Слепые отражения

Оксана Одрина

Слепые отражения

Глава 1. Впусти

Отчаянный вопль тормозов сменился глухим ударом, когда неуправляемый грузовик сбил Вадима на пешеходном переходе на перекрёстке в центре города. Три румяных яблока на белоснежном капоте и размытый силуэт человека за рулём – последнее, что видел он, обернувшись, перед тем как отмеренное ему время внезапно прекратило ход.

Вадим не испугался и не почувствовал боли. Он не умер, нет, а снова проснулся далеко за полночь от собственного сдавленного крика. Поднявшись и уперевшись спиной в щиток кровати, притянув ноги к груди и уткнувшись лбом в колени, он ещё долго сидел, успокаиваясь после очередного кошмара. Не включая свет, он прислушивался, не спешит ли на помощь мама, потревоженная непонятным шумом в его комнате. Когда же полчаса спустя нервная дрожь отступились от него, а мама так и не появилась, он с облегчением выдохнул и сполз на подушку. Только сон больше вернулся, а яблоки не ушли. Яблоки преследовали Вадима в видениях вот уже почти три года. И время не лечило его, нет. Время каждое утро менялось и, обновляясь, превращалось в новую дату. А он в кого после таких снов? В кого…

Первый ноябрьский день хмурился с самого утра, был холодным и сырым, а уж после обеда и вовсе разобиделся и всплакнул моросящим дождём. И, конечно, в такую погоду лучшим решением виделось просто остаться дома, даже несмотря на неприятный осадок после очередного ночного кошмара, но Вадим уже вышел на улицу. А если начало пути им положено, то отступать глупо и малодушно. И не в его правилах. Правила для него и без того всегда были неотъемлемой частью жизни. Теперь же, когда ему почти исполнилось двадцать, они и вовсе стали основным его кредо. Странно, что других это удивляло, а порой просто шокировало, ведь определённый распорядок к примеру дня дисциплинировал и экономил кучу времени. Вот только в настоящий момент что-то шло не так: минуты уходили слишком быстро, и стоило действовать немедленно или уже не сегодня. Ведь стильные часы на его запястье показывали десять минут четвёртого, а значит, и до сумерек не далеко. Время…

– Впусти! – присев на корточки, нетерпеливо бросил он волнам реки, когда те накатили и скрыли его ладонь.

Отражения в мутной воде упорно молчали, но и Вадим не отступал. Поднявшись и отряхнувшись от дождевых капель, он направился под пешеходный мост, до которого оставалось метров сто, не больше.

– Всё равно заговорят, Вадим Андреевич, – уверял он самого себя, перескакивая очередную встречную лужу. – И не с такими приходили к задушевным беседам. Сейчас глубже возьмём.

Пронизывающий ветер то и дело налетал на Вадима и его друзей – Артёма с Алисой – на безлюдной городской набережной, заставляя ёжиться, до упора застёгивать молнии на куртках и накидывать то и дело слетающие капюшоны. Это именно они – брат с сестрой Арофьевы – вытащили его в ненастье из долгожданного уединения в собственной комнате. Выходной ведь как-никак. Вернее, уговорили помочь с розысками внезапно пропавшего прямо из школы круглосуточного пребывания одноклассника – некоего Кирилла Коваля. И хотя Вадим часто помогал полиции в поисках пропавших людей в качестве волонтёра и даже преуспел в своём деле, – при помощи подсказок из отражений всегда находил «потеряшек» живыми, – сегодня его с самого утра не отпускала необъяснимая тревога. Вдруг в этот раз не повезёт – не повезёт именно тому, кто потерялся.

Оказавшись прямиком под пешеходным мостом, Вадим потёр озябшие ладони, снова присел на корточки и дотронулся до воды. Пальцы его исчезали в набегающей ряби, потом появлялись и тут же снова скрывались. И наверное, ещё минута, и он бросил бы эту затею из-за редкостного упрямства отражений, не желающих беседовать с ним именно. Вот только река не отпустила его. Она заговорила и, мгновенно приковав внимание Вадима к себе, очертила внутри себя совсем не его силуэт, нет. Замер её собеседник, не шевелился, не дышал. Ведь неуступчивые отражения, пусть и не сразу, но надумали показывать ответы на его вопросы, а ему осталось только рассмотреть их и разобраться в увиденном.

– Впусти! – настоял он ещё раз.

