Чего ты боишься?

Чего ты боишься?

Анна Бойко

© Анна Бойко, 2020

ISBN 978-5-0051-0466-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бездушный

Вьюга который день самозабвенно выпевала в печной трубе. Снег, а может мелкие льдинки, неутомимо стучали в слюдяное окошко. Даже рассвет в последнюю седмицу наступал как-то неуверенно, словно не до конца. Мир снаружи ненадолго светлел и вновь погружался в сумерки.

Поленница в сенях день ото дня неудержимо таяла. Дорожку до сарая завалило почти по пояс, в лес соваться нечего было и думать. Ветер беспрепятственно проникал в щели, нес с собой лютую стужу и прозрачный намек на скорый конец.

– Мышка в сене прошуршала,

Мышка зернышко украла.

Кот со стога наблюдал,

Но пока не нападал… – рассеянно пробормотала Анири, в который раз перебирая содержимое полок и ларей.

Одинокая несушка хохлилась на насесте. Остальные три пошли на супы еще осенью, до того, как умерла надежда, что дед поправится. Сухари давно закончились, вся крупа помещалась в жмене. Муки в жбане осталось на самом донышке. Хватит на пару небольших лепешек.

Распяленная на правилке в углу шкурка напоминала об удаче – чудом добытом неделю назад зайце. Ставить силки Анири так толком и не научилась. Длинноухие с удовольствием объедали приносимые ею осиновые ветки, но ловушки неизменно обходили стороной.

Сало она расходовала экономно. Пожалуй, только его да соли в избе оставалось с избытком. Долго ли протянешь на таком рационе? Крошечная лампадка под образом Вездесущего то и дело мигала. Жира для нее хватит на седмицу, от силы на две.

Никакого выбора. Ну, то есть как никакого? Выбор есть всегда. Можно медленно умирать от голода в избушке. Можно податься в лес и там замерзнуть до смерти. Анири пока не решила, какой вариант менее предпочтителен.

Мышка хвостиком махнула,

И краюшку вниз спихнула.

Кот со шкафа наблюдал,

Но пока не нападал.

Она побарабанила пальцами по тщательно выскобленному столу. Есть еще третий путь. Вероятно, ведущий к смерти быстрее двух первых. Или нет.

Накинув платок, она решительно, чтобы не задуматься ненароком, прошла в сени и распахнула дверь. Некоторое время смотрела, не замечая секущего лицо снега и холода. Мужчина стоял на коленях буквально в пяти шагах от входа. В исподней рубахе грубого полотна и таких же портах, босой, с непокрытой головой. Почти до пояса занесенный снегом, неподвижный, словно статуя. На белом лице жили только глаза.

– Добровольно я оказываю тебе помощь. Зайди, приглашенный.

Анири отступила в избяное тепло, в зыбкий, неяркий свет. Замерзающий в сугробе сумел подняться не с первой попытки, и даже не со второй. Словно пьяный, он по замысловатой траектории вписался в дверь и с костяным стуком рухнул на пол возле лавки.

Брезгливо переступив через гостя, Анири взялась за ухват, с натугой вытащила из печи чугунок с настоянными в кипятке травами. Плеснула в глиняную кружку, поставила на пол возле его лица. Стащила с полатей стеганное одеяло, накинула на скорчившееся тело.

– Чем пригла-шенный отпла-тит пригла-сившей? – истово клацая зубами, невнятно произнес положенное гость.

– Отведешь меня к Башне.

Кажется, он удивился. Если бездушные способны удивляться.

– За-чем?

– Еды почти не осталось, а я не добытчик.

– Не до-быт-чик, – повторил он, словно пробуя слова на вкус. – отведу… тебя… к Башне.

Обещание ли это было, или бездумно повторенные слова, Анири не поняла.

– —

Пить самостоятельно он не мог. Руки не слушались, пепельно-русая голова бессильно приникла к доскам пола. Дед рассказывал, что в лютый холод бездушным время от времени требуется отдых в тепле. Не настолько частый, как обычным людям, но хотя бы раз в пару седмиц. Да и зимней одеждой гончие обычно не пренебрегают.

Видать, этот упустил время, слишком увлекся погоней, долго пробыл в лесу, а потом, когда силы оказались на исходе, случилось что-то, лишившее его почти всей одежды, оружия, снаряжения. И вот такой, изнуренный, раздетый и ограбленный, еще сутки он простоял на коленях возле негостеприимно закрытой двери. Пересиливая страх и отвращение, она поднесла кружку к обветренным губам гостя. Тонкий ручеек золотистого отвара побежал по мертвенно-бледной небритой щеке.

