Шёлк лоскутный, или Книга падших

* * *

…таков был эффект добавки для завершающей первый цикл мистерий травы Буквицы (Betonica ofcif inalis) к основе напитка. Мой 12-й обряд закончился чуть заметной тошнотой, но заметным спокойствием, ментальным расслаблением, похоже, перешедшим в сон. По крайней мере, на следующий день, переписывая воспоминания последнего акта своей мистерии, я так и не смог вспомнить, как уснул, – какой-то обрыв памяти.

История находки

Я смотрел на просвет через бутыль с очередным элементом малой мистерии «Обряда Возвращения» – прозрачным красно-коричневым напитком «Бiбл». Уже давно был пройден нулевой уровень «возврата», моё очередное погружение было уже 13-м по счёту. Оно должно было быть таким же чистым и непосредственным, как первое (дюжину назад), согласно приложению, называемому «Тайабiбл». Ссылка на него отправляла к обязательному просмотру пояснения, начиная со второй страницы перевода Шёлкописи.

Вторая или какая-либо иная страница приведена условно, согласно переводу и его интерпретации.

Шёлкопись состояла из двух рулонов шёлка, сотканных полосой 40 см шириной и около 12 метров длиной каждый. Кроме этих рулонов, имелись 19 прямоугольных страничек – кусков, нарезанных, скорее всего, из некогда существовавшего третьего рулона бывшими его владельцами. Я стал всего лишь случайным наследником всего примерно полгода назад.

И вот как это случилось.

Я часто вспоминаю тот поход. Добросовестно исполняя инструкцию по составлению описательной части моей «Записки», номинированной для предоставления на суд и оценку Коллегии Университета для присвоения степени бакалавра экспериментальной медицины и фармакологии, я проводил сбор и описание образцов флоры в дикой опасной стране северо-восточнее моря, называемого Чёрным, в нескольких днях пути до горной местности – К авказских гор. Моя гербарная рамка уже была переполнена и отказывалась принимать новые образцы, часть из которых была уже размещена в моей походной сумке.

В день, после которого было намечено моё скорое возвращение, я оказался вблизи одного из двух расположенных рядом странных и, по-видимому, древних сооружений из камней, которые, как я узнал уже по дороге назад, назывались местными жителями дольменами. Несколько раз за свою экспедицию я встречал такие сооружения, принимаемые мною вначале как просто нагромождение камней. Позже, заметив наличие рукотворных отверстий в камне типа лаза, через который человек мог едва протиснуться, и то, что все они имеют некую соразмерность, я понял, что это искусственные сооружения.

Почему меня привлёк именно этот дольмен, именно в этот день? Просто парочка колючих оранжевых огурчиков и несколько маленьких зелёных ёжиков украшали его, оплетённого травянистой лианой с колючими листьями, похожими на огурец. На вкус они оказались не просто приемлемыми, но даже весьма хорошими для моего положения. Изумрудно-прозрачная зелень, внутри заштрихованная рядами наливающихся белых семян – эндокарп, под сочным жёлто-кремовым мезокарпом на продольном разрезе «огурчика». Зарисовав небольшой плод, листья с частью стебля и даже одиночный жёлтый цветочек на северной стороне, я тут же съел все плоды этого подарка судьбы, так необходимого тогда моему организму. И только один из них, самый зрелый и яркий, был положен в наружный карман походной сумки на дозревание. Стебель растения уходил в груду камней, которые густо оплёл с юго-восточной стороны. Я заметил скудные остатки глины, а также кусочки известняка, будто инкрустированные в эту ветхую замазку. «Неужели кто-то здесь пытался жить?!» – подумал я, снова обходя вокруг дольмена. С какой-то из сторон я заметил, что один из камней закрывает типичный для подобных сооружений вход. В некоторых местах его соприкосновения с другими каменными глыбами на закрывающем камне были остатки растительных волокон – очевидно, некогда бывших верёвкой. Присмотревшись внимательнее, я понял, что этот камень можно сдвинуть, соответственно – возможно добраться в середину каменной груды, к корням «огурчика». Корень был необходим для описания и очень желателен для гербария.

Сдвинуть руками камень не удалось, хотя моя физическая форма казалась вполне для этого подходящей.