По водной глади пошли тревожные круги, и проявилось граффити: двое уродливых парней с перекошенными лицами. Их бледные губы кривились в ехидных ухмылках, чёрные глаза-точки съехались к носу, тощие руки покоробились в локтях, суставы пальцев вздыбились неприятного вида шишками. На порванных майках скособоченных людей была надпись, одна та же у обоих: «Ты ошибся!»

Как только видение исчезло, Вадим поднялся и осмотрелся. Он обернулся и тут же задохнулся – наглый ветер бросил ему в лицо коктейль из пыли, листвы и мелкого щебня с тротуара. Он запоздало закрылся руками, но это не помогло защититься от едкого микса. Вадима же не ветер вовсе беспокоил, а отражения и их бесполезная подсказка. Граффити: «Ты ошибся!» Что за бред ему только что показали?

– Ну и где? Где? – возмущался он, оглядываясь по сторонам. – Где же они?

– Что ищем-то? – допытывался Артём, почти на глаза натягивая вязаную шапку с ушами и завязывая её шнурки бантиком под подбородком. – Верес, не молчи!

Вадим, глянув на него, по-доброму усмехнулся – нелепый вид друга не ко времени повеселил. Или ко времени, дав как раз нужную передышку, чтобы собраться с мыслями. Потом он крутанулся на месте и, придерживая рукой капюшон толстовки, чтоб ветер не дёргал и без того растрёпанные светло-русые волосы, бросил беглый взгляд вдоль всей набережной.

– Нет здесь этой нелепой мазни, – невесело заключил он. – Хотя…

Граффити и в самом деле поблизости не нашлось. Зато над головой раскинулся висячий пешеходный мост с гигантскими витыми тросами и неохватными колоннами. Горожане неторопливо прогуливались по нему, фотографировались и любовались пейзажами, невзирая на непогоду. Красиво, стильно, уютно. Только-только после реконструкции. Удивляло одно: редкие путники до края пролёта доходили и возвращались. Почему?

Расплывшись в довольной улыбке, Вадим хлопнул себя по лбу.

– По ту сторону реки, что, Вадим Андреевич? – ликующе воскликнул он. – Заброшка!

– Ты о чём, Верес? – окликнул его Артём. – Ну, может, объяснишь уже?

Вадим не объяснил. Ведь резко сорвавшись с места и ни разу не оглянувшись на друзей, он помчался к мосту так стремительно, что те еле успевали за ним. А он никого не ждал, ничего не слышал, да и просто совсем забыл о попутчиках. Впереди заброшка! И как он только сразу не догадался? Шёл так быстро, что, случайно налетая на редких прохожих, даже не обращал внимания на их ворчание. И только когда достиг другого берега, осмотрелся. Позади догоняли Артём с Алисой. Впереди к реке бежали ступени, которые оказались настолько неухоженными и частично разрушенными, что спускаться по ним казалось полным безрассудством. Вадим же спешил вниз, потому смело скользил по этим мокрым выступам, скатывался и оступался. И лишь добравшись до нужного места, он вдруг вспомнил, что пришёл на набережную не один.

Слева Артём доламывал остатки ступеней неуклюжими стараниями балансировать на них же, при этом так заковыристо ругаясь вполголоса, что уже в третий раз получил укоризненный взгляд от сестры. Сама Алиса была куда осторожнее, и, прежде чем сделать шаг, нащупывала опору ногой. Когда же очередная ожидаемая ступень не нашлась, и Алиса замерла на месте, раздражённо закатив глаза, к ней взобрался Вадим. И без лишних слов протянул руку. Она ничуть не смутилась и не отказалась от предложенной помощи. И вот минуту спустя друзья добрались-таки до кромки воды, а непростой косогор остался за их спинами.

Серая одинокая мостовая тонула в тишине. Прогулочная дорожка её давно растрескалась, местами вздыбилась и поросла травой, а мусора повсюду оказалось так много, что в первую минуту смутился даже Вадим. Да, здесь, конечно, не фасад сердца города, а скорее его задворки – от фасада ребят отделял всего-то небольшой сквер рядом с новой набережной по ту сторону реки, – потому запущенность и захламлённость именно этого места сбивали с толку. Повсюду, куда не повернись, валялись осколки стекла, бумага, пакеты. Даже ещё дымящее пепелище костра встретилось, слева от которого лежали с десяток пластиковых бутылок и смятые одноразовые стаканчики.