Посреди ночи начался бред. Добровольно приглашенный стонал, метался, звал кого-то неведомого. Анири, сидя столбиком на печи, обхватив плечи руками, вслушивалась в бессвязное бормотание и хрипы.

То, что она знала о бездушных, крутилось в голове, заставляя все ее существо то леденеть от ужаса перед собственной дуростью и безрассудством, то робко надеяться на чудо.

Дед стоял перед глазами, как живой. Надтреснутый старческий голос звучал в ушах:

– Бездушные, они не люди вовсе. Так… гончие отмороженные. Боли не чувствуют, холода тоже. Усталость их почти не берет. Рыщут по лесам днем и ночью, в жару, стужу и в ненастье. Выслеживают тех, кто охотится без разрешения, не по королевской милости. Гонят провинившегося, ровно зверя дикого, пока не настигнут. Если нет у тебя перстня особого, вот такого, – не повезло, живым не уйдешь. Женщина ты, мужчина, али ребенок.

– Неужто никого не щадят? – обмирая от сладкого ужаса, переспрашивает маленькая Анири.

Всё ей, дурочке, казалось, что бездушные – сказочное зло, придуманное дедушкой специально, чтобы пугать внучку. Казалось, до тех пор, пока сказка не пришла к ней под дверь.

Вкусный дым от трубочки поднимается вверх, тает в густой, темно-лиловой в сумерках листве. Дед отвечает спокойно, почти равнодушно, будто сам не верит в то, что говорит:

– Люди бают, случалось такое. Ежели человек забивает зверя ради прокорма или из милосердия, бездушные могут отпустить.

– Как же они узнают, ради прокорма или ради забавы?

– Говорят, отмороженные видят человека насквозь.

– Деда, а отчего они такие?

– От учебы в храме особом, что построен незнамо кем высоко в горах. Берут туды не каждого. Но коли уж отобрали пацаненка, быть ему бездушным. Семь лет проведет, не покидая храмовых стен, а выйдет не человек уже, мертвец сущий. Белокожий, с глазами мертвыми, холодный сердцем и разумом. Родных не признает. И люди для него с этих пор станут, что грязь под ногами.

– Что ж они, только друг с дружкой балакают?

– Если для дела нужно. А так молчат в основном.

– И никогда-никогда с живым человеком не заговорят?

– Только если перстень показать требуют. Или бездушный в помощи нуждается.

– И что, помогает им народ?

– Чаще нет, чем да. Никогда ведь не знаешь, чего от нелюдей ждать. Может, наградит за подмогу, а может живота лишит. Есть, правда, один секрет… говорят, он в бездушном человека пробуждает. Ненадолго, правда. Впрочем, так ли это – утверждать не возьмусь, сам не пробовал.

– Какой секрет, дедушка?

– На просьбу бездушного человек должен ответить, что соглашается помочь ДОБРОВОЛЬНО. Тогда гончий предложит отплатить за услугу. И оставит благодетеля в живых.

– —

Гость застонал как-то особенно жалобно, всхлипнул и затих. Этого еще не хватало! Анири навострила уши. Не понимая до конца, что ею движет, опасение за собственную жизнь или сострадание, соскользнула с печи, осторожно приблизилась, присела на корточки. Все-таки он дышал. Правда редко, тяжело, с присвистом, каждый вдох – как последний.

Помянув в который раз нехорошим словом собственную глупость, она осторожно потянула край одеяла. Мгновение – стальные пальцы сжали запястье, обманчиво-беспомощное тело метнулось взведенной пружиной и прижало Анири к полу. Она слабо пискнула и забилась.

– Сдурела девка? – вполне мирно поинтересовался сильно простуженный мужской голос над самым ухом. – Со смертью играешь?

– За что?! Я согреть тебя хотела. Пусти!

Хватка ослабла, напряженное тело мгновенно обмякло, сделалось невозможно тяжелым.

– Вездесущий… – Анири попыталась из-под него выбраться, но не тут-то было. Мужчина повернулся набок, сгреб ее в объятия и приказал чуть насмешливо (или ей показалось?):

– Хотела, так грей.

Она запоздало удивилась – оказывается, бездушный умеет разговаривать как обычный человек, не только ходульными ритуальными фразами. Понемногу успокоившись, рискнула чуть пошевелиться. Мужчина тотчас ослабил хватку, давая ей свободу. Анири повернулась к нему лицом, робко обняла, погладила по спине, как маленького.