Тогда я снял всю свою походную ношу, оставил её вместе с гербарной рамкой возле камней и вернулся к своей прежней находке – засохшему стволику дикой сливы (очень обрадовавшему меня всего полчаса назад как прекрасный материал для костра в эту ночь – п оследнюю ночь экспедиции). Какие-то грызуны облегчили мои усилия, осталось только обломить несколько колючих сухих ветвей, и внушительная дубинка-рычаг была готова. 300 метров с перекинутой на плечо дубиной по небольшому подъёму я преодолел легко. Огурчики были вкусными, а главное – утоляли жажду. За время моего отсутствия на одной из небольших площадок появился полоз внушительных размеров и грелся под солнцем. Я не дал ему спрятаться в дольмен – д ля меня это была хорошая добыча, мои запасы давно были на исходе. После охоты, отложив в сторону добычу, я забрался на самый верхний камень дольмена, свисающий по бокам, как крыша, вставил свой деревянный рычаг в верхнюю боковую щель и с усилием потянул. Запирающий камень чуть сдвинулся, и мой рычаг соскользнул, чуть было не столкнув меня. Щель изменилась – с некоторым разворотом камня появился просвет, ширина которого позволяла мне вставить рычаг полностью, более эффективно и надёжно.

Через минуту я уже внимательно просматривал почти сумеречную темноту полости дольмена, контрастирующую с ярким блеском солнечного осеннего дня. Открывшийся под камнем люк оказался так же искусственно расширен до размеров, при которых можно было проникнуть внутрь. Осторожность – главное правило путешественника. Особенно если он один на один с природой. Обходя дольмен в очередной раз, я внимательно просмотрел все поверхности на наличие скорпионов и пауков. Чисто – возможно, полоз «зачищал» своё жилище. Я обошёл его снова, теперь убирая с помощью ветки листья огурчика, а также некоторые другие – старые, сухие и мёртвые – в щелях между валунами. Кроме парочки спрятавшихся кивсяков и десятка небольших наземных раковин конической формы, там не было никаких более-менее опасных обитателей.

Вернувшись к своему люку, я продолжил рассматривание полости дольмена, протиснув голову внутрь. Несколько щелей в промежутках между каменными глыбами пропускали свет и позволяли разглядеть продолжение стебля моего огурчика со стороны самой крупной из них. Глаза привыкали к тусклому свету. Половина поверхности почвы со стороны люка была каменной. Не обнаружив никакой опасности внутри дольмена, с затаённой тревогой и осторожностью я начал влезать внутрь, приметив предварительно точки опоры. Ножа было вполне достаточно, чтобы раскопать корни моего будущего экспоната. Внутреннее пространство было небольшим: находясь в центре, можно было дотянуться рукой до каменной поверхности и даже до верхнего камня. Ступив на дно, я ещё раз осмотрелся. В верхнем углу находилось покинутое осиное гнездо – серое, величиной с кокос.

Краем глаза я заметил позади себя, внизу, что-то необычное, расположенное под самым люком и лишь потому не увиденное мною ранее, при осмотре. Серо-коричневая глиняная ваза – сосуд странной формы, почти полуметрового размера в высоту, – стояла на каменистой плите вплотную к нижнему камню люка. Форма была веретенообразная. На самой середине вазы, по экватору, был заметен ободок. Она стояла дном кверху, как мне сразу показалось, когда я рассмотрел закрытый круг. Взволнованный находкой, я на минутку забыл о корнях. Присев перед вазой, я притронулся к ней двумя руками, осторожно наклонив её в левую сторону. Под вазой ничего не было – она плотно и удивительно устойчиво стояла на своём каменном постаменте. Щель по экватору оказалась слишком мала для убежища насекомых.

При наклоне что-то внутри мягко зашуршало. Снизу сосуд также был закрыт. «Капсула какая-то», – подумал я тогда. Оставив вазу на прежнем месте как уже завоёванный трофей, я обернулся, вынул нож и аккуратно начал им рыхлить суховатую почву вокруг корневища моего огурчика. Корень был мочковатостержневой, как у огурца, без каких-то особенностей. Потому я решил просто обойтись рисунком. Конечно, если бы рядом не было керамической капсулы, я бы довольствовался корнем, приложив его как экспонат.