Вадим поморщился и прикрыл нос рукой, чтобы не вдыхать местные ароматы, словно боялся заразиться бесполезностью тех, кто оставил здесь помойку. Как все, он быть уж точно не собирался, потому сторонился шаблонности и таких же людей.

– Мне неспокойно здесь, – встревожено оглядываясь по сторонам, призналась Алиса. Потом обернулась к Вересу и внезапно спросила: – Ничего, если я дальше пойду с тобой, Вадим?

– Что это на тебя накатило, сестра? – поддел её Артём, задрав свою смешную шапку с разноцветными ромбиками на макушку. – Знаю я тебя. Ты у нас не из робких. И Вереса знаю. Он-то уж точно не согласится тащить за собой девчонку.

– Не такая уж я и смелая, как тебе кажется, – поймала брата на слове Алиса. – Да и ты у нас не храбрец.

– Вот это ты зря! – упрекнул её Артём. – Как можно вот так запросто на людях позорить старшего брата, Лисонька?

– Вот так и можно, Тёмушка, – хмыкнула Алиса. – К тому же, ты старше меня всего на полчаса.

– Да с тобой рядом каждый час жизни за год идёт, – не успокаивался Артём.

– Не спорьте, – прервал их пререкания Вади и протянул девушке руку. – Алис, я не против, если дальше мы пойдём вдвоём.

– Не советую, Верес, – пробубнил Артём, обгоняя друзей, которые, несмотря на все его предостережения, теперь шли вместе. – Не жалуйся после.

Конечно, тут было о чём задуматься, только Вадим уже согласился на предложение Алисы и сдавать назад не собирался. А в «после» он и вовсе не верил. И всё же вдоль изнанки набережной он брёл осторожно. Без сомнения она лишь притворялась неряшливой тихоней, да и беззвучье её обманывало. Один шаг в сторону от проторенной среди мусора тропы, и любая разбитая склянка могла пронзить ногу.

– Здесь внимательнее, – предупредил Вадим, обернувшись к Артёму. – Смотрим, куда идём. Можем порезаться.

– Это понятно, – буркнул Артём, безуспешно распутывающий завязки под подбородком, которые одним неловким движением его рук из потешного бантика превратились в узел.

Охваченная беспокойством Алиса только кивнула и крепче сжала ладонь Вадима.

– Верес, а почему ты пришёл именно сюда, если не секрет? – непонимающе пожал плечами Артём, так и не справившись с узлом и оставив всё как есть. – Река – это далеко не зеркало. И картинки в ней не самые чёткие.

– Мне не нужны зеркала, Артём, – обойдя стороной кучу битых бутылок, отозвался Вадим. – Мне нужны только отражения. И качество их не имеет для меня никакого значения. Важно количество. А река – это такое гигантское скопище всевозможных городских отражений, что и искомое мною скорее всего здесь есть. Ведь вода особый проводник для них. И потому любая мелкая лужа даже на окраине со своей памятью доступна мне прямо отсюда. Главное, чтоб меня впустили в эти самые отражения. И выпустили.

Под ботинками вновь проскрипели осколки стекла, и ещё одна лестница осталась за спинами ребят, а впереди показался долговязый бурьян, который заговорщически шуршал, раскачиваясь на ветру.

Решительно раздвинуть сухие стебли и шагнуть в щетинистые заросли первым, оказалось не самой блестящей идей Вадима в этот день. Кроссовок его сразу чавкнул, хватил ледяной жижи из лужи и промок насквозь. Рывком высвободившись из рук Алисы и преградив ей дорогу собой, он запрыгнул на сухой пяточек из асфальта чуть правее болота и без отговорок залепил самому себе жирный минус за несобранность и невнимательность.

Друзья обошли его стороной и, умудрившись даже подошвы обуви не испачкать, уже выбрались из бурьяна, а он всё так и пыхтел от раздражения к себе и месиву под ногами, пока не услышал удивлённый возглас Алисы:

– Ого, смотрите, что здесь!  Настоящая выставка самобытного искусства под открытым небом!

Едва Вадим обернулся, как у него дыхание перехватило от восторга. Он победно щёлкнул пальцами и чуть улыбнулся. Казалось, удача вновь на его стороне.

– Тут не поспоришь, Алис, – хмыкнул он, в три прыжка добравшись до неё. – Редкостные экспонаты. Я бы даже сказал, штучные.