Долго лежала без сна, сторожко прислушиваясь к каждому звуку. Холод понемногу отступал, бездушного больше не трясло, словно осиновый лист на ветру. Дыхание стало размеренным и беззвучным. Голова Анири удобно пристроилась на сгибе его локтя. Отчего-то сделалось защищенно и по-домашнему уютно, заклонило в сон.

– —

…Ее будто что-то толкнуло. Распахнув глаза, Анири некоторое время вспоминала, почему вместо уютной печки очутилась на жестком, холодном полу. В горле пересохло, неприкрытый одеялом бок промерз, затекла от неудобной позы спина. За окном занимался тусклый рассвет, вчерашний вечер казался спросонья дурным сном. Она украдкой повела рукой по шершавым доскам. Никого. Мгновенно и остро почуяла непонятную, висящую в воздухе туманной взвесью угрозу, поспешно села и обернулась.

Наклонив голову набок, словно волк или озадаченный дворовый пес, бездушный замер подле правилки со злосчастной заячьей шкуркой. Девушка мгновенно, рывком, осознала, что жить ей осталось совсем недолго. Покрывшись холодным потом, подхватилась с пола.

– Это не… нет! У меня есть разрешение!

Перстень провалился куда-то в складки кармана, она никак не могла его нащупать. Наконец, выхватила широкий, тяжеленький ободок, сунула под нос отмороженному:

– Вот!

Он внимательно рассмотрел безделушку и словно бы даже обнюхал. Произнес уверенно:

– Не твое.

– Моего деда, но его больше нет в живых!

– Не твое, – с нажимом повторил бездушный.

– Ты не тронешь спасшего тебя добровольно!

– Что за сказки? – кажется, он вновь удивился. – В уплату я исполню, если смогу и захочу, желание спасшего. Желанием может стать жизнь. А может и не стать. Как в твоем случае.

Ноги онемели от страха. Прислонившись к теплому печному боку, она жалобно и беспомощно прошептала:

– Ты меня убьешь?

– Вряд ли, – равнодушно качнул он головой и, отодвинув ее с дороги словно лавку или сундук, направился к ближайшей полке.

По-прежнему не в силах пошевелиться, Анири наблюдала за гончей великого короля. Бездушный кружил по горнице мягко и беззвучно, напоминая теперь не пса, а большую рысь. Крышки и дверцы открывались и закрывались, занавеси отдергивались, ящики выдвигались.

Обыск продолжался недолго. Скоро гость остановился напротив хозяйки и подвел итог:

– Не убью. Ты охотилась по необходимости.

– Дед говорил, вы людей насквозь видите, чего ж ты по ларям полез? – не удержалась Анири. Пережитый страх разозлил, сделал ее колючей, словно терновник.

– Видим. Если нужно, – после паузы, смерив ее изучающим взглядом, уронил бездушный.

– А сейчас не нужно?

– Нет.

– А вдруг у меня весь погреб репой забит? Или, скажем, картошкой?

– Нет у тебя погреба. И еды нет. Когда выходим?

Понятия «бездушный-губитель» и «бездушный-спаситель», «бездушный-при-смерти» и «бездушный-готов-убивать» сменяли друг друга слишком быстро. Девушка помотала головой, как будто мысли от этого могли прийти в порядок.

– А с тобой… все нормально? Кажется, ночью Вездесущий заглядывал к нам в окно…

– Бездушные не болеют, – губы гостя искривила желчная усмешка. – А Вездесущий не придет за мной никогда.

Анири чуть не сморозила глупость, но удержалась в последний момент. Бездушный не мнит себя бессмертным. Просто Вездесущий приходит только за теми, у кого есть душа. Смутившись, девушка зачастила:

– Мне собраться надо, курицу забить и приготовить. Лепешки испечь. Чего добру пропадать? И… – она запнулась, вопросительно глянула на его порты и рубаху, – наверно, стоит подобрать тебе одежду?

– А есть из чего?

Она нервно кивнула, судорожно сжимая в кулачке бесполезный перстень.

– —

Ружье бездушный не взял, зато долго и придирчиво выбирал кухонный нож и топорик. В дедовых штанах и куртке он выглядел почти человеком. Почти. Только кожа слишком бледная, волосы серые… или седые? Да взгляд, какого не бывает у обычных людей.

