Давайте улыбнемся

Пару недель я понаблюдал за ним и понял, что не ошибся. Он быстренько вошел в курс дела, навел порядок на участке, да и с рабочими быстро нашел общий язык. Поэтому я с легким сердцем переключился на другой участок. Это подразделение работало на газопроводе, питающем Астрахань, и мои бригады со второго участка были раскиданы на объектах, расположенных по всей трассе длиной больше полутора сотен километров. Поэтому там нужно было постоянно появляться, решать вопросы. Любая задержка в их решении приводила к простоям, а ведь хозяйство-то у нас было плановое. Несколько таких простоев – и гори огнем премия. Покажите мне хоть одного человека, для которого премия – лишняя обуза. Хотя в театре нашлись благородные ребята, которые отказались от премии. В жизни я таких альтруистов не встречал. Теперь, когда я был спокоен за Аксарайский участок, то мог больше времени посвятить другому. Практически ежедневно я мотался по всем концам трубы, во время решал все и отмечу, что дела шли неплохо.

Проработали мы стабильно месяца три, и тут Камиль пропал. Поиски его не увенчались успехом. И только дней через десять позвонили нам из милиции и посоветовали не ждать его на работе. Дескать, он у них надолго задержится. В милиции нам сказали, что он арестован по обвинению в хищении в особо крупных размерах.

Мы со своей стороны тоже начали разбираться, и тут выяснилось следующее. Он на прежней работе возглавлял участок по укладке асфальта. Ему подвернулась пара шабашек. Нужно было заасфальтировать две площадки в подразделениях Астраханьгазпрома. Работы он выполнил. У заказчика никаких претензий. Редчайший случай! Потом два контрольных банковских обмера не нашли ни одной копейки приписки. А Камиль совершил одну большую тактическую ошибку: не поделился с тем, с кем было принято делиться. Всего было начислено заработной платы шесть с половиной тысяч рублей. Немножко он бросил рабочим, они и так нормально зарабатывали по основной работе, а остаток больше шести тысяч сгреб себе. Естественно, по русской классической традиции:

«– Ты Вань сидел? – Да. – А ты Петя тоже сидел? – Да. – А вон Федька не сидел, давай стукнем».

Ну и стукнули, куда следует. Правда, кто стукнул, до сих пор не знаем. Вот тут-то государство и озаботилось, как это можно за месяц отхватить такие деньжищи. Ну и записали его в особо крупного расхитителя социалистической собственности. В те годы особо крупной считалась сумма свыше двух с половиной тысяч рублей. А статейка по такому обвинению была более чем серьезная: от семи лет и выше. И ни одного шанса на условное наказание или амнистию. А ведь у Камиля были правительственные награды за Афган. И даже это не облегчало его участи.

Забрали Камиля в декабре, в марте выпустили под подписку, а следствие шло до августа. Мне было откровенно жалко парня. У него семья, дети. Друзьями мы с ним не были, но просто корпоративная солидарность требовала какого-то нашего участия. Поговорил со знающими юристами, и они посоветовали мне принять участие в суде в качестве общественного защитника. Была такая форма участия в судопроизводстве. Быстренько собрал народ и единодушно выбрал себя этим самым общественным защитником. Заодно выяснил, что я имею равные права в суде и с обычным адвокатом, и тем более с прокурором. Это немного вдохновляло, но радоваться было рано – окончательно все решает суд.

За неделю до даты суда мы с Камилем получили обвинительное заключение на шести страницах. Внимательно изучили. Потом на три дня зарылись в областную библиотеку, где перерыли гору всяких нормативных документов по строительству. После чего мы накропали тридцать две страницы возражений на обвинение.

