Кроссворд для Слепого

– Он едет один?

Потапчук пожал плечами:

– Времени было очень мало. Информацию взяли из подбора – то, что имелось в ФСБ. Ведь только вчера американцы специально организовали утечку из своего ведомства, чтобы мы смогли успеть убрать Омара.

Потапчук помедлил и неуверенно предложил:

– Назови свою цену за работу, Глеб.

– Пока я сделать этого не могу.

– Почему?

– Боюсь продешевить. Я не знаю, зачем он едет, с кем встречается, но главное, Федор Филиппович, мне придется действовать в экстремальных условиях.

– Почему?

– Витебск – город небольшой. Народа во время фестиваля набьется выше крыши.

– Затеряться среди приезжих – дело плевое.

– Вы, наверное, плохо читали программу фестиваля, – и Сиверов подал генералу папочку с аккуратно заправленными в пластик бумажными страницами.

Теперь и до Потапчука дошло, какую подставу ему учинил замдиректора ФСБ. В программе значилось, что в один из дней фестиваля на сцене появятся сразу три президента: России, Украины и Беларуси.

– Вы представьте себе, – Глеб придавил пепельницей программу, – три президента – три службы охраны, тройные меры предосторожности. На курок, как говорите вы, я нажать смогу, и Омар будет мертв. Но после этого начнется что-то невообразимое: амфитеатр на пять тысяч мест, начнется стрельба – люди затопчут друг друга. Я, конечно, умею многое, но в службу охраны глав государств набирают не последних идиотов. И конечно же, Федор Филиппович, день, когда президенты встречаются, никому не известен заранее. Одни меры предосторожности порождают другие, а в результате может сорваться хорошо задуманная операция.

– Я постараюсь разузнать точное число встречи, – неуверенно проговорил генерал.

– И не пытайтесь. Информации вы не получите. Хорошо. Я берусь устранить Омара, – полуприкрыв глаза, проговорил Глеб.

– Что тебе для этого нужно?

– Полчаса тишины.

Генерал Потапчук сидел, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть Сиверова. Тот молча курил, выпускал колечки дыма, пытался нанизать их на сигарету, иногда просто любовался их извивами.

Когда долго чего-то ожидаешь, поневоле начинаешь прислушиваться к собственному организму, а если лет тебе порядочно – что-нибудь да обнаружишь. Сперва Потапчук ощущал свое сердце, билось оно сносно, но не так часто, как в молодые годы. И потихоньку генерал стал забывать о нем. Зато стала ныть рана, полученная три года тому назад. Генерал вообще поражался, как тогда он остался жив. Если бы не упал головой в снег – лежать бы ему сейчас на кладбище или, что хуже, в больничной кровати, пребывая в состоянии овоща. Обнаружили его лишь через полчаса после остановки сердца. И если бы не свалившаяся шапка, не двадцатиградусный мороз, не снег, охладивший мозг и сохранивший его от омертвения…

Потапчук поежился, представив себе леденящую душу картину: больничная палата, резкий запах мочи, плачущая жена…

И тут он почувствовал, что ноет зуб, давно залеченный и прикрытый коронкой. Боль была сперва слабой, еле ощутимой, но коварной, нараставшей, подступавшей толчками. Потапчук недовольно поморщился.

– Вы расстроены тем, что я так долго думаю? – спросил Глеб, мыслями вновь возвращаясь в мастерскую.

– Нет, Глеб Петрович, ты тут ни при чем. Зуб побаливает.

Сиверов пропустил ответ мимо ушей:

– Мне нужны… – Глеб глубоко вздохнул, чтобы выпалить все на одном дыхании.

Потапчук торопливо схватил бумагу и ручку. На память, подпорченную прожитыми годами, он не надеялся.

– …две хорошие бельгийские снайперские винтовки, их заранее спрячут в указанных мной местах. Ослепляющая граната, лучше три штуки. Магнитная мина, эквивалентная килограмму тротила, с электронным управлением. Автомобиль представительского класса с затемненными стеклами и московскими номерами, лучше всего шестисотый «мерседес», – гарантировать, что он вернется целым, я, естественно, не могу; униформа водителя…

Потапчук на глаз попытался определить размер, который носит Сиверов, но тот его опередил:

– Униформа должна быть сшита на двухметрового верзилу. Ботинки – сорок шестого размера, при ходьбе они не должны издавать ни звука.

Потапчук автоматически записал и это.