Вздохнув украдкой, она поправила капюшон, закинула на спину торбу со скудными припасами, одеждой и прочими нужностями. Привычно с натугой повернула притолочный запор (обычный еноты навострились открывать). Добыла из сараюшки снегоступы. Свои и деда.

Шагать по лесу в молчании было… неприятно. Бездушный не предложил забрать вещи, шел налегке, быстро, уверенно выбирая направление, не снижая скорости даже когда попадались препятствия. Одним плавным движением нырял под поваленный ствол или перекатывался через него поверху. Анири так не умела, поэтому то и дело отставала. Провожатый не оборачивался, но всегда точно знал, когда остановиться и подождать.

Вопросы теснились в голове, но заводить беседу с бездушным, который едва тебя не приговорил, не очень-то хотелось. Все-таки ближе к обеду она не выдержала:

– Почему ты оказался там, возле моего дома, совсем без ничего?

– Почему без ничего? В штанах и рубахе.

Лица не видно, спокойный голос, ни намека на эмоции.

– Тебя… ограбили?

Бездушный кашлянул как-то очень по-человечески.

– В каком-то смысле. Ограбил. Шатун. При попытке спасти его от браконьеров.

– А браконьеры, что с ними сталось? Они… мертвы?

Бездушный пропустил вопрос мимо ушей. Некоторое время шли молча, затем любопытство вновь взяло вверх над эмоциями.

– Как твое имя? – спросила Анири, пристально рассматривая маячившую впереди широкую спину в дедовой куртке.

Он замедлился на неуловимое мгновение, словно споткнулся не споткнувшись. Бросил отрывисто:

– Зачем тебе?

– Не могу же я называть тебя «бездушный»?

– Почему? Можешь. Бездушным, гончей короля, отморозком, нежитью, мертвяком. Все так делают.

– Это… это неправильно.

Он безразлично пожал плечами.

– Как скажешь. Тогда пусть будет Див.

– Но тебя зовут иначе?

Пауза. Почти незаметная.

– Помолчи, ладно? Мне надо слышать дорогу.

– —

Несмотря на передышку днем, путь через бурелом вконец вымотал непривычную к долгим пешим прогулкам Анири. В сумерках, когда они вышли на лишенную деревьев, продуваемую ветрами просеку, она едва не падала от усталости. Снег здесь казался неглубоким. Ремешки снегоступов натирали щиколотки, и девушка решила избавиться от неудобного снаряжения хотя бы на время. Идти сразу стало легче.

Снег скоро сменился льдом, и стало понятно, что просека – вовсе не просека, а промерзшее на солидную глубину, а то и до дна, русло ручья или небольшой реки.

Анири не заметила, когда отклонилась от ровной цепочки следов бездушного. Залюбовалась на нависшие над головой заснеженные ветви ивы, расслабилась. Беспечность, как известно, наказуема. «Безопасный» лед вдруг мягко подался под ногой и провалился. Темная, обжигающе-холодная вода хлынула в сапог.

В теории Анири знала, что со льдом шутки плохи, и от полыньи нужно медленно отползать, распластавшись и заняв собой как можно большую площадь. На практике вышло иначе – тело, не советуясь с разумом, пошло на поводу у инстинктов. Коротко вскрикнув, девушка уцепилась за красоту, которой только что любовалась, и рывком выдернула ступню из небольшой полыньи.

– Не шевелись!

Бездушный с безопасного расстояния изучил место происшествия. Осторожно подобрался, протянул руку. Вывел перепуганную спутницу на пологий, засыпанный снегом почти по колено берег и принялся деловито выламывать сушняк из ближайшей ели. Сложил костер и занялся лежаками.

– Не видишь дорогу – иди след в след. Разве дед тебя не учил? – произнес как всегда ровно, без тени раздражения.

Анири независимо дернула плечом. От пережитого и от холода ее колотил озноб. Гончий накинул на лежак одеяло, обернулся и буркнул:

– Что стоишь? Отходились на сегодня. Разувайся и сушись.

Отсветы озарили плотно сжатые губы и сосредоточенное лицо. Все-таки он злился. Совсем, как обычный человек. Анири послушно стащила сапог. Немного подумала, и сняла второй. Ноги за день замерзли так, что она их почти не чувствовала. Див присел на корточки и осторожно растер колючим шарфом побелевшие от холода босые ступни. От боли у девушки на глазах выступили слезы. Укутав ее вторым одеялом, бездушный полез в торбу за провизией.

