В гостях у Папского Престола

Позднее, прокручивая в голове этот эпизод моей жизни, я наткнулся в Ватикане на доклад папских послов, которые, изучая казацкое войско, пришли к выводу, что победить казачество военной силой очень сложно, так как все попытки, предприятые ранее в этом направлении, закончились крахом. Слишком сильны в казачестве русский дух и православие. Поэтому надо искать другие пути их подчинения, среди которых предлагался подкуп, предоставление различных привилегий, насильственное ополячивание через узы брака, обучение в католических колледжах, внедрение польского языка в повседневную жизнь, контроль за планами и намерениями казацкой старшины и так далее. Прочитав все это, я тогда понял, почему запорожцы не пускают на остров женщин, почему все время там присутствуют папские нунции, почему осыпают всяческими почестями и подарками отдельных представителей казацкой старшины и, наконец, почему меня пригласили сюда. Но это понимание пришло ко мне позже. А сейчас все готовились к битве.

В лагере кипела предпоходная суета. Казаки разбивались на отряды, строились и отправлялись в путь. На берегу на стоящие чайки загружали припасы и мушкеты, вставляли весла и поочередно отправлялись в дорогу. Я заскочил домой, взял пистоли и ту заветную саблю, которую подарил мне мой дед, и примкнул к отряду Гайды, который ждал меня. Мы дошли до переправы, перебрались на другой берег и двинулись к назначенному месту. Охранять Сечь остался небольшой отряд казаков – ветеранов и инвалидов.

Впереди нас шел летучий отряд на лошадях, чтобы вовремя предупредить о возможном приближении противника или его лазутчиков. К утру, как и остальные отряды, мы достигли назначенного места и остановились не очень далеко от косы, замаскировавшись в густых плавнях. Солнце уже начало всходить, согревая полегшую от росы траву и заметая наши следы. Нам оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Вдруг из-за излучины Днепра показались первые струйки черного дыма, которые постепенно усиливались, густели и медленно стали подниматься ввысь. Это наши хлопцы жгли турецкую переправу. Битва за Запорожскую Сечь началась. Все стали оживленно комментировать между собой происходящие там события, пока Гайда не прикрикнул на них. Буквально через час на противоположном берегу показался конный отряд. Он подъехал к реке и, остановившись буквально возле воды, стал внимательно рассматривать открывшуюся перед ним косу. На ней никаких следов нашего присутствия отмечено не было. Мы заранее не разрешили никому заходить на песок, чтобы не наследить.

Убедившись в безопасности, всадники пришпорили коней и стали переправляться на косу. Где своим ходом, где вплавь, они достигли ее и, рассыпавшись цепью, стали обследовать все уголки. Часть всадников отправилась осмотреть плавни и почти достигла того места, где стоял отряд. Все, как по команде, нырнули под воду, выставив вверх приготовленные заранее полые трубки из камыша, чтобы дышать под водой. Наверху остался только Гайда с небольшим отрядом казаков. Мы стояли, сбившись в круг, спиной друг к другу, держась за сабли, готовые в любую минуту вступить в неравную схватку. По мере приближения всадников Гайда встал во весь рост и раскинул руки в стороны, словно собираясь обнять нас всех, стоящих между четырех деревянных кольев, воткнутых по краям. При этом он напряженно смотрел в приближающихся всадников, и лицо его постепенно каменело. Внезапно от него пошли световые волны, которые накрыли нас всех и, достигая деревянных кольев, возвращались обратно, создавая какую-то непонятную завесу, через которую нельзя было различить даже лица рядом стоящего казака. Татары на мгновение остановились, переглянулись между собой, затем двинулись дальше, обтекая нас с двух сторон и не испытывая никакого беспокойства. Я даже почувствовал неприятный запах немытого тела, смешанного с конским потом, от проехавшего рядом кочевника. Проехав еще метров двести и не увидев ничего подозрительного, они по команде старшего повернули коней и поскакали обратно. Все вздохнули с облегчением и с уважением посмотрели на Гайду, который в изнеможении, бледный, опустился на траву.

