Пробуждение

Дима чуть не вскрикнул, прикрыв рот рукой. Максим схватил его за руку и жестом попросил хранить молчание.

Стас обнял свою спутницу, но она отодвинулась от него и тревожно произнесла:

– Мне показалось, что на меня кто-то смотрел, и я услышала треск сучьев из-за тех деревьев, – Анжела показала на деревья, за которыми прятался Максим.

– Не беспокойся, дорогая. Они так заняты поисками алмаза и вечной любви, что просто слепы. А мы с тобой предприняли все меры предосторожности, – сказал Стас и нежно поцеловал спутницу в губы.

Зеркало помутнело.

Несколько побледневший Дима недоверчиво посмотрел на Максима. Его сознание не хотело воспринимать полученную информацию.

– Ты веришь, что Стас может?.. – тут он запнулся, но Максим выручил его, продолжив:

– Может. Когда я в поезде набрал номер, который был последним набранным вызовом Анжелы, я попал именно на Стаса. Я сначала и не понял, но потом голос показался до боли знакомым. Я проверил, забив его в свой сотовый, но все подтвердилось: в контактах высветился Стас.

Дима тяжело сглотнул слюну и опустил голову. Ему нелегко было воспринять эту информацию.

– Продолжим? Полагаю, наши вопросы на этом не исчерпаны.

– Продолжим, – согласился Дмитрий.

– Кто за ними стоит?

Зеркало начало менять оттенки и краски, переливаясь, как в калейдоскопе. И вот в зеркале начали проявляться достаточно четкие изображения. В зеркале возник пейзаж древнего Египта. Сносились и разграблялись древние храмы поклонения богу Амону. Сжигались книги и древние трактаты. Переписывалась история. Стиралась из памяти древняя история Египта. На троне, правя Египтом, возвышались фараон Эхнатон и его сестра и жена в одном лице, царица Нефертити. Их головы были вытянуты как тубус и прикрыты сложной формы головными уборами, похожими на шлем. Эхнатон, поднявшись, чтобы обратиться к внимающим его речь жрецам, произносит:

– Нет никаких богов, кроме бога Атона. Нет никакого многобожия. Есть только один бог. Этого бога зовут Атон. Эхнатон самодовольно посмотрел на Нефертити и знатного вельможу, стоящего рядом, по правую руку от фараона. В толпе кто-то кричал, кто-то радостно голосил. Жрецы молча поклонились.

– Толпа любит нас, Иосиф, – обратился он к вельможе. – Нет никаких сомнений, что народ Египта примет новую религию так же подобострастно, что и прежнюю. И от тебя в первую очередь зависит, как она приживется.

– Богоподобный, разреши отцу моему Иакову и братьям моим найти прибежище в стране твоей и получить кров и хлеб. Службою своей верною богоподобному Эхнатону отработан сей хлеб будет, – весь вид вельможи указывал на то, что он не сомневался в ответе.

Так было положено начало двенадцати коленам израилевым. Иосиф и его одиннадцать братьев, внуки Авраама, приходят к фактической власти в Египте.

Словно волна прошла по зеркалу – изображение сменилось. На троне восседал фараон Тутанхамон. Его слову внимали толпы людей. Среди них были и простолюдины, но в основном это были люди высших сословий. Фараон поднялся и гневно произнес:

– Отныне мы будем вспоминать Эхнатона как врага Египта. Память о нем будет уничтожена во всех источниках. Это враг нашей веры, разрушитель нашей страны, устроивший вакханалию над памятью наших предков. Двадцать лет потребовалось, чтобы свергнуть этого диктатора, возвысившего себя не только над всеми смертными, но и над богами.

Волна прокатывается еще раз.

Открывается страшная глазам картина. На улицах Египта творятся убийства. Солдаты и вооруженные миряне убивают людей, и даже младенцев. В ночном и знойном небе Египта слышны нечеловеческие вопли. У еврейских женщин отнимают младенцев и топят в водах Нила. Евреев убивают сотнями и тысячами. Других же обращают в рабство. Это месть за усиление власти колен израилевых на земле Египетской.

Слайд обновляется.

