Тайна Оболенского Университета

Татьяна Ларина

Тайна Оболенского университета

© Татьяна Ларина, текст, 2019

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

От автора

Со всем уважением к истории и философии обращаюсь к читателям с просьбой отнестись к «Тайне Оболенского университета» как к легкой фантасмагории. Сюжет книги – полностью моя выдумка, однако я посмела вплести в него реальных личностей и события, происходившие в истории. Прошу простить неточности в повествовании и возможное искажение фактов в угоду сюжету. Но я искренне надеюсь, что книга придется вам по вкусу.

Действующие лица

Валерия Ланская (21 год) – студентка 5-го курса факультета медиевистики.

Арсений Витальевич Романов /ненастоящее имя/ (29 лет) – новый научный руководитель Леры. Преподаватель средневековой философии. На самом деле является другим человеком.

Андрей Николаевич Ланской (43 года) – отец Леры. Преподаватель юриспруденции.

Наталья Алексеевна Ланская, в девичестве Березина (37 лет) – мать Леры, воспитывала дочь одна после развода. Погибла в аварии, когда Лере было 16 лет.

Павел Аркадьевич Радзинский (71 год) – научный руководитель Леры. Преподаватель средневековой философии.

Захар Артемович Нилов (30 лет) – преподаватель латыни, старший брат Юры.

Аристарх Борисович Рылев (54 года) – преподаватель всемирной истории.

Евгения Матвеевна Селезнева (39 лет) – преподаватель эстетики.

Елизавета Васильевна Ремизова (35 лет) – преподаватель риторики.

Александра Дмитриевна Филиппенко (54 года) – преподаватель истории кино.

Римма Николаевна Комарова (53 года) – преподаватель культурологии.

Ян Эдуардович Гуревич (31 год) – преподаватель физической культуры.

Филипп Александрович Дрейфус (83 года) – преподаватель истории. Умер за полтора года до описываемых событий.

Сергей Петрович Вдовин (78 лет) – главный библиотекарь.

Галина Павловна Вдовина (70 лет) – супруга Сергея Петровича Вдовина. Умерла за два года до описываемых событий.

Геннадий Владимирович Мурашов (28 лет) – университетский повар.

Юлия Владимировна Мурашова (26 лет) – супруга университетского повара.

Михаил Романович Шеллар (36 лет) – университетский врач.

Иван Викторович Серов (51 год) – ректор Оболенского университета.

Арина (Рина) Миланова (21 год) – однокурсница Леры и ее лучшая подруга.

Юрий Нилов (22 года) – однокурсник Леры. Влюблен в нее. Младший брат Захара.

Альберт Шульц (21 год) – однокурсник Леры. Потомственный немецкий барон. Его предки учились в Оболенском университете с момента основания учебного заведения. После революции Шульцы уехали, Альберт – первый за несколько десятилетий представитель своей фамилии, учащийся в Оболенке.

Петр Авилов (21 год) – однокурсник Леры, бывший парень Арины.

Елена Королева (22 года) – студентка выпускного курса факультета юриспруденции. Дипломница Андрея Николаевича Ланского.

Иван Костромицкий (22 года) – студент выпускного курса факультета истории. Влюблен в Арину Миланову.

Марина Позднякова (21 год) – однокурсница Леры, одна из самых популярных девушек университета. Главная сплетница.

Анна Фролова (21 год) – студентка выпускного курса факультета юриспруденции. Бывшая подруга Лены Королевой, теперь ее соперница и враг.

Денис Лядов (22 года) – студент выпускного курса факультета истории. Друг Петра Авилова. Отчислен после осеннего бала.

Алексей Фомин (21 год) – студент выпускного курса факультета истории. Друг Петра Авилова. Отчислен после осеннего бала.

Евгений Макеев (32 года) – выпускник курса факультета юриспруденции. Погиб в авиакатастрофе за год до описываемых событий.

Виктор Семенович Шолохов (72 года) – российский ученый, разработал препарат – аналог стволовых клеток. Погиб в Марокко за несколько лет до описываемых событий.

1. Профессор Радзинский выходит в тираж

Стук моих каблуков эхом разносился по пустым коридорам здания, отстроенного два с половиной века назад, еще при императрице Екатерине Великой. Каменные стены с остатками красочных росписей, резные массивные двери аудиторий, где некогда преподавали лучшие профессора не только России, но и всего мира, тяжелые ковры, представляющие собой определенную ценность. Моя альма-матер, мой родной университет.

