Кроссворд для Слепого

Андрей Воронин

Слепой. Кроссворд для Слепого

© Воронин А., 2014

© Подготовка, оформление. ООО «Харвест», 2014

Глава 1

Генерал ФСБ Федор Филиппович Потапчук манией величия не страдал, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что половину успеха его отдела обеспечивает специальный агент по кличке Слепой, о существовании которого знали немногие. И лишь сам Федор Филиппович знал настоящее имя этого человека – Глеб Сиверов. Только он мог отыскать его, имел выход на него.

Федор Филиппович никогда не являлся публичной фигурой, перед телекамерами не мелькал, интервью не раздавал, хотя внешностью обладал телегеничной: невысокого роста, седой благообразный мужчина в преклонных годах с немного театральной щеточкой серебряных усов, подтянутый, жизнерадостный, с озорными, вечно смеющимися глазами. Козырять перед публикой должностью и званием Федор Филиппович считал делом пустым и искренне сочувствовал тем, кто не мог избежать этого. Директору ФСБ, тому часто приходилось вместо того, чтобы заниматься работой, оправдываться перед журналистами.

Как и у всякого пожилого человека, у Потапчука имелись привычки, переросшие со временем в обряды. Бросить курить Потапчук собирался уже пятый год: врачи запрещали. Но если в чем-нибудь другом Федор Филиппович мог проявить волю, то здесь он был бессилен. Да, он мог не курить день, два, даже неделю или месяц, но тогда ни о чем другом, кроме сигарет, не был способен думать. Они снились ему, мерещились, он мог идти по улице за курильщиком лишь затем, чтобы ощутить запах табачного дыма. О том, что ему нельзя курить, напоминали все: и сотрудники, и начальство, и жена, и даже Глеб Сиверов, подтрунивавший над генералом за слабохарактерность.

Именно поэтому Потапчук каждую субботу выходил подолгу гулять на набережную. Гулял в одиночестве, надвинув на глаза шляпу, если было холодно, или надев солнцезащитные очки: опасался быть узнанным знакомыми при встрече. Именно во время таких прогулок генерал позволял себе в охотку выкурить одну-две сигареты и не чувствовал при этом угрызений совести. Гулял подолгу, по нескольку часов, сперва предвкушая, как достанет из кармана портсигар, разомнет сигарету, а потом глубоко затянется горьковатым дымом.

В эту субботу стояла жара, и генерал Потапчук шел по набережной в светлом костюме, при галстуке, в простецких солнцезащитных очках, купленных в киоске всего за сорок рублей. Сверкала вода в реке, чайки кружили над ней, высматривая добычу. Иногда одна из них пикировала к воде, всего на мгновение касалась ее и взмывала в небо, сжимая в лапах трепыхающуюся рыбку.

Потапчук любил наблюдать за подобными сценками, на которые никто из занятых горожан внимания обычно не обращал. На набережную попадают люди, не занятые делом. Тут гуляют пенсионеры, резвятся дети, хмуро смотрят на поплавки безумные рыбаки, целуются парочки.

Потапчук шел заложив руки за спину и приветливо улыбался незнакомым встречным.

«Какой милый, добродушный пожилой мужчина», – думали многие из них, не подозревая, что на самом деле перед ними генерал ФСБ, вынужденный по долгу службы принимать иногда очень жесткие и даже жестокие решения.

Потапчук засунул руку в карман и нащупал полированный серебряный портсигар. Указательным пальцем прижал к ладони бензиновую зажигалку и подумал: «Дойду до балкончика на парапете, устроюсь на нем и закурю, – Федор Филиппович помимо воли прибавил шаг. – Эй, не спеши, – обратился он сам к себе, – к удовольствию нельзя бежать сломя голову. Сперва насладись им мысленно, а затем получи в реальности, после – вспоминай, как тебе было приятно. Глядишь, и меньше сигарет выкуришь.»

На балкончике никого не оказалось, неподалеку на лавочке сидел довольно опрятного вида бомж, если не считать страшных синяков и ссадин на лице. Генерал носком ботинка сбросил в реку пивную пробку, лежащую на балконе, проследил траекторию падения взглядом и увидел, как к планирующей к воде пробке подплыла большая рыба и попыталась проглотить ее.

«Вот дура!» – подумал генерал. Ему захотелось крикнуть «кыш», но рыба – не птица, не кошка, не услышит.