Очутившись на косе, всадники спешились, о чем-то посовещались, и трое из них стали обратно переплывать Днепр. Остальные стали ходить по берегу и собирать хворост, куски деревьев, сухой камыш, очевидно, готовясь к приему основной массы вражеского войска. Вскоре показался достаточно большой отряд. Быстро переплыв реку, они стали помогать присутствующим, расчищая место на косе. Затем показались повозки и куча пленных в окружении охраны, которая погоняла их окриками и плетями. Здесь были и мужчины, и женщины, девушки и дети, которые были связаны веревками. Казалось, этот бесконечный поток крика, плача и нашего позора никогда не остановится и будет длиться вечно. Затем показались стада коров, коз и баранов, которых гнали вслед за пленными. Вскоре открылась основная масса вражеского отряда во главе с турецкими и татарскими военными начальниками. Для них стали разбивать шатры, а часть пленных мужчин под охраной отправили для помощи. По всей косе ставили треноги, на которых подвешивали котлы, заливали в них воду и разводили огонь. Часть татар резала овец, готовя их на обед голодному воинству. Татары освободили десятка два пленных и погнали их собирать дрова для костров. Когда они приблизились к нам, Гайда дал команду переодетым в татарских воинов казакам начать действовать. Хлопцы незаметно смешались с охраной и, оказавшись рядом с пленными, передавали им заранее приготовленные ножи, наказывая ждать сигнала, а затем резать татар и делать всяческую панику. Проникнув таким образом в лагерь, лазутчики распределялись равномерно среди вражеского войска, выбирая места так, чтобы нанести ему наибольший урон. Охрана отделила мужчин от женщин, а детей держали отдельно, иногда потчуя их плетью за непослушание и попытки прорваться к матерям. Среди женщин была видна одна небольшая группа девушек, которых охраняли особенно усиленно.

Все были как на иголках, ожидая сигнала. Однако атаман медлил. Как оказалось, это было связано с тем, что чайки запаздывали, а без них трудно было рассчитывать на победу. За это время татары сварили обед и, рассевшись у котлов, сбросив с себя оружие, предавались чревоугодию.

В этот самый момент из стелившегося над рекой тумана выскочили чайки и быстрым ходом ринулись к косе. Татары, не ожидавшие такого поворота событий, замерли с кусками баранины в руках. И в этот самый миг от того места, где стоял атаман, раздался выстрел сигнальной пушки. Лазутчики и пленные кинулись на охрану, хватали горящие поленья и бросали их в коней и стада животных, находящихся рядом. От этих действий они пришли в панику и ринулись куда попало, снося все на своем пути. А из плавней, как джины из бутылки, выскакивали мокрые казаки и с гиканьем и свистом набросились на ничего не понимающих татар. Сначала перевес был на стороне казаков, но численное преимущество врага сыграло свою роль. Татары оправились от паники и под командой своих начальников стали теснить наш отряд. В этот момент раздался второй сигнальный выстрел, и конный отряд правой руки вылетел на косу, рубя врага налево и направо. Застигнутые врасплох враги, не успев перестроиться, стали отступать к реке. В этот самый момент Гайда, врубившись в толпу врагов, во весь голос крикнул «разгордияш». От этой команды казачье войско пришло в движение. На всем его протяжении моментально сформировались группы казаков по пять – семь человек, которые, прижавшись спинами друг к другу, стали кружиться как в хороводе, разрезая плотное тело вражеского войска на отдельные куски и уничтожая его. Казаки дрались ожесточенно, словно танцуя, сверкая сталью клинков, то приседая, то подпрыгивая, доставая врага то снизу, то сверху. Когда один из казаков падал, сраженный вражеской стрелой или пикой, остальные смыкали свои ряды и с еще большей энергией бросались на врага. В одном из таких хороводов бился и я. Мы кружились то справа налево, то слева направо. Передо мной мелькали различные физиономии врагов, то молодые, безусые, то старые, сморщенные, с хитрым прищуром. От блеска стали рябило в глазах. Тело налилось тяжестью, руки ломило, ноги дрожали от постоянного движения. Но по мере битвы постепенно организм привыкал к ритму сражения, что давало возможность чувствовать себя сносно, а затем стал действовать, как автомат. Казаки, входящие в мой круг, стали единым целым, понимая друг друга с полуслова, оставляя после себя множество раненых и убитых. Так, кружась в кольце врагов, мы достигли того места, где находились пленные.

