Робокол

– Моряк, я разрешаю вам остаться на «Робоколе», – неожиданно произнес капитан. – Есть условие… я капитан, здесь слушаются меня, и вы не забываете: «Робокол» – Небесный ковчег, что бы вы об этом ни думали, и какую бы информацию ни узнали. Вы принимаете эти условия?

– Конечно, разумеется… – Рауль не знал, радостно ему или нет, но разволновался ужасно. Где-то в нем маячило разочарование, поскольку судно с таким определением меньше всего походило на пиратскую шхуну. Однако сколько эмоций! Новость капитана пролилась как дождь обновления.

– Мое имя – Сострадательное Око. Партнеры зовут Коай, но для моряков – Капитан, или Сострадательное Око. Не коротко, но понятно.

«Не коротко и непонятно», – тут же подумал Рауль. Разочарование подкралось ближе, и он ощутил горький, саднящий осадок, какой возникает, когда делаешь глупость, делаешь не в первый.

– Ты сказал, что веруешь, не так ли? – прогремел капитан и заглянул в лицо Рауля. Бедняге показалось, что он видит не добродушного белобородого мужчину, а другое существо. Что-то даже будто с хоботом. Парень отдернулся, зрение расфокусировалось, перед глазами все пошло пятнами, но галюцианация быстро прошла.

– Да-да, говорил… и что же, я верую.

Парню стало страшно, и он усилием воли снова поднял глаза на лицо капитана, которое выглядело теперь обычным, слегка строгим, но глаза выдавали то, что значилось в имени, – сострадание.

– Вижу и верю, ну-ну, – передразнил капитан, но лицо уже не изменялось. Капитан хотел добавить что-то в виде наставления, даже поднял вверх указательный палец, но осекся и велел только распорядиться насчет каюты для нового матроса.

– Ту, где наш… покусанный юрист от фон Либена. На пару пусть будут!

Покусанный

Капитан совершил над собой усилие, а так хотелось сразу расспросить бразильца про необитаемый остров. Но такого любопытства не стоило проявлять сразу. Подобные острова могли появляться на год, а то и полгода, пока не изменится температура течений. Потом их скрывает пучина и быстро размывает движением воды, что никогда и не скажешь, что здесь существовала суша.

При встрече с Тасико Сострадательное Око помнил про остров и мог бы воскликнуть: есть почва, есть откуда взять! Но «небесный капитан» проявил выдержку и пообещал дать ответ позднее. Бразилец Рауль не входил в планы, не нужен был как моряк и по личным качествам был отнесен капитаном к разряду пресмыкающихся – невысокий класс животных, произволением Небес вступивших в людское царство. Однако капитан должен был выслушать любого просящего и оказать ему помощь, насколько мог. Что по-настоящему привлекло внимание босса – так это то, что парень не задал вопроса о жаловании и…

Просился на корабль, зная, что это мусоровоз!

Получалась интересно, так же, как с Дитером-Димой. «Бог весть где, в Германии, а корабль в Индийском океане, а ведь дострелила до него Аврора! Скоро станет известно, за что теперь скрывается…» Случай с бразильцем был похожим – «Робокол» на расстоянии незримыми лучами создала в понятии молодого романтика «пиратский корабль», подстегнула искать в бескрайних водах непонятно что и наконец понять, что ищет морских разбойников. Но пиратов разыскивают те, кто хочет с ними расправиться, либо те… кто хочет пиратом стать.

«Пиратом так пиратом! – произнес про себя Сострадательное Око. – Назвался груздем, полезай в кузовок!»

– Хэндборо, – позвал он помощника, – Загляни через час, как устроился новенький. Расскажи парню про наш распорядок и утреннее построение. Дай брошюрку про Такпан полисать. Если же он заснул, то разбуди и предупреди: восход солнца у нас никто не пропускает. Еще посмотри, любезный, не очухался ли Дима. Завтра Япония, ему по земле походить надо, – и с улыбкой добавил: – А может, побегать…

– Я так думаю, Коай, он попробует совершить побег! Ему здесь не нравится, к тому же, у Димы есть деньги, а на воде, сами знаете, деньги сильно тянут к суше.

– Да он просто не в курсе, как в океане можно тратить! – возразил капитан. – Я тебе давно говорил, что надо сделать каталог и перечислить, что где можно купить, по каким ценам. В Индийском океане столько чудес: и жемчуг, и перламутр, и какие только бриллианты не лежат на дне. Мы можем продавать дно! А что – луну ведь уже продают, а мы дном будем приторговывать, слышишь, Хэндборо?! Потом, сколько плавучих «райских уголков», пять или уже семь? Ты помнишь?