Наконец рыба сама разобралась, что к чему, выплюнула пробку и исчезла в глубине. Потапчук открыл портсигар, в котором лежало три сигареты – норма, которую он позволял себе в обычные дни. Генерал вытащил одну, поднес к носу и насладился ароматом отменного табака. Долго разминал хорошо набитую сигарету, с минуту держал ее в губах, втягивая через табак воздух.

Но всякому искушению бывает предел. Генерал провернул колесико бензиновой зажигалки, синий язычок заплясал на ветру. Потапчук не любил газовых зажигалок: гаснут от малейшего дуновения. То ли дело бензиновая, сработанная по принципу керогаза: чем сильнее ветер, тем ярче разгорается огонь. Он затянулся глубоко и с наслаждением.

Уже сутки Потапчук не курил. Сразу же закружилась голова, но он знал, что это не от никотина. Чтобы попасть в кровь, раствориться в ней, никотину потребуется хотя бы минута, только потом он достигнет рецепторов в мозгу.

Бомж, кряхтя, поднялся со скамейки и заковылял к генералу.

– Извините – спасибо – пожалуйста. Здравствуйте, – прошамкал он ртом, наполовину лишенным зубов.

Потапчук даже не обернулся.

– Третий день в Вязьму добираюсь, – сообщил бомж, – вчера так напился, что даже штаны у меня украли.

– С некоторыми такое случается довольно часто. Бывает, – согласился Потапчук, страшно злясь, что ему мешают.

– Вот, нашел какие-то в контейнере, – бомж игриво продемонстрировал старое заношенное трико. – Теперь бы мне до Вязьмы добраться.

– Я не шофер такси, – глядя на воду, отвечал генерал.

– Если на электричку денег дать жалеете, тогда бы здоровье поправить – на пивко.

Потапчук редко ругался матом, но на этот раз пришлось, другого языка бомж просто не понимал.

– Сам такой, – услышал генерал в ответ.

«Эх, сигарета сгорела на целую затяжку, пока я сусала разводил, – расстроился генерал. – Надо было бомжару сразу матом обложить!»

Но докурить спокойно ему не дали. Он вновь спиной почувствовал у себя за спиной присутствие человека. Хотел было послать, но что-то сдержало его, осторожность или природный такт, присущий генералу. Он оглянулся: прямо за ним стоял заместитель директора ФСБ генерал-лейтенант Огурцов, естественно в штатском, и приветливо улыбался.

Потапчук знал точно, замдиректора здесь никогда не гуляет, иначе они встречались бы раньше. Люди такого ранга, как он, передвигаются по городу исключительно на служебной машине, оснащенной всеми видами спецсвязи, с хорошо натасканной охраной.

– Курите? – абсолютно нейтрально спросил замдиректора для того, чтобы заполнить паузу.

– Балуюсь, – зло ответил Потапчук и бросил окурок в воду.

– Извините, Федор Филиппович, что не даю побыть одному, но…

– Да, конечно, дела. И в управлении нет дежурных офицеров.

– Есть даже дежурные генералы, – усмехнулся замдиректора, – но дело по вашей части. Человек службы должен быть готов к тому, что его могут выдернуть в любую минуту: из-за праздничного стола, из постели жены или даже любовницы, из бани, из санаторного номера, с операционного стола. Дело срочное и не терпит отлагательства.

Генерал, твердо помнивший правила конспирации, знал, что вести секретные разговоры, стоя на месте, запрещено, нужно передвигаться. И он пошел рядом с замдиректора вдоль гранитного парапета.

Годы службы в секретном ведомстве приучили мужчин разговаривать тихо, не проявляя эмоций на лице. Глядя на них со стороны, могло показаться: идут двое пожилых мужчин и беседуют о семьях, о внуках, о начинающих донимать болезнях. На самом деле разговор шел о делах куда более важных.

Потапчук в душе злился, что опять его делали крайним, опять ему приходилось разгребать руками чужие завалы, копившиеся годами. Хотелось твердо сказать «нет», но вместо этого Потапчук изредка согласно кивал, понимая, что на месте генерал-лейтенанта поступил бы точно так же. Для проведения любой операции избирается самый быстрый, самый надежный путь, и в данном случае обеспечить решение мог лишь один человек – Глеб Петрович Сиверов, спецагент по кличке Слепой.