– С-спасибо, – стуча зубами, выдохнула Анири.

– Не за что.

– Откуда там… полынья? Мороз же?

– Горячий ключ. Они тут повсюду.

– Ты его видел?

– Конечно. Над ключами лед тоньше, а потому темнее.

Разделив курицу на четыре части, одну Див протянул Анири, в другую впился зубами сам. Утолив первый голод, она робко поинтересовалась:

– Скажи, зачем ты согласился стать… таким?

– Я? Согласился? – в ее обществе он постоянно чему-нибудь удивлялся. Сейчас даже белесые брови поползли вверх. – Кто меня спрашивал? Храм платит за подходящих мальчишек огромные деньги. Редкий крестьянин устоит против соблазна. Сироту продать – сам Вездесущий велел, а некоторые и родными детьми торговать не брезгуют.

– А тебя кто? Родители?

– Дядя. Когда их не стало.

– Но… тебе нравится охотиться на людей?

– Я не могу не охотиться. Это моя цель, мой смысл жизни… теперь.

Анири зябко передернула плечами и придвинулась ближе к костру. Помолчала, вздохнула.

– Сколько нам идти?

Он коротко глянул:

– Ты разве не знаешь?

– Дед говорил, три дня.

– Два с половиной, если поторопимся и не будем больше тонуть. Почему он не отвел тебя пока мог?

В вопросе прозвучал некий подтекст, или Анири только показалось?..

– Он надеялся жить долго и не желал для меня подобной участи. А потом… все быстро случилось.

– Стать интуитом не так уж плохо. Знаешь, многие почитают за честь выучиться в Башне и после служить пожизненно в замке у какого-нибудь вельможи или у самого короля. Носить богатые одежды, спать на мягком, вкусно есть…

Анири порадовалась, что он не видит ее лица. Ответила, как могла равнодушно:

– Клетка, даже из золота, не для меня.

– Клетка… допустим. Тогда почему Башня, а не город?

– Как думаешь, что ждет в городе такую, как я? Неопытную, беззащитную, одинокую?

Он мазнул по Анири взглядом, отвернулся.

– Веселый квартал. А через непродолжительное время – смерть из-за неудачно подобранного клиента или от дурной болезни. Ничего хорошего. Только… тебе известно, что в Башню не берут абы кого?

– Дед говорил, у меня есть способности.

Див выразительно глянул на мокрый сапог. Анири покраснела и зачем-то принялась оправдываться:

– Я пока не умею управлять, как надо. Чую только, когда смертельная опасность. Вот одной в лес было нельзя. А с тобой – появлялся шанс.

Бездушный неопределенно хмыкнул.

– Шанс… м-да.

Поправил сучья в костре, пошуровал уголья.

– Давай-ка ложись, интуит, утро вечера мудренее.

За разговором она не заметила, как окончательно стемнело. Действительно. Пора спать.

– А ты?

– А я покараулю.

– Всю ночь?!

– Я бездушный, забыла? – он улыбнулся одними губами.

– —

Посреди ночи она вновь проснулась от страха. Кажется, в обществе бездушного это становилось доброй традицией. Костер почти прогорел, на грани света и тьмы сновали проворные и несомненно голодные тени. Бездушный стоял совсем рядом, чуть пригнувшись, поводя из стороны в сторону дедовым топориком и тлеющей головней. Тени отчаянно трусили, рычали, огрызались, клацали зубами. Анири с трудом подавила почти неконтролируемое желание вжаться в колени спутника и закричать.

Наконец, один из зверей набрался решимости и прыгнул. Резкий взмах, ужасающий звук входящего в живую плоть лезвия, жалобный визг. Серый, почти неразличимый в ночи клубок упал к ногам бездушного. Запах крови. Запах смерти. Остальные тени брызнули прочь.

Див отволок тушу подальше, в кусты. Вернулся и, как ни в чем не бывало, подсел к костру. Подбросил в огонь охапку валежника, обронил коротко: «Спи!». Скоро из темноты раздалось сварливое рычание и тошнотворное чавканье.

До утра она так и не сомкнула глаз. Скорчилась на лежаке, чутко прислушиваясь, трясясь и клацая зубами не хуже волков. На рассвете они растопили на костре снег, разделили последнюю лепешку, молча собрались и двинулись дальше.

Сапоги не высохли до конца. Анири морщилась, но жаловаться не смела. Напротив, мерно шагала вперед, прилежно уставившись в следы бездушного и изо всех сил стараясь не отставать.