– Было пять, – тихо ответил Хэндборо, которого капитан всегда старался подколоть на недостатке коммерческой жилки.

Коай разошелся:

– Лион помнишь? И владельца «рая», он так и называется – «Лион парадайз». Он же и вправду львом был, все мы из животных сделаны, но ты посмотри, как точно он про себя-то узнал! На Лионе они насадили себе пальм, белого песка натаскали, ну, чем не рай? А каталога у них нет, какие же это богатые райские жители, если у них нет современного каталога?

– Это печатное издание, лицензия нужна, редакция… – бубнил Хэндборо.

– Представь, – не слушал его капитан, – «Лион парадайз» размещает у нас свою рекламу, ну, не самого рая, а, так сказать, услуг райских. Видел – у них флот, да нет – флотилия! Они возят друзей по островам Британской Виргинии, на Кубу. Хэндборо, честное слово, давай уже выступать с бизнес-предложением!

– Надо делать расчеты, цену мы их не знаем, ничего не знаем… – протестовал помощник.

– Так давай придумай цену, чтобы они обрадовались. Надо с готовой идеей приходить, а не спрашивать клиентов по пустякам, сколько стоит миля-час, сколько дополнительное полотенце, крем от загара. Интернет у нас есть – все там посмотришь.

– Времени нет, – выставил последний аргумент моряк, поникнув головой.

– У нас два бездельника на борту, один… ладно, про покусанного пока… другой вообще из ящериц пришел, ему еще дослужиться надо до нашего «мусоровоза».

– Что, мерзкой ящерицей? – с пренебрежением спросил Хэндборо.

– Успокойся, я шучу. Я себя проклинаю когда говорю кто кем был, много раз убеждался. Это тебе по дружбе… но парню надо поработать, а то крышу сорвет. Понимаешь?

Хэндборо утвердительно кивнул головой.

Старое имя

Бездельники толком друг с другом не познакомились. Лишь войдя в каюту, Рауль ужаснулся больничному запаху. Потом увидел на нижнем лежаке распластавшегося моряка, который то ли с кем разговаривал, то ли бредил. Новичок посчитал ненужным знакомиться. Он вынул фотоаппарат, кинул сумку на верхнюю койку, осмотрелся, и вышел наружу. Ему предстояло завязать с «пиратами» как можно больше знакомств и сделать снимки, которые надлежало отправить Элизии, как доказательство достигнутой цели. Что будет дальше, новичок представлял себе слабо, но, как и Дима, стал думать в сторону берега, «когда представится возможность».

Но не успел он сделать и двух снимков, как сзади к нему подошел крепко сложенный моряк в кителе мичмана и строго произнес:

– От-т-т-ставить! Съемки только с разрешения капитана. Твое имя?

– Ра-а-ауль, – признался нарушитель.

Размеренным голосом с нотками пренебрежения похожего на отношения высоко организованного существа к более низкому по эволюционной шкале, Хэндборо донес до новичка правила, изумившие последнего до глубины души. Когда Рауль узнал о «солнечном построении», мысль, что он на корабле настоящих разбойников, стала сдавать назад. Дрогнувшим от волнения голосом он пытался разузнать, к чему это построение, на что получил краткий и емкий ответ:

– Богу угодно!

Дальнейший расспрос новичок решил отложить на попозже, когда познакомится с брошюркой про непонятный Такпан. Также было любопытно увидеть, как другие воспринимают «равнение на солнце», и достаточно ли на корабле вменяемых людей, или же тут одни помешанные. Это планировалось определить по лицам, так как в двадцать три года он полагал, что вполне научился разбираться в людях.

Вскоре новичок стоял на верхней палубе самым крайним в шеренге разнокалиберных моряков. Раулю повезло, что в тот день небо было безоблачным. Трюк с прожектором мог смутить юную душу. Дул утренний ветер, трепетал флаг, лязгали штоки, но все люди молчали. Пронзительно ударил корабельный гонг, и через несколько секунд над морем засверкали первые лучи ярко-оранжевого диска. Правда, скоро их не стало видно, вдалеке на горизонт набежало облако.