– Ты же понимаешь, Федор Филиппович, письменно отдать такой приказ я не могу. Если всплывет, что ФСБ имеет отношение к этому делу, не только моя голова полетит, но придется назначать и нового директора. Ты не раз уже выручал контору.

– Я не волшебник, – напомнил Федор Филиппович.

– Ты, может, и нет, а вот твой спецагент…

– Его нет, его не существует, – улыбнулся генерал Потапчук.

На какое-то мгновение генерал-лейтенант Огурцов принял эту фразу за чистую монету, затем погрозил Федору Филипповичу пальцем:

– Именно поэтому он нам и понадобится. Несмотря на то что его не существует, гонорар я ему обеспечу приличный.

Потапчуку хотелось сказать, что вся ценность Слепого в том, что он не покупается на деньги, берется исполнять задания только тогда, когда досконально разберется и поймет, зачем ему необходимо вмешаться в ход событий.

– И смотри, – напомнил замдиректора, – лишние подробности твоему спецагенту знать незачем. От него требуется: или нажать на спусковой крючок, или подложить мину, забросить гранату в окно, нож метнуть – я уж не знаю, какой способ он выберет. Выбор цели за нами, а он волен в средствах. Я пока что не услыхал от тебя слово «да», – напомнил замдиректора. Он явно куда-то спешил, то и дело поглядывая на часы.

«Конечно, время такого человека расписано по минутам.»

– Да, – с усилием выдавил из себя Федор Филиппович.

Генерал-лейтенант Огурцов обрадовался:

– Я знал, что ты человек старой школы. Смотри, много не кури, – замдиректора пожал вялую руку Потапчука и зашагал по набережной.

Только сейчас Федор Филиппович заметил черный «мерседес» с тонированными стеклами, стоявший прямо на парковой аллее. Генерал-лейтенант сел в машину и уехал.

«Даже не знаю, кто из них больше испортил мне сегодня настроение: замдиректора или вонючий бомж», – в сердцах подумал генерал Потапчук и уже без соблюдения ритуала закурил.

Затяжки он делал быстрые, неглубокие, резко поднося сигарету к губам.

«Сами плодят мерзавцев и преступников, якобы во имя благих целей, а потом спохватываются!»

Генерал метнул окурок в урну. Тот ударился о край жестяного раструба и упал на асфальт. Потапчук поднял очки на лоб и, поскольку был дальнозорким, стал набирать номер на «мобильнике», держа его на вытянутой руке.

– Да, Федор Филиппович, – услышал он в трубке спокойный голос Глеба. Фоном звучала классическая музыка, что-то из оперы. В композиторах Потапчук никогда не был силен, ни в высшей школе КГБ, ни в академии его этому не обучали.

– Ты сейчас где?

– Там, где вы можете меня найти.

– Жди, скоро буду.

– Кофе поставить? – очень уж по-домашнему спросил Сиверов.

– Если я буду пить кофе такой же крепости, как и ты, да еще стану выкуривать по пачке сигарет в день, то сдохну, не дожив до понедельника.

– Вас, наверное, сильно разозлили?

– Кажется, и ты хочешь меня позлить. До встречи, – Потапчук, всегда бывший не в ладах с электроникой, боязливо нажал кнопку на трубке мобильного телефона и спрятал его в карман.

На набережную генерал пришел пешком от самого дома, хотя за ним и в выходные была закреплена дежурная машина. Потапчук уже собрался было ловить такси, даже поднял руку, стоя на бордюре, как увидел нагло пересекающую сплошную осевую линию черную «Волгу» с покачивающейся на крыше антенной спецсвязи. Это была его, Потапчука, служебная машина.

– Доброе утро, Федор Филиппович.

– Куда уж как доброе, – буркнул генерал, – если и тебе и мне отдохнуть не дадут.

– Получил срочный вызов. Куда едем?

– На Арбат.

Когда Федор Филиппович приезжал к Глебу Сиверову, то всякий раз покидал машину в новом месте. Даже его личный шофер не имел права знать, где расположена конспиративная квартира спецагента. Для стоянок Потапчук определил себе два квартала.

– Ты чем, Василий, заняться сегодня думал? – спросил Федор Филиппович.

– Ничем, – признался шофер. – Просто отдохнуть собирался, поваляться, телевизор посмотреть.

– Вот если бы ты с дочкой в цирк собрался, – назидательно сказал генерал, – я бы тебя отпустил. А теперь ждать придется.