– С гостиницей во время фестиваля, как понимаю, будет напряженка. Но мне нужны: один номер в гостинице «Эридан», где поселится Омар, еще один номер в самой большой гостинице города и хороший номер в каком-нибудь пригородном доме отдыха или на туристической базе, в мотеле, не дальше двадцати километров от Витебска.

– Что еще?

– Еще мне нужна боевая машина пехоты с полным боекомплектом и замаскированное укрытие для нее на минском выезде из города.

Не дописав до конца, Потапчук вскинул голову и уставился на Сиверова.

– Это серьезно?

– Настолько же, как и униформа для двухметрового верзилы, – рассмеялся Глеб. – Уже и пошутить нельзя. Вы слишком мне доверяете, Федор Филиппович. Вычеркивайте боевую машину пехоты.

– И униформу? – спросил Федор Филиппович, любивший во всем порядок.

– Нет, униформу оставьте. И ботинки тоже.

– На хрена они тебе сдались?

– О том, что я существую в вашем ведомстве, некоторые знают. И если вы закажете униформу и ботинки, то нетрудно будет понять, что они предназначены для меня. Пусть думают, будто я два метра ростом и ношу сорок шестой размер.

– Глеб, я и не подозревал, что ты так осторожен. Как ты решил его убрать? – сложив бумагу пополам и засунув во внутренний карман пиджака, спросил Потапчук.

– Пока еще не знаю. Осмотрюсь на месте. Номер в гостинице закажите за два дня до фестиваля. Да, и бэдж участника «Славянского базара» мне не забудьте принести.

– Какую должность в нем тебе проставить?

– Координатор.

– Хорошо, Глеб. Документы получишь через неделю. Никуда из Москвы не уезжай, будь на месте. Если понадобится, я тебя отыщу. Возможно, дадут отбой.

Потапчук с отвращением загасил недокуренную сигарету. Во рту горчило, голова кружилась.

– Спасибо, Глеб, что не отказал.

– Не забудьте, цену я назову после того, как выполню задание.

Сиверов пожал генералу руку, и Потапчук вышел на лестничную площадку.

Шофер дремал в машине, откинув спинку сиденья. Он даже не сразу проснулся, когда Потапчук постучал в стекло.

– Можешь ехать в гараж без меня, Василий. Я уж как-нибудь дойду пешком. Надеюсь, тебя сегодня больше никто не потревожит.

Сказав это, Федор Филиппович заложил руки за спину и пошел по улице. Тучку согнало ветром, и ярко засияло солнце. Только тогда Потапчук вспомнил, что забыл солнцезащитные очки на вешалке у Глеба Сиверова.

– Не велика потеря, всего сорок рублей, – щурясь от яркого света, пробормотал генерал и опустил руку в карман, где обычно держал портсигар. Он знал, что в нем нет ни сигареты, но есть вещи, к которым привыкаешь и без них чувствуешь дискомфорт. Плоский, на один ряд сигарет, серебряный портсигар покоился на месте. Но рядом с ним отыскались и очки, хотя генерал точно помнил, что повесил их на вешалку.

«Когда только засунуть успел? И все-то он примечает, – подумал генерал о Сиверове. – Глеб, если согласился, выполнит задание.»

Глава 2

К контрольно-пропускному пункту на белорусско-литовской границе, в районе небольшого городка Ошмяны, вытянулись две длинные очереди машин – отдельно трейлеры, отдельно легковые. Пересменка на таможне только началась, и те, кто не успел пересечь границу, коротали время: кто раскладывал прямо на капоте машины нехитрый ужин, состоящий из сала, черного хлеба и минеральной воды; кто перебрасывался в карты. Никто не нервничал. Люди здесь собрались в основном привычные: челноки, дальнобойщики, мелкие бизнесмены.

Обе смены белорусских таможенников собрались во времянке. Здание терминала с восточной стороны еще достраивалось. Отбывшие смену переодевались в штатское, прибывшие – надевали форму. Начальник новой смены Козлеятко переоделся раньше других. Грузный мужчина с благородной сединой, в форме, он смотрелся внушительно. Люди, плохо знавшие его, испытывали при встрече с ним беспричинное волнение. Даже кристально чистым туристам, не везущим через границу ничего запрещенного, тут же мерещилось, что их ссадят с автобуса, потому что в чемоданах непременно отыщется контрабанда.