На второй день к вечеру захваченные из дома припасы подошли к концу. Див предложил поохотиться, но Анири наотрез отказалась его отпускать – волки не отставали и в сумерках вновь окружили стоянку.

Ночь прошла относительно спокойно. Светились, правда, в темноте угольки глаз, да из кустов слышались раздраженная грызня и нервное взлаивание. К счастью, нападать серые твари больше не решались.

Проснулась Анири, как обычно в присутствии бездушного, от смутного ощущения беды. Настороженный Див застыл в двух шагах от костра, вслушиваясь и вглядываясь в предрассветную мглу. Сперва она решила, что волки вновь осмелели и собираются напасть. Затем поняла, что ошиблась.

– Что? – спросила испуганно.

Он повел носом, словно идущая по следу собака.

– Див?

– В лесу нарушители, гонят зверя.

– Откуда ты…

– Я – гончий. Забыла?

Как-то разом Анири ощутила всю безнадежность собственных надежд.

– И… что теперь? Погоня? Наказание?

Шумно выдохнув, он уставился в снег под ногами.

– Что ты молчишь? – она говорила шепотом, но все же почти кричала. – Ты бросишь меня здесь, одну? Так близко от цели? На поживу волкам?!

Тишина.

– Див… ты обещал. Помнишь, ты обещал проводить меня до Башни!

– Я… обещал.

Слова, как обычно, прозвучали без малейшего выражения. Бездушный беспокойно переступил, как собака на сворке, еще раз жадно вдохнул лесной воздух и вернулся к костру. Бросил небрежно:

– Собирайся, ждать не буду.

– —

…Издалека похожая на оплывшую свечу Башня казалась излишне высокой для сооружения, возведенного вдалеке от жилья и каменоломен. Вблизи она поражала отсутствием не только окон, но и кладочных швов. Создавалось впечатление, будто ее целиком отлили из камня сказочные великаны.

Игнорируя едва намеченную в снегу тропинку, Див забрал вправо и углубился в лес занесенных снегом наростов у подножия.

– Погоди, ты уверен, что вход с этой стороны? Может, стоит…

Узкая, покрытая замысловатой резьбой дверь контрастным пятном выделялась среди каменных складок. Старое дерево выглядело непрочным, скважины для ключа не было вовсе. Анири знала, что открыть ее будет непросто.

Бездушный вышел на вылизанный ветром пятачок возле двери. По-хозяйски взялся за чугунное, даже на вид тяжелое кольцо.

Дедушка так и не сумел научить Анири правильно ставить силки, зато она знала, что делать с попавшейся в них добычей. Потайной карман, надежно скрытый в складках юбки. Рукоять ножа с остро отточенным лезвием удобно легла в ладонь. Три быстрых, бесшумных шага. Резкое движение с оттяжкой. Кровь из перерезанного горла брызнула на резное дерево.

Анири опасалась, что бездушный будет умирать долго и мучительно, не как обычный человек. А еще – что он попытается захватить убийцу с собой. Она ошиблась. Мужчина качнулся к двери и мягко, как тряпичная кукла, осел к ногам спутницы. В темных глазах вместо ожидаемой ярости вспыхнуло изумление и… разочарование?

Там, где кровь попала на дверную поверхность, та начала протаивать, истончаться, исчезать. Анири скользнула по отверстию невидящим взглядом. Упала на колени, осторожно обняла ладонями светловолосую голову, сухо всхлипнула. Див моргнул как-то растерянно и беззащитно, попытался что-то сказать и не смог, захлебнулся кровью. Она скорчилась как от боли, нависла над умирающим в тщетной попытке защитить от неминуемого.

– Иди, дурочка! – беззвучно произнесли обветренные губы, и девушка завыла в голос.

Жизнь покинула тело вместе с последними толчками густой, темной влаги, но Анири долго еще сидела, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, плохо понимая, где она и что натворила.

– —

Уже в сумерках она бережно сняла его голову с колен, прикрыла ладонью остекленевшие, неживые глаза. Ноги не слушались, но Анири все-таки поднялась и шагнула к неровной, протаявшей в двери дыре. Та словно ждала, пока принесшая жертву минует проем и тотчас затянулась у нее за спиной. Внутри оказалось сумрачно и пыльно. Тяжелые серые занавеси свисали с невидимого во тьме потолка. В них полностью терялись очертания помещения.