Неуставняк-1. Книга 1

Мы быстро побросали сигареты и принялись расставлять себя на места относительно товарищей по строю. Сержант для профилактики пару раз скомандовал «разойдись!» и «строиться!».

После чего нам была прочитана лекция о чистоте окружающей среды и мы, вернувшись в курилку, собрали разбросанные бычки, чтоб потом отправить их на заслуженный отдых в урну.

– Строиться! Равняйсь! Смирно! Вольно! – Сержант стоял по фронту строя и раздражённо отдавал команды. – Следующий раз я приглашу вас на похороны бычка.

Всё неизвестное привлекает, даже если это звучит недружелюбно.

– Времени на вас нет! – Он явно был раздосадован этим обстоятельством. – Поэтому для профилактики и закрепления пройдённого материала пробежим кружок по малому кругу! Бегом! Четыре минуты времени! Марш!

Во время этой длинной команды мы, как положено, подобрали руки и подали своё тело вперёд, чтоб по команде «марш» начать бег с левой ноги. Бежать строем не слишком комфортно. Темп задают первые – перед ними простор, и скорость они выбирают самостоятельно, а внутри строя требуется определённая слаженность. От твоего бега зависит благополучие поставленной перед всеми задачи. Нельзя набегать на передних – с боков бегут соратники и твои локти не должны им мешать. Просто так, от усталости или по другой причине, остановиться невозможно – ты можешь создать ситуацию, когда тебя затопчут, как прикроватный коврик. Хуже бежать последним, строй начинает растягиваться, так как каждый создаёт себе пространство для более свободного бега. Центровые бегут с переменным усилием, давая себе отдых между маленькими рывками, и в результате вся колонна начинает сжиматься и разжиматься, как меха гармони. Поэтому задним бежать тяжелее, так как равномерности бега и тем более дыхания у них нет. Во время марша или марш-бросков назад ставят самых сильных и выносливых. Но это всё в будущем – сейчас мы смело ринулись в оздоровительный почётный круг.

Малый круг – это примерно тысяча двести метров по асфальтированной дороге вокруг спортивного ядра части. После первых ста метров строй самостоятельно вырабатывает определённый ритм бега, и твои сапоги подбивают удары всеобщего метронома, под который каждый выстраивает своё дыхание.

Часы в армию брали не все, и тем, кто их себе позволил, было несладко, так как помимо выполнения текущих обязанностей приходилось вести и хронометраж. Сначала это добавляет значимости, но она в армии – груз, который следует нести, а чем меньше вес, тем легче дело. “Физика!”

Мы честно отбили круг почёта, а в последнюю минуту даже ускорились. Кто-то сказал: «Успели!», но первые, пробежав по инерции метров двадцать, всё ещё слышали поредевший звук метронома. Вовремя добежавшие повернулись и увидели картину гибнущего крейсера. Увлёкшись бегом первого ряда, половина строя бежала, стараясь их догнать, не обращая внимания на задних, а те превратились в гармошку, которая то распускала меха, то подбирала, но последние метры всё же её растянули. Одним словом, за нашей кормой тянулся шлейф из протёкших баков, который изображали кучки слабо организованных бегунов. И если первые вложились в назначенные четыре минуты, то последние пришли с запозданием в минуту и более.

Сержант невозмутимо ждал, когда все отдышатся. После команды «Заправиться!» – команда «Становись!», и мы вновь в строю. Очень хотелось расслабиться, ведь сержант был ненастойчив, а мы почему-то тупо ему подчинились. Хотелось принимать решения, противоположные желаниям этой няни, но всеобщее подчинение одному вело тебя за всем коллективом.

– Равняйсь! Смирно! – Сержант повысил тон. – При беге в строю первая шеренга должна выбирать скорость шага так, чтоб задние шеренги могли держать строй. Время прибытия строя считается по последнему бойцу. Ясно?!

– Так точно!

– Рота! Бегом! Круг пять минут! Марш!

И вновь запущенной стрелой рота помчалась по этому кругу. Слева от нас проплывало спортивное ядро, а справа – две кирпичных казармы. Мы завернули на плац. По его правому краю выстроились в ряд величественные каштаны, за ними – живая изгородь из высокого кустарника дикой акации, отделявшей нашу часть от какой‑то другой. Казармы были похожи, как братья одного семени. Свернув с плаца налево, мы вбежали в тенистую каштановую аллею. С правой стороны от неё стояли невысокие двухэтажные каменные строения, окна которых блестели домашним теплом, обещая уют. Строений было четыре – по два с каждой стороны от Т-образного перекрёстка, дорога от которого заканчивалась в глубине аккуратненьким КПП.