В это время раздался третий выстрел из сигнальной пушки. Услышав его, гребцы на лодках сложили весла и, выпрыгнув за борт, пошли по воде на татар. Те, оттесняемые к воде, бросились навстречу в надежде прорваться на другой берег или захватить лодки, и, когда они почти вплотную подошли друг к другу, с чаек раздался крик «Гойда». В один миг все казаки нырнули под воду, а стрелки, оставшиеся на лодках, дали мощный залп по врагу. Вода словно закипела и окрасилась в красный свет. Татары замерли, не зная, что предпринять, не видя противника. В этот момент казаки, вынырнув из воды, снова двинулись вперед. Разъяренные татары рванули им навстречу. Этого времени стало достаточно для того, чтобы снова перезарядить ружья, и казаки снова повторили свой маневр, добиваясь того, чтобы враги в панике снова ринулись на берег. А казаки буквально на их плечах ворвались в гущу битвы, тем самым взяв вражеское войско в кольцо. И началась страшная рубка метущихся в панике татар. Каждый из них теперь был сам за себя. Ширан–бей трезво оценил ситуацию и, вскочив на коня, в окружении пяти человек ринулся прочь с поля битвы, что-то крикнув на ходу своим помощникам. Один из них, отвернув коня в сторону, подскочил к охранявшим пленников нукерам и что-то крикнул Те засуетились, быстро подогнали телегу и стали на нее затаскивать молодых девушек, которых держали особняком. Те стали сопротивляться, а одна из них так сильно оттолкнула охранника, что он упал. Вскочив, как кошка, на ноги, он кошмой стал стегать пленницу, которая, изворачиваясь от ударов, на мгновенье повернула лицо в мою сторону. И на меня из-под рассыпавшихся по плечам белокурых волос глянули заплаканные глаза Баси.

–Бася? Откуда она здесь? – эта мысль промелькнула в моем сознании и толкала к каким-то действиям по ее спасению. Не думая ни о чем другом, я рванулся вперед, круша врагов налево и направо. Мое тело налилось какой-то сказочной силой, а рука приобрела необычайную твердость, так что сабля казалась ее продолжением. Конец сабли стал излучать какое-то свечение, и встречающиеся на моем пути враги стали валиться на землю по частям, в зависимости от того, куда приходился удар моего смертоносного оружия. Оказалось, что при соприкосновении с врагом конец сабли разделялся на три части, каждая из которых действовала сама по себе. После удара они вновь соединялись до следующего замаха на врага и снова, повинуясь моей мысли, делились на три клинка. Увидев, что я оставляю после себя, татары бросились врассыпную, крича «Шайтан», освободив мне дорогу к телеге, которая на быстром ходу пыталась скрыться с пленницами. Догнать бегом я их не мог, стрелять было нельзя – можно было попасть в пленниц, которыми прикрывались похитители. Нужно было найти выход из этой ситуации, иначе я могу попрощаться с Басей навсегда. Рыская по полю битвы глазами, я увидел недалеко от себя татарскую лошадь, мирно жевавшую траву. Быстро вскочив на нее, я ринулся в погоню. Не сразу, но постепенно расстояние между нами стало уменьшаться. Это вызвало беспокойство похитителей, и трое из них, оставив телегу, повернули мне навстречу. Мы, как бешеные, неслись навстречу друг другу. Я решил не уклоняться и идти напролом. На скаку я из двух пистолей повалил наземь двоих всадников, а третий, дико размахивая саблей, мчался мне навстречу. Все решали мгновения и точный расчет. У меня не было времени вытащить саблю и достойно встретить врага, так как в руках были разряженные пистолеты. Поэтому, когда татарская сабля уже была готова поразить меня, я мгновенно перенес свое тело на правый бок, услышав тонкий свист пролетающего металла, и одновременно запустил тяжелый пистолет в спину своего врага. Тот попал ему в затылок, отчего всадник опустил руки и медленно сполз на круп остановившегося коня. У меня не было времени с ним разбираться, и я, не останавливаясь, мчался к своей цели. Уже можно было разглядеть испуганных девушек, тяжело храпящих лошадей и возницу, который остался в единственном числе. Увидев меня, он пришпорил лошадей и, бросив поводья, сиганул кубарем в правую сторону. Лошади, лишившись поводьев, помчались как угорелые, а впереди внезапно вырос глубокий овраг. Недолго думая, я на лошади подскочил к повозке и перепрыгнул на коренную лошадь, сдавил ей бока и стал натягивать подхваченные на ходу поводья. С трудом храпя, лошади замедлили свой бег и остановились буквально в полуметре от крутого оврага. Обернувшись, я увидел, как на меня испуганно смотрят девичьи глаза. Успокоив лошадей, я подошел к девчатам и стал освобождать их от веревок. Когда дошла очередь до Баси, она открыла глаза, а затем, узнав меня, бросилась с плачем на шею. Дав девушкам возможность прийти в себя, я усадил их в телегу и повез обратно. По пути Бася рассказала, что она гостила у тетки и, когда возвращалась домой, на них напали татары и захватили в плен. Она и остальные девушки предназначались для подарка турецкому султану, поэтому их так строго охраняли и содержали лучше других.