Мне предстояло выбраться из дольмена с этой новой находкой. Оглянувшись ещё раз перед тем, как покинуть его, со своим уже адаптированным к темноте зрением я заметил на самом большом валуне где-то с западной стороны сохранившиеся процарапанные или слабо прорезанные на каменной поверхности полосы старинного рисунка, напоминающего… дверь. Внизу были процарапаны, прорисованы поперечные линии параллельно земле – как бы ступеньки. На «двери» – едва заметные в полумраке надписи, такие же небольшие, но достаточно глубокие царапины на поверхности одного и единственного в данном сооружении камня известковой породы. Руническое сочетание, написанное футарком (см. рис. 8).

… это всё, что мне запомнилось в надписи на известняке.

Осторожно подняв капсулу, я выставил её подальше, на неровную поверхность нижнего камня люка дольмена, и начал выбираться сам. Не знаю, как так получилось, но, похоже, я задел капсулу, она опрокинулась и исчезла из просвета люка, освободив мне дорогу назад. Я услышал глухой звук разбивающейся керамической посуды. Эта досадная оплошность очень огорчила меня, и я уже не помню, как выкарабкался наружу через освободившийся проём.

Рис. 8. Первая и третья буквы обозначают Беркано – плодородие; вторая буква – Исэ – средоточие воли, особый анаболический дух; последняя – Лагуз – форма воды. – Прим. авт.

Ослеплённый продолжающимся буйством дневного света, я нашёл разбитый сосуд, среди черепков которого лежали два шёлковых свитка и несколько прямоугольных шёлковых кусочков. По величине они были сопоставимы с шириной свитков, скрученных рулоном, и перевязаны тонкой шёлковой нитью. Отложив чуть в сторону шёлковые свитки и полупрозрачные кусочки, я рассматривал черепки керамической капсулы. Она состояла из двух тщательно подогнанных по размеру керамических ёмкостей – ваз, одна из которых служила крышкой, плотно прилегающей к верхней части второй, и доходила до особого стыковочного валика по периметру. На черепках не было никаких надписей. Кроме одной, латиницей на внутренней стороне: S-a-r-c. – l.m. – LVI. Эта надпись была включена в особый замкнутый контур едва заметным выступом.

Материал керамики был необычен – светло-жёлтый на изломе и с внутренней стороны. Он был не похож ни на фарфор, ни на глину.

Зарисовав по памяти форму корня у огурчика и форму вазыкапсулы (см. рис. 9), я просмотрел свитки – п олупрозрачные шёлковые полосы без каких-либо видимых следов надписей.

Уложив в свою походную сумку найденные шёлковые свитки и слегка пожелтевшие куски шелка без следов надписи или рисунка, я окончательно уверился, что пора возвращаться назад. Улов был достаточен, а если это не просто шёлковая ткань, то даже обилен и превысил исходную цель.

Собрав все черепки (20 целых и 3, сильно покрытых трещинками), я на всякий случай прикопал их в земле с обратной стороны от входа в дольмен. Я не мог их взять с собой: перегруженная гербарная рамка и вещевой мешок, с трудом вместивший даже найденный шёлк, не смогли бы вместить эти дополнительные экспонаты похода.

Возможно, когда-нибудь… а впрочем, зачем?

Рис. 9. Никон. Керамическая капсула, сохранившая шёлковые свитки, найдена в дольмене во время моей одиночной экспедиции

Я педантично пересчитал количество камней в этом «моём» дольмене. Их оказалось 27, включая те, верхушки которых были видны из почвы. Для полного успокоения, завершая свой путь в этой одиночной экспедиции, я подошёл и осмотрел второй дольмен. Он располагался в метрах 350 от первого и был практически такой же величины. Однако вход в него был привален более массивной каменной глыбой необычного темно-синего цвета. Я сразу понял, что мне его не открыть, хотя, окрылённый предыдущей своей находкой, я сделал бы всё возможное для этого.

Запечённый в листьях полоз оказался более значительным дополнением моего практически вегетарианского рациона, чем редко вылавливаемые ящерицы, богомолы и саранча. Он насытил меня перед обратной дорогой домой, к университетскому братству, к замечательной девушке Нате.