Университет наук и искусств имени Петра Семеновича Оболенского[1]. Покинув это место более пяти лет назад, я снова здесь.

Вот главный холл и мозаичная надпись Кαλοκαγαθία – калокагатия, что в переводе с древнегреческого означает «прекрасный и добрый». В античной культуре под калокагатией подразумевалась гармония телесного и духовного в целостной человеческой личности.

Гражданин древнегреческого полиса, стремящийся к тогдашнему идеалу, был знаком с этим понятием не понаслышке. В нашем же университете принцип калокагатии всегда являлся центральным: выпускники должны быть максимально эрудированными, нравственными и физически развитыми.

Более двух веков в стенах заведения обучались лучшие умы страны – политики, военные, деятели культуры и искусства, ученые и философы. Университет Оболенского никогда не терпел посредственности. Каждый студент был обязан полностью и без остатка отдаваться занятиям, будь то познание наук или физическая подготовка, а наградой за труды являлись широкие возможности для выпускников.

Я шла по длинному коридору, схожему с художественной галереей: на стенах висели картины, некогда подаренные выпускниками Оболенки, прославившимися в живописи. Сейчас они стоят целое состояние, вот только их судьба – быть навсегда погребенными в стенах университета.

Замедлив шаг у огромных дубовых дверей в библиотеку, я не решилась их открыть. Видимо, чувствуя мои сомнения, они поддались не сразу, со скрипом явив мне лишь щель к ныне пустующему святая святых университета. Многотысячное собрание книг сейчас перенесено в новое здание, которое выделили, пока исторические помещения находятся на реставрации. С легкой улыбкой я вспомнила, сколько времени проводила здесь, готовясь к семинарам и коллоквиумам. Я всегда была прилежной студенткой, много занималась и ставила учебу на первое место, но потом появился один дурной преподаватель… А вот и большой стол, за которым некогда восседал не сменяемый десятилетиями главный библиотекарь Сергей Петрович.

Я выскользнула в коридор и, оставив попытки закрыть тяжелые двери, пошла дальше. Здание уже несколько лет обесточено, поэтому приходилось пробираться темными проходами, освещая путь фонарем. Хотя здесь я бы не заблудилась даже в кромешной тьме. Каждый закоулок навсегда врезался в память.

Неожиданно я оказалась у философской кафедры, такой до боли родной… И ноги сами отвели в аудиторию, где нам читали лекции по философии Средневековья. Еще со старшей школы это время очаровывало меня своей загадочностью и мистицизмом. Темные века дали человечеству колоссальный толчок для дальнейшего развития.

В аудитории – все как прежде. Огромные витражные окна, что не уберегали от зимних морозов, скамьи, стулья и парты, доска с разбросанными кусочками мела, цветочные горшки, в которых некогда распускались комнатные растения, бережно переданные смотрителем оранжереи. Четыре года подряд я слушала тут увлекательные лекции профессора Радзинского: он великодушно согласился стать моим научным руководителем и помогать в работе над дипломом. Я всегда до глубины души уважала этого удивительного человека. Работать с ним было легко и приятно, чего не скажешь о преемнике… В последний год обучения в Оболенке аудиторию занимал Арсений Романов, кардинально изменивший мою жизнь.

Тот самый дурной преподаватель.

Я подошла к столу и провела рукой по столешнице, чувствуя легкое покалывание, собрала слой пыли. Как давно тут никто не сидел. Мне захотелось задержаться в аудитории хотя бы на пару минут, вспомнить лекции, семинары и наши вечные пререкания с моим любимым преподавателем, но решила не тратить лишнее время.

Я покинула здание учебного корпуса и не торопясь пошла по университетскому городку. Со стороны можно подумать, что я просто гуляю, но для меня это было прощанием. Жилые корпуса, домики преподавателей, столовая, оранжерея, спортивный зал и бассейн – Оболенский университет обладал развитой инфраструктурой. Он располагался между Москвой и Санкт-Петербургом, в трехстах километрах от обеих столиц.

За два с лишним века окрестности не были заселены, а ближайший поселок находится в сорока километрах.