Когда мы приехали на косу, битва была закончена. Убирали убитых и перевязывали раненых. Захваченных врагов охраняли их бывшие пленники. Снова горели костры, и варилась баранина, так как надо было накормить людей перед походом домой. Мое появление с девушками казаки встретили по-разному: кто шуткой, кто с ухмылкой, а кто и с откровенной неприязнью. Я подвел девушек к воде, чтобы они привели себя в порядок, а сам прилег на траву, чтобы немного отдохнуть. Здесь меня и нашел посыльной от атамана.

–Давай, батька срочно требует, – и, развернув коня, помчался обратно.

Крикнув девушкам, чтобы ждали меня, я отправился на встречу. Идти далеко не пришлось. Атаман находился в центре косы, окруженный казаками, которые выслушивали его распоряжения и резво бросались их выполнять. На их место подходили новые, со своими проблемами и предложениями. Казалось, не будет конца этой карусели, поэтому я остановился недалеко от того места, откуда руководил атаман. Весь расчет был на то, что при очередном приказе он меня увидит. Так и получилось. Но атаман, увидев меня, не позвал к себе, а, оставив казаков на попечение войскового писаря, сам подошел ко мне.

– Ну что, хлопче, повоевал? Видел, дрался как лыцарь. Все бились до последнего, защищая честь казацкую и волю. Вон сколько накрошили басурманов, да и наших побратимов немало полегло. Честь им и слава. Запомнят антихристы надолго этот урок. Вон, сколько трофеев набралось. Теперь у тебя работы много будет – все посчитать да записать.

И он показал на цепочку казаков, которые грузили на чайки связки оружия, сабель, кинжалов, луков, седел и другой трофейной амуниции.

–А ты скажи мне, козаче, зачем ты бросил круг и поставил под угрозу жизни своих побратимов? Зачем ты бросился за девчатами? Все равно они бы далеко от нас не ушли. Только одно смягчает твою вину: то, что ты один наложил басурманов больше, чем когда дрался в круге. И что это за сабля у тебя такая, что человека рубит на три части? Сроду о таких не слыхал.

–Эта сабля – достояние моего рода. Вот она, но извини, атаман, в руки я тебе ее не дам, так велено.

–Понимаю, – сказал атаман и с уважением глянул на мою саблю.

–Что касается моей провины, то тут я каюсь, не мог сдержаться, когда увидел, что знакомую девушку увозят в полон. Кровь ударила в голову, вот и сорвался.

–Наша дивчина или паненка?

–Паненка,– ответил я и посмотрел на него.

–В принципе это дело молодое, кто из нас в свое время не гулял, но поступать таким образом не стоит. Голова всегда должна быть холодной и расчетливой. Тогда и поступки будут такие, за которые не будет стыдно. И что ты теперь намерен делать? – спросил он, показывая на девушек.

–Если можно, пан атаман, я хотел бы отвезти ее домой и отдать родителям, а остальные девушки пусть поступают по своей воле.

–Ну что ж, в принципе имеешь право, твоя добыча. Только вот, что я хочу сказать тебе: ты сейчас становишься на ноги и должен сделать выбор, кем ты желаешь быть. Если запорожским казаком, то на Сечи нет места женщинам, если тебе ближе семейная жизнь, то забирай свою паненку и не возвращайся – я тебя отпускаю. И еще я тебе скажу: настоящие казаки не боятся никого- ни турка, ни татарина, а боятся только одного – женщин, потому что женщины забирают у них силу. Был побратим – и нет его, он уже тебе в бою не помощник, он не может уже делать то, что делал до этого, потому что влюбился. Поэтому запорожцы этих баб в упор не видят и венчаются навечно только с единственной женщиной – свободой, которая дороже им всего на свете. Поэтому не веди свою паненку на Сечь, а вези ее прямо домой и подумай, какую путь-дорогу ты выберешь.

