Тайна Оболенского Университета

И пусть отец просил не лезть в темные дела, я действительно не могла оставаться в стороне.

Я пришла к папиному дому и уже внаглую хотела потянуть за ручку, как дверь распахнулась и на пороге появилась Лена Королева, студентка отца.

Мы учились на параллельных курсах, но никогда особо не общались. Папа часто хвалил Лену, а ей рассказывал про мои успехи. В общем, мы были знакомы заочно куда больше, чем реально.

– Значит, отец дома, – улыбнулась я, – привет, Лен.

– Ага, он у себя. Мы как раз закончили на сегодня с моим дипломом. – Девушка театрально изобразила облегчение, и мы расхохотались.

– Как продвигается работа?

– Замечательно, Андрей Николаевич мне очень помогает. А ты как? Слышала, работаешь с новым профессором?

– Да, но мы еще не начинали толком заниматься. Завтра принесу ему черновики.

– Ничего, у вас впереди целый год. – Ленка подмигнула мне. – А он красавчик.

– Как-то не смотрела на него в этом плане, – солгала я, в то время как воображение вовсю рисовало его злосчастный образ.

– И правильно, зачем тебе старпер, когда рядом есть Нилов, – заметила девушка, но, взглянув на часы, засуетилась. – Извини, пора бежать.

– Пока!

Отца я обнаружила на кухне, он пил ароматный кофе и совершенно не слышал моих шагов. Пользуясь его задумчивостью, я подошла со спины и крепко к нему прижалась.

Он засмеялся, поставил на стол кружку и развернулся ко мне.

– Лерочка, дочка, ты чего?

– Я не могу навестить папочку? – игриво спросила я, делая глоток из отцовской кружки. – Сахар! Папа, тебе нельзя!

– Всего две ложки. Ты же в курсе, я не могу пить кофе без сахара.

– Тебе бы и от кофе отказаться… – задумчиво проговорила я и, выпутавшись из папиных объятий, вылила остаток напитка в раковину.

– Точно, но что-то вдруг захотелось… Милая, ты зачем пришла? – Он серьезно посмотрел на меня.

– Я соскучилась.

– Тогда пойдем в гостиную.

Папа заварил чай, и некоторое время мы беседовали на самые разные темы, не связанные с причиной моего визита. Но когда речь вернулась к диплому, появился шанс коснуться запретного.

– Кстати, о Павле Аркадьевиче, – начала я, – ты говорил, что в последнее время его тревожили странные мысли.

– Возраст, милая, – развел руками отец, – он на старости лет выдумал невесть что и сам в это поверил.

– Например? – не унималась я.

– Зачем тебе забивать свою прекрасную головку всякой чушью? – Отец подлил мне в чашку кипятка. – Лучше расскажи, как твоя работа с новым преподавателем.

– Но почему глупостями? Я лишь хочу знать, что его тревожило.

– Для чего, Лер? – неожиданно строго вопросил отец, со звоном поставив свою чашку на блюдце.

– Мне нужно, – прошептала я.

– Повторяю, Лера, для чего?

– У меня есть подозрения, что его смерть не была случайной. – Я виновато посмотрела на отца и испугалась его тяжелого взгляда, словно была не его дочерью, а студентом на пересдаче.

– Откуда такие подозрения? – процедил папа.

– Выстроила логическую цепочку. Павел Аркадьевич загадочно вел себя перед отъездом. Его напутствие мне, как будто он не вернется, а потом авария. – Про гравюру я решила умолчать.

– Ты уже говорила кому-нибудь о своих подозрениях? – Отец не на шутку разнервничался, что мне совсем не понравилось.

Неужели он осведомлен куда больше, чем я думала?

– Нет, никому. Только тебе.

– Вот и не говори! – строго проронил он. – Все, что ты сказала, должно оставаться в стенах этого дома.

– Тебе что-то известно?

– Ничего, кроме того, что нельзя забивать голову бредом сумасшедшего, – грозно сказал отец. Еще немного – и он бы повысил голос.

Но я не могла пасовать.

– В чем заключался его бред?!

– Лера!

– Папа!

Отец вздохнул и взял меня за руку. Впервые я смогла победить: ведь всегда безропотно его слушалась.

– Радзинский чрезмерно увлекся средневековыми текстами: алхимия, метафизика и прочее. Он уверовал, что в Оболенском университете правят темные силы. В общем, паранойя.