Справа от дороги был корпус, на втором этаже которого располагалась моя комната. Студентам Оболенки отводилось отдельное здание, где у каждого имелась спальня с отдельным санузлом. Питались мы строго по расписанию в столовой, построенной между учебным и жилыми корпусами.

Обслуживающий персонал, как и студентов, всегда селили в отдельное трехэтажное здание, а вот преподавательский состав получал в свое распоряжение квартиры и даже небольшие дома.

Пройдя по широкой ивовой аллее, некогда ухоженной садовниками, а сейчас заросшей, я очутилась у фонтана, где однажды развлекался Юра. Он бросил туда бутылку средства для мытья посуды. Сколько было пены, а какой разразился скандал! Виновного бы исключили, если бы не ходатайство старшего брата Захара, который преподавал латынь.

За фонтаном начиналась главная аллея, которая вела к громадным кованым воротам. Над ними все еще красовалась надпись с названием университета и годом основания учебного заведения – 1779-м. Да, это место видело многое…

Университет являлся архитектурным памятником. Построенный в стиле неоготики, он на протяжении долгого времени достраивался и расширялся, вбирая в себя лучшее от различных эпох.

Сегодня Девятое мая. День Победы в Великой Отечественной войне. Как обычно, в двадцать два часа во всех городах России начнется салют в честь праздника. В это же время раздастся и череда взрывов, которые сотрут с лица земли наш университет…

Университет наук и искусств имени Петра Оболенского.

Шум салюта заглушит жуткие звуки, поэтому, когда жители близлежащего поселка увидят зарево над горизонтом, будет слишком поздно, чтобы что-то спасти. Пожарные, которые прибудут сюда, сделают вывод, что произошла утечка газа, послужившая причиной пожара. Никаких подозрительных следов найдено не будет. Сейчас у меня есть двадцать минут, чтобы отъехать на нужное расстояние.

Я села в машину, завела двигатель и тронулась с места. В зеркало заднего вида я в последний раз взглянула на родной университет. Прощай, альма-матер!

Ком в горле, слезы на глазах и вихрь воспоминаний. Не думала, что после всего случившегося мне будет так тяжело навсегда расставаться с этим местом.

Дорога свернула, и университет скрылся за густым лесом.

* * *

А началось все ранней осенью, еще несколько лет назад, когда я, будучи студенткой выпускного курса факультета медиевистики[2], шла на встречу со своим научным руководителем. Мы с профессором Павлом Аркадьевичем Радзинским договорились обсудить вопросы новизны и уникальности моей научной работы.

– Лерочка, ты раньше обычного! – воскликнул профессор, эмоционально всплеснув руками, как всегда любил делать при виде меня. – Очень рад! Приди ты вовремя, меня бы не застала.

– Вы куда-то уезжаете? – удивилась я. Еще утром мы договаривались о встрече, а сейчас научрук держал в руках дорожный набор.

– Да, Лерочка, возникли неотложные дела. Но ничего, вернусь, и продолжим работу, а если что, то ты справишься и без меня, – добродушно сказал мужчина, в то время как его глаза взволнованно забегали по комнате.

– Что значит «без вас»? – проследив за неуловимым профессорским взглядом, я заметила чемодан, набитый вещами.

– Я хотел сказать, если вдруг задержусь дольше, – ответил профессор и глубоко вздохнул.

– Тогда не буду мешать со сборами.

Было обидно, что меня бросают без предупреждения в самый разгар работы.

Я уже направилась к выходу, но Радзинский удержал меня за руку.

– Лера, нам нужно поговорить, – начал он и слегка замялся, словно речь велась о чем-то крайне деликатном. – Ты девушка умная, одна из лучших студенток, за тобой большое будущее. Помни, что в жизни нужно делать выбор сердцем и не идти против совести.

– Павел Аркадьевич, я не понимаю, о чем вы?! – нахмурилась я.

– Просто напутствия старика, – отмахнулся научрук и шагнул к чемодану, достал из бокового отделения конверт и протянул мне. – Лера, возьми. Я хотел занести это в твою комнату, но раз ты здесь…

– Что там? – удивилась я, получив конверт.

– Открой, когда будет нужно, – ответил профессор.

– Но как я пойму, когда нужно? – недоумевала я.