Повернув в очередной раз налево, дорога вновь распадалась на две. Одна отходила от основной перпендикулярно и вела в неизведанную даль части, а вторая, уже раз освоенная, замкнулась возле курилки, где нас дожидался сержант.

На этот раз мы прибежали дружной толпой, но время было безнадёжно потеряно.

Сержант не преминул высказаться, но затем посетовал на то, что впереди нас ждёт более насыщенная программа занятий, и не стал в этот раз применять к нам карательных, точнее, воспитательных мер.

Дав отдышаться и заправиться, он повёл роту к центру спортивного ядра – к футбольному полю. Приняв форму одежды номер два, мы оставили свои новенькие повседневные кители на скамейках трибун, и, конечно, они должны были лежать, как на полках…

– Рота! В колонну по четыре! Стройся! – Памятуя преодоление почётного круга, построение было скоротечным.

– На! Ле! Во! – С каждым разом выполнение команд становилось всё чётче и чётче.

Перед нами простиралась лужайка с футбольным полем по центру. Трава на ней была подрощена и изрядно примята, только жёлтые цветочки бодро тянули свои стебельки вверх. Тёплое майское солнце, мирное высокое небо, безмятежная поляна и цветы – романтика.

– Первая колонна, выйти из строя! – Четыре товарища, стоящие колонной с правой стороны строя, вышли из строя и остановились. – Там за трибунами найдёте носилки. Это ваш инструмент. Остальным самостоятельно разбиться по парам и выстроиться на краю поля через равные промежутки.

Время на выполнение данной задачи было не определено, и мы спокойно разбрелись, чтобы выстроиться. Я встал в пару с Костей. У нас как бы был обет молчания – мы говорили немного, как-то так повелось с первой минуты: я глазами показываю, он мне глазами отвечает. Но это не означало, что мы не общались с другими и не заводили знакомств. Просто пока нам рядом было комфортней. Я вроде как вперёд смотрю, а он мне прикрывает спину. После завтрака в курилке образовалась маленькая суматоха, и я, встав рядом с Костей, показал, что он не один, и недоразумение сразу прекратилось.

– Значит так, воины! Задача предельно проста! Перед вами противник в виде этих жёлтых цветов. Приказано противника уничтожить! После победы – заслуженный отдых! Приступили.

Мы скромно подошли к краю поля и, слегка нагибаясь, принялись, как козочки, щипать травку, вернее, эти цветочки. Поначалу поставленная задача воспринималась как издёвка. Ну что тут делать: сорвал трубчатый стебелёк с цветочками, зажал в кулак; собралось немного, отнёс в носилки и возвращаешься. Каждая двойка имеет примерно полтора метра личного пространства на этом общем поле битвы, просто как‑то несерьёзно. Поле проходим поперёк. Уже окучив половину трассы и возвращаясь от носилок на свою дорожку, я вдруг заметил, что мой друг недобросовестно выполняет свою работу.

– Костя, ты чё! Кончай хилять! Ты чё пропускаешь? Посмотри! Я чё, за тобой собирать буду? – Я протянул ему навстречу внушительный букет сорванных мной, но пропущенных им цветов.

– Саня, ты чего? Я сам за тобой подбираю! – Он указал на то расстояние, которое я недавно прошёл, на нём было мной пропущено минимум десять цветков.

Не может этого быть! Я себя знаю – моя природная лень не позволяет делать возвратно-поступательные движения. Если я что-то и делаю, то делаю один раз, но не более двух, а тут…! Я оглядел поле. Оно разделилось на «до» и «после». «До» – больше жёлтое, чем зелёное, а «после» – более зелёное, но всё равно ещё жёлтое.

Колдовство! Причём многие пары стали возвращаться на заранее отвоёванные позиции. Не хочу сказать, что это обстоятельство меня завело, скорее, озадачило. Выходит, мы что-то пропустили в этом живом синтезе вещества, создающего свою мерисистему. Я присел, чтоб вглядеться в корешок ближайшего цветка, и обнаружил, что рядом с цветущим бутоном находится ряд бутончиков, которые ещё не раскрылись, и, по моему соображению, раскроются нескоро. Значит, с ними надо бороться тоже!?! Но значит – это не война, а подрывная работа. Я извинился перед Костей, и мы начали заново, но уже не щипали их, а остервенело рвали под корень.