Бывают такие люди, которые одним своим видом умеют внушать почтение и трепет. Но стоило повнимательнее и непредвзято заглянуть Козлеятко в глаза, как тут же становилось ясно: никакой он не страж порядка, а самый заурядный вороватый чиновник. Глаза у него бегали, как у всякого воришки, укравшего больше, чем ему положено. Обычно на таможне работают не больше трех лет, а затем уходят в легальный бизнес. Иначе накопленное богатство трудно спрятать от посторонних глаз.

В Ошмянах Козлеятко жил в простом деревянном доме, доставшемся ему еще от отца, но успел возвести два коттеджа по другую сторону границы, в Литве. Их обживали его сыновья с невестками. Так уж повелось: литовские пограничники строили дома в Беларуси, а белорусские – в Литве. Козлеятко служил на таможне уже третий год и начинал подумывать, куда бы ему вложить деньги.

Начальник смены стоял на крыльце вагончика времянки и курил. Сигарет, как и спиртного, он уже давно не покупал, все приносили ему прямо на дом.

Вереница машин растянулась почти до горизонта, и таможенник обреченно вздохнул.

«Придется поработать… Сволочи, – подумал он о сменщиках, – в конце работы дурака валяли, чтобы нам больше единиц транспорта осталось. Ну ничего, я вам в утреннюю пересменку устрою, за смену не разгребетесь, – взглядом таможенник выхватывал из очереди знакомые машины. – С водителя восьмидесятой «ауди» много не получишь, – думал он, – максимум десятку. Как всегда, везет контрабандную водку. А вот с водителя белого микроавтобуса можно поживиться и соткой – челноков катает.»

Когда виртуальная сумма достигла пятьсот баксов, Козлеятко сладко потянулся, щелчком отбросил дымящийся окурок и вернулся во времянку.

В это время со стороны Минска появился темно-синий внедорожник «опель». За рулем сидел худощавый мужчина лет сорока пяти, по-модному небритый, в дорогой, но безвкусной одежде. Сразу чувствовалось, что человек всю жизнь проходил в форме и теперь никак не научится носить костюм. «Опель», взвизгнув тормозами, остановился в самом конце очереди. Мужчина ступил на асфальт и, приложив козырьком ладонь к глазам, глянул вперед. Идти полтора километра пешком ему не улыбалось, да и бросать машину на произвол судьбы – не дело. Он забрался в салон и, вытащив из перчаточного ящичка машины пачку долларов, принялся на коленях методично отсчитывать купюры. Когда соток набралось ровно тридцать, он туго свернул их в трубку и перетянул черной аптекарской резинкой. Завернул в газету, аккуратно закрутил концы, отчего денежный сверток стал похож на большую конфету. После этого мужчина круто вывернул руль, и джип сполз с пологого откоса.

Среди кустов и молодых сосенок петляла не то дорога, не то тропинка, вся в выбоинах, в лужах. Машина, поскрипывая и раскачиваясь, ползла вдоль шоссе, уставленного автомобилями. Наконец впереди показалось проволочное заграждение. Мужчина заглушил двигатель и забрался по откосу к сетчатому забору. Неподалеку виднелась времянка таможенников. Как назло, на крыльце никого не оказалось.

Пару раз мужчина неуверенно крикнул:

– Эй!

Но внутри вагончика играло радио, и никто его не услышал. Тогда он насобирал пригоршню шишек и стал их бросать. С третьей попытки удалось попасть в окно. Стекло жалобно задребезжало. Таможенник, чья широкая спина виднелась в окне, обернулся и нехотя свернул веер карт.

– Эй, начальник, – обратился он к Козлеятко, – твой братан приехал.

То, что мужчина на «опеле» никакой не родственник начальника смены и уж тем более не брат, знала каждая собака на границе. Ошмяны городок небольшой, и люди, что-то значащие в его жизни, знают друг о друге все. Но условности соблюдать приходилось. Раз начальник сказал, что владелец «опеля» двоюродный брат, – значит, так тому и быть.

– Опять за кого-нибудь просить станет, – фальшивое недовольство исказило лицо Козлеятко, но при этом глаза его радостно засветились.

Он неторопливо проследовал на крыльцо и приветственно помахал небритому мужчине за сетчатым забором.

– Ты чего, Леонид, камнями бросаешься? Стекло разобьешь – вставлять заставлю.

– Это же всего лишь шишки, – подмигнул Леонид и продемонстрировал кулак, с двух сторон которого торчали газетные хвосты.