– Но на чем-то он должен был основываться…

– Да, на книгах, которые прочел. А их – тысячи, – с раздражением буркнул папа, но я не унималась.

– Он говорил что-то конкретное? И что за силы?

– Лера, надеюсь, ты не веришь в подобную чушь?

– Не верю, но хочу во всем разобраться. Папа, я не успокоюсь, пока не выясню, что случилось на самом деле.

– Дочка, ты уже в курсе его трагической кончины. – Отец обнял меня и поцеловал в макушку. – А прочее – только твоя фантазия. Пообещай, что оставишь затею с расследованием и никому не проболтаешься о своих подозрениях.

– Ладно, – помолчав, ответила я.

Отец немного успокоился. Он думал, что я сдалась, хотя это было не так.

Прекратить начатое, когда даже маломальские факты буквально кричали об убийстве? Нет, такое выше моих сил.

Пробыв в отцовском доме еще около получаса, обсуждая все на свете, кроме запретной темы, я поняла, как сильно нуждалась в семье.

Мы не были близки, но я безумно любила отца, и наши нечастые совместные вечера многое для меня значили, а до переезда в Оболенку жизнь была совершенно иной.

Я росла беззаботной девочкой, которую не ругали за четверки, разрешали прогулять физкультуру. Мне постоянно твердили, что я любимая дочурка. Мама была самым близким человеком, а ее гибель оказалась для меня настоящим ударом.

Отец хорошо обо мне заботился, всегда интересовался дочерними делами и успехами, но в отличие от мамы не сумел стать настоящим другом.

Папа мечтал видеть во мне свое продолжение, поэтому воспитывал в строгости и пиетету к учебе. Однако все это способствовало тому, что я постепенно превращалась в робота.

И только почувствовав вкус к жизни в объятьях отца, поцелуе с Ниловым и в том странном чувстве, что возникало рядом с Арсением, я поняла, что не хочу оставаться безвольной куклой, подчиняющейся чужой воле.

Разговор меня расстроил, глупо отрицать, что папа что-то не знает. Я очень боялась, что и отцу грозит опасность.

Промелькнула и другая безумная идея, что папа в чем-то замешан, но ее я быстро отогнала. Чтобы взбодриться, решила принять душ, но даже вода не смыла груз переживаний.

Спать не хотелось, заниматься дипломом тоже. Как раз вовремя раздался стук в дверь.

Мой однокурсник и по совместительству сосед сверху Альберт Шульц, кстати, потомственный немецкий барон, пришел позвать на импровизированную вечеринку.

Шульцы обосновались в России еще при Екатерине Второй, в рамках ее политики по приглашению иностранцев[11]. Предки Альберта учились в Оболенке, но славная семейная традиция была нарушена революцией.

Шульцы вернулись на историческую родину только после падения советской власти, вот тогда Ал и стал студентом фамильной альма-матер.

Обычно я отказывалась от поздних посиделок, но теперь согласилась посетить вечеринку.

Альберт часто по пятницам приглашал к себе ребят, а сейчас у него собрались студенты практически со всех курсов.

Стоило зайти в комнату Ала, как Юрка Нилов, который играл в карты с Петькой, подлетел ко мне.

– Что ты делаешь? – рассмеялась я, когда парень подхватил меня на руки и закружил.

– Радуюсь, что ты пришла, – опуская меня на пол, ответил Юра. – И чего вдруг выбралась потусить, обычно сидишь вечерами затворницей над книгами?

– Захотелось развеяться. Во что играете? – поинтересовалась я.

– Бридж. Присоединишься?

– Я буду лишняя. У вас уже сформированные пары.

– Тогда будешь моей моральной поддержкой, – предложил он и, усевшись на место, похлопал по своей коленке.

– Хорошо, – ответила я и, проигнорировав намек Юрки, поставила рядом свободный стул.

Игра в карты была популярной забавой в Оболенке. Не имея возможности веселиться шумно, мы находили развлечение в картах, нардах или шахматах. Кто-нибудь со стороны решил бы, что мы психи, ведь на дворе двадцать первый век, кругом клубы, бары, выпивка, интернет, в конце концов. Но университет нас выдрессировал: мы панически боялись нарушить здешние правила.

Бридж был одной из любимых забав, правда, играть на деньги запрещалось, но на кон ставились помощь в написании рефератов, составление докладов и прочие полезные вещи.

Я устроилась рядом с Юрой и заглянула в его карты. Расклад оказался неважным, но уж очень хотелось, чтобы парень «сделал» этого выскочку Авилова.

