Нюрнберг. На веки вечные. Том второй

– В этом же приказе в пункте «Б» говорится: «Искуплением за жизнь немецкого солдата в этих случаях, как правило, должна служить смертная казнь 50—100 коммунистов. Способ казни должен увеличивать степень устрашающего воздействия». Правильно?

– Немецкий текст несколько другой, – снова уточнил Кейтель. – «В этих случаях необходимо вообще устанавливать смертную казнь для 50—100 человек». Это – немецкий текст… Я этот приказ подписал, однако те числа, которые там указаны, являются личными изменениями в приказе, именно личными изменениями Гитлера.

– А какие числа вы представили Гитлеру?

– Пять-десять человек. Это – та цифра, которую я указал в оригинале.

– Значит, у вас расхождение с Гитлером было только в числах, а не по существу? – нажимал прокурор.

– Смысл был таков, что для достижения устрашающего воздействия за жизнь одного немецкого солдата необходимо было потребовать несколько человеческих жизней, – спокойно, но с видимым чувством стыда отвечал престарелый вояка. – Вообще существовало принципиальное разногласие, которое, однако, в последнем счете не может быть оправдано, так как я подписал этот приказ, этого требовала занимаемая мною должность. Имелась принципиальная разница в отношении решения всего вопроса.

Понимая, что дальнейшая беседа об этом документе снова может быть не на руку обвинению и уже, очевидно, устав от тузов в рукаве защиты, Руденко поспешил переключить вопрос на другой:

– Я хочу напомнить еще об одном приказе. Это приказ от 16 декабря 1942 г. Документ предъявлен суду под номером СССР-16. Я буду вас спрашивать, подсудимый Кейтель, по одному только вопросу в связи с этим приказом. В пункте первом этого приказа (третий абзац) обратите внимание на следующую фразу: «Войска поэтому имеют право и обязаны применять в этой борьбе любые средства без ограничения также против женщин и детей, если это только способствует успеху»…

Но Руденко именно поспешил. Кейтель после вопроса как будто бы воспрянул духом и стал подробно рассказывать:

– Мероприятия применялись постольку, поскольку нужно было женщин и детей удалить из района боевых действий или района действий партизанских банд, однако никогда не имелись в виду жестокости или убийства женщин и детей. Никогда. Я считал правильным эти мероприятия и признаю, что они проводились, но это ни в коей степени не были мероприятия по убийству людей. Это было бы преступлением.

– Любые средства включают убийство? – уточнил советский обвинитель.

– Да, но не по отношению к женщинам и детям.

– Но в приказе сказано: любые средства в отношении женщин и детей?

– Нет, там написано «…не останавливаться перед мероприятиями против женщин и детей». Никогда немецкому солдату и немецкому офицеру не могла прийти в голову мысль убивать женщин и детей.10

Игру слов с обеих сторон из зала наблюдал Вышинский. Он был лично знаком с Кейтелем – 8 мая 1945 года вместе с маршалом Жуковым принимал он капитуляцию на правах юридического советника советского командования. Знал он и о том, что большинство приказов, которые Руденко переводил и толковал с небольшими «поправками» в пользу потерпевшей стороны, исходили от Гитлера и Гиммлера и только визировались Кейтелем по должности. Никуда не денешься. За то многие за глаза и называли его «Лакейтель».11 Но прощать ему этого он не спешил. Во-первых, ненавидел его по причине слишком уж долгой капитуляции – не мог простить старику то, что он не в силах был смириться с разгромом своей, некогда великой, армии. А во-вторых, презирал за… ту же капитуляцию. Раз сдался, значит, плохой солдат. Хороший должен воевать до смерти. (Прав был Черчилль, сказавший в Фултоне, что русские уважают силу и не уважают слабость.) Потому по нему он уже принял решение – смерть – и даже поднял в честь этого тост накануне вечером, за ужином в «Гранд-отеле». И показания его мало интересовали всесильного сталинского палача. Они были нужны для другого. То есть, для других…

Вильгельм Кейтель

Руденко прервал ход его мыслей:

