Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход

Владислав с минуту размышлял над словами деспота.

– Возможно, ты прав, – сказал наконец король. – Но поворачивать назад уже слишком поздно. Очень скоро султан узнает, что я иду на него войной, и не станет медлить с ответом. Поэтому у меня есть только один путь – наступать и побеждать врагов на их территории, пока они сами не пришли в мой дом. Поверь, я бы не пришел к тебе в столь сложный час, если бы действительно не нуждался в твоей помощи.

– Я знаю об этом, – ответил Бранкович. – Но позволь еще раз воззвать к твоей мудрости, государь. Ведь все еще можно исправить: пока не пролита кровь, договор о мире останется в силе и…

– Довольно слов! – резко вмешался в разговор Янош Хуньяди. – Мне самому не по душе этот поход, но если уж идти на турок, то идти надо всем вместе. Только так у нас появится возможность победить.

Бранкович, приподняв одну бровь, с негодованием посмотрел на венгерского полководца.

– Ты, воевода, всегда рассуждал как обычный солдафон. Тебе никогда не понять, что война – это лишь один из инструментов, с помощью которого можно добиться желаемой цели. Разумный правитель прибегает к ней лишь в случае, когда другие методы оказываются бесполезны, ибо лучше расплачиваться золотом и обещаниями, чем человеческими жизнями.

– Не тебе рассказывать мне о войне и ее последствиях, деспот! – прорычал разгневанный Хуньяди. – С мечом в руке я всю жизнь защищал страну от неисчислимых врагов и никогда не прятался за спинами солдат. В боях я потерял всех своих друзей, которых знал с детства, а моего брата турки изрубили прямо у меня на глазах. Поэтому не нужно, повторяю, рассказывать мне о цене человеческой жизни, я не раз платил эту цену и готов заплатить ее снова!

Достойные слова воеводы произвели впечатление на всех присутствующих. Даже в глазах Георгия Бранковича появилось уважение к прославленному венгерскому полководцу.

– Я не умаляю твоих заслуг, Янош, – примирительно сказал сербский владыка. – Но как только я узнал об этом походе, то сразу решил, что это твоих рук дело.

– Хуньяди здесь ни при чем, – вмешался Владислав. – Наоборот, он, как и ты сейчас, был против этого похода. Но теперь, как видишь, долг христианина возобладал…

– …над здравым смыслом, – услышал я тихий шепот Хуньяди.

– …над предрассудками, и теперь он с нами. Решайся и ты!

Георгий Бранкович печально покачал головой.

– Боюсь, мы зашли в тупик. Мне не под силу переубедить вас, а вам – меня. Прости, государь, но я осмелюсь лишь повторить сказанное: война против османов сейчас губительна для всех нас, и этот поход принесет лишь новые беды на нашу землю. Я сказал все, что хотел, теперь можешь поступать так, как велит тебе твой долг и твое сердце, но позволь тогда и мне поступать аналогичным образом. Если ты все же решишь продолжать, что начал, – нам с тобой не по пути.

Владислав вышел из шатра деспота в крайне расстроенных чувствах. Сорвав с шеи золотой медальон, он бросил его в пожелтевшую листву. Янош Хуньяди внимательно наблюдал за королем, поглаживая свои длинные, спадающие к самому подбородку усы.

– Этот урок пойдет ему на пользу, – шепнул мне воевода, однако в глазах его затаилась печаль. – Пусть знает, что в политике не бывает ни друзей, ни союзников. Впредь он будет полагаться лишь на собственные силы.

– Верно, но без помощи Сербии наш поход заранее обречен на провал, – заметил я. – В одиночку мы не выстоим против султана.

Хуньяди задумчиво взглянул на небо. Там, под грозовыми тучами, парил одинокий орел, выслеживая свою добычу. Мы молча наблюдали за ним. Вдалеке прогремели раскаты грома, и в этот самый момент кем-то метко пущенная стрела настигла птицу. Орел затрепыхался, схватил клювом торчащее из груди древко, попытался еще раз взмахнуть крыльями, чтобы улететь, но все было напрасно. Птица рухнула на землю спустя несколько мгновений, а подстреливший ее лучник уже спешил забрать свой трофей.