В первый день суда судья ознакомился с нашим творчеством и, поняв, что обвинение рассыпается, стал упорно отказываться приобщить наш труд к материалам дела. Нам с профессиональным адвокатом только к концу заседания удалось заставить принять наш документ. Следующие несколько дней прошли в постоянных препирательствах с прокурором. На каждый пункт обвинения у нас было не меньше десятка возражений. Экспертом был начальник ПТО5 обычного строительного управления. В перерывах в курилке мы начали его потихоньку долбать: «Чего ты парня топишь? Ну, ты же сам был прорабом. Ты же знаешь, что если поднять процентовки, подписанные тобой, лет пять, а то и больше тебе гарантировано?» Он все прекрасно понимал. Знал, что в нашем строительстве любого прораба, проработавшего хотя бы год на стройке, можно было, как суворовского интенданта, без суда и следствия отправлять на галеры. Поэтому, когда мы объясняли суду, что вот если бы наш подзащитный составлял дополнительные акты на подноску, подброску и кучу всяких вспомогательных работ, то эксперт соглашался бы с нами, а не с прокурором. Это уже меняло дело. А то, что нет этой бумаги, то это можно считать максимум технической недоработкой, но не основанием для вынесения столь сурового приговора на срок свыше семи лет.

На пятый день суда в конце заседания мы с карандашом в руках доказали суду, что Камилю не доплатили четыреста рублей. Даже прокурор был вынужден согласиться с нами. Поэтому вместо обвинения он отправил дело на доследование. А на следующий день был выходной, и мы устроили хороший праздник. Барашек, которого Камиль взял с собой на пикник, пришелся нам очень даже по вкусу. Я впервые понял разницу в качестве шашлыка из свежезабитого барашка и шашлыка из баранины пролежавшей хотя бы с десяток часов.

Все новое расследование дела свелось к замене эксперта. Нашего мягкотелого убрали и назначили старика, которому было далеко за семьдесят. Расцвет его производственной карьеры, похоже, пришелся на времена Иосифа и Лаврентия. Крутой дядя. Не удивился бы, если бы узнал, что он участвовал в работе и НКВДешных троек6. Но это заметно упрощало и нашу защиту. Когда я прочитал его экспертное заключение, то сказал Камилю, что нечего тянуть со вторым барашком, а можно его откушать хоть завтра. Ничем не рискуешь. Заключение было абсолютно безграмотным, составлено в категориях сороковых-пятидесятых годов. Главным пунктом его заключения было утверждение, что максимум выплаченной зарплаты не должен был превышать 14 копеек с рубля выполнения. Это правило может, и действовало в пятидесятых годах, но на дворе был конец восьмидесятых. А он еще по дурости написал, что это предусмотрено Постановлением Госстроя7. Нужно отметить, что обычная шабашная расценка на эти работы в те времена составляла 26 копеек, а Камиль взял всего 22 копейки с рубля выполнения.

Второй суд длился всего полдня. Я смотрел на эксперта, и у меня была одна мысль: «Ну, чего тебе старому маразматику надо? Ты что не досажал в сороковых? Для какой высокой цели ты хочешь загнать нормального работящего мужика на нары?» – и не получал ответа. Вслух, конечно, то, что я думал, произнести не мог, а очень даже учтиво обратился к эксперту:

– Вот Вы в основе экспертного заключения ссылаетесь на Постановление Госстроя, которое не разрешает платить больше четырнадцати копеек с рубля выполнения. У меня вопрос к уважаемому эксперту: назовите номер и дату выхода этого постановления.

В ответ: «Тык, пык…» – в общем, что-то несвязное. Но я-то, точно знал, что такого постановления никогда не было.

Дальше я уже обратился к суду:

– Уважаемые судьи, вот у меня случайно с собой оказался рабочий документ нашего Гражданпроекта. Вот на первой страничке стоит штампик Главного инженера проекта и его подпись. А в штампике написано, что вся документация выполнена строго в соответствии с действующими на сегодняшний день нормативными документами. Теперь смотрим сметный расчет из этой папки. Здесь приведена смета на асфальтировку площадки, на которой тоже стоит ГИПовский штампик. Весь набор работ абсолютно идентичен с набором работ нашего подзащитного. Дальше видим, что стоимость работ такая-то. А вот и выделенная сметная заработная плата. У меня с собой также случайно оказался калькулятор. Делим стоимость сметной заработной платы на объем выполненных работ и получаем, что заработная плата по этой смете составляет 32 копейки с рубля. А вот теперь я бы попросил нашего уважаемого эксперта прокомментировать ситуацию и пояснить, где он видит нанесенный ущерб государству и за что нам необходимо сажать на длительный срок нашего подзащитного, если он начислил заработную плату на треть ниже, чем разрешают сегодняшние нормативы?