– Сейчас я хочу обратиться к вопросу об обращении с советскими военнопленными. Я не намерен вас допрашивать по вопросу о клеймении советских военнопленных и других фактах, они достаточно известны Трибуналу. Я вас хочу спросить по поводу одного документа – доклада Канариса от 15 сентября 1941 г. Он зарегистрирован под номером ЕС-338. Как вы помните, даже германский офицер обратил внимание на исключительный произвол и беззаконие, допускаемые в отношении советских военнопленных. В этом докладе Канарис указывал на массовые убийства советских военнопленных и говорил о необходимости решительного устранения этого произвола. Вы были согласны с положениями, которые выдвинул Канарис в своем докладе на ваше имя?

Кейтель округлил глаза.

– Канарис? На мое имя?! Мне ничего не известно об этом документе!

– Представляю его вам для личного ознакомления…

Кейтель внимательно стал изучать протянутую прокурором бумагу. Она была выполнена на бланке руководителя абвера, на ней стояла его подпись, но фельдмаршал не мог вспомнить, чтобы Канарис высылал ему нечто подобное.

– Клянусь вам, это… этого не может быть! Я не получал от покойного Канариса подобного документа!

Руденко в ответ только натянуто улыбнулся:

– Ясно. Будете изворачиваться…

В это время в кабине советских переводчиков сидели Татьяна Трубецкая и ее помощница Нина Шацкая. Княгиня диктовала, а помощница записывала, краем уха слушая речь подсудимого через наушники:

– «…Мне документ знаком… Я его получал… Больше ничего сказать не могу…»

Исполнительница прервалась.

– Татьяна Андреевна, но как же это?.. Он же другое сказал…

– Пиши, что тебе говорят. Все равно война все спишет.

– Что это значит?

– Что скоро тут камня на камне не останется. И проверять некому будет, правду ли мы сказали и правду ли мы написали. А иногда, во имя истории, знаешь, неплохо солгать – про ложь во спасение слышала? Все от нас будет зависеть.

– А другие? Куда они денутся?..

Трубецкая посмотрела на помощницу, натянуто улыбнувшись:

– Не переживай. Туда, откуда не возвращаются.

Через час Шейнин и Даллес вместе выходили из Дворца правосудия, чтобы прогуляться и подышать мартовским воздухом. Маленький зал заседаний был очень душным, а с приходом весны все больше времени хотелось проводить на воздухе. Пусть и не таком теплом, как в мае, а все же обещавшем, согласно старой доброй традиции, нечто хорошее каждому. Непонятно, во что, но верилось и Шейнину, и Даллесу.

– Интересно, Кейтель блефует? – задумчиво спросил Даллес.

– А зачем ему? Он – человек старый, – так же рассудительно отвечал советский обвинитель. – По-моему, с жизнью он уже простился.

– Неужели фальсификация?

– Вне всяких сомнений.

– Но кто?

Шейнин хитро улыбнулся, глядя на своего собеседника.

– Помнишь, я тебе рассказывал про «Четвертый рейх»? Про возможное сотрудничество Берии с англичанами? Ведь именно из-за этих подозрений Сталин не допустил его к работе над этим процессом…

– Помню. И что?

– А то, что именно МИ-6 объединяет Канариса и Берию.

– Не может быть… – хлопнул себя по лбу Даллес.

Информация к размышлению (Вильгельм Франц Канарис). Будущий адмирал родился 1 января 1887 г. в семье хорошо обеспеченных «белых воротничков» провинциального разлива, что и сформировало главу немецкой разведки как личность. Достаток позволяет не суетиться, не кланяться лишний раз сильным мира сего. Образование дает возможность реализовать себя. Ну, а отдаленность от столиц – едва ли не залог удачной карьеры. В общем, Канарис был смел, решителен, умен, интеллигентен, порядочен. Он мог преуспеть на любом поприще. Но проявил настойчивое желание стать военным моряком.

Невысокого роста, скромный, со склонностью к иностранным языкам (английский, французский, испанский, русский) и умением буквально впитывать в себя нравы и привычки чужих стран и народов, Канарис быстро зарекомендовал себя как хороший специалист, дисциплинированный офицер и… отличный разведчик. Первое же «деликатное» задание – аудит строительства железной дороги, финансируемой рядом немецких банков, на Балканском полуострове, он выполнил блестяще.