Нижние строчки были повреждены, и текст дальше читался с новой страницы:

…некоторые слова и предложения Шёлкописи пришлось перестраивать и «подгонять» под смысл перевода. Никон был благодарен Нате за то, что она приняла участие в изучении его находки. Тем более что его актуальной задачей был отчёт по экспедиции и написание работы, претендующей вкупе с уже сданными экзаменами минимума на первичное звание – бакалавра.

Ната не только смогла увидеть слова на шёлке, но и вручную переписала всю латиницу на бумагу и перевела текст на литвинский[14] и немецкий язык для последующей публикации в популярном немецком журнале. Никто не предполагал тогда, что очередная реформа христианской церкви не позволит публикацию такого материала, и немецкий вариант рукописи будет навсегда утерян для нас.

От этих переводов Шёлкописи сохранилась только небольшая часть. Небольшая, судя по нумерации на странице, однако важная: она касалась состава напитка.

…и, наконец, в качестве основного настоя (Тайабiбл) используют не травы (вышеперечисленные части от 39 трав волшебства и одной «сорочной»), а плоды диковинного дерева, особо благословенного богами.

Процесс также следует зачинать перед новолунием, при крайней торопливости – в последний день ветаха. Плоды (семена) шоколадного дерева Teh obroma cacao измельчают и заливают 9 частями spiritus vine. Заливаемый продукт должен гореть голубым огнём. Смесь настаивают 40 дней (срок/сорок) или на следующее полнолуние, а затем отделяют от кусочков плодов прозрачную огненную смесь коричневого цвета с использованием льняного полотна. Особо годятся ткани, привозимые от восточных соседей – л итвинов, полян и дреговичей. Полученный настой хранят в укупоренном виде в стеклянной посуде, бутылях до использования. Пробку следует укрепить и обмакнуть в горячий плавленый воск для должного сохранения эликсира.

Плоды Cucumis sp. с достаточной степенью вызревания должны быть. Степень спелости определялась визуально, по дате сбора, и подтверждалась зрелостью, наполненностью семян внутри плода после его разрезания. Семена не следует выбрасывать. Внутренняя волокнистая часть удалялась. Наружная кора предварительно вымытого и высушенного плода срезалась и удалялась также. Внутреннюю часть мякоти нарезать полосками толщиной 1/4–1/3 дюйма и разместить в бочонок. К приготовленной нарезанной массе добавляют мёд в количестве равном.

Осторожно с помощью деревянного ковша всё перемешивают и оставляют на ночь, укрыв от попадания насекомых, мышей и др. не включённых в рецепт компонентов. После выдерживания смеси в течение ночи перемешивают и выдерживают снова дважды с перемешиванием в тёплом помещении. Всплывшие дольки собирают как примерную сладость для детишек путём просушки на печи, либо у камина. Хорошая сказка или поучительная история очень способствует хорошему вкусу такого медового продукта и может быть маленькой радостью в пост взрослому и даже старику, особенно приправленная сохранёнными семенами.

Сладкий сироп порционно перемешивают в реторте с одинаковым количеством вышеописанного настоя spiritus vine и разливают полученный продукт…

* * *

Здесь лист заканчивался, и остаётся только сожалеть о том, что такая интересная часть описания рецептур утеряна в начале и в конце. Далее следовала иная тема – что-то о насекомых.

– Однако и приведённого текста из Шёлкописи достаточно для понимания основы продукта – мистического напитка Бiбл, – п одумал Ви, бросив долгий задумчивый взгляд в темноту спустившейся за окном ночи.

– Наверное, Никон «оторвался по полной»! У него ведь был Натин перевод всего текста шёлкописи 1.

«…Тайабiбл – состав исходного напитка на основе “Spiritus vine”, особо подготовленного мёда и плодов шоколадного дерева», – п рочёл Ви, ещё закладывая страничку своей бумажной визиткой.