Воевода повернулся ко мне:

– Вот видишь, Константин. Орел безраздельно царит на небе. Он силен, быстр и уверен в себе, ибо нет другой такой птицы, что была бы способна низвергнуть его с небес. Но вот он лежит здесь, в пыли у наших ног, убитый предательской стрелой обычного наемника.

Хуньяди вздохнул.

– Судьба всегда наносит удар оттуда, откуда его ждешь менее всего. И как бы высоко ты ни взлетел, какую бы власть ни обрел, жизнь может отобрать все это в один момент. Поэтому я лучше двинусь на встречу с врагом, которого хорошо знаю, чем обзаведусь союзником, чьи помыслы мне неизвестны.

Он указал на мертвую птицу, распластавшую свои огромные крылья неподалеку от наших ног.

– Ты всерьез полагаешь, что Георгий Бранкович… – медленно произнес я.

– Может предать нас? – закончил за меня воевода. – Не уверен. Но то, что он ведет двойную игру – это для меня совершенно очевидно. Деспот неспроста тайно встречался с посланниками султана и, судя по всему, добился для себя каких-то особых условий мира. В этом случае оставаться в стороне – наиболее разумная стратегия с его стороны. Если победим мы, он сумеет укрепить свои позиции на Балканах, не пролив ни капли крови, а если победят турки – Бранкович докажет султану, что является его добрым соседом и верным слову союзником.

Воевода рассуждал здраво, но ответа на главный вопрос так и не дал: что же нам делать дальше?

– Мы продолжим поход, – словно прочитав мои мысли, сказал Хуньяди. – Владислав не лгал, когда говорил, что пути назад для него уже нет, а значит, нет его и для меня…

* * *

21 сентября 1444 года

Рано утром мы двинулись в путь. Георгий Бранкович милостиво разрешил войскам Владислава пройти через сербские земли в Болгарию и набрать добровольцев из числа его подданных. Впрочем, таких сыскалось немного – сербы еще не забыли, какие бесчинства творили крестоносцы полгода назад, возвращаясь из похода против султана. Конечно, эти преступления творили отколовшиеся от войска банды дезертиров, но, как это часто бывает, несколько паршивых овец испортили все стадо, и вернуть утраченное доверие местных жителей оказалось крайне сложно.

* * *

26 сентября 1444 года

Сегодня поздно вечером мы подошли к Видину, древней болгарской столице, которая ныне представляла собой могучую крепость, окруженную рвом, насыпным валом, и десятком оборонительных башен. Турки, прослышав о нашем приближении, успели подготовиться к длительной осаде. Собрав зерно со всей округи, они уничтожили все, что не успели свезти в амбары замка.

Попытка взять город сходу успехом не увенчалась – немногочисленный гарнизон оказал яростное сопротивление, и во избежание новых потерь Владислав приказал отвести войска.

Стало понятно, что без осадных орудий штурм Видина обречен на провал, но на их подготовку требовалось время, а как раз его у нас не было – каждый день играл на руку османам и отдалял нашу главную цель – Адрианополь. Впрочем, оставлять такую сильную крепость в тылу было неразумно, и тогда Янош Хуньяди предложил королю продолжить поход, оставив часть войск для осады Видина.

Отрядив на это около трех тысяч солдат, мы вновь двинулись в путь.

Перед нами простирались разоренные земли Болгарии, уже изрядно политые христианской и османской кровью.

* * *

5 октября 1444 года

Сопротивление видинского гарнизона было сломлено на восьмой день. Оставшихся в живых защитников казнили, а город предали огню. Подобная участь постигла и другие крепости, не пожелавшие сдаться на милость короля. Впрочем, после Видина наша армия больше нигде не встречала ожесточенного сопротивления. Часть поселений мы брали штурмом, другие, не желая повторять горькую судьбу своих соседей, сами открывали ворота. Благодаря этому нам удавалось избежать значительных потерь, да и они с лихвой перекрываются постоянно прибывающими добровольцами из числа болгар, румын, славян и других христианских народов, которые ежедневно стекаются с разных концов страны.