По Синайской пустыне ведет за собой Моисей народ израилев. Моисей – жрец. Потомок Левия, Иакова, Авраама. Но он не спасает народ израилев. Он держит людей в плену пустыни сорок лет, тогда как до земли обетованной три недели неспешного хода и одна неделя, если речь идет о бегстве от преследования фараона.

Народ ропщет, но, не найдя сил на противостояние Моисею и левитам, жрецам его рода, умирает в пустыне.

В пустыне умирают два поколения евреев, и в землю обетованную входит совсем другой народ. Народ, которого Господь из-за куста, объятого пламенем, призвал повелевать другими народами как богоизбранный народ.

Волна прокатывается по зеркалу.

С высоты птичьего полета открывается прекрасный европейский город. Взгляд падает на огромное роскошное здание.

Взору открывается просторнейший зал, наполненный людьми в строгих костюмах современного покроя. Перед огромной аудиторией стоит оратор, дожидаясь, когда шум в зале затихнет. На столе докладчика лежит календарь 1896 года. Зал успокаивается, и докладчик, обладающий несомненным ораторским талантом, обращается с речью к залу.

– Нужно твердо помнить, что людей со злыми инстинктами больше, чем с хорошими. Поэтому желательных результатов в людской среде скорее можно достичь не посредством академических доказательств, а путем внушения страха и принуждения. Всякий стремится к власти, каждый желает по возможности повелевать, и только немногие остановятся перед тем, чтобы для достижения желанной цели пожертвовать благами других. Человеческая масса подчиняется туманным миражам страстей и мнений, привычкам, преданиям и побуждениям чувств, она склонна к распадению на множество партий, что препятствует всякой высшей форме общественности даже и тогда, когда она покоится на вполне разумных основаниях. Всякое решение масс зависит от случайного, арифметически подсчитанного большинства, которое благодаря своему незнанию глубин и тайн политической жизни приходит всегда к бессмысленным решениям, влекущим за собой анархию. При выработке целесообразного типа действий нужно считаться с пошлостью, неустойчивостью и переменчивостью масс. Никогда не следует упускать из вида, что сила, проявляемая массами, слепа, неразумна, бессмысленна и вечно склонна прислушиваться к речам то правых, то левых. Во всех случаях, когда мы вступаем в неизбежные для нас сношения с массами, наше торжество над ними обеспечивалось тем, что мы всегда играли на самых чувствительных струнах человеческого духа, – на стремлении к выгоде, на алчности и ненасытных вожделениях людей к материальным благам. Любой из человеческих слабостей достаточно для того, чтобы парализовать его всякое благое начинание и отдать его волю во власть тех, кто сумеет купить его силу.

Во все времена как народы, так и отдельные личности принимали слова за дело: они чувствовали себя удовлетворенными тем, что им говорили, и редко обращали внимание на то, следовало ли за обещанием исполнение. По этой причине мы должны устраивать чисто декоративные суждения, которые ярко выделялись бы своей преданностью прогрессу и бросались бы этим в глаза.

После того, как мы внесли в организацию правительств яд либерализма, они приняли совсем другой политический образ. При помощи принципов и теорий, которые мы сами в глубине души почитаем, конечно, ложными, но которые мы пустим в оборот, нам удалось свернуть на ложный путь молодежь неверных, засорить им мозги и понизить нравственный уровень. После того, как нам удастся внушить каждому мираж приоритета его собственной личности, мы разрушим влияние и воспитательное значение семейной жизни неверных.

Мировая коалиция неверных еще могла бы временно помериться с нами силами, но защитой нам является глубокий и неискоренимый раскол в их среде. Путем разжигания религиозной и национальной ненависти, которой мы в течение двадцати столетий питаем их сердца, мы создаем вражду между их интересами.

Люди всевозможного образа мыслей находятся у нас на службе: монархисты, демократы, социалисты, коммунисты и другие утописты. Мы всем им указали дело. Каждый из них в отдельности подкапывается по-своему под остатки авторитета и стремится всякий существующий порядок разрушить. Все правительства испытывают потрясения от этих стремлений. Но мы до тех пор не оставим их в покое, пока они не признают наше верховное правительство.

Позвольте процитировать священную книгу для каждого еврея – Талмуд:

«Еврею можно бросить кусок мяса собаке, но отнюдь не дарить его христианину, так как собака лучше христианина».