Вильгельм Франц Канарис

Дальше – больше. Началась первая мировая. Канарис воюет, попадает в плен, длительное время скрывался в США, затем благодаря отличному знанию испанского, выдает себя за чилийца и по фальшивым документам, выдержав множество проверок, возвращается в Германию.

Следующее назначение Канариса имеет уже прямое отношение к тайной деятельности. В качестве сотрудника аппарата немецкого морского атташе в Испании будущий шеф абвера создает агентурную сеть, вербуя агентов из числа испанцев для наблюдения за вражескими и нейтральными судами в местных портах. С некоторыми из агентов Канарис будет работать долгие годы.12

Затем – затишье. До 1923 года Канарис практически не занимается разведкой. Он командует подводной лодкой, работает в штабе министерства обороны, занимает должность помощника командира на крейсере «Берлин». Кстати, среди подчиненных Канариса – Рейнхард Гейдрих, будущий глава нацистского Управления имперской безопасности и один из могущественных соперников и недругов адмирала.13

Новое назначение Канариса – главой одного из отделов управления морского флота военного министерства – связано с размещением заказов на строительство кораблей и подводных лодок через подставные фирмы нейтральных стран, в обход условий Версальского договора, запрещающего Германии иметь военный флот. Работа требует создания собственной агентуры и активизации уже имеющихся связей и Канарис буквально набрасывает разведывательную сеть на крупнейшие судостроительные фирмы Европы. Затем было сотрудничество с испанскими спецслужбами и подписание «Соглашения о взаимных отношениях между полицейскими управлениями Испании и Германии». Через Канариса было организовано обучение немецких летчиков в Марокко.

В 1935 году Канарис получает приказ возглавить абвер – отдел разведки и контрразведки военного министерства. Это ведомство было подчинено ВМФ и отвечало за борьбу с иностранными шпионами и сбор разведывательной информации в Германии, и за ее пределами. Также – это была уже не официальная сторона дела – абвер находился в постоянном конфликте с нацистскими спецслужбами СД и гестапо.

Под чутким руководством Вильгельма Канариса абвер из небольшой службы превратился в важнейший инструмент гитлеровской политики, обеспечивая секретность военных приготовлений Германии, внезапность ее нападений, а также успех «блицкрига» путем дезорганизации и развала тыла стран, избранных объектами агрессии. При участии абвера совместно с СД (внутрипартийная служба безопасности) была подготовлена известная провокация в Гливице, послужившая предлогом для нападения Германии на Польшу. Вечером 31 августа 1939 г. люди в польской военной форме захватили немецкую радиостанцию в небольшом германском городе Гливице, вблизи польской границы. После один из участников «нападения» зачитал по радио ложное сообщение на польском о том, что польская армия пересекла германскую границу и овладела немецкой радиостанцией. Сделав несколько выстрелов у микрофона, «террористы» покинули здание радиостанции. Неподалеку от здания остались лежать трупы тринадцати немецких заключенных, приговоренных к смертной казни, и одетых в польскую военную форму.

Участвовал абвер и в подготовке агрессии против Дании, Норвегии, Бельгии, Нидерландов и СССР. Во время войны боролся с партизанским движением, разведчиками-парашютистами, занимался пропагандой среди населения оккупированных территорий. Однако в феврале 1944-го в связи с рядом неудач в деятельности против СССР и в результате конкурентной борьбы с другими органами разведки, а также с падением доверия нацистской верхушки лично к Канарису, абвер был расформирован.

Руководители разведок редко становятся всеобщими любимцами. Канарис не стал исключением. После покушения на фюрера в июне 44-го один из заговорщиков дал показания против адмирала, но того лишь уволили со службы. Однако уже вскоре вместе с другими подследственными Канарис был отправлен в концлагерь.