Вчера несколько поселений, услышав о нашем наступлении, решились на открытый мятеж против османов. Люди, схватив вилы и топоры, набросились на отряд турецкого наместника этого края. Янычары были перебиты поголовно, а сам сановник, чудом уцелев, бежал в Никополь, где и закрепился с остатками своего войска. В скором времени мы уже стояли под стенами этой крепости, готовясь к решающему штурму. Прорвать оборону Никополя было нелегко: он был укреплен не хуже Видина, а гарнизон состоял из хорошо обученных солдат.

Во время этой осады в нашем лагере появился неожиданный гость.

Влад Дракул в сопровождении своего сына Мирчи и нескольких бояр приехал на переговоры об участии в крестовом походе. Его приезд чрезвычайно обрадовал Владислава, который уже не рассчитывал, что валашский господарь откликнется на его призыв.

– Приветствую тебя, государь! – Влад Дракул ловко спрыгнул с могучего скакуна, черного, как и его чешуйчатый доспех, покрытый причудливыми узорами, напоминающими туловище сказочного змея. – Я слышал, что ты затеваешь новый поход, но не думал, что он произойдет так скоро и такими малыми силами.

Подойдя поближе, чтобы никто этого не слышал, валашский князь произнес:

– Честно признаться, не нравится мне твоя затея. Я хорошо знаю султана и уверен, что он этого так не оставит. Может, стоит заключить новый мирный договор с османами, пока еще не поздно?

– Ты повторяешь слова Бранковича, – вздохнул Владислав. – Он тоже не верит в успех нашего дела и потому остался в стороне.

– Извини, государь, но о каком успехе может идти речь? – воскликнул Влад Дракул. – Султан для охоты собирает людей больше, чем ты призвал в этот поход. Если только османы соберутся с силами…

– Довольно об этом! – раздраженно отрезал Владислав. – Если ты явился, чтобы читать мне нотации, сделал это зря. В таком случае можешь возвращаться обратно в свою горную крепость и ждать турок там, но если ты пришел, чтобы помочь, тогда я с радостью выслушаю тебя.

Проведя почти год в плену у султана по лживому навету своих врагов, Дракул не питал особой симпатии к османам, тем более что те беспрерывно совершали набеги на южные рубежи его государства. Не доверял он, однако, и Яношу Хуньяди, который в свое время приложил руку к свержению его сына с валашского престола. Именно поэтому в обмен на свое участие в походе подозрительный Влад Дракул потребовал от Владислава выполнить ряд его условий, среди которых было предоставление полной свободы от протектората Венгрии, а также гарантии безопасности ему и его наследникам в будущем.

Польский король незамедлительно согласился на все требования валашского господаря и уже был готов торжественно в том поклясться, как вдруг Дракул сказал:

– Прости меня, государь, но одной твоей клятвы будет недостаточно. Тебе ли не знать, как легко они нарушаются в наши дни?

По лицу Владислава пробежала тень. Было видно, что этот неприкрытый упрек больно ударил по самолюбию молодого короля. Но Владислав сумел справиться с собой, ведь он знал, чем рисковал, когда нарушил слово, данное султану на Библии. Да, быть может, тогда он руководствовался благородными мотивами, но отныне в глазах людей на нем всегда будет стоять клеймо клятвопреступника, и с этим придется смириться.

– Так чего же ты хочешь? – спросил Владислав. – Как я могу уверить тебя в своих словах?

Дракул пристально посмотрел на короля.

– При османском дворе я научился многому, – произнес господарь. – В частности тому, как лучше всего предостеречь своих друзей и врагов от неверных поступков, например, от предательства.

– Говори яснее! – нетерпеливо произнес Владислав.

– Я хочу, чтобы твоя сестра Ядвига какое-то время погостила при моем дворе в Тырговиште. Обещаю, там с ней будут обращаться как с госпожой, и она ни в чем не будет знать нужды.

Владислав побледнел.

– То есть ты хочешь, чтобы моя сестра стала заложницей в твоем замке и тем гарантировала нерушимость моей клятвы?

Дракул откашлялся.

– Прости, государь, но жизнь научила меня не доверять пустым обещаниям, – как бы оправдываясь, произнес валашский правитель. – Каждое слово должно быть чем-то подкреплено, только тогда можно рассчитывать на взаимное доверие.

– Как ты смеешь требовать такое?! – не выдержав, ворвался в разговор Янош Хуньяди. – Ты всего лишь вассал Его Величества! Его слово для тебя – закон!