Несмотря на это, матросы все как один смотрели на солнечный трон. Кто-то прищуривался, иные глядели во все глаза даже тогда, когда солнце выкатывалось на полную. Капитан стоял на своем мостике и, подобно остальным, смотрел, не мигая, на солнечный диск. Все было торжественно и… без единого звука со стороны людей. Рауль не наблюдал сумасшествия, патологии, или одержимости. Не видел он и театральной наигранности, с какой актеры изображают иную сцену, хотя сами в нее не верят. Безмолвие само по себе пугало Рауля. Все пошло наперекосяк, ни йоты того, о чем он мечтал. Ему стало тоскливо и жалко своей жизни, той самой жизни, которую час назад он хотел предложить капитану или пустить ее на подвиг во имя спасения других. Наконец это действо закончилась, и моряки молча разошлись по своим местам.

Пятью минутами позже по громкой связи прозвучало объявление о подходе к Японским островам. «Вот ведь недоразумение: вместо того чтобы объявить, когда вся команда стояла на палубе, чтобы каждый понял, чтобы убедиться, что нет дополнительных вопросов…»

Рауль вознамерился найти «мягкого» человека, какой попадается в любом сообществе. И тот бы объяснил ему местные странности. Вместо этого показался помощник капитана и рассказал новичку его новые обязанности – уборка палуб.

Убирать корабль, который до краев набит мусором… Авгиевы конюшни, а еще называется Небесным бригом. О Святая Мария!..

Раулю вспомнилась «Вероника», и к горлу подступила горечь: ну, зачем он покинул милое суденышко?

Тем временем его сосед по каюте, невзирая на то что еще не до конца оправился, уже выступил на поиски доктора Генриха. Дитер поджидал доктора чтобы получить свои кредитки. Генри не хотел попадаться на глаза. Чтобы занять время, он стал прогуливаться по палубе и натолкнулся на Рауля, изучавшего нехитрую конструкцию корабельной швабры. После краткого знакомства Генри решил было уйти, но новичок его задержал.

– Вы не поясните мне про построение, и это… солнце? Я ходил на «Веронике», – пояснил Рауль, сделав акцент на названии, будто полсвета должны знать это судно, – Там такого правила нет, и на других кораблях нет.

– Малыш, это «Робокол», – произнес Генрих тоном, значащим, что остальные полсвета должны почитать этот корабль. – Метафизика, Такпан, Робокол – тебе эти понятия что-то говорят?

– С метафизикой я знаком, – попробовал ответить малыш, но лучше бы он не зазнавался.

– Тогда с этого края, чтобы доходчивее: теория поля тебе известна, теория проекции тебе должна быть знакома и комбинирующееся единство, надо полагать, тоже. Но у меня мало времени… Робокол – это супер-коллективный разум; в нем нет тебя, нет капитана, нет отдельных единиц. Все, что есть, – это комбинированное существо, социум, который возможен только в определенном месте, в назначенной ему части вселенной. Подобран социум из сумм предшествующих успехов и промахов каждого из его компонентов. Суммарно получается проходное число.

Рауль ничего не понимал и про себя причислил этого типа к ненормальным.

– Я ясно говорю по-английски? – услышал он вопрос-ответ.

Рауль решил не перебивать и дослушать – молчание утренних матросов чему-то его научило.

– Всегда вопрос в сознании, – погладив себя по лысине, промолвил Генри, – но давай на этом прервемся, мне надо по делу. Заходи, когда закончишь, в медкабинет на второй палубе, я дорасскажу. Ты, кстати, что, латинос?

– Бразилия, – с достоинством произнес Рауль, – Можно еще вкратце про Такпан? В книжке заумно, я не понимаю.

– Цифровой небесный компас – Генри снова погладил себя по голове, -Технологическая конструкция производных нейронных кластеров. ТКПН, или Такпан. Думаешь, кто по сей день совершает управление всем транспортом земли? Изначально в начале двадцатого века, для сокращения выбросов в атмосферу, по экологическим соображениям. Без Такпана, нагрузка на легкие планеты оказалась бы неподъемной. Вся транспортная махина Земой должна придерживаться этой экономичной навигации. Без навязывания. Такпан развивался через самообучение. Еще до великого технологического прорыва он обрел независимость, не виданную прежде. Это помогало Такпану показывал все время улучшающиеся результаты.

