в начале самой войны, а поскольку автомобиль был правительственный, где-то под Польшей на них напали и вырезали всех до единого. Мы тогда в Берлине были. Не знаю, как он пережил вообще такое. А потом война, фронт, смерти вокруг, он другой стал.

– Вы давно дружите?

– Да, наши родители тоже дружили, мы с ним с самых пеленок вместе.

Я кивнула и осталась довольна тем, что хотя бы понимаю, что сейчас происходит с немцем. Посмотрев в его сторону, я увидела, что он изучающе наблюдает за нами. Он все понимал, он видел эту незримую симпатию между своей любовницей и лучшим другом. И, словно ему была неприятна картина, представшая перед ним, он презрительно скривив губы и надпив вино из бокала, отвел свой взгляд. Танец закончился и я вернулась к Габриелю.

– Пойдем со мной, – сказала я ему, потянув за рукав.

– Куда? – не смотря на меня спросил он, гася сигарету.

– Да пойдем, не съем я тебя, – с насмешкой проговорила я.

– Ох, так ли это? Русские женщины очень кровожадны, – сухо сказал Габриель, но все же проследовал за мной.

Выйдя из зала, я повела его по длинному коридору, который вел к лестнице на крышу. Скинув с себя туфли и взглядом показывая ему, чтоб лез за мной, босиком стала подниматься наверх. Приподняв люк, я выползла на крышу здания и со смехом наблюдала за немцем, который скривился от вида пыли и грязи, которой было все укрыто, сказала:

– Ты чего, на крышу в жизни никогда не залазил?

– В парадной одежде нет.

– Ой, да брось ты, одежда это всего лишь тряпка, ты на красоту посмотри, – прошептала я, указывая на багряный закат солнца за далекими, еще голыми деревьями, которые словно стражи стояли на горизонте.

Габриель, накинув мне на плечи свой китель, как обычно с насмешкой произнес:

– Холодно, застудишь еще свою спину. Чем тогда вертеть будешь перед рейхскомиссаром?

– Да прекрати ты уже! Ты смотри лучше, – произнесла я, улыбаясь и кутаясь в пахнущую его мужским запахом одежду. – Когда я потеряла родных, то залазила на крышу самого высокого дома и кричала, со всех сил кричала, до изнеможения.

Я, конечно, не уточнила, что такому виду психологической разгрузки меня научила Аида Львовна в разведшколе.

– И что, становилось легче?

– Легче.

Немец только фыркнул.

– Нет, правда, ты попробуй. Вот так, – сказала я и заорала во все горло что есть мочи.

– Слушай, ну я знал, что ты сумасшедшая, но не думал, что настолько, – усмехнулся он.

Я взяла его за руку и, легонько подтолкнув к краю крыши и сделав пару шагов назад, сказала:

– Давай, Габриель, кричи.

Он постоял, немного поколебался и издал крик, наполненный томящейся где-то глубоко внутри болью, которая, я знала по себе, может держать стальными тисками и не давать спокойно жить и свободно дышать. Спустя мгновение он замолчал, тяжело дыша. Холодный ветер развивал его модно подстриженные волосы, но он словно не чувствовал его. Он смотрел куда-то далеко, или высоко, как будто в надежде, что его услышат те, кто теперь там, в мерцающей синеве безмолвного неба.

– Легче? – прошептала я, тихонько подойдя к нему.

– Легче, Катя, – закрыв на миг глаза проговорил Габриель и повернувшись ко мне сказал таким не свойственным ему простым тоном, – спасибо.

– Пожалуйста, будешь мне должен, – склонив голову набок, проговорила я, стараясь развеять напряженную обстановку.

Он усмехнулся и поцеловал меня в холодный нос.

– Да ты замерзла! Пойдем вниз, заболеешь еще.

– Нет, подожди, я еще хочу что-то тебе показать, всего минутку. Посмотри туда, далеко-далеко. Что ты видишь?

Габриель изумленно поднял бровь и начал перечислять:

– Ну… Солнце садится, деревья голые, снег, вороны летят, возвращаясь на ночь к себе в гнезда, не знаю….

Я же, став у самого края крыши и набрав полные легкие холодного воздуха произнесла, не оборачиваясь к немцу:

– А я вижу Родину! Ты понимаешь? Родину! Вот чем мы отличаемся. Ты видишь просто землю, природу. А я Родинууууу, – прокричала я громко в ночную тишину. – Вот почему вы здесь чужие.

Габриель только кивнул мне в ответ. Все он понимал, этот взрослый умный человек со своими жизненными ранами в сердце. Понимал, но шагал по своей дороге, я же упорно шла по своей.

– Ладно, пошли назад, а то и правда холодно, – с улыбкой кутаясь в его китель пропищала я.

Спустившись с крыши и приведя свою одежду в порядок, мы прошли в зал, где все так же неизменно шли разговоры, дымили сигареты и лилось рекой вино. Габриель стал снова тем же Габриелем, только уже без грусти в глазах. Притянув меня к себе, он усмехнулся:

– Потанцуешь со мной, сирена?

– Почему бы и нет, – показав ему язык ответила я.

Он провел рукой по моей обнаженной спине и у меня по коже побежали мурашки. Я же, обняв его за шею и ласково целуя в мочку уха прошептала:

– На мне совершенно нет нижнего белья, – и невинно захлопала ресницами.

Габриель ошарашенно посмотрел на меня и расхохотался:

– У меня лучшая женщина из всех, которые находятся в этом зале.

– Вот только думаю, так старалась, не надевала его, а воспользоваться этим никто не хочет, – проводя языком по своим губам я настойчиво смотрела на своего партнера по танцу.

– Черт, ты опасная женщина! – хриплым голосом проговорил Габриель. – Веди.