Это было именно то, что он искал – высокая бетонная стена, которая тянулась почти вдоль всей набережной, от пола до верха исписанная граффити: от одинокой идиотской фразы о безответной любви до глобальных полотен о смысле жизни. Непрезентабельная живопись пестрила красками и образами. Здесь по соседству теснились нескладные люди, бесформенные животные и непонятные существа с витыми рогами, клыками и копытами, извивающиеся в огне. Настроение Вадима тут же улучшилось.

– Не то дьяволята в аду куражатся, – усмехнулся раскрасневшийся Артём, привалившись плечом к плечу самого тщедушного чёртика на стене. – Не то козлов жарят.

– Я склоняюсь к козлам, – пренебрежительно заявил Вадим. – Хотя и дьяволят не исключаю. Второразрядное искусство, оно такое. И создатели этих творений, похоже, далеки от классического видения мира и себя самих. Экспериментаторы, так сказать, а на деле бездари.

– Точно! – восторженно воскликнул Артём, щёлкнув пальцами. – Хотя, по-моему, творец до дьявола почти дотянул и…

– Ага, – усмешкой перебила брата Алиса. – Рога и копыта у этих сущностей, конечно, есть, но цельный образ падших ангелов вызывает даже у меня не страх, а смех.

– Ошибочка здесь, Артём, – прыснул Вадим. – С дьяволом то умеючи обращаться нужно – искусно. Впрочем как и с козлами.

Искорка лукавого взгляда блеснула из-под ресниц Алисы, следом Артём расхохотался. Вадим же лишь сдержанно улыбнулся и принялся исследовать неприглядные шедевры.

Тут нашлись и те уродцы, показанные ему на другом берегу – двое кривых парней с черными глазами. Они смотрели друг на друга. Одного из них изобразили в треснувшем в зеркале. И надпись на груди у того, что в отражении: «Ты ошибся!»

– Вадим, – встревожено позвала Алиса. – Посмотри, там ещё какое-то странное зеркало.

И в самом деле, на бетонном полу, пробитом навылет хлипкими стеблями травы, у стены правее двух кособоких парней стоял остриём вверх крупный осколок зеркала. Имелись здесь и ещё стекляшки – они громоздились рядом колкой горкой, смотрели только друг на друга и больше не отражали. Одинокому же повезло больше. Пожалел его, похоже, какой-то случайный прохожий пристроил к ограждению зеркалом наружу и оставил пялиться в тяжёлое осеннее небо.

– Смахивает на ловушку, – неожиданно став чересчур серьёзным, предупредил Артём.

– Что за бред, Арофьев, – выговорил ему Вадим. – Это просто разбитое зеркало.

Вадим присел, упёрся коленями в мокрый бетон и отёр стекло от грязных пятен, которые остались после недавнего дождя.

– Не дуйся, и тебе света ещё достанется, – протянул он, обращаясь к осколку. – Поговори со мной. Успеешь ещё в кучу ненужности. Впусти.

Внезапно мимо него промчалась пассажирская маршрутка, сигналя, что есть силы.

– Куда прёшь, псих! – завопил водитель, на секунду высунув себя из кабины. – Не хочешь жить, не мешай другим!

В висках застучала кровь, Вадим подскочил на месте, и ужаснулся – кричат ему. Это он – псих, потому что стоит на разделительной полосе на стыке перекрёстка двух дорог, не способный сделать и шагу. Необъяснимым образом он прилип к разметке на асфальте и не чувствовал ног.

Ну конечно, он в отражениях! Его впустили, а это значит, они согласны говорить с ним. Ему же нужно только сосредоточиться и услышать их.

Он дёрнул головой в сторону – старая образцовая часть города, самый центр. Слева теснился уютный сквер с деревянными скамейками, за которым горделиво возвышался стильный драмтеатр. Справа зазывал прохожих в гости фасонистыми вывесками огромный торговый центр, где при желании купишь всё, что нужно, отдохнёшь и перекусишь. Левее жался цирк, вернее каркас его светлого будущего, которое никак не наступало вот уже второе десятилетие. Позади – грандиозный компьютерный центр, выросший за пару лет из скромного двухэтажного сервисного центра в девятиэтажную электронную вселенную. Впереди важничала историческая часть города: старые трех и четырёхэтажные дома, которые коммунальщики год от года старательно мажут, штукатурят и красят – возвращают былую красоту. Дома же после зимы вновь линяют, рассыпаясь серым прахом на асфальт под ноги прохожим.