Ви также представил себе ту далёкую девушку Нату: как она задумчиво сидит за шёлковой тканью, пытаясь рассмотреть на ней буквы, знаки; как она сантиметр за сантиметром просматривает ткань и под светом горящей свечи, и под солнечным светом из окна. Как, теряя всякую надежду и решив развеяться, она однажды обернулась в этот шёлк, Шёлкописи, обмотав свою стройную фигуру от макушки и почти до колен, закрепив конец ткани брошью с рубином. Вот она подошла к зеркалу у окна покривляться, чтоб развеяться, пока никто не видит её, и… О чудо! – в о время её поворотов пред зеркалом какой-то лучик, скользнув, «прочитал» на миг один из лоскутов на ней – проступили какие-то знаки! Это событие сразу же вернуло Нату из её «разрядки» к главному открытию её жизни. Шёлк стал «читаться», но только в отражённом от зеркального стекла луче света, яркого солнечного света. Читаться в зеркале.

Ви достал шёлковый кусок, вложенный в манускрипт. Неужели тот самый? Полупрозрачная, чуть желтоватая страничка с многочисленными мелкими дырочками и в самом деле, похоже, была отрезана с двух противоположных сторон. Две другие стороны были волнообразными и с каким-то явным закреплением, даже возможно обмётыванием края. На ней не было видно никакой записи. Даже на просвет. Одни дырочки. Ви Лоц долго и усердно работал с текстами, по жизни сначала увлекаясь сказками, прозой и поэзией чуть позже, а затем наукой и философией. Зрение было, увы, не очень. Пару раз ему что-то привиделось!? Или в самом деле где-то, просматривая шёлковую ткань под углом на просвет, боковым зрением на миг он улавливал какое-то мерцание, мерцание полоски, возможно, строки. Однако очередная попытка рассмотреть эту полосу пристальнее… и всё исчезало. Как если бы желаемое было видно глазом, но не через макулу, а периферическим зрением. Зеркало также не помогло. «Наверное, обычная усталость глаз, – п одумал Ви, – н адо отдохнуть, переключиться».

* * *

Сегодня Ви получил по электронке извещение на получение авторского экземпляра его статьи под названием «Экология логоса» в новом для него журнале с несколько эпатажным названием «Лохматый клоун». Статья была необходима Ви для набора некоего количества публикаций, требуемых от соискателя научного звания. Все предыдущие статьи были опубликованы в более, что ли, приличных изданиях (по крайней мере, судя по известности и строгому названию) – в научных журналах по философии, психологии, филологическим наукам и соответствующих сборниках. В письме был также вопрос об отношении автора к готовящейся реформе грамматики языка, допускающей вольный перенос и упрощённые формы для некоторых слов.

Но основной темой была тревога по поводу языка, всё более и более загрязняющегося всяческими рекламными слоганами, а также новыми торговыми марками, становящимися всё более и более многочисленными. Это явление было более опасным, чем предыдущая экспансия так называемой табуированной лексики. Там имелось либо своё оригинальное звучание, либо иной морфемный, фонемный или интонемный штрих. И уж если и использован новый знак, \, буква «Ҳ – херь», например, то лишь в своём рядовом качестве.

Сам Ви порой замечал за собой появляющуюся двусмыслицу и даже многозначность обычных предложений, когда практически все форменные элементы предложения приобретали второй/ иной смысл, значение. Кроме того, владельцы таких торговых марок не жалели денег на то, чтобы эти их «перлы» не только бросались в глаза, но и прозвонили уши максимально возможному количеству потребителей. Молодёжь своим живым умом и склонностью к новому и оптимизму (по определению) весело играла такими аллюзиями.

Однако Ви уже понимал, что, как бесшабашная молодость, и это когда-то закончится, закончится печально: ещё вчера шутившие и веселившиеся завтра вдруг почувствуют, что уже разучились различать их с прежней лёгкостью. Засорение языка рекламными штучками грозит серьёзными последствиями – эрозией логоса. Язык превращался в свалку, где начал теряться или искажаться смысл предложения, ещё совсем недавно понимавшийся однозначно, приводя к искажению самой информации, смысла.