Последняя перемена в его судьбе была традиционно спешной. По непонятной причине, в апреле 1945 г., во время наступления союзников на Нюренберг, Канариса спешно приговорили к смертной казни через повешенье. Офицер, присутствовавший, позже свидетельствовал, что последними словами адмирала были: «Я не предатель. Как немец я лишь исполнял свой долг». К месту казни Канариса волочили за ноги. За несколько минут до этого, находясь в камере концлагеря Флоссенбург, он передал тюремной азбукой Морзе, с помощью ложки и курительной трубки, несколько прощальных слов тем, кто сможет услышать. Его повесили на «железном воротнике». Этот садистский способ казни Гиммлер применял к личным врагам: тонкая стальная проволока, в отличие от веревки, вытягиваясь и пружиня, несколько раз «отпускала» свою жертву. «Маленького адмирала сегодня утром повесили, – рассказывал стражник одному из узников лагеря, – его несколько раз вздергивали и потом снова опускали. Он был такой живучий». Процедура заняла более получаса…14

Канариса казнили 9 апреля 1945 г., за месяц до крушения фашистского рейха, по обвинению в измене и участии в заговоре против Гитлера. Отныне он – человек, возглавлявший самую хитроумную и изощренную разведку Европы, на совести которой миллионы человеческих жизней – стал «борцом с фашизмом». По понятной теперь причине ему решено было приписать трогательную заботу о советских военнопленных, якобы проявленную в письме на имя Кейтеля. Причина проста – Интеллидженс сервис своих не бросает. Ему не забыли того добра, которое он сделал англичанам, будучи агентом их разведки в самом сердце рейха. Видимо, по той же причине его столь спешно и казнили – Гитлер не хуже англичан помнил и хорошее, и плохое…

Во всяком случае, об этом свидетельствуют факты. В 1936 г., сразу после начала фашистского мятежа, Канарис прибывает в Испанию. Близкий друг Франко еще с 20-х годов, он организует снабжение мятежников оружием. Являясь личным представителем Гитлера при «каудильо» на протяжении всего периода гражданской войны, Канарис становится ключевой фигурой в организации германо-фашистской интервенции, осуществлявшейся под руководством абвера. Свое пребывание в Испании он использует для создания широко разветвленной агентурной сети, которая была призвана стать в будущем опорой его огромной тайной империи, способной в случае необходимости пережить и смену режима в Германии.

В те дни Интеллидженс сервис получает первый сигнал, заставивший обратить более пристальное внимание на шефа абвера. Один из ее агентов сообщил о «весьма сдержанном» отношении Канариса к гитлеровской верхушке и высказал мысль, что его можно перетянуть на сторону британской разведки в качестве «дремлющего партнера». Руководство «МИ-6» ломало голову над смыслом сказанного. Формула была весьма расплывчата, и ее автором был, по-видимому, сам «хитроумный Одиссей» – так нередко называли Канариса в его окружении. Предлагал ли он англичанам свое сотрудничество против Гитлера или, наоборот, выполнял волю последнего? Одни были готовы видеть в этом редкую удачу, другие – опасную западню. Соблюдая осторожность, обе стороны пошли на развитие возникших контактов.

Незадолго до описываемых событий целая вереница фургонов для мебели и клетей с лошадьми для верховой езды появилась в небольшой деревушке Люкингтон, в графстве Уилтшир, к западу от Лондона. Затем прибыл со своей любовницей Виолеттой фон Шредер некий Треек, арендовавший здесь виллу. Новым знакомым он всегда говорил, что его отец – помещик из Прибалтики, бежавший из России после революции. Если речь заходила о коммунизме, показывал оставшийся на шее шрам от пули – «чудом спасся» от большевиков, приговоривших его к расстрелу… Треека сразу же благосклонно принял английский «высший свет». Он участвовал в дорогостоящих охотничьих забавах, когда и установил непосредственный контакт с узким кругом наиболее влиятельных представителей английской земельной аристократии и финансового капитала. Путь к этому ему открыли солидный счет в банке, шрам на шее и… помощь главы Секретной разведывательной службы Великобритании Стюарта Мензиса, загородное поместье которого «случайно» оказалось по соседству и было отделено от арендованного Трееком участка лишь живой зеленой изгородью.15