Ему я еще не простила подставу перед Арсением.

– Ну, Лер, как его картишки? – усмехнулся Петька.

– Не беспокойся, он сможет выиграть. – Гордо вздернув носик, сказала я, словно вопрос Авилова задел лично меня.

– Ничего не имею против честной игры, – развел руками парень.

Партия продолжилась, но я вновь погрузилась в размышления, не обращая внимания на ходы ребят, шутки Нилова и грубости Пети.

– Лер, где ты витаешь? – Юрка накрыл мою руку ладонью и чуть сжал. – Мы доиграли.

– Я задумалась…

– О чем?

– О символизме изображений, – честно ответила я и переплела наши пальцы.

– Символизме изображений? – удивилась Лена, незаметно оказавшаяся рядом с нами. – И что?

– Любопытно, что простой на первый взгляд рисунок может нести глубокий смысл. К примеру, карты. Мы смотрим на щит с мечом и понимаем, что перед нами туз, самая сильная карта. У нас в Оболенке почти все стены и потолки расписаны, что, если это не просто изображения, а некие послания?

– Послания, зашифрованные два с лишним века назад… Занятно, – протянул Юрка.

– Даже если так? Может, университетские росписи – тайный язык, к которому прибегали первые художники, работавшие в Оболенке? Наверное, им до сих пор пользуются.

– Ты прямо как Радзинский, – ухмыльнулся Петя, передразнивая профессорскую манеру говорить.

– Что ты имеешь в виду? – опешила я.

– Однажды я пришел к нему с дипломом, он усадил меня в гостиной и затянул такую же волынку, как ты сейчас, – отмахнулся парень.

– И что именно он говорил?

– Рассказывал про росписи на стенах Оболенки, мол, они срисованы с какой-то книги, каждый рисунок имеет определенное значение, и даже не одно. Точно из ума выжил старик. Да еще и тебя безумием заразил.

– То есть ты не можешь допустить мысли, что заслуженный профессор, возможно, был прав? Он объяснил, откуда срисованы изображения? И что за книга?

– Радзинский совсем с катушек съехал. Ты дура, если всерьез восприняла его бред. Оболенку разрисовали чисто ради красоты, иначе бы мы об этом знали. Радуйся лучше, что тебе нормального руководителя дали. Тот умалишенный всех достал.

– Какой же ты козел, – процедила я, а Авилов пожал плечами и расплылся в улыбке, словно был доволен, что я озвучила его истинную сущность.

Ребята менялись парами и готовились к новой партии, но мне стало скучно, да и в сон начало клонить. Попрощавшись, я собралась уйти, но Нилов моментально увязался за мной, чтобы проводить.

По пути он держал меня за руку, будто я его девушка, однако с выводами Юра поторопился. Нилов мне симпатичен, нравился как человек, но никакого влечения я не испытывала. Может, нужно время?

Мы остановились у двери моей комнаты, и я уже хотела ускользнуть от Юрки, но парень ловко ухватил меня за локоть и притянул к себе.

– Ты помнишь про завтрашний вечер? – прошептал он, склоняясь так близко, что я почувствовала его горячее дыхание.

– Конечно, пом…

Он не дал договорить, нежно целуя, что было чертовски приятно, но не настолько, чтобы потерять голову. Я снова попрощалась – на сей раз более скромно, и открыла дверь в комнату.

Не раздеваясь, я легла на кровать и хотела полистать книжку Радзинского, но не заметила, как уснула. Ночь выдалась холодная, и под утро мороз пробрался в комнату, отчего я проснулась в половине четвертого утра.

Прикрыв окно и укутавшись в одеяло, я постаралась расслабиться, но ничего не получилось. К четырем окончательно надоело ворочаться, и, чтобы подустать и позже провалиться в сон, я решила прогуляться по университетскому городку.

В кронах деревьев шумел ветер, уже вовсю облетала листва, накрапывал мелкий дождь, а я бездумно брела по пустой сумрачной аллее. Только очутившись у дома бывшего научрука, я сообразила, как далеко зашла.

Легкая куртка отяжелела от влаги, а кеды совершенно вымокли: пора возвращаться, чтобы не разболеться. Не очень-то хотелось оказаться запертой в лазарете. Я уже собиралась пойти обратно, но мое внимание привлек слабый свет в окне дома напротив.

В такой час Арсений не спал, интересно, почему?