Таможенник погрозил визитеру пальцем, при этом довольно улыбнулся. Козлеятко вплотную подошел к забору и поздоровался с Леонидом Новицким, бизнесменом из Минска. Поскольку ячейка в проволочной сетке была мелкая, здороваться пришлось не пожатием руки, а сцепив указательные пальцы.

– Сегодня ночью фура придет, – особо не боясь, что его услышат, говорил Новицкий, – ты уж, как всегда, обеспечь беспрепятственный проход товара.

– Ох уж эти мне бизнесмены! – вздохнул таможенник. – Мебель возите, а в документах указываете – дрова.

– Ну уж, не дрова, – изобразил обиду Новицкий, – а полуфабрикаты для мебельного производства.

– Кончится когда-нибудь мое терпение.

Рука таможенника красноречиво искала в сетке ячейку покрупнее. Новицкий изловчился и просунул в дырку сверток с деньгами.

– Три штуки, как и договаривались. Совсем ты меня разоряешь.

– Я же не крохобор какой-нибудь, не все мне в карман идет. Такса существует, мне с литовцами делиться надо.

– Можно подумать, они с тобой не делятся.

– Они? – начальник смены сплюнул под ноги, – они скорей задавятся, чем лишнюю копейку переплатят. Наши, славяне, – другое дело.

Козлеятко говорил так для порядка. На той стороне границы в таможне служили отнюдь не литовцы, а те же белорусы и поляки, что и с восточной стороны. Многие из них являлись родственниками друг другу. Литовцем по паспорту был лишь начальник смены, да и тот носил подозрительную фамилию Баранаускас. Местные старожилы утверждали, что еще его дед по паспорту был Барановым.

Тугой скруток спрятался в широкой, как совковая лопата, ладони белорусского таможенника.

– Смотри, чтобы до девяти утра фура пришла. До пересменки, – предупредил Козлеятко, – сменщики заступят, не пропустят.

– Будет как всегда, – пообещал Новицкий, подмигивая начальнику смены.

Расстались они полностью довольные друг другом. У Козлеятко было не много таких хороших клиентов, как Новицкий. Обычно деньжата обламывались по мелочевке. А разницы нет: берешь десять баксов или десять тысяч – рискуешь одинаково. Объявился Леонид на пограничном переходе год назад и сразу же предложил выгодную схему: пригоняют фуру с мебелью, накладные же оформлены как на материалы – ламинированные плиты, древесный массив. Первое время Козлеятко удивляло направление, в котором Новицкий возит мебель: из Беларуси в Литву. Обычно же возили с запада на восток.

«У каждого свой бизнес, – рассудил таможенник. – Не станет человек действовать себе в убыток.»

Новицкий, проклиная лес и грязь, вновь выехал на шоссе.

«Жаль, машина не собака, чтобы отряхнуться от грязи, – подумал он, разглядывая залепленные грязью колеса джипа. – Пока доеду до Минска, на ветру обсохнет и обвалится», – решил он, вновь садясь за руль.

Ему повезло. Новицкий пристроился за машиной с дипломатическими номерами и мчался по шоссе со скоростью сто двадцать километров в час. Гаишники с радарами радостно выбегали на шоссе из своих укрытий, но потом зло матерились: с дипломата не потребуешь откупного. За компанию проскакивал и Леонид.

Бизнесом Новицкий пытался заняться уже давно – с самого конца перестройки. Бывший офицер, прошедший Афганистан, с распадом Советского Союза оказался не у дел. Он пробовал изготавливать надмогильные памятники, торговать фруктами, мороженой рыбой. Но стоило ему чуть-чуть развернуться, как тут же, словно стервятники на падаль, слетались контролеры и налоговики. Приходилось откупаться. И чем больше Новицкий платил, тем больше становилось желающих.

В конце концов, чтобы совсем не прогореть, приходилось свертывать дело и начинать новое. А освобожденную им нишу уже занимал кто-нибудь из родственников чиновников, наславших на него проверки. Но Новицкий был упрям. Полтора года тому назад он решил торговать мебелью. Возил дешевую белорусскую мебель в Литву, где сбывал ее процентов на тридцать дороже. Закон старался ни в чем не нарушать, документы оформлял правильно, налоги платил исправно. Кое-что оставалось ему и на жизнь.