«О прочих народах, происшедших от Адама, ты сказал, что они никто, подобно слюне… Эти народы за ничто тобою признанные».

«Введет тебя Бог твой в ту землю, которую он клялся дать тебе с большими и хорошими городами, которых ты не строил, и с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, с виноградниками и маслинами, которых ты не садил, и будешь есть и насыщаться».

«И будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы и господствовать будешь над многими народами, а они над тобою не будут господствовать».

В зале бурные аплодисменты. Оратор отпивает воды из стакана, стоящего на трибуне.

– В то время как мы проповедуем неверным свободу, мы сами будем держать наш народ и наших уполномоченных в совершенном повиновении.

Уже в древние времена мы были первыми, которые бросили в массы лозунги: «Свобода. Равенство. Братство». С тех пор избиратели, подобно попугаям, повторяли бесчисленное количество раз, люди со всех сторон стекались к этой приманке и этим уничтожили благополучие человечества и истинную свободу личности. Считавшиеся умными и рассудительными в среде неверных не поняли всей двусмысленности этих слов, не поняли их внутреннего противоречия, не увидали, что в природе нет равенства. Демократия, либерализм, интернационализм, глобализм – лозунги, которыми международное еврейство разлагает общество.

Неверные вступают в ложи из любопытства или в надежде добиться этим путем более высокого положения в обществе. Мы обеспечиваем им этот успех и этим путем пользуемся. Их самообманом, под влиянием которого они, ничего не подозревая, поддаются нашим внушениям. Нельзя себе представить, до какой степени неосознанной глупости можно довести даже умнейшие головы из среды неверных под влиянием самообмана и как легко они теряют мужество даже при малейшей неудаче. Неверные в той же самой степени готовы жертвовать своими планами ради популярности, которую мы презираем, приводя наши планы в исполнение. Знание этой психологии облегчает задачу управления ими. Способы действия заключаются в разложении. Разделяй и властвуй. Один дисциплинированный отряд из двадцати человек может сделать больше, чем неорганизованная тысячеголовая толпа. Точно так же и меньшинство, которое посвящено в тайны плана, является более сильным, чем нация или другая часть мира, раздробленная на тысячу противоборствующих частей.

Мы утверждаем, что нееврейскую публику намеренно делают жертвой этой искусственно созданной торговли бесполезными предметами роскоши. Массы воображают, что они играют при этом какую-то особую роль, тогда как их роль заключается лишь в том, чтобы платить и вновь платить.

Делается страшно, когда смотришь кругом и видишь то большое количество людей, которые посвящают свою жизнь второстепенным и третьестепенным вопросам, робко и отрицательно относясь к жизненным вопросам, действительно определяющим человечество, от разрешения которых зависит их судьба. Как раз это отклонение в материалистическую сторону открывает нам фланг для нападения.

Нам удалось достигнуть того, что в настоящее время пресса получает все известия только при посредстве определенных агентств, в которые они стекаются со всех сторон света. Эти агентства будут нашей собственностью и будут публиковать то, что мы позволим.

Когда мы станем властителями, мы признаем нежелательной всякую религию, кроме нашей, которая исповедует единого Бога, с которым связана наша судьба в качестве избранного народа и через которого наша судьба сложилась с судьбой мира.

Зеркало мутнеет и меняет картину, на которой уже узнается Москва златоглавая. По улицам бегут старые троллейбусы и машины времен рубежа пятидесятых и шестидесятых годов. Бедная замшелая синагога, где немногочисленная группа евреев склонилась над брошюрой, распечатанной, видимо, самиздатом. На первой странице написано «Катехизис».

Прихожане одеты крайне бедно – в фуфайки и валенки. Но один из них выделяется более достойным внешним видом. Взяв брошюру, он негромко зачитывает:

– Многие народы погибли в рассеянии, потому что у них не было четкой программы действия и чувства локтя. Русские не способны глубоко мыслить, анализировать и делать обобщения. Они подобны свиньям, которые живут, уткнувшись рылом в землю, не подозревая, что есть небо…

Народ без истории, как ребенок без родителей, и из него можно вылепить все, что необходимо…

Фашизм – явление не случайное. Он возникает там, где мы недооцениваем стремление местного народа быть хозяином своей земли…

Зеркало теряет краски и меркнет. Дима облизнул пересохшие губы и, растерянно посмотрев на Максима, задумчиво произнес:

– Чем дальше в лес, тем больше дров. Максим молча посмотрел на друга и, переведя взгляд на алмаз, спросил:

– Каковы результаты их деятельности?