– Поймешь… Если сочтешь, что тебе что-то недоговаривают, – грустно улыбнулся Павел Аркадьевич, взял чемодан и, кивнув мне, посмотрел в окно: на улице уже дожидалось такси.

Конверт я убрала в сумку и благополучно о нем забыла. После такой выходки научрука не было никакого настроения заниматься дипломом, поэтому я направилась к озеру, где обычно собирались однокурсники. Из года в год ничего не менялось. Мы любили посиживать в беседке у воды и со смехом обсуждали всякие студенческие глупости.

Как правило, заводилой был Юрка Нилов.

– Лер, ты к нам? – воскликнула Арина Миланова, моя самая близкая университетская подруга. – Ты же вроде собиралась заниматься.

– Да, но Павел Аркадьевич куда-то уехал, – пожала плечами я и села рядом с Ариной.

Мы дружили с первого курса. Она из Екатеринбурга, я же родилась в Москве. До шестнадцати лет меня растила мама, пока несчастный случай ее не отобрал. Отца я видела лишь по праздникам.

Он бросил семью, когда мне было три, но после маминой смерти забрал меня к себе… в Оболенку. Папа преподавал юриспруденцию и пожелал, чтобы я пошла по его стопам. Правда, я тяготела к истории Средних веков, нежели к праву. В итоге отец не стал препятствовать моему выбору медиевистики. Единственным его условием было послушание и прилежная учеба, что для меня оказалось несложно.

Учеба давалась легко, да и проводить свободное время за книгами я всегда любила.

Сейчас я была отцовской гордостью, одной из лучших студенток курса.

В Оболенке запрещены шумные вечеринки, алкоголь и уж конечно прочие вредные вещества. Студенты находили развлечения в шахматах, карточных играх, интеллектуальных сражениях и прочих занятиях до скрежета зубов прилежной молодежи. Каждый был до приторности правильным, появись в наших рядах кто-то иной, это стало бы началом конца.

Вдоволь наболтавшись с подругой, я решила еще раз пробежаться по теме завтрашнего семинара, поэтому принялась прощаться с ребятами. Арина безрезультатно старалась меня удержать, кинула в спину: «Гребаная заучка», – но оставила свои попытки.

Я уже подходила к корпусу, когда сзади раздались торопливые шаги. Стоило обернуться, как я столкнулась лицом к лицу с улыбающимся Юркой.

– Лер, что делаешь завтра вечером? – неожиданно спросил парень.

– Мм… не знаю пока, скорее всего, буду сидеть над дипломом.

– Может, прогуляемся? – нерешительно предложил он.

– Это свидание? – в лоб спросила я. Разумеется, подобные предложения звучали нечасто, но я не привыкла пасовать и предпочитала сразу расставить точки над «и».

Но и Юрка не растерялся.

Его губы растянулись в довольной улыбке, и парень кивнул.

– Если скажу «да»?

– Я подумаю, – улыбнулась я в ответ и поспешила ретироваться, дабы избежать неловкости.

– До завтра! – крикнул мне вслед парень, уверенный, что я ему не откажу.

Юра был мне приятен, но романтических чувств я не испытывала, хотя и хотелось пойти на свидание. Как и любая девушка, я нуждалась в том, чтобы за мной ухаживали, водили в кино, дарили цветы. Ничего такого у меня не было. Я не уродина, но имелся серьезный «изъян» – отец. Папу панически боялись все студенты.

Андрей Николаевич Ланской, доктор юриспруденции и по совместительству мой отец, весьма критически относился к каждому парню, который осмеливался приблизиться к его «сокровищу», то есть ко мне. Именно поэтому в двадцать один год я практически не обладала никаким опытом общения с противоположным полом. То, что Юрка решился меня пригласить, стало причиной глупой улыбки, которая задержалась на моем лице до позднего вечера.

На следующее утро за мной зашла Арина. Здесь не было проявления дружеского жеста, она всегда так делала, если не подготовилась к семинару. Возможно, это чистой воды эксплуатация моих знаний, но я не обижалась, ведь и Аринка меня выручала.

Мы направлялись к учебному корпусу, я просвещала девушку насчет Фридриха Барбароссы[3] и Ломбардской лиги[4], но вдруг Ринка замерла и ухватила меня за руку.