И в тот момент, когда бывший советский офицер смирился с мыслью, что уже никогда не сумеет круто разбогатеть, а будет довольствоваться крохами, в его небольшой офис на окраине Минска зашел несколько странного вида человек. То, что пришедший не славянин, Новицкий понял с первого взгляда: жесткие черные волосы, масляные глаза.

– Омар, – назвался визитер и без приглашения уселся в мягкое кресло для гостей.

По-русски Омар говорил правильно, слов не коверкал, хотя и чувствовался легкий акцент. Вместе с тем в его разговоре присутствовал и типичный московский говорок. Слово за слово, выяснилось, что Омар – афганец, перебравшийся после ухода советских войск в Москву. Немного странно было видеть перед собой человека из страны, с которой ты сам воевал. Омар рассказал, что тоже занимается мебельным бизнесом и хотел бы объединить усилия.

На многое Новицкий не рассчитывал, но, когда Омар изложил свои условия, у Леонида глаза округлились. Самому ему почти ничего не нужно было делать. Мебель за свои деньги покупал афганец, грузил ее в фуру в Москве и пригонял в Беларусь. Все, что от Новицкого требовалось, – найти в Минске трейлер, прицепить к нему уже загруженную фуру и дать взятку таможеннику на границе, чтобы груз пропустили без досмотра. Трейлер доставлял фуру в Клайпедский порт и тут же возвращался в Минск.

За каждый рейс Омар предлагал Новицкому десять тысяч долларов. Три тысячи уходили на взятку, полторы тысячи на транспортировку, еще пятьсот приходилось отдать как таможенную пошлину, полторы тысячи съедали офис, налоги. В результате каждую неделю у Новицкого на руках оставалось три с половиной тысячи долларов. Когда Леонид проработал с Омаром три месяца, то почувствовал вкус больших денег. Приятно радовало и то, что, всяческие проверки и бандиты улетучились как по мановению волшебной палочки.

Леонид осторожно поинтересовался у афганца, почему, собственно говоря, тот не может сам дать взятку таможеннику и найти белорусский трейлер. Афганец улыбнулся и похлопал бывшего советского офицера по плечу:

– Леня, не забывай, кто ты, а кто я. Восточных людей – азиатов – у вас не любят. Одно дело, когда взятку дает свой, славянин, а другое, когда деньги пытается втюхать лицо нерусской национальности. Мне так спокойнее. Поверь, деньги я тебе зря не плачу.

И Новицкий успокоился. Он чувствовал, что у Омара многое схвачено. Возможно, кроме мебели, он переправляет через границу и небольшие партии наркотиков. Но если хочешь получать большие деньги, то приходится поступаться и принципами. К тому же Новицкий одинаково не любил и прибалтов, и мусульман.

«Если мусульмане и травят прибалтов наркотиками, то это их разборки и их проблемы», – рассудил он.

До Минска от границы Новицкий домчался за два с половиной часа, благо, не надо было ехать через весь город: его офис находился на северо-западной окраине столицы Беларуси. Офисом одноэтажную хибару из силикатного кирпича мог назвать только неисправимый оптимист. Когда-то тут располагался приемный пункт стеклотары, но он Новицкого вполне устраивал. Здание на двадцать квадратных метров и огороженная площадка – склад.

Омар скучал, сидя за письменным столом. Афганец забросил на столешницу ноги, обутые в дорогие ботинки. Новицкий каждый раз изумлялся: подошвы ботинок были такими чистыми, словно афганец надел их, уже зайдя в кабинет.

Фура, прибывшая из Москвы, стояла на площадке. Омар с недоверием взглянул на часы:

– Быстро же ты успел обернуться.

– Все в порядке, таможня дает добро. Готовь документы.

Омар уступил хозяйское кресло Новицкому.

Документы, прибывшие с фурой, из которых следовало, что она загружена мебелью московских производителей, Омар спрятал в портфель. Новицкий составил новые накладные. По ним получалось, что фура загружена полуфабрикатами белорусского производства.

– Мы с тобой фокусники, почище Дэвида Коперфильда, – рассмеялся Омар. – Трах-тибидох, и концов не найти.

Сделка между афганцем и белорусом никогда не составлялась документально: деньги из рук в руки – наличными, документы писались с чистого листа.

Компаньоны еще успели посмотреть последние новости по старому, купленному на барахолке, телевизору, когда подъехал заказанный Новицким трейлер. Шофер всегда приезжал один и тот же – Виктор Баранчук на новеньком МАЗе.