Агент абвера Треек был направлен в Англию «для установления контактов с британской ветвью „Синего интернационала“ – небольшой, тесно связанной группой политической и торговой аристократии, в руках которой находилась подлинная власть в Европе».16 Охота, и в частности «охота Бофора», проводившаяся под руководством герцога Бофора, штальмейстера Букингемского дворца, представляла собой, пишет он, «в такой же степени политический заговор, как и спорт». Одним из видных участников «охоты Бофора» был и Мензис. Однажды, прогуливаясь в парке, Треек сообщил, что направлен в Англию Канарисом специально для установления с ним связи, а в случае надобности обеспечить контакт «в таких вопросах, которые будут представлять интерес для нас обоих». Мензис не высказал возражений.

Арендовав фешенебельный особняк в Лондоне и еще одно загородное поместье в самом центре охотничьих угодий в графстве Нортхэмптоншире, Треек пробыл в Англии до самого начала второй мировой войны. Все это время он находился в тесном контакте с наиболее реакционными и антисоветскими кругами правящего класса Великобритании. Во время охоты он нередко оказывался рядом с Мензисом, и когда его лошадь прыгала через препятствие, последний кричал ему в шутку: «Дойчланд юбер аллес!» Подлинное лицо Треека, таким образом, ни для кого из участников великосветских забав и изысканных застолий не являлось загадкой. Но никто и не спешил срывать с него какие-либо маски – контакт с Канарисом (о котором, кстати, адмирал подробно написал в своем дневнике, обнаруженном после казни17) был выгоден как в начале, так и в конце войны, когда стало очевидным скорое начало раздела захваченных немецких территорий. Адмирал мог помочь своим британским друзьям в этом вопросе.

Да и Канарис, как видим, был не против этого… Еще в 1935 г. ему было присуще убеждение, что войну выиграет то государство, на чьей стороне будут США. Полагая, что Англия в случае войны, безусловно, сможет рассчитывать на американскую помощь, «двуликий адмирал» считал необходимым с точки зрения интересов германского империализма избежать войны с Англией. Его, таким образом, вполне устраивали разбойничьи гитлеровские планы «похода на Восток» при участии Великобритании или хотя бы с ее молчаливого согласия, и он активно содействует подготовке нацистской агрессии. Но когда, в частности накануне Мюнхена, среди группы германо-фашистских генералов и дипломатов возникли опасения, что кризис приведет к конфликту с Англией, Канарис оказался на стороне тех, кто хотел предотвратить такое развитие событий.

Все это не могло не отложиться в памяти Гитлера. Вкупе со вновь вскрывшимися обстоятельствами (определенно это были дневники Канариса и операция «Санрайз», в ходе которой весной 1945 года представители МИ-6 сообщили немцам о многолетней работе на них главного шпиона абвера), это сыграло свою роль при принятии решения о судьбе адмирала последней военной весной 1945 года.

– То есть, ты думаешь, что бланки абвера могли оказаться в руках Берии по линии МИ-6? – уточнил американец.

– Запросто. Но это не самое страшное для советского обвинения, что может обнаружиться в ближайшее время, – протянул Лев Романович.

– Секретные протоколы?

– Именно. Никитченко всего лишь затянул время, но оно все равно настанет – рано или поздно. И вот что тогда делать – большой вопрос. Однако, всем зевакам, которые еще не успели опомниться от смерти Зори, уже сейчас понятно, на чьих руках кровь моего коллеги! Что бы ты сделал на месте Сталина? Ведь делать-то что-то надо!

Даллес задумался.

– Определенно, ничего хорошего.

18. «Собибор»

17 марта 1946 года, Нюрнберг, Дворец правосудия

– Подсудимый Кальтенбруннер, – начал Руденко допрос очередного обвиняемого, – вы были начальником Главного управления имперской безопасности (РСХА), деятельность которого сводилась к шпионским акциям, политическим убийствам, репрессиям и организации деятельности концлагерей. Признаете ли вы себя в этом виновным?

– В руководстве РСХА – конечно, – стараясь держаться невозмутимо, отвечал допрашиваемый, – если, разумеется, является преступлением занятие должности в службе контрразведки. Держу пари, что у каждой из стран-союзниц есть своя контрразведка, и никому из вас в голову не приходит обвинять ее руководство в борьбе со шпионами, пусть бы она велась и не в белых перчатках.