– Ты чего? – удивилась я.

– Смотри! – Арина указала пальцем на группу преподавателей, которые сгрудились в стороне от здания и что-то бурно обсуждали.

Это показалось мне довольно странным. Все совещания педагогического состава, как правило, происходили за закрытыми дверями.

– Может, что-то случилось? – предположила я.

– Наверняка.

– Тогда поторопимся в аудиторию. Там и выясним. – Я потянула подругу к учебному корпусу.

Вопреки ожиданиям, наш курс тоже ничего не знал, хотя никто не сомневался – на территории университетского городка что-то произошло. Лекция должна была начаться еще пять минут назад, а преподавателя до сих пор не было. Опоздания в Оболенке считались чем-то из ряда вон выходящим, это относилось не только к студентам, но и к преподавательскому составу. Каково же было наше изумление, когда вместо Аристарха Борисовича Рылева, преподававшего историю, порог аудитории переступил ректор.

Иван Викторович Серов возглавлял Оболенку уже десять лет, а прежде занимал должность декана исторического факультета. Он был потомственным оболенцем, родители его работали в Оболенке, он родился и вырос в стенах университета.

– Господа студенты, прошу минуточку внимания, – поднявшись на кафедру, заявил ректор. – Я вынужден сообщить печальную новость. Вчера в автомобильной аварии трагически погиб всеми нами любимый и почитаемый профессор Радзинский.

По аудитории пробежался шепот. Кто-то шумно вздохнул, кто-то выкрикнул: «Не верю!» Только я не проронила ни звука.

– Завтра мы почтим память Павла Аркадьевича, – со скорбью в голосе продолжил ректор. – Студентам, которые работали вместе с профессором над дипломными работами, будут назначены новые научные руководители. – Иван Викторович покинул аудиторию, давая нам возможность прийти в себя и принять страшную новость.

Через пару минут появился Аристарх Борисович и как ни в чем не бывало начал занятие. Но я не могла сосредоточиться, прокручивая в голове последнюю встречу с Павлом Аркадьевичем. Он был таким взвинченным, суетливым. И этот конверт. Что в нем? Я схватилась за сумку, желая его найти, но меня отвлекла Арина соболезнованиями по поводу того, что теперь надо искать нового руководителя.

Известие о кончине профессора наложило на всех отпечаток. В университете царила тяжелая и тревожная атмосфера. Часть лекций отменили. Естественно, приподнятое настроение студентов как ветром сдуло. Даже Нилов согласился перенести свидание на более благоприятное время.

Профессора Радзинского похоронили на кладбище Оболенки. Оно находилось в паре километров от жилых и учебных корпусов и существовало практически с момента основания университета. Там нашли вечный покой те преподаватели и обслуга, для кого Оболенка стала настоящим домом.

По пути к жилым корпусам нас с Ариной неожиданно нагнала Марина Позднякова, первая красавица Оболенки. Мы не особо дружили, но поддерживали приятельские отношения, иногда бывали на девичьих посиделках.

Отличительной чертой Маринки была любовь ко всякого рода слухам.

– Девочки, вы слышали, как ужасно погиб Павел Аркадьевич? – сразу затараторила наша сплетница.

– Он вроде разбился на машине, – невесело усмехнулась Аринка, – все уже знают.

– А вот и не совсем так, – гордо выпалила Позднякова.

– И что же случилось? – не выдержала я, устав от клоунады.

Умер человек, как-никак, а они еще спорят.

– Таксист не справился с управлением и съехал в кювет, задняя дверь, где сидел Радзинский, открылась, и он выпал из машины, – воодушевилась Марина, подкрепляя рассказ активной жестикуляцией. – Потом зацепился ногой за дерево и повис вниз головой. Так его и нашли. Поговаривают, даже был жив, когда подоспела помощь, но все равно оказалось поздно.

– Какой кошмар! – Я поморщилась, вообразив чудовищную картину.

Павел Аркадьевич не заслужил такой участи.

Мы молча свернули к нашему корпусу. Накрапывал мелкий дождик, словно природа оплакивала старого профессора. Я поежилась от холода и спросила у Поздняковой, откуда она столь хорошо осведомлена о кончине моего научрука.

– Сегодня я проходила мимо кабинета ректора и услышала разговор Серова с полицией.