Шофер не обиделся, знал, это своего рода игра. Сказал бы, что с дочкой в цирк идет, Потапчук бы ответил: «Ничего, пусть жена с ней сходит. Женщине приятно на публике показаться».

– Жди здесь.

– Сколько ждать придется?

– Может, полчаса, а может, и все восемь.

Генерал бросил в портфель папку, полученную от замдиректора ФСБ, и, старясь держаться подтянутым, распрямив плечи, перешел улицу. Это наедине с самим собой Федор Филиппович мог позволить расслабиться, с подчиненными же он держал себя так, будто его не могли одолеть никакие болезни.

Служебная квартира Сиверова располагалась в старом жилом доме. Жильцы подъезда знали лишь, что в ней находится мастерская какого-то художника. Глеба Сиверова можно было представлять кем угодно – художником, журналистом, рабочим, писателем. Он обладал универсальным лицом, в котором каждый был волен разглядеть что угодно: один интеллектуала, другой недалекого рубаху-парня, третий ловеласа. Скажи кому-нибудь, что Глеб – преступник, отсидевший десять лет за убийство, поверили бы и этому. Такая внешность удобна – захочешь, на тебя обратят внимание, а пожелаешь – никто тебя и не заметит. Своеобразная шапка-невидимка.

Потапчук преодолел шесть высоких этажей без единой передышки и, остановившись у металлической двери, прислушался к биению сердца.

– Входите, Федор Филиппович, – уже из коридора на генерала пахнул чудесный аромат свежесваренного кофе, дым дорогих сигарет. Слышна была музыка.

– Снова Вагнер? – Потапчук снял солнцезащитные очки и, поскольку это было единственное, с чем он пожелал расстаться, положил их на полку вешалки.

– На этот раз Верди.

– Никогда отличать их не научусь.

– Вам это и не надо.

Генерал прошел в большую комнату. Она многим напоминала мастерскую художника, если не считать, что в ней не было ни единого холста, ни единой картины. Подиум, застланный полотном, лампы, укрепленные на кронштейнах, ими при желании можно было высветить любую точку помещения. Компьютер, немного книг на деревянной полке и, конечно же, музыкальный центр и стойка для компакт-дисков.

– Ты бы для приличия хотя бы этот, как его… – пытался припомнить генерал, – поставил.

– Этюдник, что ли? Или мольберт?

– Конечно, он самый.

– Ко мне только вы и приходите. Но вы-то знаете, что я не художник. К тому же теперь художник может работать и на компьютере, без красок. Глеб широким жестом указал на потухший монитор и тут же спросил: – Как сердце, Федор Филиппович?

– Как в молодые годы, – улыбнулся генерал.

– Это как? – сразу почувствовал подвох Глеб.

– Так же неровно оно у меня билось, когда я впервые поцеловал девушку.

– Надеюсь, все остальное функционирует не хуже?

– Да, да, все как и в первый раз, – генерал принял из рук Сиверова чашечку с кофе. – Соблазны те же, но возможности уже не те, – вздохнул Потапчук. – Теперь мне только и остается что нюхать кофе, вдыхать дым твоей сигареты и глазеть на женщин. Страшно, Глеб! Мозги остаются прежними, а тело дряхлеет, – генерал звонко положил на журнальный столик портсигар, вытащил последнюю сигарету и картинно прикурил от бензиновой зажигалки. – Глеб Петрович, ты на меня не обижайся, пришел я к тебе по делу, от которого нельзя отказаться.

– Кому нельзя, мне или вам? – сразу же уточнил исходные позиции Глеб.

– Мне нельзя, а значит, тебе – тоже. Я сам сто раз себе в душе говорил «нет», придумывал десятки способов увильнуть, но, когда меня прямо спросили, берусь я или нет, ответил одним словом – «да».

– Я еще не знаю, что́ отвечу, – серьезно сказал Глеб, садясь напротив генерала.

– Музыку выключи.

Глеб подхватил пульт дистанционного управления и через плечо направил его на музыкальный центр. Музыка мгновенно замолкла.

– Тебе придется убрать одного человека, – и тут же, предвидя возражение, Федор Филиппович вскинул руку. – Погоди, Глеб, отказаться ты всегда успеешь. Войди в мое положение, меня обязали не разглашать тебе подробности, просто указать цель. Но для этого сгодился бы банальный киллер.