Все перестали бегать со своими охапками к носилкам, а бросали вырванные растения прямо возле места расправы и надвигались на следующие, которые так же безжалостно выкорчёвывали. В результате этой операции рота вновь продвинулись за середину поля, когда прозвучал призыв на перекур.

А курить в части можно только в курилках. По этой причине нам пришлось, не одевая кителей, строем двинуться до курилки и там предаться заслуженному отдыху. Наши пальцы были окрашены, а все старания оттереть образовавшийся бурый налёт были безуспешны. Господи! Какой идиот замыслил эту суматоху?!

– Товарищ сержант! Разрешите обратиться! – Я полуформально обратился к сидевшему в курилке сержанту.

В курилке разрешалось обращаться, не вставая в стойку смирно, и можно разговаривать со старшими по званию сидя.

– Обращайтесь! – Он сидел довольный, как кот на масленицу (и масла со сметаной наелся, и кошки твои).

– Какой идиот придумал драть эти одуванчики?!

– Командир батальона не идиот, как вы выражаетесь, а настоящий военный! У военных главное что?! Однообразие! Радуйтесь, Тела, что вы на осень не попали. Осень вручную – одуванчикам не в стать.

Сказанное я решил принять на веру. Мой взгляд пробежал по бесчисленному количеству огромных каштанов и кустарников. Окончив ревизию их зелёной массы, я взглянул на наши бренные труды. Футбольное поле стояло в первозданном виде, словно там никого и не бывало. Господи! Как же их надо драть, чтоб эти сволочи не росли?!

Десять минут перерыва прошли незаметно, и мы волей неуёмного командира были возвращены на поле брани. Там мелкими кучками лежали трупики наших противников, но нарождающаяся масса их была неизменна. Выходило так, что цветы росли быстрее, чем мы их выдирали. Этого вам не понять – такого абсурда я не видел и, наверно, никогда не увижу. Три дня, проведённые в борьбе за безупречную зелень футбольного поля, подорвали мою веру в силу человека. Одуванчикам надо отдать должное. Их, конечно, стало намного меньше, но они не сдавались и, как партизаны, были всегда готовы появиться там, где была слаба наша оборона. Да, да оборона! Ведь это не мы на них наступали, а к концу третьего дня мы спасали поле и окрестности от их нашествия.

Почётную обязанность по выносу мёртвых тел на братское кладбище выполняли единожды назначенные сержантом солдаты, но на второй день я произвёл маленькую рокировку.

После обеда я подошёл к сержанту и, обратившись по форме, спросил разрешения занять место в упряжке носилок, сославшись на начинающуюся цветочную аллергию. Аллергии у меня не было, но неизвестно откуда взявшийся насморк следовало использовать с толком. Сержант решил дело положительно, а я, в свою очередь, объявил, что одни из носилок теперь безраздельно принадлежат нам с Костей. Носить было не тяжело, но уж больно часто. Радовало одно: что там, под Топтун-горой, можно было спокойно перекурить. В очередной раз закурив сигарету, я осмотрел пределы местного кладбища жертв борьбы человека с фотосинтезом. Огромные горы ещё не перегнившей с осени листвы поражали своими размерами. Да, нелегко пришлось прошлогодним бойцам – трудились они на славу! Пригорки наших одуванчиков ничто по сравнению с их Гималаями.

Три дня подряд мы, проснувшись, делали пародию на зарядку, завтракали, занимались строевой и шли покорять одуванчики. Обед и послеобеденная строевая подготовка сокращали полевые работы, и только заход солнца за Топтун-гору прекращал борьбу – жёлтые цветы враз пропадали, словно их никогда и не было.

С одуванчиками бился весь батальон, только сражения происходили в разных уголках части. Караваны труповозок неизбежно стремились к одному месту, где мы встречали других братьев по оружию и могли оценить масштабы всеобщего боя – они впечатляли!

После ужина было немного личного времени, которое рота проводила на спортгородке, где, корчась под командованием сержанта, старалась восполнить свои физические пробелы. По сути, добровольности в решениях не было – нас, как стадо баранов, умело направляли, и мы шли туда, куда укажут.