– Услышала или подслушивала? – прищурилась Арина, недовольно глядя на Марину. – Может, все было не так страшно, как ты рассказала?

– Не хотите – не верьте, – надула губки Позднякова и, развернувшись, застучала шпильками к кафетерию.

Остаток пути до жилого корпуса мы не проронили ни слова, каждая погруженная в свои мысли. Меня не покидало ощущение, что в трагедии с профессором Радзинским не все так просто. Спонтанный отъезд и общее волнение научрука не давали мне покоя. Я вновь вспомнила про таинственный конверт, поэтому, очутившись у себя, сразу же его достала.

Не представляю, чего я ожидала найти. Может, подробное письмо с тягостным признанием? Но обнаружила лишь сложенный вчетверо лист бумаги, развернув который увидела копию книжной гравюры с изображением человека, висящего на дереве вниз головой.

И в памяти сразу всплыла сплетня Марины о страшной смерти Павла Аркадьевича. Теперь я точно знала, что эта трагедия – не только несчастный случай.

2. Явление демона

После гибели профессора Радзинского расписание занятий в университете изменили. В течение двух недель историю средневековой мысли нам не читали. Моя работа над дипломом продолжалась, но из-за невозможности с кем-то досконально обсудить текст я чувствовала, что простаиваю на месте.

У Павла Аркадьевича диплом писали два студента – я и мой однокурсник Петр Авилов.

Работа Пети затрагивала скорее исторические аспекты, чем философские, поэтому ему легко нашли руководителя. А я пока находилась в свободном плавании.

Все это время мне не давала покоя мысль, что Павел Аркадьевич пытался мне что-то сказать. Он предвидел смерть и даже знал, как именно все случится. Значит, профессора убили? Несомненно. Но кто? Так хотелось поделиться с кем-нибудь открытием, но я не могла. Для начала нужно самой разобраться во всем. Радзинский был умным человеком, поэтому не просто так решил передать копию гравюры именно мне.

Это послание, и я должна его разгадать. Из раздумий в реальность меня вернул телефонный звонок. Отец. В последние недели мы стали реже общаться из-за папиной загруженности, поэтому я очень обрадовалась.

– Да, пап.

– Лерочка, детка, как ты? – весьма учтиво, не по-отцовски, а по-учительски поинтересовался он.

– Хорошо, папочка, а ты как? – Я присела на кровать и посмотрела на наше совместное фото, как делала всегда, когда он звонил.

– Неплохо, только соскучился по умнице-дочке. – Я не сомневалась, что он улыбнулся. – Сегодня хочу, чтобы ты поужинала у меня. Приходи вечером. Пообщаемся.

Как правило, отец трапезничал в столовой, несмотря на то что в доме имелась полностью оснащенная кухня. После расставания с мамой он не женился, а вести хозяйство не умел.

Возможно, ему было бы удобнее в квартире, а не в коттедже, который преподавателю выделил университетский совет, но папа не стал отказываться от дома и долгие годы жил в одиночестве, пока я не перебралась к нему.

После того как я стала студенткой Оболенки, у меня появился выбор – жить с папой или получить отдельную комнату. Я предпочла второе. Мне не хотелось выделяться среди других студентов, к тому же я стремилась как можно раньше обрести независимость.

– С радостью, папочка! Приду пораньше и приготовлю что-нибудь вкусное.

– Буду ждать тебя, милая, – ответил папа. – До вечера!

– До вечера! – Сбросив вызов и положив телефон на тумбочку, я откинулась на спинку кровати, продумывая, что можно приготовить.

Поскольку многие жители Оболенки, от студентов и преподавателей до обслуживающего персонала, питались в общей столовой, получить продукты было непросто.

Раз в две недели составлялся список покупок, в который каждый человек, прикрепленный к университету, мог внести то, что ему необходимо. Затем несколько служащих, отвечающих за провизию, выезжали в подмосковный гипермаркет.

Закупками для студентов занимался куратор, выбранный на университетском совете. Студенческий список утверждался преподавательским составом. Нам запрещали покупать сигареты, алкогольные напитки и «вредную» пищу. У преподавателей и обслуги подобных ограничений не было. Я не помнила, что осталось у папы с прошлого раза, поэтому не сумела придумать меню, решив сориентироваться на месте.