Ответ эксперта: «Бяк, бяк, шмяк, шмяк…» – опять конкретики ноль.

На этом суд закончился. Дело было отправлено на новое расследование. Прошло уже 23 года. За это время Камиля больше ни разу не вызывали. Возможно, до сих пор все расследуют и как-то обходятся без его присутствия.

А второй барашек оказался не таким вкусным, как первый. Но это и понятно. За первого нам пришлось хорошо потрудиться, а второй нам достался просто так. Всего-то делов – указать дураку, что он дурак. Даже прокурор с нами согласился. А ведь его цели на судебном процессе были диаметрально противоположны нашим.

ГИПов надо любить

ГИП – это главный инженер проекта. Очень важная фигура для строителей, от его благорасположения зависело многое. Вот об этом и пойдет наше повествование.

История началась с того, что меня крепко обидели в Астраханьгазпроме. Каким образом, говорить не буду – дело прошлое. Обидел мой прямой начальник в отсутствии генерального директора, который меня и пригласил на эту стройку. Когда он появился, то я сказал ему, что работать с этим чудаком на букву «М» не буду, и если он не предложит другое место, то уйду к строителям. Его предложения меня не устроили, и я объявил строителям, что ищу работу у них.

Честно говоря, я был весьма удивлен, когда в течение двух дней получил почти полтора десятка предложений на должности – вплоть до начальника строительного управления. Перед этим я два с половиной года с самого начала стройки проработал начальником производственного отдела у заказчика, и мне подчинялись все кураторы, которые подписывали объемы выполненных работ. Да и самому лично приходилось очень много подписывать. На поводу у строителей я никогда не шел, но когда вежливо просили подписать объемы вперед, то я не отказывал, ограничившись устной гарантией, что в ближайшее время долг будет отработан. Подвести меня можно было только один раз, и это знали все. За эти годы у меня сложились очень хорошие отношения практически со всеми подрядными организациями. А ведь на стройке был собран цвет строителей со всего Союза.

Осваивал новую профессию с нуля: ведь по образованию я был химик-технолог. За несколько месяцев мне пришлось полностью проработать четырнадцать томов всего законодательства о капитальном строительстве и разобраться во всех сложностях этого дела. Ошибки в подписании объемов были чреваты серьезными последствиями. Если контрольный обмер Промстройбанка фиксировал приписку, то в лучшем случае виновные получали начет в размере семи процентов от суммы приписки, разделив его по-братски между куратором и прорабом, подписавших липовую «форму два». А если сумма была заметная, то на несколько лет нары были обеспечены. Причем никаких условных сроков по этой статье не предусматривалось. А еще это было и просто интересно – влезть в новую сферу и изучить все тонкости этого ремесла. Так что к моменту ухода к строителям я очень неплохо знал многие вопросы финансирования строительства, а главное, овладел всеми премудростями составления и проверки сметной документации. Об этом знали многие, и желание заполучить меня было вполне искренним.

Собрав все предложения, я стал выбирать, куда мне лучше податься. Подразделения, выполнявшие общестроительные работы, меня не интересовали, так как в этих работах я был полным профаном, а вот монтаж технологических трубопроводов мне был намного ближе. Во‑первых, я сам технолог, и разбираться в паутине трубопроводов мне приходилось и по старой работе. Во‑вторых, перед Астраханью я полтора года проработал в пуско-наладке на подготовке производства капролактама8, и там мне пришлось принять более тысячи технологических линий, требования к которым были более чем серьезные. Так что какая-то техническая база у меня уже была.

Предложенные высокие должности я тоже отмел сразу. Причина простая: терпеть не могу дилетантов, а становиться им даже на несколько месяцев я не хотел. Я не знал в монтаже простейших вопросов, хотя бы элементарного начисления заработной платы, поэтому я настроился на самую почетную должность рядового прораба.