Так вот, управление оказалось настолько безупречным, что вызывало недоверие людей. По уровню устойчивости к сбоям, и точности указаний Такпан превосходил космические технологии. Передвижения – это неотъемлемая часть нашей жизни. Такпану удавалась с минимальными потерями зимой перевозить население севера на южные моря, а трудовых мигрантов на сезонные работы на севере. Праздники, наподобие Китайского нового года и Великого хаджа, когда миллионы перемещаются на большие расстояния тоже были ему по силам. Такпан получил доступ в навигаторы от бортовых компьютеров до фитнесс чипов. Прошло какое-то время и спортсмены без каких-либо технических средств стали получать указания от Тапкана о лучшей трассе для своих пробежек. Отправляясь погулять, люди запросто находили оптимальный маршрут, исходя из своей физической подготовки. Могли, если этого хотели!

На этой фразе Генри состроил хитрое лицо, закурил сигарету и сделал себе перерыв.

Метавестика

Изложение основ мира в исполнении Генри явилось для Рауля откровением. Весь секрет в том, что Генри сводил сложные понятия к простым.

– Все определяет сознание: и эту воду за бортом, и нас с тобой, и чаек – это известные вещи, французские импрессионисты поняли эту штуку в девятнадцатом веке и наворотили тако-о-е искусство! В России потом отголоски слышались, но там все в революцию переросло, так сильно их схватило. К слову сказать, символическим моментом той революции был корабль «Аврора» – в аллегорическом смысле дедушка нашей посудины. Не было бы «Авроры», не видать русским их революции. Не было бы «Робокола», наши судьбы имели бы другую направленность.

– Извечное сопротивление судьбе, – продолжил Генри, – Когда выразилось противоречие между рекомендациями Такпана и нежеланием людей подчиняться и идти коротким путем, Такпан сделал вывод, что должен утончиться, сделаться неразличимым с пространством. Поводом для этого были враги и посерьезнее, чем отдельные недоверчивые личности.

Такпан усовершенствовал себя, понимая, что должен становиться все более невидимым. Он исчез как приложение, а потом и как цифровой код. Это стало первой технологией, которая потеряла свою цифровую идентичность. Он перестал быть чем-то придуманным, удалив все признаки техничного. В восприятии большинства людей Такпан стал такой же промежуточной новацией, как факс, или видеомагнитофон – предметы почти забытые из-за появления более продвинутых средств коммуникаций. Поэтому люди стали судачить, что Такпан забрали на службу Небеса. В небеса верят чрезвычайно мало людей. Все сопряженное с этой риторикой теряло серьезность и уходило из обсуждений.

В результате получилось, что Тапкан, или Небеса его приютившие, получили возможность служить людям без одобрения самих людей. Когда в человеческой среде очень низкий уровень веры в существование технологии, принципа, или явления это лучше всего работает на благо людей. Незримо, и без сбоев.

– Вот, Пеле, тебе предыстория! – глаза доктора блестели. Он наконец отвернулся от собеседника, и руки его загремели по пробиркам. Выхватив одну, он, не разбирая пути, направился к шкафу, потом зашел за него, будто что-то потерял, но оттуда буквально прибежал бегом и возобновил рассказ:

– Чудилы, изучающие историю технологий, обратили внимание, что Такпан не имел автора в виде одного человека, или группы разработчиков. Авторство приписали системе монастырей в горном Тибете. Только представь, без связи одного с другим, монастыри смогли изобрести такую мощную штуку. Но не один только Тибет. Одновременно активность исходила из Египта, от поклонников древнего культа совершенства. В противоположность доминирующей там мусульманкой вере о совершенстве одного только Аллаха, культ возразил что Всевышний повелел людям стать совершенными, как и он. Иначе умрет вся природа. Человек, правильно прошедший каждый из данных ему жизненных путей, приближался к самому Вседержителю.

Потом произошло что и как слово, Такпан постепенно вышел из лексикона. Ты же до этого дня не слышал о нет, так? В нашем мире его отдаленным эхом остался навигатор, устанавливаемый ежедневно миллионами копий. Чисто прикладной инструмент, который не требовал, не навязывал, а услужливо подсказывал дорогу. Изменять техническое устройство навигатора могут все – добавлять карты, дорожные события и всякие характеристики.

– Всем нужны правильные указания. Если подсказки приходят из собственной головы, люди склонны слушаться и принимать решения как им сказала голова. Такпан понимал свою задачу в том, чтобы выдавать лучшее из всех возможных направлений, и на частоте, приемлемой для разума. В этом была его угроза для большого числа рыночных технологий. Имея все ресурсы, мировой рынок сумел затереть последние упоминания Такпана.