Хлопнув меня по плечу, он развернулся и пошел к реке, отдавая на ходу команды, а я стоял, опустив голову под тяжестью того, что мне поведал атаман. До этого разговора я о таких вещах и не думал. Но теперь, встретив Басю, я начал кое–что понимать. Мне нравилась она вся: ее улыбка, игривый взгляд, копна волос, ниспадающая на плечи, ее кокетливое подергивание плечиком и томный ласковый голос. Мне казалось, что она само совершенство, что на свете нет девушки лучше ее. Я даже простил ее за то, что она почти не заметила меня тогда, на верховой прогулке, рядом с незнакомым шляхтичем. С другой стороны, я видел в ней высокомерие и шляхетскую надменность, с какой она смотрела на окружающих. Поэтому естественным образом возникал вопрос: где она, настоящая Бася? Как отличить, где ее природные качества, а где игра, в которой, возможно, негатив играет защитную роль? И вообще, как понять женщину? И можно ли ее в принципе понять?

Кроме того, я ни в коей мере категорически не желал отказываться от казачества, мне это нравилось, меня к этому готовили, а особенно после битвы я понял: это мое. До меня только сейчас дошло, что я натворил. Я рубил людей своей саблей так, что только слышался хруст костей да звон стали от разрезаемых доспехов или перерубленных мечей. Три половинки некогда единого целого медленно расслаивались, опускаясь на землю в недоумении. С другой стороны, татарские наездники тоже были не лыком шиты. Их кривая сабля могла разрубить всадника до пояса. Все зависело от силы удара и умения. Вон сколько всех – и их, и наших – навечно застыло на косе.

Так что теперь передо мной был выбор: или дальше добиваться расположения Баси, или забыть ее. Я не готов был сейчас принять решение, поэтому посчитал, что стоит подождать. Надо отвезти Басю ее родителям, а затем вернуться на Сечь и там уже все хорошо обдумать. Определившись с ближайшими задачами, я пошел туда, где ждали меня девушки. Умытые и отдохнувшие, они были неотразимы. Казаки вьюном ходили возле них, предлагая всевозможную помощь. Отозвав в сторону Басю, я предложил ей немедленно отправиться домой. Она согласилась, томно опустив голову вниз и спрятав лицо в копне своих волос.

Не теряя времени, я поймал двух приличных лошадей, приладил им седла и помог девушке взобраться на одну из них. Прикосновение к ее телу вызвало у меня бурю эмоций.

–Неужели атаман прав по поводу женщин? – подумал я, глядя на зарумянившееся лицо моей спутницы. Вскоре мы оставили поле битвы позади и, подгоняемые попутным ветром, мчались к нашей цели. В дороге обошлось без происшествий. Уже на следующее утро мы подъезжали к дому ее родителей. Радости по поводу ее возвращения, как и слезам, не было предела. Пережив все это, я на прощание получил холодный кивок и двинулся в обратный путь, думая о том, что атаман в чём-то прав относительно женщин. Утешило меня только то, что я осознавал, что по – другому я поступить не мог.