А теперь я спою оду ЕРЕРам и ЕНиРам. Не пугайтесь, первое – это единичные расценки, по которым рассчитывалась сметная документация на строительные и монтажные работы. А второе – это единые нормы и расценки, по которым начислялась заработная плата. В каких документах было больше идиотизма – вопрос дискуссионный. Сметчики уверяли, что в ЕРЕРах, трудовики – в ЕНиРах. Но очевидно одно: здравого смысла в них было ноль процентов, и в этом сходились все. Ну сами подумайте, расценка на земляные работы предусматривала целых 36 копеек за перевалку вручную одного куба земли. Где в мире, даже в самой нищей стране, найдется хоть один желающий выполнить эту работу за пачку сигарет? Нигде, конечно. А вот в стране победившего социализма – пожалуйста. Поэтому не следовало удивляться тому, что в документации один землекоп выдавал кубов в разы больше, чем звено экскаваторов. И все это воспринималось серьезно. Эти расценки не пересматривались десятилетиями. Я потом как-то проверил реальность начисления заработной платы. Так вот, классный сварщик высочайшей квалификации по ЕНиРам реально мог заработать в месяц не больше двадцати рублей. А ему нужно было начислить минимум 400.

На промысле трубы варили канадские сварщики. У них был четкий норматив: не более двух стыков в смену. Третий варить было нельзя, потому что, по их мнению, могло пострадать качество сварки. Получали они за эту работу несколько тысяч долларов в месяц. Наши сварщики варили не один десяток таких же стыков в смену при идеальном качестве. И я им реально по ЕНиРам мог начислить за это целых полтора рубля. Дальше продолжать?

Вот в этом идиотизме и предстояло мне крутиться после перехода на работу к подрядчикам. Из всех предложений я выбрал должность прораба в Тольяттинском монтажном управлении. С начальником участка у меня были очень хорошие отношения, и когда я его спросил, к кому он рекомендует пойти прорабом, то получил ответ:

– Да ни к кому, только ко мне. Мне уже давно из управления обещают дать прораба.

Сев на телефон, он в течение часа получил добро, и я тут же был зачислен на работу. Все бумаги были оформлены позже. Начальник участка был классным специалистом в своей работе, а я лучше него разбирался в сметах. Вот таким тандемом мы и собирались построить качественно и в срок установку гидроочистки на комплексе переработки конденсата.

Еще раз немного отвлекусь и постараюсь обрисовать ситуацию, в которой работали все монтажники нашей великой страны. Сметы на монтажные работы были тощенькими. Выработка на одного монтажника на капитальном строительстве составляла около одной тысячи рублей в месяц. И этого показателя можно было достичь только в начале работ на объекте, когда выбирались самые вкусные куски из сметы. Потом выработка резко падала, в какой-то момент она даже в разы была меньше суммы, которую нужно было выплатить как заработную плату. Как же монтажники выходили из этой ситуации? Да очень просто. Для этого существовал капремонт технологических производств. За счет дичайших приписок. Там нередко бригада из четырех человек могла выполнить объем на 300 тыс. рублей в месяц. Вот оттуда и перекидывались деньги на капстрой. Поэтому хорошая смета на капстрое ценилась очень высоко. А уж дополнительные сметы даже на 20-30 тысяч рассматривались как манна небесная.

Мне хватило недели, чтобы разобраться с ситуацией. Деньги по смете были уже хорошо подъедены. Я начал внимательно изучать сметы. Сразу нашел явные недочеты, там было достаточно ошибок. Где-то расценки были завышены, но нас это особо не волновало, а вот там, где они были занижены, у нас, естественно, вскипал праведный гнев – обижают! Начал потихоньку готовить замечания. Правда, только по тем пунктам, где занижали. Ошибки в сторону повышения мы прощали. Ждали проектировщиков из Питера.

Наконец, они приехали. Главный инженер проекта, а с ним и группа специалистов по всем разделам проектной документации. По старой работе я хорошо знал, кто решает вопрос выдачи дополнительных смет – конечно, ГИП. Они приехали на две недели. Я не стал торопить события и вышел на них только в конце рабочего дня в пятницу. Подвели меня к ним, представили. И тут я им стал плакаться в три ручья, что совсем невмоготу. Накопилось столько вопросов к проектировщикам, что просто необходимо завтра в субботу провести техническое совещание. Готов даже прийти к ним в гостиницу. Энтузиазма это предложение у них не вызвало. Вместо законного отдыха в выходной день им предстояла встреча с занудой-подрядчиком. Покривились, но вынуждены были согласиться. Спросили, а в какое время? Я посчитал, что чем раньше, тем лучше. На этом и расстались.