– Уже и вы сорите английскими словечками, – подколол Потапчука Слепой.

– Я, зная твои принципы, расскажу тебе предысторию человека, и ты узнаешь, почему именно его, именно сейчас решили убрать. А тогда решай сам.

– Я хотел бы глянуть на его фотографию, – попросил Сиверов.

Федор Филиппович с готовностью распахнул папку, полистал и вытащил большого формата портрет, отпечатанный на цветном принтере. Перед Глебом был портрет мужчины типично восточной внешности: жесткие темные волосы, округлое полное лицо, карие глаза с легкой поволокой, какие в народе принято называть коровьими, несколько щегольские усы.

– Я могу сказать, что этот человек обладает сильной волей, – тихо сказал Глеб, обращаясь как бы к самому себе, – что родился на Среднем Востоке. По национальности скорее всего – он задумался, – узбек, но не из наших, не из советских. Большую часть жизни провел в Афганистане, в боях, если и участвовал, то как командир. В атаку не ходил, в окопах не сидел. Фото сделано не так давно, теперь он живет в России, – Сиверов отложил фотографию и глянул на генерала с легкой улыбкой, мол, не ошибся?

– Не знаю, Глеб, как ты это делаешь, но все – сущая правда. Даже если ты назовешь его имя, я не удивлюсь, а наоборот, это многое объяснит мне. Возможно, ты уже встречался с ним?

– Нет, никогда. Скажите, Федор Филиппович, какое из предположений, сделанных мною, более всего удивило вас?

– Откуда ты знаешь, что он сейчас живет в России?

– Иначе вы ко мне не обращались бы, иначе он не попал бы в сферу интересов ФСБ.

Потапчук рассмеялся:

– Глеб, или ты слишком умный, или я слишком тупой.

– Ни то ни другое, Федор Филиппович, просто каждый из нас привык мыслить своими категориями.

– Да, он афганец, по национальности – узбек, зовут его Омар шах-Фаруз. Во время афганской войны поддерживал наших, занимал большие должности, но умел ладить и с душманами. Никогда не лез вперед, не светился. После вывода советских войск перебрался в Москву. Омар был ценным клиентом для ГРУ, для внешней разведки, ему доверяли и доверяют в арабском мире, особенно в Палестине и в Ираке. Благодаря ему в восьмидесятые годы наше правительство легко переправляло на Восток партии оружия.

– Кому переправляло? – уточнил Сиверов.

– Тогда это называлось «помогать национально-освободительным движениям», теперь чаще употребляют термин «пособничество международным террористам».

– Связи, как я понимаю, у него остались?

– Еще какие! Когда у нас начался дикий капитализм, Омар круто поднялся. Его друзья из Афганистана быстро сообразили, что лучшего места для отмывки денег, чем Россия, не придумаешь. Если во всем мире гоняются за легальными деньгами, размещенными на банковских счетах, то у нас в почете «наличка». Русские фирмы готовы перечислять деньги полтора к одному, для того чтобы обналичить безнал. У наркоторговцев другая задача – наличные деньги превратить в банковский счет. Омар поставил дело на широкую ногу. Сегодня по Москве и России ему принадлежат пять супермаркетов, восемь крупных магазинов, сеть заправок на юге, даже несколько региональных газет и, подозреваю, еще многое, о чем ФСБ даже не догадывается. Но это лишь видимая часть, хотя и ее Омар особо не афиширует. Только избранные люди в тех же супермаркетах знают, кому они принадлежат на самом деле. Основной же его промысел – торговля российским оружием.

– И ФСБ об этом знало?

– Знало и знает. Насколько я понимаю, он занимается этим с молчаливого благословения нашего правительства.

– По какой схеме?

– Он переправляет стрелковое вооружение, гранатометы в Беларусь, а уже оттуда направляет их по своей клиентуре в горячие точки – в ту же Югославию, на Ближний Восток, в Африку. Мы не можем официально вести торговлю оружием с воюющими странами, а Беларуси в международном плане терять уже нечего. До этого Омар проводил сделки чисто, но если бы его и накрыли, то к России претензий не предъявишь. Ответ у чиновников был заготовлен: оружие белорусское, бывшего советского производства, вот к белорусам претензии и предъявляйте.

– И чем же теперь не угодил нашей конторе Омар? – Глеб продолжал разглядывать фотографию.