Бессонница или он уже встал?

Снедаемая любопытством, я прошмыгнула поближе к дому Романова и, взобравшись на бордюр, постаралась посмотреть в окно. Увы, плотно задернутые шторы не оставили ни единой щелочки для обзора.

Я решила пройтись вокруг коттеджа, предположив, что наткнусь на что-нибудь, но и тут не повезло… По какой-то причине я опять вернулась к тому самому окну и забралась на бордюр.

Внезапно в комнате раздалось негромкое жужжание. Оно напоминало звук работающей техники, но какой именно, я понять не могла.

Наверное, это было слишком отчаянно и глупо, но я просунула руку в полуоткрытое окно и попыталась чуть сдвинуть штору, однако не удержалась и упала. К счастью, пышные кусты смягчили падение, и я не сильно ушиблась.

Вот только вышло чересчур громко – Арсений, привлеченный источником шума, резко раздернул шторы и выглянул наружу. Я съежилась, стараясь спрятаться в листве, и он вроде бы меня не увидел. Еще некоторое время высматривал предрассветного возмутителя спокойствия, а потом скрылся в комнате, но радоваться пришлось недолго.

Не успела я подняться, как услышала звук открываемого дверного замка.

6. Партия сыграна. Кто победил?

Я молниеносно прошмыгнула за угол коттеджа. Кажется, Арсений все еще меня не замечал. Но и домой возвращаться не спешил. Раздались приближающиеся шаги.

Чувства обострились, даже у воздуха появился горьковатый привкус опасности, а время замедлилось. Отрезвил шлепок ботинка по сырой листве совсем рядом, и я со всех ног бросилась прочь.

Он видел, как я убегаю, но не стал преследовать. Капюшон бесформенной толстовки скрыл длинные волосы, джинсы и кеды не выдали девичью фигуру. Арсений не мог узнать меня, лишь только догадаться.

Пробежав до конца улицы, я обернулась. Профессор смотрел мне вслед, стоя на дорожке, ведущей к дому. Я не различила черт его лица, и одному богу известно, насколько сильна была ярость мужчины. Чтобы унять дрожь, вызванную страхом, я снова бросилась наутек и не сбавляла скорости, пока не оказалась в своей комнате.

Скинув одежду, я ринулась в душ, но успокоить бешеное сердцебиение не получилось. Я терялась в догадках, что делать, если Арсений распознал меня, как объяснить свою слежку.

Заглядывать ночью в окно преподавателя – безумие! Строгий выговор, вызов к ректору на ковер, объяснительная и разочарование папы. Но даже если чертов профессор меня вычислил, он ведь не может быть в этом уверен?

Сейчас только светает, да и лица моего он в принципе не видел. Можно все отрицать, как говорится: «Не пойман – не вор». Состроив коварный план обмана, я вдруг поняла, как устала за пару бессонных утренних часов.

Забравшись под одеяло, я сладко уснула, да так, что пропустила завтрак.

Кроме общей столовой на территории Оболенского университета работал кафетерий, где, помимо ароматного крепкого кофе, готовили салаты, супы и сандвичи, но за отдельную плату.

Пересчитав остатки стипендии, я прикинула, что вполне могу позволить себе и салат, и сандвич, и какой-нибудь десерт. Стоило только подумать о еде, как голод гулким урчанием отозвался в животе.

Правда, до завтрака следовало сделать кое-что важное.

Я достала из ящика стола черный мусорный пакет и сложила туда вчерашнюю одежду. Ветровка старая, ее не жалко, зато джинсы, толстовка и кеды… Но выбора нет.

Мусорные контейнеры находились сразу за жилым корпусом, и я быстро, не привлекая внимания, к ним прошмыгнула. Но едва открыла крышку бака, чья-то тяжелая ладонь опустилась мне на плечо. Вздрогнув, я отскочила в сторону и приготовилась давать объяснения Романову, но передо мной стоял вовсе не он.

– Авилов, придурок! Ты напугал меня.

– Это я и планировал, – усмехнулся он и схватил мою руку, сжимавшую мешок. – Что у тебя в пакете? Уж не труп ли расчлененный?

– Ты на голову больной! – Я отдернула руку и выбросила компромат в бак.

– Да ладно тебе, Лерочка. – Петя шагнул ко мне и практически вжал в стену. – Расскажи, что прятала в пакете.

– Для тебя там ничего не нашлось! – упираясь ладонями в его грудь и отталкивая парня, рявкнула я. – Просто старая одежда.