В зеркале появился образ молодого австрийского принца Фердинанда, замертво падающего от прицельного выстрела убийцы. Дальше последовали страшные картины кавалерийских и штыковых атак Первой мировой войны. Применение боевых отравляющих газов и падение великой Германии, уничтоженной и втоптанной в грязь. Потом появился образ красного кумача, массовые расстрелы людей, изможденные скелеты голодных детей, лагеря для заключенных. Слайд сменился. В зеркале появились здания множества банков с одинаково унылой надписью на дверях «Open». Человек с трясущимися руками поднимает револьвер к виску и пускает себе пулю в висок. Сквозь эту жуткую картину прорывается огромная эскадрилья бомбардировщиков с фашистскими крестами на борту. Они сбрасывают тысячи бомб на абсолютно разрушенный город, стоящий на берегу величественной реки, в котором не осталось ни одного целого здания, и все на десятки километров вокруг объято пламенем, пеплом и пылью. Лишь полосы ослепительного снега, видневшиеся на горизонте, вдали от места сражения, подсказывают, что сейчас зима или поздняя осень. Весь город, точнее, то, что от него осталось, перерыт воронками от снарядов и бомб, и кажется, что там нет уже живых людей и некого уже атаковать бомбардировщикам. Но они заходят на цель и сбрасывают бомбы, летящие как тысячи пчелиных стай на прибрежную полосу шириной метров в триста. Летчик в кабине бомбардировщика поднимает вверх большой палец, сообщая штурману об удачном заходе на цель. Земля вздымается на сотни метров от поверхности – и теряется видимость того, что происходит в этом аду. Но сквозь эту мглу, отрывшись от земли, встают бойцы, на которых и живого места-то нет, и политрук, подняв уцелевшей левой рукой пистолет вверх, командует: «Не отдадим город Сталина врагу. За Родину! За Сталина!».

И горстка полуживых людей идет в атаку, отбрасывая противника на сто метров от реки.

Тонущие в холодных водах Волги корабли увлекают за собой тела солдат, так и не вступивших в бой, но все же немногие из них доходят до другого берега, и бойцы сразу вступают в бой, удерживая прибрежную полосу шириной в триста метров, на которую, казалось, обрушилось все зло этого мира.

Неожиданно в дверь постучали. Максим вздрогнул от неожиданности. Зеркало померкло. Друзья тревожно переглянулись. Дмитрий подошел к двери.

– Кто там? – спросил Дима, одновременно заглядывая в глазок.

– Стас, – последовал короткий ответ из-за двери.

Глава 21. Даша

– Какого черта ты приперся? – зло произнес Максим через закрытую дверь.

– Я один, нам нужно поговорить, – ответил Стас.

Дима посмотрел на Максима и с недоверием покачал головой.

– Подожди пять минут, – сказал Максим и принялся убирать со стола атрибуты для только что проведенного ритуала. Дима вспорол ножом подушку, спрятав в глубине ее заветный артефакт.

Друзья переглянулись, убедившись в том, что все готово для встречи гостя, и Дима, выдохнув, словно сейчас примет рюмку водки, открыл дверь.

Стас совершенно хладнокровно прошел в хорошо знакомую квартиру и без особых церемоний расположился в мягком кресле.

– Я пришел один. Инкогнито. Я полагаю, вам известна суть вопроса, который нам требуется обсудить? – начал нелегкий разговор Стас, выдержав предварительно гроссмейстерскую паузу.

– Как ты мог вообще сюда заявиться после того, что сделал? – дрогнувшим голосом спросил Дима.

– Я не знал, что мы можем оказаться по разные стороны баррикад, – хладнокровно ответил Стас. – Я всего лишь исполнитель, хотя и не рядовой, но я работаю в системе, в которой не принимают возражений. Мой визит к вам – огромный риск для меня, и все, что я могу сделать для друзей, – это предупредить о грозящей опасности для вас и убедить вас в том, что артефакт нужно отдать, иначе…

– Иначе что?! – гневно спросил Максим. – Ты нам подсыпешь еще какой-нибудь отравы?