– Спокойно, Янош, я выполню его требование, – тихо, почти шепотом проговорил Владислав. – Никто и никогда больше не обвинит меня, что я не держу своего слова.

– Ваше Величество, я бы не стал… – пытался протестовать воевода.

– Сейчас мы должны думать только об интересах этого похода, – отрезал король. – Если для этого требуется пойти на определенные жертвы, я готов это сделать.

– Не слишком ли много жертв, государь? – покачал головой Хуньяди.

– Если они помогут нам добраться до Адрианополя, то нет, – решительно произнес Владислав и затем обратился к Дракулу. – Я принимаю твои условия, князь, надеюсь, что и ты выполнишь свою часть договора.

* * *

6 октября 1444 года

Сегодня семитысячный валашский корпус переправился через Дунай и присоединился к нашим войскам под Никополем. Влад Дракул сдержал свое обещание, и Владиславу не оставалось ничего, кроме как послать гонца в Польшу с просьбой к своей сестре собираться в дорогу. Некоторое время она проведет в Валахии, в одной из укромных горных крепостей.

Янош Хуньяди не скрывал своего недовольства. Как-то застав валашского князя наедине, он вызвал его на разговор.

– Запомни, если с Ядвигой что-нибудь случится, расплачиваться за это будет вся твоя родня. Ты знаешь, на что я способен, – предупредил воевода.

– Ты хороший воин, Хуньяди, – дружелюбно отвечал ему Дракул. – Но дипломат из тебя никудышный. Мы ведь больше не враждуем, так зачем ты вновь хочешь рассорить нас?

– Я не верю тому, кто меняет сюзерена чаще, чем седло для своего коня!

Больше они к этому разговору не возвращались.

Надо отметить, что, хотя отношения воеводы и валашского князя складываются не лучшим образом, они все же могут находить общий язык, когда того требуют интересы похода.

* * *

7 октября 1444 года

Осада Никополя продолжается уже несколько дней, но особых успехов пока нет. Даже прибытие подкреплений из Валахии мало что изменило. Штурм крепости постоянно откладывается, а все попытки пробить брешь в стене оканчиваются провалом, так как в перерывах между обстрелами турки с завидной скоростью успевают ремонтировать свои укрепления.

Ситуация изменилась, когда в наш лагерь прибыло несколько перебежчиков из осажденного города. Все они оказались греками, и потому их сразу же отвели ко мне. Один из них, молодой светловолосый юноша, оказался родом из Мореи, и я быстро нашел с ним общий язык. Звали его Матфей, и происходил он из знатного болгарского рода Асеней, которые в течение ста лет правили этой страной. Текла в нем и кровь Палеологов – правящей династии ромеев, таким образом, он принадлежал к правящим домам сразу двух государств. В Никополе Матфей жил под чужим именем, благоразумно скрывая от турок свое истинное происхождение. О самом городе он знал практически все. Юноша поведал об устройстве крепости, ее слабых местах, о численности гарнизона, о древних полузабытых ходах и катакомбах, расположенных прямо под стенами, и многое другое. Остальные перебежчики подтвердили сказанное.

Когда я обо всем рассказал Яношу Хуньяди, тот не смог поверить своим ушам.

– Вы, греки, не перестаете меня удивлять, – с улыбкой произнес воевода. – Еще раз убеждаюсь, что лучше иметь вас в числе союзников. К счастью для нас, турки это пока не усвоили.

* * *

8 октября 1444 года

Незадолго до рассвета я и еще несколько десятков добровольцев, воспользовавшись подземными ходами, на которые указали перебежчики, заложили под стены города бочки с порохом, и в назначенный час непреодолимые до того укрепления превратились в руины. По сигналу воеводы тысячи воинов ринулись в образовавшуюся брешь, разя не успевших опомниться турок и захватывая одну башню за другой. Еще до полудня крепость пала, а остатки гарнизона укрылись в цитадели, где оборонялись довольно долго. Однако силы были неравны, и через несколько часов замок оказался в наших руках.

По установившейся традиции за оказанное сопротивление крестоносцы предали крепость и город огню, а с попавшими в плен турками расправлялись так же жестоко, как и в Видине. Лишь немногим посчастливилось уцелеть в этой резне, но жизнь их висела на волоске.