– Перестаньте! – оборвал его председательствующий Лоренс. – Вас здесь обвиняют не в руководстве контрразведкой, а в организации концлагерей!

– Впервые об этом слышу…

Тут не выдержала уже скамья подсудимых. Геринг всплеснул руками от такой лжи, подскочил с места и рявкнул на весь зал:

– Нет, вы только послушайте! Каждый защищается, как может, но отрицать очевидное – верх цинизма, недостойного члена НСДАП! Тоже мне, белоручка…

Председательствующий осадил наци №2, но его высказывание не лишено было правды – именно такое впечатление производила на всех, без исключения, присутствующих, наглая ложь Кальтенбруннера. Никто из подсудимых, избирая линию защиты и претворяя ее в жизнь при помощи недомолвок, недосказанностей и непониманий, якобы имевших место, а равно встречных обвинений в адрес союзников, никогда не опускался до отрицания общеизвестных фактов, до такой банальной лжи. Хотя положение этого человека было незавидным, и, наверное, многие бы не поскупились на вранье, чтобы из него выпутаться…

Информация к размышлению (Эрнст Кальтенбруннер). Родился Эрнст Кальтенбруннер 4 октября 1903 года в городской общине Рид, Австро-Венгрии. Его далекие предки были кузнецами, но уже дед выучился на адвоката, а потом более двадцати лет работал бургомистром небольшого австрийского городка Эфердинг. Отец тоже выбрал профессию юриста, поэтому по идее ему ничего не оставалось, как пойти по стопам предков. Однако, получив среднее образование, он поступил на химический факультет в Высшей технической школе в Граце. По словам его однокурсников, Кальтенбруннер не отличался ни особым прилежанием, ни трудолюбием, не очень утруждал себя учебой. Вел себя агрессивно, часто участвуя в модных тогда студенческих дуэлях. И он имел хорошие физические данные для этого: рост в метр девяносто с широкими плечами и тонкими, но сильными кистями. Его рост еще станет предметом для обсуждения – после ареста весной 1945 года весь мир облетит его фотография в сопровождении двух американских солдат, над которыми он будет возвышаться едва ли не на две головы.

Эрнст Кальтенбруннер

На память о бурной молодости у него на лице остались глубокие шрамы, которые, по словам Генриха Гейне, «бездельники носили как свидетельство их мужественности». Остепенившись к годам двадцати, он поступил на юридический факультет Зальцбургского университета, после окончания которого он еще в 1926 году получил и докторскую степень в юриспруденции. Немного поработав в городском суде Зальцбурга, Эрнст Кальтенбруннер открыл собственную юридическую контору в Линце. Как отмечали советские участники Нюрнбергского процесса, он был самым трудным подсудимым, потому что умело пользовался своими навыками «буржуазного адвоката», ловко применяя различные юридические уловки. После шести лет адвокатской практики он вступил в Национал-социалистическую партию, стал активным членом охранных отрядов СС.

Благодаря своей физической мощи и умению манипулировать людьми, Эрнст Кальтенбруннер заметно выделялся среди боевиков, в числе которых в основном были малограмотная молодежь и безработные ветераны Первой мировой войны. Его много раз арестовывали за участие в силовых акциях, но ему удавалось каждый раз избегать более или менее серьезных наказаний.

В 1934 году боевики СС ворвались в кабинет канцлера Австрии Дольфуса, в перестрелке его ранили в горло. Полторы сотни австрийских эсэсовцев, среди которых был и Эрнст Кальтенбруннер, никому не позволили оказать медицинскую помощь истекающему кровью Дольфусу. После этого убийства его карьера резко пошла вверх, он становится лидером СС Австрии. Почти в каждой изданной биографии Эрнста Кальтенбруннера описана первая встреча с Генрихом Гиммлером, когда он мелодраматически сказал: «Рейсхфюрер, австрийские СС ждут ваших указаний!». В начале июня 1941 года ему присваивают звание бригаденфюрера СС, назначают командующим СС и полиции Вены.