– Старая одежда? Неинтересно, – фыркнул он и, шлепнув меня по ягодице, направился к корпусу.

Авилову удалось испортить мне настроение, а голод превратил в разъяренную фурию, усмирить которую мог только вкусный завтрак. Кафетерий был практически пуст, но я все равно присела за барную стойку. Казалось, что, если буду видеть, как готовят еду, ее подадут быстрее. Наконец передо мной поставили тарелку с греческим салатом, но не успела я его попробовать, как в заведение зашел профессор Романов собственной персоной. Видимо, судьба решила доконать меня окончательно, посылая одного за другим людей, которых я не переносила.

Уткнувшись в тарелку, я понадеялась остаться незамеченной. Голод моментально пропал, и кусок в горло не лез. Мне уже принесли горячие сандвичи, а я к ним не притронулась.

Голоса Романова я не слышала, значит, он даже не делал заказ, и я осмелилась обернуться, чтобы проверить, не убрался ли отсюда этот… Индюк.

Вопреки моим надеждам, Арсений никуда не ушел, а внимательно меня рассматривал. Под его изучающим взглядом стало неприятно до покалывания кончиков пальцев ног, как бывало на приеме у врача. Неужели пытался узнать во мне предрассветного гостя?

Наши гляделки затянулись до неприличия, и я кивнула профессору, что он воспринял как знак и двинулся к барной стойке.

– Доброе утро, Валерия…

– И вам.

– Завтракаете? – Он взглянул на салат и поморщился, чему я не удивилась: ведь у него аллергия на все, что как-то связано со мной.

– Верно. А вот вы нет? – Я покосилась на его пустой столик.

– Я зашел, когда увидел вас, – ответил Арсений непринужденным тоном. Дескать, заглянуть в кафе ради меня и специально выжидать, чтобы я его заметила, – дело обыденное.

– Почему тогда сразу не подошли? И что вам вообще нужно?!

– Хотел напомнить, что к трем часам жду ваши наработки по диплому, – улыбнулся Арсений, продолжая всматриваться в мое лицо, словно пытался мысленно зафиксировать каждую появившуюся на нем эмоцию.

– Я помню, Арсений Витальевич. Не переживайте, не опоздаю, – ответила я, расплываясь в лицемерной улыбке.

– Отлично, тогда не задерживаю вас, – кивнул он и уже собрался уйти, но вдруг бросил взгляд на мой салат. – Лучше бы мясо ели, а не всякую траву.

Человеческий организм – интересная вещь. Стоит утолить голод, как настроение поднимается. Когда за Романовым закрывалась дверь кафетерия, ко мне тут же вернулся аппетит. Я даже предположила, что Индюк может быть демоном, обладающим сверхсилой, и способен влиять на работу чужих внутренних органов. Например, он может не позволять моему желудку принимать пищу.

Зато сейчас Романова нет поблизости, и я спокойно поем. Усмехнувшись своим размышлениям, я снова погрустнела, вспомнив, что совсем скоро мне предстоит очередная встреча с Арсением. Да еще у него дома – один на один!

Вернувшись к себе, я собрала в папку все то, чем довольно долго занималась с профессором Радзинским. Научную работу я начала как курсовую еще в прошлом году и успешно защитила, после чего Павел Аркадьевич предложил развить ее в диплом.

Мы немного расширили тему, и теперь я писала о влиянии трактатов Пьера Абеляра[12] на зарождение номиналистической диалектики[13] Средневековья. Арсений не сумеет остаться равнодушным.

Без пяти минут три я уже стояла на пороге домика с зеленой крышей и нажимала на кнопку звонка. Время, пока Романов не открыл дверь, показалось мне вечностью, когда же я увидела научрука, не смогла сдержать легкого смешка.

Судя по виду Арсения, я его разбудила: растрепанные волосы, заспанное лицо с вмятиной от подушки на щеке и надетая наизнанку футболка с ярким рисунком, который невозможно было разобрать с оборотной стороны ткани.

– Валерия, вы пришли сдавать работу или веселиться? Что вас рассмешило? – строго сказал Арсений, но напугать меня у него не получилось.

– Простите… ваша футболка…

Арсений опустил взгляд и заметил свою оплошность. Еле слышно выругавшись, он стянул футболку и, пока ее выворачивал, я имела возможность насладиться прекрасным мужским торсом. Романов был отлично сложен, да и спортзалом явно не пренебрегал… Даже не у всех наших оболенских атлетов имелись такие ярко очерченные кубики.