Сразу после падения твердыни Владислав приказал своим людям разыскать турецкого наместника живым или мертвым, однако поиски успехом не увенчались. Ходили слухи, что ему удалось сбежать из осажденного замка еще до его взятия. Впрочем, это нисколько не омрачило настроения войска, которое уже грезит о взятии Адрианополя.

Эту ночь мы проведем на руинах сожженного города. А завтра вновь двинемся в путь…

* * *

28 октября 1444 года

Прошло почти три недели со дня взятия Никополя, и я, воспользовавшись свободной минутой, вновь приступаю к своим записям.

За это время Владислав одержал множество славных побед. Войска крестоносцев словно смерч пронеслись по территории северной Болгарии, наводя ужас на османов и до основания сметая их крепости и замки. Открытого сражения турки благоразумно избегали. Отступая все дальше на восток, они открывали нам путь к Черному морю, доступ к которому имел первостепенное значение для нашего дальнейшего наступления.

Упоминая о блистательных свершениях нашей грозной армии, должен написать и о тех ужасных деяниях, свидетелем которых мне часто приходилось быть. Жестокость на войне – дело привычное, и сталкиваться с ней мне доводилось не раз, однако даже на войне существуют свои непреложные правила, которые не следует нарушать, ибо цена за это может быть слишком велика.

Чезарини и его епископы утверждают, что Бог заранее прощает все грехи тем, кто с чистым сердцем отправляется в священный поход против неверных. Однако все ли грехи можно простить? Где грань, через которую должен переступить человек, чтобы вечно гореть в аду? Разве убийство ребенка или беззащитного старика можно искупить молитвой или служением правому делу? Нет, я не верю, что убийство безоружного может быть угодно Богу, даже если оно совершается с именем Христа на устах и во имя благого дела.

Осознавая это, я с глубоким сожалением наблюдал, до какого ожесточения стали доходить некоторые мои собратья по оружию. Милосердие, о котором так много говорят с амвона церквей, здесь, в охваченном войной краю, оказалось позабыто. На жестокость по отношению к христианскому населению Болгарии наши солдаты отвечали гораздо большей жестокостью, вырезая всех мусульман на своем пути, не разбирая ни пола, ни возраста.

Во время осады крепости Шумен небольшому османскому гарнизону вместе со своими семьями удалось запереться в башне, откуда они продолжали вести огонь из луков и аркебуз. Понимая, что штурм обернется большими потерями, командир одного из отрядов приказал нести к башне все, что могло гореть. Когда вокруг башни образовалась целая гора из сухого дерева и соломы, турки поняли, какая судьба им уготована. Опустив оружие, они кричали с вершины башни, что готовы сдаться и передать себя в руки короля, лишь бы их семьи остались целы. Однако ни уговоры, ни мольбы мусульман не могли разжалобить сердца солдат, которые поднесли факелы к горючему материалу, и через несколько секунд огромное пламя уже плясало вокруг башни. Удушающий дым черными клубами поднимался к небу, заслоняя солнце и обрекая запертых в ловушке турок на мучительную гибель. Единственный выход из башни был заколочен крестоносцами снаружи, поэтому османы не могли покинуть своего убежища, ставшего для них смертельной ловушкой.

Когда огонь стал подбираться к верхним ярусам башни, турки не выдержали. В отчаянье они срывались из окон вниз, надеясь таким образом спасти свою жизнь, но европейцы предусмотрительно выставляли копья и мечи, поэтому ни одному агарянину выжить не удалось. Я был там и видел душераздирающее зрелище, когда мать в покрытой копотью одежде, утирая слезы с юного лица, прижимала к груди младенца и, что-то прошептав ему напоследок, прыгнула вместе с ним вниз, где ее уже поджидало ощетинившееся пиками христианское войско.

Я понимал, что такая жестокость – лишь ответ на бесчинства, что творили османы на захваченных христианских землях, но смотреть на это было выше моих сил68.

Господи! Я видел много такого, о чем не желаю даже вспоминать!