Явных голосов в голове боялись во все времена. Одержимость дьяволом была страшным делом. Вдобавок, возможности людей принимать новое, были низкими. Только появившись на свет, Такпан проделал работу по расширению возможностей человека, так как включал в себя подсказки, локацию, направления, узнаваемость, цель. Чтобы сочетать указания, Такпан должен был выйти из области науки, а вернее, сделать невозможным для науки его изучение. Отправным принципом для него стало, что власть науки многократно уменьшала возможности Такпана какие как рекомендации направления и цели.

Рауль все время внимательно слушал и решил, что надо попробовать послать этому человеку мысль – прочтет он ее или нет? Слишком уж он разошелся про интуицию, на практике надо посмотреть.

Юноша задал вопрос: «Робокол» – пиратский корабль который использует этот Такпан? Он ждал, прозвучит ли в той или иной форме ответ. Пока же Генрих разводил руки и демонстрировал какую-то величину, про «Робокол» речи не шло.

– Понимаешь? Миллионы ходят по земле без указаний, поэтому легко попадаются на удочку охотников. Кто-то и с защитой залетает под сачок – все справедливо: не захотел бы, не попался. В эту забаву богов не стоит вмешиваться, но капитан вторгся. Он вроде пирата, да! Сказал там в раю: эти ребята – мои, и все. А с той стороны, значит, ему в ответ – давай откуп!

Но что порадовало молодого человека, так это упоминание о пиратах. Возвращаясь в свою каюту, он напевал что-то в ритме танго и с удовольствием наблюдал, как блестят волны: море сегодня будет спокойным. Незнакомый матрос с нижней палубы произнес: «Это же надо, запел кто-то, видно, подружка уже с берега зовет…» Рауль вспомнил про Элизию и решил отыскать интернет на этой посудине, чтобы написать ей свои впечатления да отправить несколько сделанных тайком фотографий.

Тем временем его сосед уже интенсивно собирался: «Брать самое необходимое, чтобы не вызывать подозрений… только что буду использовать в первый день, остальное докуплю… Так, так, что у нас с наличными? Тысяча четыреста евро. Хватит добраться до Токио, а там разберемся… Выдадут мне, наконец, паспорт?!» В каюту боком протиснулся упитанный дежурный – Маквэйн – и протянул Диме конверт с паспортом и деньгами – полумесячный аванс в японских иенах.

Дима изобразил равнодушие и произнес:

– Почему все в иенах, мне все за сутки потратить, что ли?

– Я тоже не в восторге, – отозвался вечный дежурный. Парень будто был рожден все время нести вахту, хотя засыпал возле каждого леера.

– В офисе сказали, что с прошлого раза иен много осталось, а в Сингапуре курс был неудачным, ну и потом, на кой нам Синга-баксы?

– Угу, – согласился Дима, – ты-то на берег идешь?

– А как же! Здесь вот только распишись, что получил иены и паспорт…

– Кто же на вахте тогда? Как корабль обойдется без хранителя?

– Не, ну, служба безопасности, там пара человек, капитан, как всегда, а на вахте новенький, бразилец.

Дима нахмурил брови.

– Ты что, не знаешь? – округлил глаза Маквэйн. – Он вроде как твой сосед…

Толстяк тряхнул головой и вышел. После этого Дима заметил посторонние вещи на верхней кушетке, но было не до того, времени оставалось четверть часа.

Последним на скромную стопку вещей лег портрет матери, который за трехсекундное путешествие из чемодана в сумку успел два раза поменять выражение лица: равнодушное, когда портрет извлекали, и ехидное, когда клали в сумку.

«Как рассудок водит за нос! Сто тысяч раз смотрел на нее, те же черты, а из-за настроения кажется, что меняются. Добавленная стоимость какая-то…»

И когда команда погружалась в катер, и все сорок минут, пока плыли до порта, Дима думал об этой необъяснимой штуке – изменчивости фотографической картинки. Эта мысль заняла его настолько крепко, что берега он не видел, не слышал бодрых разговоров моряков, а, главное, совсем забыл думать о побеге. Собственно, и побегом такое назвать нельзя, никто за ним не следил – просто все условились быть на пристани через двадцать часов и все.