Баранчук, хоть и было ему уже пятьдесят лет, лелеял мечту начать собственное дело – скопить денег и купить микроавтобус, возить на нем челноков в Россию, Польшу и Литву. Потому и рвался работать с фирмой Новицкого: тот жадным не был, всегда набрасывал полтинник сверх положенного – лишь бы только в дороге ничего не случилось.

Баранчук привычно, не дожидаясь хозяина, подогнал трейлер под фуру, закрепил ее, и только собрался зайти в офис, как навстречу ему вышли Омар и Леонид. Омара Баранчук видал редко, раз пять за все время, но знал, что это именно тот человек, который дает ему работу. Шофер и афганец вместе обошли фуру, проверили пломбы.

– Смотри не гони: растрясешь, – предупредил Новицкий, передавая Баранчуку документы. Затем вручил конверт с деньгами. – Когда приедешь в Клайпеду, позвонишь мне на «мобильник».

– Хозяин, все будет в ажуре, – пообещал Баранчук, забираясь в кабину МАЗа.

Папку с документами он бросил на соседнее сиденье, конверт же с деньгами спрятал глубоко во внутренний карман потертого кожаного пиджака. Как всегда перед дорогой, Баранчук закурил крепкую сигарету без фильтра, вставленную в погрызенный пластиковый мундштук. Шоферу с мундштуком курить сподручнее: держись двумя руками за руль, сигарета в губах не мокнет, дым глаза не ест. МАЗ выбросил из выхлопной трубы густое облако темного дыма, и фура медленно выехала с площадки.

– Сегодня мы поедем за ним, – неожиданно сказал афганец.

Новицкий, уже настроившийся, что через час будет дома, мысленно выругался. В холодильнике его ждала целая упаковка баночного пива и бумажный пакет с сухой рыбой. Теперь же получалось, что, только вернувшись от литовской границы, он вновь должен к ней ехать. Леонид умаляюще посмотрел на афганца, но во взгляде того не было жалости.

– Я должен проследить, – спокойно сказал Омар.

Леонид почувствовал: упрашивать бесполезно.

«В конце концов, это такая малость, – утешил он себя, – по сравнению с деньгами, какие мне платит Омар.»

Мужчины сели в «опель».

– Не старайся догнать. Иди так, чтобы между нами оставалось несколько километров.

«Зачем?» – хотелось спросить Леониду.

Он не видел в этом смысла. Но Омар был не из тех людей, кому принято задавать вопросы.

«Что ж, – решил Новицкий, – придется смотаться туда и обратно. В холодильнике пиво не согреется и не скиснет.»

Дорога к границе была одна, и, если бы с машиной Баранчука что-то случилось, они непременно увидели бы ее стоящей на обочине.

За город выехали, когда было уже совсем темно. Встречных машин почти не попадалось. Омар, незаметно для Новицкого, сунул руку под полу легкой куртки и нащупал в кобуре тяжелый пистолет. Усмехнулся.

– Музыку можно включить? – осведомился Леонид.

– Пожалуйста.

Новицкий не привык ездить медленно. Если выдавалась возможность, он гнал, сколько выжимала машина. Но теперь ему приходилось ползти как черепаха. Тяжелый трейлер скорости выше девяноста не мог развить просто физически.

– Не гони, – несколько раз напоминал Омар, когда впереди показывались габаритные огни фуры.

Наконец афганец не выдержал.

– Остановись, – скомандовал он, – у придорожного кафе. Поужинаем, куда нам спешить. Пусть оторвется.

В мангале зловеще краснели угли, зонтики над столиками трепыхались на ветру. Омар пил вино, Новицкому приходилось довольствоваться минералкой. Быстро остывший на свежем воздухе шашлык Новицкому приходилось резать ножом. Застывший жир покрыл его губы. Афганец же рвал мясо зубами и о чем-то сосредоточенно думал. Когда в его кармане заверещал «мобильник», Новицкий даже вздрогнул, настолько нереальным показался этот звук среди загородной тишины.

– Але, – бросил Омар в трубку, и тут же глаза его забегали.

Он затараторил по-арабски. Фарси, язык, на котором говорят в Афганистане, Новицкий немного знал и поэтому сперва пытался ловить слова, но вскоре сообразил: язык принадлежит к другой группе. Разговор был насколько оживленным, настолько же и коротким. Омар на глазах потух, спрятав «мобильник» в карман. Леониду показалось, что сейчас последует команда «гнать вперед со всей скоростью», но вместо этого Омар вяло махнул рукой.