Хорошо, что король не одобрял подобную жестокость и осуждал любое насилие по отношению к мирному населению покоренных им земель. Он старался поддерживать порядок в войске и не допускать бессмысленного кровопролития. Но во время взятия города Тырново Владислав явно недоглядел за своими подчиненными, и вскоре его войска погрязли в грабежах и разбое. Город был полностью опустошен. Все, что нельзя было унести с собой, – уничтожалось на месте, людей выбрасывали из домов, где их грабили, насиловали или убивали.

Узнав об этом, король пришел в неописуемую ярость. Он приказал закрыть ворота города и арестовать всех причастных к грабежам. Преступников оказалось так много, что Владислав ужаснулся и произнес:

– О Господь! За что ты послал мне такое неразумное войско! Они думают лишь о собственной наживе, а не о величии нашего святого дела!

После король обратился к провинившемся:

– Если бы вы совершили такое на моей земле, я бы повелел незамедлительно казнить вас всех до единого, ибо являюсь защитником своих владений, точно так же, как деспот Георгий Бранкович охраняет от посягательств Сербию, а князь Дракул хранит порядок в Валахии. Долгое время у этой земли не было своего защитника и некому было охранить ее народ от произвола и насилия, которые сыпались со всех сторон. Но отныне знайте все: я встану на защиту этого края и буду поддерживать здесь должный порядок подобно тому, как я делаю это в венгерских и польских землях. За любое преступление против мирных людей, проживающих здесь, будь они христиане или магометане, вы будете держать ответ передо мной и понесете суровое наказание, если ваша вина будет доказана.

Владислав сделал паузу и грозно оглядел своих солдат.

– На первый раз я прощаю ваши преступления, и пусть те, чьи руки не замараны в крови женщин и детей, ступают обратно и возвратят все, что они посмели незаконно забрать. Идите же! И запомните: мы пришли сюда не как захватчики, но как освободители. Пусть те, кто считает иначе, сегодня же покинет мое войско!

После такой пылкой речи молодого короля солдаты несколько присмирели. Конечно, восстановить причиненный ущерб было невозможно, но зато удалось избежать новых погромов и приструнить некоторых особо ретивых молодчиков.

На какое-то время порядок был восстановлен, хотя повеление Владислава пришлось по вкусу далеко не всем. Многие наемники, бродяги и откровенные преступники, прибившиеся к нашему войску, считали грабеж своим священным правом и не желали отказываться от него добровольно.

Как-то раз мы с Джакобо грелись у костра и услыхали, как несколько подвыпивших солдат стали чересчур громко высказывать свое недовольство.

– Мы проливаем кровь, а этот сосунок нас жизни учить будет! – кричали они.

– И то верно! Посмотрел бы я на него в бою! А то языком-то молоть каждый горазд!

– Да кто он вообще такой? Трусливый щенок, который и пикнуть боится без позволения воеводы!

Поток оскорблений в адрес короля превысил все мыслимые пределы, и Джакобо потерял остатки самообладания. Отложив миску и отерев рот, он подтолкнул меня локтем:

– Мне кажется, пора ощипать этих птенчиков.

Я согласно кивнул. Мы уже хотели подняться, но тут рядом с нами опустился человек в капюшоне.

– Не стоит, пусть продолжают, – тихо произнёс он. Мы с Джакобо переглянулись. Это был король Владислав! Двое его гвардейцев остановились чуть поодаль.

– Кто бы там что ни говорил, а я не стану отказываться от права, дарованного мне самими небесами! – на ноги, слегка покачиваясь, поднялся высокий наемник с глубокими оспенными рубцами на лице. – И пусть наш достославный король отправляется в пекло со своими указами!

Солдаты дружно подняли чаши, одобряя слова своего товарища

– И тебя совсем не страшит гнев Владислава? – вдруг спросил король, не поднимая капюшона.

Рябой только рассмеялся.

– Какое там! Этот мальчишка смелый только на словах, а как до дела доходит… – он смачно сплюнул себе под ноги.

– Но если наш король настолько жалок, – терпеливо продолжил Владислав. – Почему храбрецы вроде тебя не отваживаются сказать ему это в глаза?

Наемник скривился, окинул взглядом своих друзей и, глотнув из кружки, произнес:

– Если бы здесь был король, я бы легко повторил каждое свое слово, да ещё и харкнул в рожу, чтобы оно получше усвоилось.