Чуть дальше по улице, по стене кирпичной пятиэтажки, неожиданно скользнул слепящий блик, и Вадим прищурился. Подворотня там, не иначе, вон и облезлая арка. Темно внутри, людей не видно, а блеск не успокаивался. Ещё и ещё ударял свет ему в глаза, словно одёргивал: «Чего стоишь-то? Оглох?»

Верно! Слышит он. Зеркало это! Подворотня! Значит, Коваля нужно искать именно там. Он широко улыбнулся. Показали ему, что просил.

– Спасибо! – воскликнул Вадим.

Ликуя от того, что общение с отражениями сегодня вышло таким простым, быстрым и безболезненным, он крутанулся на одной ноге и шагнул на пешеходную разметку под зелёный сигнал светофора. Запоздало обернувшись влево, он резко дёрнулся назад, но было поздно. На него на бешеной скорости нёсся грузовик с прицепом. Вадим похолодел. За рулём сидел тот уродец из странного зеркала на стене с граффити. «Ты ошибся!» – кричала надпись на драной майке на его груди. На капоте белоснежной кабины словно из неоткуда вдруг проступило изображение: три румяных яблока и в багровых кровоподтёках надпись «Спелые решения». Вот только времени, чтобы разобраться в происходящем Вадиму не хватило: визг тормозов и брызги кислого яблочного сока из-под исполинских колёс фуры в секунду оборвали его жизнь. Скрип, грохот, скрежет, удар.

«Что такое „Спелые решения“, папа?..»

Глава 2. Ты выжил

Яблоки в жизнь Вадима пришли три года назад, когда ему не исполнилось и семнадцати. Если б он только знал, чем закончится очередной приезд к родителям в загородный дом – приезд из школы, где он учился и жил всю неделю, то многое могло сложиться иначе. Только он не знал. И многое так и не сложилось.

Его отец – Андрей Андреевич Верес был известным в городе полицейским. К тридцати восьми годам папа дослужился до важного звания. В высоких амбициях был, гордый, заносчивый, неприступный и упрямый человек. Не доказать ему ничего о себе и не переубедить, если мнение его о тебе уже сложилось. Не оправдаться, когда обвинял.

Яркая и стильная внешне мама Вадима в присутствии отце становилась словно тенью: робкая во взглядах, осторожная в словах и мыслях. Вся её забота исключительно о Вересе-старшем, о нём одном разговоры и беспокойство. Служба тяжёлая у него, ответственность, жизнь под прицелом, понимать нужно, а Вадим не понимал. Всё потому, что сыну доставались лишь крохи и внимания, и ласковых слов, и волнений мамы. Он ревновал, завидовал, злился. От отца – недовольства и настолько жёсткое воспитание, что иногда и домой приезжать не хотелось. Ни капли тепла, никогда похвалы. Пока Вадим был маленьким – не воспринимал всерьёз. Повзрослел – наперекор пошёл. Он не желал становиться таким же, как родители. Стремился всё сам за себя решать и не мог, пока не исполнится восемнадцать. А это ещё целый год.

Отец, естественно, хотел, чтобы сын последовал его примеру. И потому отправил его в школу с правовым уклоном, где царила дисциплина, подчинение и обязательность. Неблагодарный мальчишка же противился, всё чаще огрызался в разговорах, упирался лбом в любые предложения родителей и протестовал, когда те снова и снова заводили разговор о его будущей профессии и карьерном росте в полиции. А в одной из ссор Вадим так и вообще пригрозил бросить школу, если от него не отстанут, и сбежать из дома, разрушив идеальную репутацию Вереса-старшего и всей его семьи.

Конечно, мама возмущалась, когда вспыхивали такие перепалки, за мужа всё вступалась, как он скажет, но и сына просила понять – переходный возраст как-никак. Отец лишь хмурился, а когда обстановка между ними накалялась слишком сильно, чуть отступал и ненадолго отставал от Вадима. Правда только до следующего его возвращения из школы. И всё сначала.

И почему только его Андреем не назвали, Вадим не понимал. Тогда бы уж точно по стопам – под копирку, так сказать, по праву наследования от Андрея старшего младшему, и дальше через поколения.