– Там был не яд, а снотворное, – спокойно отреагировал на вызов Стас. – Эти решения, как и последующие за нашим разговором, принимаю не я. И каким-либо образом повлиять на ход решений я не могу. Я лишь могу предупредить вас и попытаться договориться. Лучшим выходом для вас будет мирное соглашение. Вы не можете бороться с системой, на много порядков организованней и могущественней вас. Все в это бренном мире принадлежит ей, а артефакт такого масштаба тем более представляет желанную добычу для системы.

– Как ты узнал об алмазе? – сухо спросил Максим.

– Способности, подобные твоим, открылись мне еще в юношеском возрасте. По определенному стечению обстоятельств я был замечен и привлечен на службу в один влиятельный орден. Я достаточно быстро скакнул по карьерной лестнице. Орден очень ценит мой талант, один из которых заключается в том, что я могу определить доминирующую мысль, владеющую умом человека. Твой путь к артефакту был мне известен. Я с большим сожалением наблюдал за тем, как жизнь нас разводит по разным окопам, но ничего не мог с этим поделать. Такова моя работа. Вход в систему стоит много, а выйти из нее можно только одним способом, о котором лучше не упоминать.

– И в чем заключается твоя работа? – вступил в разговор Смехов.

– Система осуществляет тотальный контроль за всеми жизненно важными процессами, происходящими в мире. Я не могу открывать вам, парни, информацию, не предназначенную для ваших ушей. И вам, и мне от этого будет только спокойней.

– Интересно, что же послужило мотивом для столь неоднозначного решения, как вступление в орден? – с сожалением спросил Максим.

– Палыч, то же, что и у всех, начинающих свой путь в ордене с низших ступеней: деньги, влияние, возможности. Я уже не помню, когда я нуждался в средствах. В материальном плане для меня многое доступно. Кроме того, степень моего влияния огромна вне структур ордена, а там, как в военной системе, существует субординация и порядок. Работая в системе, я полагал, что мне известны ее границы, но потом понял, что орден – всего лишь наконечник оружия, масштабы которого даже мне неизвестны.

– Чем нам грозит отказ? – задал вопрос Максим, зная на него ответ заранее, скорее, из соображений выудить хоть какие-то крупицы информации.

Поплавский взглянул на часы и с сожалением произнес:

– Печальный исход очевиден. Времени у вас будет для начального этапа побега не более часа. Предлагаю вам хорошо подумать, прежде чем вы примете столь сомнительное с точки здравого смысла решение.

Стас встал с кресла и, пройдя к выходу, добавил:

– Не судите меня строго за происходящее. В этом часовом механизме я всего лишь шестеренка.

Закрыв за Стасом дверь, товарищи испытывающе посмотрели друг на друга.

– У меня ощущение, что я нахожусь на аттракционе «американские горки» и понимаю, что сейчас наступит пипец, а вылазить из кабины уже поздно, – грустно заметил Дима.

– Старик, ты можешь отказаться от борьбы, но я для себя решение принял, пусть даже мне это дорого обойдется. Возможно, Стас блефует, хотя не похоже.

– И какой твой план действий?

– Срочно бежать. Потом попытаться воспользоваться «Оком». Не напрасно они так охотятся за ним. Если мы сумеем познать его возможности, то, возможно, приобретем противоядие против столь страшной системы, которой нас пугает Стас. Нам нельзя пользоваться воздушным транспортом, поездом, да и собственной машиной тоже. Засекут нас быстро. Мобильники, кстати, необходимо срочно отключить. Предлагаю двигаться в Казань. Там нас прикроют. Но и там долго задерживаться нельзя. Можно подставить под удар невинных людей.

– Тогда у нас три варианта, – продолжил Дима, подтвердив тем самым свое участие в рискованном мероприятии. – Уехать с автовокзала на автобусе, воспользоваться услугами «бомбил» или речным путем сплавиться на какой-нибудь барже.

– На барже интересно: они вряд ли просчитают такой ход, только долго добираться будем. А нам как воздух необходимо время, чтобы оценить возможности камня.