– Американские, английские и французские спецслужбы раскопали, что это именно Омар шах-Фаруз организовал два теракта. Помнишь, когда расстреляли в Париже автобус с английскими туристами? И второй террористический акт – взрыв в Чикаго, в супермаркете. Американцы сейчас готовят документы и через три недели потребуют от России выдачи Омара шах-Фаруза. Пойти мы на это не можем. Во-первых, Советское правительство предоставило ему гарантии безопасности, когда он переезжал в Москву, во-вторых, выплывут на белый свет не только подробности по сделкам с оружием советского производства, но и выяснится, что мы до сих пор подбрасываем оружие палестинцам, переправляем его в Ирак. Омар не должен попасть в руки американцев, и не потому, что там его ожидает электрический стул, просто мы не можем поставить под удар правительство России. К тому же он мерзавец, – напомнил Потапчук, – дважды его обвиняли в изнасиловании несовершеннолетних, но он откупался деньгами.

– Погодите, Федор Филиппович…

– Он был мерзавцем во все времена, и когда торговал оружием с теми, кто представлял наши интересы на Востоке, и тогда, когда готовил террористические акты.

– Я согласен, что он заслужил смерть и не избежит ее. Но при чем здесь я?

– Во-первых, – Федор Филиппович принялся загибать пальцы, – мы не можем допустить, чтобы он попал в руки заграничных спецслужб. Во-вторых, мы не можем устранить и даже арестовать его официально, в-третьих, мы не можем допустить, чтобы его ликвидировали в России, это сразу же спровоцирует ненужную шумиху – за месяц до того, как Омара затребуют западные правительства по обвинению в подготовке терактов, его убьют в Москве? Нет, Глеб, есть единственный способ повернуть дело так, чтобы комар носа не подточил. Омар редко покидает Москву, наверное, все вышеперечисленное он понимает не хуже нас с тобой. На протяжении будущего месяца Омар всего один раз покинет пределы России, вот тогда ты и должен убрать его.

– Пока что должны вы, я еще не сказал «да».

– Но и не сказал «нет», – улыбнулся Федор Филиппович.

– Какие интересы на этот раз он преследует в Беларуси?

– Омар едет в Витебск на музыкальный фестиваль «Славянский базар».

Улыбка Сиверова свидетельствовала: знаем мы эти фестивали, террористов музыка интересует в последнюю очередь.

– Как звучит официальная версия? – спросил Глеб.

– Омар спонсирует выступление палестинской певицы.

– С каких это пор палестинцы стали славянами? – деланно удивился Глеб.

– А израильские певцы на том же «Славянском базаре» тебя не смущают?

– Я уже привык, что к славянам, когда это выгодно, у нас причисляют и грузин, и армян, и даже греков.

– Не знаю, – нахмурился Потапчук. – Такие вопросы задавай не мне, а устроителям фестиваля. Если устранение Омара произойдет на территории Беларуси и это будет выглядеть как криминальная разборка или же как несчастный случай, считай, ты вытащишь Россию из еще одной выгребной ямы прошлого.

– Боюсь, как бы это не втянуло ее в новую яму, – Глеб одним глотком допил кофе.

– Вот все, что на этот день у меня есть, и больше не предвидится, времени мало.

Потапчук принялся раскладывать на журнальном столике документы. Сиверову даже пришлось переставить кофе на подиум. Потапчук, увлекшись, не выпускал сигарету из зубов. Он уже позаимствовал вторую из пачки Сиверова.

– Вот номер вагона и поезд, которым Омар отправится в Витебск, поэтажный план гостиницы «Эридан». В ней он проживет весь фестиваль, если, конечно, не передумает. Кстати, номер певички с ним на одном этаже.

– Его амурные похождения меня не интересуют.

– Почему?

– Влюбленность или даже сексуальная слабость – это чисто человеческие чувства. Я не могу себе позволить очеловечивать врага.

– Для тебя он не человек, а мишень, – строго напомнил Потапчук одну из заповедей специального агента. – Передвигаться по городу Омар будет на собственной машине – новой «вольво», черной. Ее перегонят в Витебск. Программы пребывания Фаруза я не знаю, и вряд ли она существует. Держи расписание концертов и приемов. Если хочешь, я могу организовать тебе приглашение на каждый из них.

Сиверов задумчиво перебирал бумаги, складывал их в одному ему ведомом порядке.