В тот самый переломный приезд домой, он, как мог, держался при отцовских нравоучениях и не бунтовал. Ведь маме пообещал не устраивать склок. Она просила помириться с папой, сказала, что разрывается между ними и выбрать одного не сможет. Уговаривала, чтобы сегодня он согласился с отцом, выслушал его мнение, – хотя бы для вида, – чтобы тот успокоился и не давил больше выбором будущего ни на маму, ни на сына.

Мнение, а Вадима мнение как же? На что он согласится? Зачем? Он соврёт отцу, что передумал или самому себе соврёт? На ловушку больше походило, на сговор. Хитрый родительский ход – после откажешься. Что есть это самое «после»? Когда после и как? Сможет ли он после отказаться?

Мама сама собиралась отца отговорить. Постепенно, осторожно и тихо переубедить так, как только преданные тени таких мужей умеют – как-никак она с этим мастерски справлялась уже второе десятилетие. В нужное время и в нужном месте. До окончания одиннадцатого класса обещала уложиться. Целый год ещё. Как Вадиму выдержать и не завраться? Он долго думал и чуть позже согласился. Мама ведь. Её он слушался. Нашёл единственное правильное решение – обещал просто молчать.

И молчал, с нескрываемой неприязнью рассматривая зеркала в отцовском кабинете. Верес-старший снова рассказывал о полиции, о службе, как трудно, но при этом невероятно важно и почётно то, чем он занимался. Не для Вадима только важно. Он старался завершить разговор, а потому увиливал от ответов и отмалчивался, стремясь вырваться из кабинета, чтоб дальше без званий и наград. Он в тишину хотел, где надоедливый папин голос больше не преподносил бы ему собственную правду жизни. Ну, может, хватит уже! Ему семнадцати даже нет. Какая там специальность, профессия, работа и тем более звания – не думал пока об этом. Он десятый заканчивает, успеет с выбором – сам, без отца.

Обратно в школу Вадим уезжал с нескрываемой радостью, наслаждаясь грядущей свободой от родительского надзора. Ему уже виделась собственная комната в жилом корпусе родного учебного заведения – личное пространство – только его, где чисто и светло, без единой пылинки компьютерный стол, аккуратные стопки тетрадей и учебников, и никаких…

…Внезапно в руки Вадиму впихнули плоское стекло, завернутое в черную ткань.

– Что это? – пробурчал он, откинувшись на кожаную спинку сиденья в их семейном статусном авто.

– Подарок директору школы – Павлу Петровичу Фрею, – самодовольно протянул отец, усаживаясь удобнее за руль машины. – Зеркало.

– Мне оно зачем? – непонимающе уставился на отца Вадим.

– Просто подержать, можешь? – развёл руками он и, прищурившись, осуждающе покачал головой, когда заметил запачканные брызгами кроссовки сына. – Не сложно, Вадим?

– Не сложно, папа, – процедил Вадим, и бровью не поведя в направлении своей чумазой обуви. Потом пристегнулся ремнём безопасности, для порядка подёргав его в стороны. – Подержу.

– Вот и хорошо, – отрезал Верес-старший, тут же дав по газам.

Такой странный подарок не стал для Вадима сюрпризом, ведь его отец фанатично коллекционировал именно зеркала. Он так часто и много развешивал их на стенах собственного кабинета, что иногда казалось, будто умом тронулся. Уже и места свободного не оставалось, а он приносил ещё и ещё. При всём том стекляшки эти были разные, не только новые в современных рамах, но и старомодные: облезлые, ободранные и почерневшие от времени. Другие находки сохранились светлыми и чистыми и, приятно поблескивая от любого освещения, чётко и тонко отражая визитера. Встречались экземпляры совсем без рам с обгрызенными краями, словно их пытались съесть, откусывая по кусочку, но не получилось, и их оставили обглоданными. А отец пожалел и домой принёс, отогрел, на стену повесил, смахивал с них пыль, говорил с ними. Зачем?

– Почему оно в чёрном? – нарушил тишину Вадим после получасового молчания.

Трасса в майских промозглых сумерках. За окном косой дождь. Зеркало в руках. Подкатила необъяснимая тоска, загудев в груди беспокойством, и Вадим поёжился.

– Так нужно, – не отрываясь от дороги, бросил отец.

– Исчерпывающий ответ, – хмыкнул Вадим, задрав голову и уткнувшись взглядом в потолок. – Не знаю, зачем спросил.