Стараясь приучить своё тело к физическим нагрузкам, кучка моих земляков решила самостоятельно заниматься на спортгородке. Заводилой был Вова Андреевский. Но и не он в принципе был двигателем идеи. Один из воинов части занимался на перекладине и выписывал такие пируэты, что впору было его назвать гимнастом. Мы подошли к нему и стали расспрашивать. Он оказался младшим сержантом, отслужившим полгода. Как отличника учебно-боевого процесса его оставили в части для обучения подрастающего поколения, то есть нас.

– Скажите! – Володя был всегда искренне вежлив. – А вы до армии спортом занимались?

– Что ты! – Он выпрямился, и его грудная клетка выдвинула красивые рельефные мышцы. – Что ты, я был школьником. Всё то, что вы видели, я достиг здесь сам. Главное, мужики, каждый день заниматься, и вы всего добьётесь.

– А как вас зовут? – Вовка смотрел на него с явным восхищением.

– Имя в армии значения не имеет, – он накинул на себя китель, – младший сержант Агаларов! Если повезёт служить в первой роте, то я, может, буду вашим командиром.

– Ты, Саня, как хочешь, а я буду проситься в первую роту, – заявил Костя.

Вечером была вечерняя проверка16, а после неё недолгое умывание и снова сон.

Первые армейские сны – без сновидений – провал памяти и очередное утреннее пробуждение.

К началу четвёртого дня мы научились сносно маршировать, при утреннем подъёме одеваться и строиться в расположении за тридцать пять секунд, идеально заправлять кровати и рвать одуванчики. Всё это время рота пополнялась, и к началу четвёртого дня в расположении пустых коек уже не осталось.

«Папа, мама и бабушка, здравствуйте!

Привет вам из солнечного Каунаса. Здесь лето в полном разгаре. Я первый раз увидел, как цветут каштаны – это нечто поразительное. Мама, ты говорила, что они выпускают свечки, а я не мог понять, как это: на дереве свечки? А когда увидел, мне они очень понравились, здесь их много, практически вся часть в них. Города толком не видел, везли ночью и, кроме серых домов, ничего не разглядел. Часть не очень большая, я буду связистом, так что наше дело правое: мотай катушку да жуй ватрушку.

Целую, Саша.

Привет Кузьминовым».

«Привет, Лена! (Надя!) (Света!) …

Шлю тебе весточку из Каунаса, здесь находится моя десантная дивизия. Сейчас меня направили в учебку, а через полгода я стану сержантом и буду пусть младшим, но командиром. Может, отправят в Афганистан. Отсюда многие туда попадают. Если туда не пошлют, то всё равно десантные дивизии считаются боевыми, так что застояться нам не дадут. Честно сказать, служить трудно, но привыкну. Морду ещё никому не ровнял, пока нет проявившихся, но, если надо, ты меня знаешь, за мной не постоит. Парни здесь все разные, но, так как моя специальность связист, то толковых больше, чем бестолочи.

Ну, всё, зовут на построение.

Пиши, как там все, отвечать буду, но всё зависит от времени, которого мало.

Целую, Александр».

«Валера, привет!

Попал я в Каунас в учебную дивизию, буду связистом. Ты мне много об армии не рассказывал. Интересно, её вообще переварить можно, или она везде такая? Мы три дня, как заведённые, щиплем одуванчики, руки вообще уже не отмываются, просвета нет, я эту цветочную красоту ненавижу. Неужели и у тебя такое же говно, как и здесь? Надеюсь, у вас более разумные традиции, чем у нас. Пока нас по ротам не распределили, и я толком не знаю, кем стану, одно ясно, что я десантник‑связист. А десант – это звучит круто. Маме пока не говори, что я в десанте, пусть сначала привыкнет, что я в армии, потом как‑нибудь скажу.

Обнимаю, твой брат Саня!»

К ТОРЖЕСТВЕННОМУ МАРШУ! ПОРОТНО…

До этого дня вообще казалось, что наша часть – это аграрная республика, центральный управляющий орган которой глубоко законспирирован, а всё управление передано сержантам. Усилием чужой воли футбольное поле приняло строго зелёный цвет. Одуванчики были истреблены даже в радиусе ста метров на подступах к части, их догнали и обезвредили во дворах жилых зданий и на детской площадке. Для достижения этой цели нас заслали в соседнюю часть, к понтонёрам, где также были произведены карательные действия, но мы не углублялись в их пределы, а только очистили приграничную зону. В своём стремлении мы были не одиноки. Часть мельтешила, как муравейник. Причём скорость выполняемых дел в угоду чьему-то желанию всё увеличивалась и увеличивалась. К исходу третьего дня все перемещения производились только бегом.