Следовало бы также провести популяционный анализ этого явления. Часть воспринимает новые словечки безропотно и легко. Парадоксально, но они же готовы безропотно признать любую кличку в свой адрес, даже если она оскорбительна для личности. Отчасти это потому, что они не знают иного, уже существующего слова для этого. Это прежде всего молодёжь и недостаточно эрудированный слой. Вторые, и меньшая часть, критически относятся к таким новым словам – консерваторы в хорошем смысле, как защитники языка. И так как в состав последних также может входить молодёжь, причины такого различия могут скрываться в особых формах их воспитания, образования. Человек должен хорошо понимать, знать язык, и тогда, получив опыт прекрасного слога и глубокого смысла, он станет защитником этой драгоценности. Славяне, кажется, происхождение популярной ветви всё же больше имеет отношение к слову, чем к славе, ведь и слава есть также производное от слова.

Предложение было высказано в резюме: ввести некоторую звуковую и знаковую кодировку таких слов. Как вариант, можно было бы вернуть из забвения некоторые «забытые» буковки из кириллицы, обязательно включив их в слова рекламы, слоганы (например, φ – ф ерт, Ҹ – ц ы, Ҳ – х ерь), утвердить её обязательное использование и принять через строгие меры для всей системы государственную регистрацию таких знаков.

Что касается ответа на вопрос, Ви наспех набросал немного эмоциональный текст со ссылкой на Иоанна и опубликовал свой ответ в том же журнале, обнаружив при этом для себя сходство слов «Аминь», «Амен» и «Амон», а также «нимА» и «немА» – р одного славянского слова, означающего отсутствие[15].

Конечно, издание типа «Лохматый клоун» не слишком подходило для такой серьёзной публикации, однако напечатать там было просто, быстро, а что особо важно – некоторые публикации осуществлялись бесплатно. Поэтому журнал был доступен, достаточно популярен, в том числе среди молодёжи. Ви надеялся на соответствующий резонанс. Завтра надо бы зайти на почту.

Случайное совпадение

Сегодня у Ви был испорчен настрой из-за пустяка – о ставленные на столе вчерашние бутерброды были испорчены: маленькие, желтовато-кремовые, торопливые фараоновы муравьи (Monomorium pharaonis) покрывали их тонкой, ажурной, шевелящейся сеткой и дорожкой, ведущей куда-то в щель, между столом и стенкой кухни. Хуже всего было то, что один из бутиков Ви уже надкусил, прежде чем заметил своих суетливых предшественников, поедателей его вчерашних бутербродов.

В порыве брезгливости Ви выплюнул уже откушенный кусочек и швырнул остатки бутерброда в мусорное ведро. Однако это было напрасно, неправильный жест – муравьи просто непостижимым для себя образом переносились в другое, возможно, более «злачное» место. Порыв к жёсткому ответу за испорченный настрой и природный экспериментализм – в сё это соединилось у Ви в изысканную месть и исследование. Остальные два бутерброда были помещены в СВЧ. Достав их через минуту, Ви был поражён! Живые мурашки резво бегали по бутербродам, температура в которых была повышена настолько, что они продолжали вздуваться под действием кипящих компонентов, образуя в целом вздувающийся слой на их поверхности. Похоже, на мурашек эти волны не действуют! Почти не действуют; озадаченный экспериментатор, забыв о своём гневе, с любопытством отметил про себя такой факт.

Выжившие мурашки получили спасение: выгрузив с тарелочки горячие бутики в мусорное ведро, Ви тут же вынес всё в мусоропровод, дабы скорее и надёжно освободиться от заметной части новых обитателей его кухни, а возможно, и квартиры. К тому же было важно защитить манускрипт!

Проследив за хаотичным строем муравьёв, потерявших конечный пункт – д обычу, Ви обнаружил в одной из кухонных полок под слоем бумаги гнездо. Гнездо было размером около 400 см2, сплошь покрытое шевелящимся слоем мурашек, их яиц и трёх-четырёх маток более крупных, размером с обычного черного садового муравья, только немного более ажурных по форме. Движения только сначала казались хаотичными, через небольшое время начинала угадываться некая их организация. Но, далее не приглядываясь, Ви стал сгребать колонию в то же ведро, наполненное водой. Это чувство было странным и необычным: Ви почувствовал некоторую неуютность по причине уничтожения колонии, ведь он уничтожал не неких отдельных козявок, а их организованный эгрегор – последнее и могло вызвать такое чувство. То ли это был контакт с чем-то невидимым и достаточно могущественным, то ли всё просто надумано, в тот вечер он поплатился только настроением.