А спина… широкая, мускулистая…

– Я могу одеваться, вы все рассмотрели? – усмехнулся профессор, нагло разоблачивший меня.

Черт… Как стыдно.

– Простите. – Я потупилась, однако отметила, что Арсений не разозлился. Неужели ему приятно? Хотя… он же живой человек. И мужчина…

Еще какой мужчина!

– Валерия, вы так и будете стоять на пороге? – вздохнул он, и я запоздало поняла, что Романов давно пропускал меня в дом.

Мы прошли в гостиную, и я с интересом принялась рассматривать жилище научрука. Интерьер, выдержанный в классическом стиле, – явно заслуга прошлого обитателя коттеджа, а вот разбросанный мусор, недоеденное талое мороженое в миске, упаковки от конфет и полупустая бутылка молока здесь точно от Романова.

И как можно быть настолько неряшливым? По планировке коттедж был таким же, как у Радзинского, поэтому я сразу поняла, где кабинет и спальня.

Значит, ночью свет горел в профессорском кабинете.

– Располагайтесь, Валерия. – Романов указал на диван.

Я с опаской присела на край, боясь оставить на юбке пятно, что было бы естественным благодаря всей этой грязи.

– Я на минуту. – Взяв со стола молоко и грязную посуду, Романов вышел из комнаты, а я, пользуясь отсутствием научрука, продолжила изучать обстановку.

Гостиная была светлой, с коричнево-зеленой мебелью. Журнальный столик с наваленными книгами, в каждой из которых было по паре дюжин закладок, находился посредине помещения. На каминной полке разместились фигурки, копирующие палеолитических Венер. Не знала, что профессору медиевистики интересна древняя культура. Похоже, он человек разносторонний. Книжные шкафы были забиты фолиантами, которые наверняка имели определенную материальную ценность.

Мне открывался обзор и на столовую, переходящую в кухню. Судя по идеальному порядку, Арсений не готовил и не питался дома.

В столовой красовался стеклянный стол с разноцветной икебаной. Вокруг него – восемь стульев.

Обстановка явно свидетельствовала о том, что столовая буквально ждет гостей на ужин, но вряд ли когда-нибудь дождется.

– Валерия, вы весьма пунктуальны. Я ценю это качество, – серьезно проговорил вернувшийся Арсений. Он устроился в кресле напротив и кивнул на мою папку.

– Вот мои наработки. – Я с улыбкой протянула ее Романову.

– Вы недурно потрудились.

– Благодарю.

– Валерия, я сегодня не очень внимательный, так что хочу извиниться, – признался Арсений, тяжело вздохнув, и посмотрел на меня, пытаясь снова прочесть мои эмоции. – Выдалась бессонная ночь.

– Возможно, стоит выпить крепкий кофе? – Я прекрасно понимала, куда клонит Арсений, но не планировала пасовать.

– Возможно. – Он откинулся на спинку кресла и начал медленно потирать подбородок. – Дело в том, что со мной произошло нечто странное.

– Расскажете?

– Представляете, я допоздна проверял студенческие работы, но вдруг услышал шум за окном. Когда я вышел на улицу, заметил убегающего человека. Кто-то подглядывал за мной, хотя не думаю, что с большим успехом: я всегда плотно задергиваю шторы.

– Надо же… но в Оболенке нет чужих, – нахмурилась я, «включив» весь артистизм, чтобы не попасться на крючок.

– Согласен. Значит, это кто-то из своих.

– Для чего кому-то подглядывать за вами, да еще и ночью? – усмехнулась я, якобы сомневаясь в словах Романова.

– А у вас, Валерия, нет никаких догадок? Вы девушка проницательная. Постарайтесь влезть в голову этому извращенцу.

– Почему сразу извращенцу? – обиженно вопросила я, но быстро сообразила, что могу проколоться. Я перевела дыхание и коварно улыбнулась. – Вероятно, вы занимались чем-то таким, что могло вызвать чужое любопытство?

– На что вы намекаете? – взъелся Арсений. – Я не занимался ничем подозрительным, но вот мой незваный гость мог что-нибудь вообразить.

– У вас есть предположения, кто за вами следил? – прямо спросила я. Пан или пропал, как говорится.

Романов наморщил лоб, не решаясь ответить сразу, значит, пока что сомневался.