В девять утра я как штык был у них. Для разговора взял самый большой портфель, в котором лежала одна тощенькая папочка с бумажками и прочее «обоснование». Это «обоснование» было хорошо упаковано, чтобы не было лишнего звона и раньше времени не прорывались соблазнительные запахи. На лицах моих контрагентов явственно читались пожелания сгореть мне синим пламенем, испариться, провалиться, сгинуть! Пожалуй, самым гуманным из них, которое читалось в их взглядах, было то, чтобы меня схватили диарея, коклюш и еще с десяток опасных заболеваний, при которых необходима немедленная госпитализация. Я тоже решил им немного отомстить. Вынул папку и нудным голосом начал перечислять свои замечания к проекту. Но перегибать палку не стал: а вдруг все их пожелания материализуются, и тогда моя семья останется без кормильца. Я прервал свою речь и сказал, что хватит ерундой заниматься, давайте займемся делом, после чего выложил и выставил на стол все мое «обоснование».

Ситуация развернулась на сто восемьдесят. Все оживились. На их лицах теперь было написано, что человека, милее, чем я, они ни разу в жизни не встречали. Им было явно неудобно, что они не сразу распознали чистоту моих помыслов.

Теперь наше техническое совещание перешло, точнее, перелилось в другое русло. Через полчаса мы уже дружно убеждали товарища Мороза не морозить нас и тем более наших белогривых скакунов. Небольшую дискуссию вызвало только то, что не было ясности, как встретят нас жены. Они хоть и красавицы, но страсть как ревнивы. И что нас ждет при возвращении – объятия или скалка по загривку? Тут мнения расходились.

Не забыли мы и про удалого Хас-Булата. Посочувствовали, что у бедолаги маленькая квартирка без всяких удобств. Зато испытали за него гордость, когда он отказался от предлагаемого движимого и недвижимого имущества (конь, ковер). Одобрили, что он сам готов отдать богатому соседу свое недвижимое имущество (неверную жену с кинжалом в боку).

Наша гостиница находилась прямо на берегу Волги. Поэтому, естественно, встал вопрос об аморальном поведении Степы Разина. Практически единодушно мы осудили его поведение в общественном месте. Действительно, обнимает девушку за стан. Она в предвкушении, что с ней еще одну ночку вожжаться будут в теплой постельке, а ее в холодную набежавшую волну. А как теперь будут выглядеть россияне в глазах правозащитной общественности в Европах? Опять начнут напоминать про общечеловеческие ценности, о правах человека. А на Востоке, разве одобрят разбрасывание их княжон?

Совещание затягивалось. Пару раз сбегали за восполнением «обоснования». А в финале, как полагается настоящим коммунистам со стажем, спели «Интернационал». Правда, пели его на мотив другой песни, в которой Костя в рамках продовольственной программы привозил шаланды, полные кефали. Попробуйте сами спеть партийный гимн таким образом! Звучит намного лучше, чем традиционное исполнение. Правда, вышел небольшой конфуз. Первый куплет пели все, второй – часть коллектива, а на третьем все иссякли. Текст забыли. Поэтому допели остаток произведения про одесского пролетария Костю.

В конце совещания провели прения о взаимном уважении и приняли единогласно резолюцию, которая звучала так:

– Вася, приезжай к нам в Питер. Для тебя сделаем все!

Возражений с моей стороны не последовало, для этого и было организовано техническое совещание. Протокол не составляли. Да и зачем? Слово уважаемых людей выше всяких там бумажек.

Теперь можно было начать настоящую работу по исправлению ошибок в сметной документации. Первое, что нужно было сделать, это найти все ошибки в смете. Второе – прибавить к реальным замечаниям кучу заведомо необоснованных требований. Дальше отправить бумагу заказчику. Зная по опыту работы в своей бывшей конторе, что никто там мою бумагу рассматривать и пересылать проектировщикам не будет, я сам подготовил этот документ. Вспомнил, как на старой работе сам относился к таким бумагам. Днем было не до них, а вечером, когда стоял выбор: работа с документами или увлекательное сражение на преферансном фронте – чаще выбирал битву с коллегами, а если говорить честно, то делал это всегда. Эти бумаги подрядчиков месяцами перекладывались с места на место. А здесь все просто. Шел к своим бывшим подчиненным. Вот вам мое письмо. Вот ваше письмо к проектировщикам. Они его быстренько визировали и подписывали у руководства. Никаких им хлопот, а дело сделано. Мне хватало пару часов на все эти подписи.