Приехав на Сечь, я занялся своим привычным делом: стал переписывать и сортировать трофеи. Атаман со мной больше ни в какие разговоры не вступал, давая возможность самому принять решение. Казаки отдыхали, залечивали полученные в битве раны да предавались воспоминаниям о своих погибших друзьях. Взамен безвозвратно ушедших набирали новых, из числа участников сражения, изъявивших желание служить в том или ином курене. Возле них вьюном кружился посол Папы Римского, выспрашивая подробности битвы и мнение казаков на возможные последствия их победы. И хотя он утверждал, что не знает языка, тем не менее, очень ловко вызывал казаков на откровения, хваля их за боевые качества и ловкость. Таким образом, как переводчик я был не востребован, поэтому занимался своими прямыми обязанностями и размышлял о том, что мне ближе: Бася или казацкая вольная жизнь. Вот если бы все это объединить в одно целое! Но чудес не бывает, решение должно быть одно раз и навсегда. Я даже похудел от мыслей на эту тему, ведя с собой постоянные дискуссии и убеждая себя в правильности того или иного решения, но окончательно определиться так и не мог. Как говорится, помог случай. В один из дождливых дней на Сечь прискакал гонец, который привез письмо для посла. Прочитав его, итальянец сразу засобирался в дорогу и обратился с просьбой к атаману отпустить меня с ним как переводчика и как личного телохранителя. При этом он отметил, что недолго будет в Риме и скоро вернется обратно. Вызвав меня к себе, атаман предложил мне собраться в эту поездку и, будучи в папской столице, узнать побольше новостей, особенно в отношении казачества, его дальнейшей судьбы и планов, которые строит папский престол касательно Запорожской Сечи. Это поможет определиться казачеству в своём выборе: или Рим, или Польская корона. В случае плохих вестей атаман рассчитывал на помощь Донского казачества и на возможное сотрудничество с московским государем. Пришло время чётко осознать, в какую сторону двигаться и к какому престолу приложить свою голову. Естественно, это должно оставаться в секрете, так как о моем задании будут знать всего два человека – атаман и я. И когда я вернусь, но вдруг его уже не будет, то мне следует присмотреться к преемнику, прежде чем открыть тайну. В случае, если я по каким-либо причинам не захочу с ним разговаривать, то мне нужно будет собрать круг старых казаков и выступить на нем. Чтобы они понимали, что я действую от лица атамана, он дал мне тайный пароль, который знают только посвященные. Приняв все это к сведению, я пошел собираться в дорогу. Прежде всего мне необходимо было спрятать свою саблю, ставшую уже всем известной. Дождавшись полночи и убедившись, что все заснули, я взял ее и понес в рощу, выскользнув из куреня и ужом пробравшись сквозь дозоры. Хорошо, что лунный свет, хоть и не был особенно ярким, но давал мне возможность достаточно хорошо ориентироваться в темноте. Спрятавшись в кустах, я затаил дыхание и стал прислушиваться к темноте, причем делая это всем телом, припав к земле и впитывая в себя все шорохи, которые издает чаща. Медленно поворачиваясь влево или вправо, я убедился, что за мной слежки не было и можно дальше продолжать двигаться. Приподнявшись с земли, я тихонько подошел к круче Днепра, где на самом обрыве росло одинокое дерево. Привязав к нему веревку, я засунул за пояс саблю, завернутую в кусок турецкой ткани, и стал медленно спускаться вниз, туда, где находилась случайно обнаруженная мною пещера. Со стороны воды она была закрыта дикими кустами, которые намертво вцепились в глинистую почву, где темными пятнами выделялись огромные скальные наросты. Раскачиваясь от налетевшего ветра, я вскоре достиг нужного уровня, приостановился и, раздвинув колючие кусты, пробрался в темный зев открывшейся пещеры. Ориентируясь в темноте, я наощупь нашел нужное мне место и бережно спрятал саблю, придавив ее сверху камнем. Затем, удалив следы своего присутствия, я тем же способом поднялся наверх. Отвязав веревку и выждав момент, когда луна оказалась прикрытой темной тучкой, я проскочил в чащу, а затем, предпринимая все меры предосторожности, добрался и до куреня. На всякий случай, посидев немного на улице, я зашел вовнутрь и расположился на своем спальном месте. Мои соседи храпели вовсю: кто с бульканьем, как будто бы пил воду, кто со свистом, кто с перерывами, доводя свой храп до самой совершенной ноты, а потом замолкая, словно прислушиваясь к своим руладам и любуясь произведенным эффектом. Казалось бы, спать было невозможно. Но месяцы «тренировок» в таком совместном проживании приводили к тому, что человек привыкал к этому фону, и когда не было такого мужского хора, то и засыпал как-то неспокойно, постоянно прислушиваясь в надежде на «колыбельную», под которую он привык комфортно себя чувствовать.

Утром после казацкого завтрака меня пригласили к итальянцу. Он был очень любезен и обходителен.

–Видите ли, молодой человек, меня срочно отзывают в Ватикан, очевидно, это связано с теми столкновениями, которые произошли недавно между казаками и турецко-татарским войском. Поэтому завтра утром я собираюсь выезжать. По моей просьбе пан атаман согласился выделить вас сопровождать меня в этом путешествии. Надеюсь, вы не будете возражать. Я думаю, для вас будет очень интересно увидеть мир, Рим, другие страны, побывать в библиотеке Ватикана, которая является одной из самых больших в мире. Вы, насколько я знаю, увлекаетесь книгами, любите чтение, новые знания. В этом я обещаю вам полное содействие. В нашем путешествии я рассчитываю на вашу помощь, поддержку и защиту. Я в курсе дела, как вы проявили себя в бою, и лучшего защитника мне не надо. Но одно дело – ехать по приказу, другое – по личному желанию. Я надеюсь, что мы там долго не задержимся и вскоре вернемся на Сечь. Потому я пригласил вас, чтобы узнать, согласны ли вы на такое путешествие?