– Макс, – Дима внезапно расцвел, – у меня на даче стоит вполне пригодная «десятка». Ею Наташка пользовалась, до того, как… Она, как за миллионера вышла замуж, о ней и не вспоминает, хотя покупал ее все же я. Думаю, это «ведро» никак не попадет в их поле зрения. Только бы гаишники не остановили.

– Что ж, вполне приемлемый вариант из того многообразия, которым мы располагаем, – оптимистично пошутил Макс, уже складывая дорожную сумку. – Предлагаю пустить их по ложному следу, взяв билеты в кассе предварительной продажи билетов на поезд. Например, на завтра. Выиграем сутки. Пусть они нас там ждут.

– Хорошая мысль, – поддержал товарища Дмитрий, укладывая в сумку травматическое оружие и охотничью «Сайгу» в чехол для лыж.

– Ты бы еще рогатку прихватил, – неуместно веселился Максим, но смех был, скорее, с нервным оттенком.

Через двадцать минут после того, как их покинул Стас, друзья ехали на частнике в направлении дачи Димы Смехова. По пути они купили два железнодорожных билета до Смоленска. «Может, они и там еще поищут?» – обнадеживающе подумал Максим.

«Десятка» действительно оказалась вполне надежной, и через десять часов беглецы добрались до Казани. По пути их все же остановили один раз, но младший лейтенант, равнодушно проверив документы и страховку, быстро переключился на «лексус», потеряв к ним всякий интерес.

Увидев Максима на пороге своей квартиры, Елена Михайловна расплылась в несвойственной для нее улыбке. Ее всегда строгое лицо сияло, как зеркальце на солнце.

– Дашенька, у нас гости! – крикнула она в глубину квартиры.

Даша, явно смущаясь перед неожиданно появившимися гостями, обняла Максима и, протянув руку Диме, чуть краснея, представилась:

– Дарья. Можно просто Даша.

– Дмитрий. Для Вас просто Дима, – сказал Смехов и почему-то тоже порозовел.

– Пойдемте, я вас борщом накормлю, – поторопила неуклюже столпившуюся молодежь Елена Михайловна.

– Елена Михайловна, – сказал Максим, едва расположившись за столом, – должен вам сказать, что наш визит к вам не безопасен, и я хотел бы попросить вас приглядеть нам квартиру. Только на имя третьего лица. Ваш знакомый, Михаил, мог бы помочь в этом деле?

– Что за вздор, Максим? Ты же знаешь, что наш дом – это твой дом, и никуда я вас не отпущу.

Улыбка с Дашиного лица слетела бесследно, и она тревожно слушала разговор.

– Дорогая Елена Михайловна, я не могу вас посвятить во все подробности моих исканий ради вашего же блага, но хочу заметить, что все, о чем предупреждал дед, – сущая правда, и, похоже, мы с Димой стали объектами для преследования. Для всех будет только хуже, если вы попадете в переплет.

– Хорошо. Я не имею привычки спорить с мужчинами, тем более не совсем понимаю, о чем может идти речь.

– Книги, которые я забрал от вас, круто изменили мою жизнь. Это целый пласт необыкновенных возможностей, не познанных наукой. Но, как потом стало известно, эти возможности интересны достаточно могущественной организации, открывшей охоту на нас. Дед об этом предупреждал из глубины времени.

– Да. Он был мудрым человеком. Что ж, я сейчас же позвоню Мише. Думаю, он сможет нам помочь, – задумчиво произнесла Елена Михайловна. И сказанное ею «нам» очень тронуло Максима.

Утром следующего дня, когда в доме Елены Михайловны еще все спали, раздался звонок в дверь. Максим, готовый к разного рода неприятностям, быстро оделся и вышел в коридор, где на пороге уже стояли Елена Михайловна и Михаил.

– Просьбу я вашу выполнил, Лена.

– Так быстро удалось снять квартиру? – удивилась Елена Михайловна расторопности Михаила.

– Даже не квартиру, а дом. Правда, состояние оставляет желать лучшего, но зато бесплатно. Это дом моей сестры, а она уехала в Москву на повышение. На сколько она там задержится, один бог ведает. Так что, если гости готовы, могу расселить сейчас же.