А дальше наступал волнующий момент: написание письма от проектировщиков в свой адрес. Я уже отметил, что в свои замечания вносил много заведомо неприемлемых пунктов. Такой туфты загонялось в этот документ процентов на восемьдесят. И здесь в ответе проектировщиков подрядной организации, я нещадно отвергал наши наглые требования, как необоснованные. Для чего это делалось? Ну, представьте, если у проектировщиков исполнитель документа признает все наши требования обоснованными, то что о нем подумает начальство? А подумает, что он не творчески подошел к своим обязанностям, пошел на поводу у подрядчиков. А не в сговоре ли он с ними? А если исполнитель перечеркал львиную долю наших замечаний то, значит, он хорошо потрудился, радеет о народной копеечке – не поощрить ли его за такой ударный труд! А с десяток пунктов, которые принимались проектировщиком, очень даже существенно изменяли смету в нашу пользу, что нам и требовалось. Так что доверять проектировщикам написание нам ответа тоже не стоило. У меня это получалось лучше.

Вот теперь можно и в Питер ехать. Руководство с удовольствием, кроме законных командировочных, отваливало мне некоторую сумму на представительские расходы. А чтобы было не скучно, брал с собою дочь. Училась она очень легко и, взяв с собой учебники, она запросто за четыре дня в пути проходила вперед по учебникам материал на всю четверть. Ей нравилось узнавать все раньше своих сверстников.

Прибывали в Питер мы, как правило, в понедельник. Дочь я оставлял у друзей сокурсников, которых у меня хватало, а сам шел в проектный институт, убеждаться в том, что мои новоиспеченные друзья держат слово, данное в конце нашего знаменитого «совещания». Был разработан целый ритуал по моей командировке. В первый день я вручал им свои замечания и, понятно, знакомил их и с готовыми ответами. Ребята с пониманием принимали такую форму отношений с другом Васей. Это устраивало всех. Также частично передавалось и классическое астраханское «обоснование» в виде вяленой, копченой и прочей продукции. А в завершении рабочего дня традиционный большой банкет с ГИПом в хорошем ресторане.

Следующие три дня мы с дочерью были заняты другими важными делами. Вставали мы не рано и ехали в центр. Больше всего нас интересовали, кроме музеев, разумеется, всякие заведения, где подавались мороженое, разнообразные напитки и закуски, и, главное, знаменитый «лягушатник» на Невском. Не забывали про ТЮЗ и цирк. Да и просто побродить по этому городу было огромное удовольствие. Другими словами, культурно отдыхали. В пятницу я снова появлялся в проектном институте. Все документы уже были готовы, оставалось заполучить готовую смету. Учитывая то, что слова «социализм» и «очередь» – синонимы, мне приходилось пускать в дело остатки «обоснования». Сумочка с копчеными лещами легко решала вопрос о внеочередном размножении моей сметной документации. Получив еще «тепленькую» смету, в конце рабочего дня устраивал в ближнем питейном заведении небольшую отвальную, после которой я был свободен, как птица. С чистой совестью, на свободе я с дитем еще пару дней гулял по Питеру, а потом домой.

С первой командировки я привез дополнительных смет на шестьсот тысяч рублей. То есть практически удвоил смету. Все сразу на стол не стал выкладывать, разумно рассудив, что хватит и половины, а вторую половину отложил в свою заначку, чтобы иметь в дальнейшем абсолютно законное моральное право съездить еще несколько раз в Питер. Все-таки это город моей студенческой юности. И почему туда не прогуляться? Руководство управления было в полном восторге от моей инициативы, и в дальнейшем, кроме основной заработной платы и законной премии, добавляло и все другие возможные поощрения. В частности, премировали за ударный труд на других объектах, о которых я никогда не слышал и понятия не имел, где они находятся.