Миязаки не представлял для Димы интереса, он сразу двинулся на железнодорожную станцию и купил билет на скоростной поезд до Токио. Отчего-то Дима стал обращать внимание на видеокамеры в подземных переходах и на крупных перекрестках. Подспудно его преследовала мысль, что за ним следят, но, сколько он ни оглядывался, все время видел озабоченных своими делами и куда-то торопящихся японцев. Диме вспомнился пограничный чиновник в порту, просматривавший его паспорт. Как же дрожали у него колени! Даже когда проштампованный паспорт вернули, облегчение настало лишь на пару секунд. В голове не умещалось, как ни капитан, ни Хэндборо не догадались, что он, нещадно обиженный, брошенный в пасть к акулам и возненавидевший всех этих карателей, – как такой разочарованный человек захочет вернуться в их тюрьму? Конечно, они, да и не они только, а все матросы могли это предвидеть. Но ведь отпустили же.

В другое время Дима оценил бы комфорт и скорость японских поездов, то, как бесшумно они проглатывают километры, доставляя пассажирам удовольствие от причастности к невероятной силе вовне и спокойствию внутри мягких, светлых салонов. Всего этого Дима не замечал.

«Почему она ехидно на меня посмотрела?» – Дима аккуратно, чтобы не дай Бог не побеспокоить ее лишний раз, приоткрыл сумку и быстро взглянул на портрет матери. «Так уже было с лицом матери, когда мы только начинали с Анн… Все шло так замечательно… какая милашка была Анн, вот бы сейчас ее фотку… Ведь не осталось ничего!» Ему пришло на ум, и мысль сразу обратилась в убежденность, что все уже срежиссировано, роли распределены, сцена подготовлена. Обстоятельства его жизни определялись не им и не вчера, а еще в канун его рождения, еще, может, до того, как мама стала ходить с пузом. «Неужели просто актер? Ну, а по правде, что в этом дурного?»

– Что в этом дурного? – вслух по-немецки произнес Дима. Пожилая женщина, сидевшая в соседнем кресле, нагнулась к нему и, судя по интонации, переспросила, что он сказал. Все на своем птичьем языке. Все японцы хотят помочь. Дима заулыбался в ответ и помахал перед старушкой растопыренными пальцами, потом показывал на себя, произнес: «Турист, туристэ». Дама одобрительно закивала головой, и в ее глазах блеснули радость и сочувствие.

«Совсем другие глаза, не как у мамы – японка видит мою наружную часть, а маман, так сказать, изнанку, где одна темнотища… И надо же, эта дама мне улыбается, а покойная мама надо мной смеется, будто внутри меня можно найти что-то веселое!»

Дима остановил разносчика газет и напитков, улыбнулся ему в только что изученном японском стиле и купил банку колы. Узнав теперь, каковы они при ближайшем рассмотрении эти японские иероглифы, он понял, что эта нация вносит немалый вклад во всемирный круговорот мусора: подобных баночек за последнюю неделю он перебрал несколько тысяч. Пока Дима пил, его взгляд поймал видеокамеру, вмонтированную в стену вагона. Чтобы преобразиться, новоиспеченный японец сузил глаза и раздвинул губы в улыбке. В таком неестественном положении он решил оставаться до завершения поездки

«Буду до конца дней благодарить Японию, если на станции меня не заберут как сумасшедшего».

Токийская кошка

«Они расспросят таксистов, и наивные водилы доложат, куда меня отвезли. Нет уж, пройдусь пару кварталов ногами». С небольшой сумкой Дима легко зашагал прочь от железнодорожной станции и, пройдя четыре квартала, стал ловить такси. Все машины шли полными. То же самое повторилось и через восемь, и через пятнадцать кварталов. Когда стемнело, машин поубавилось. Шло время, а вывески «Отель» прятались от туриста. Дима завернул то ли в кафе, то ли в кухню, где все шипело и клубилось паром. На удивление, забегаловка была полна народа, и, несмотря на поздний час, ели все оживленно и много болтали. Внутри этой парной Дима почувствовал, что на улице было все же прохладно. Он заказал алкогольный коктейль и вышел из этой харчевни через час вполне согревшимся. Ему было хорошо, и теперь он никуда не торопился. Сначала погулял по этой бесконечной улице вперед, потом назад и, к своей радости, снова наткнулся на харчевню, где по-прежнему была тьма-тьмущая народу. И, как это часто бывает с подвыпившими матросами, скоро у него появилась спутница.