Мы небольшой группкой засланы к понтонёрам. Я и Костя с носилками, остальные шесть с бурыми от растений руками и со святой верой, что это безумие всё равно закончится, бежим – ритм пойман, шаг един, скорость умеренна. Навстречу бежит незначительная группка однополчан, которая переносит в вёдрах белила для окраски в части стволов многочисленных деревьев. Им для поддержания скорости и чтоб не расплескать жидкое белое наполнение вёдер, приходится держать их впереди себя на вытянутой руке. Сбоку это походило на действия ишачков, которые бегут за привязанной впереди морковкой. Может, это и смешно, если снять фильм в стиле Чарли Чаплина, да ещё опрокинуть одного из них, но это не фильм, и никто не упал.

Мы профессионально научились выполнять бестолковые команды. У каждого в груди – в сердцах неукротимых потомков бунтовщиков и исполнителей трёх российских революций – назревал бунт. Мозговой центр этой аграрной коммуны явно не предусмотрел надвигающиеся революционные события. Мелкими диверсионными группками мы были засланы в пределы чужой части, чтоб на подступах к нашей уничтожить все одуванчики, вскопать круги под чужими деревьями и покрасить их стволы, а также проредить кустарник пограничной зоны.

В первый раз, пересекая границу смежных подразделений, мы и не представляли, что жизнь солдата может быть без бега и дурацкого самопожертвования. Там, в чужих пределах, “жизть” была спокойна и размеренна. Сержанты с солдатами ходили парами, даже под ручку. Подразделения перемещались размеренным шагом. Вежливые старослужащие ставили себя ниже, чем воины нашего призыва, которых везде пропускали вперёд. Правда, сапоги у молодых почему-то были не первого дня носки: каблуки сношены, голенища смяты, да и повседневная одежда на некоторых выглядела словно на вырост. Разве что иногда, за редким исключением, какой-нибудь молодой солдат пролетит быстрее пули, и всё, тишь да гладь. Одуванчики не рвут, деревья не красят. Что-то неправильно в нашем королевстве – умы стали вскипать, заставляя шептаться и косить взгляд. Ужели вся наша служба – это прошлогодняя листва или сегодняшнее поле?!

Ветер революции принёс перемены утром четвёртого дня, сломав укоренившийся в сознании стереотип.

Вылетев на утреннюю зарядку чуть ли не самым первым, я на месте нашего построения увидел неизвестного мне офицера, одетого по форме номер два – он стоял и ожидал, когда рота построится.

– Рота! Равняйсь! Смирно! – Мы выполнили команду, а сержант, резко повернувшись на каблуках, чётким строевым шагом подошёл к стоящему по стойке смирно офицеру. – Товарищ прапорщик, первая рота для проведения утренней зарядки построена. Заместитель командира первого взвода сержант Костров.

– Здравствуйте, товарищи солдаты! – произнёс доселе неизвестный нам командир.

Сержант сделал шаг в сторону и повернулся к строю лицом.

– Здравия! Желаем! Товарищ прапорщик! – Наше приветствие подхватили другие подразделения части, которые в эту же секунду приветствовали своих командиров.

Вездесущие воробьи стайками заметались по территории части.

– Вольно! – скомандовал прапорщик.

– Вольно! – повторил в тон ему сержант.

– Сержант Костров! Встать в строй!

– Я! Есть! – Сержант строевым шагом проследовал к голове колонны и, развернувшись на месте, замер.

– Ну что, сынки, устали бороться с флорой? – Прапорщик улыбнулся.

Строй молчал, так как не был обучен отвечать на подобные вопросы.

– Скажем так, курорт окончен, начинается служба! Подразделение, нале-во!

– Вот ничего! себе курорт! – тихо подал голос Костя, когда мы делали поворот.

У него от носилок образовалась мозоль во впадине между большим и указательным пальцами, и он с содроганием думал о предстоящих занятиях на турнике и брусьях. Почти все были с порезами о траву, которые набухали красной полосой вдоль раны. Не разгибаемые часами спины стали деревенеть, и ломота в пояснице не проходила.

Мне повезло, но некоторые жаловались, повышая голос в присутствии сержанта, а тот словно ослеп и оглох.

– Рота! Бегом! По большому кругу! Марш!

Рота резво двинулась вперёд.

Большой круг – это полтора малых. Пробежав три четверти малого круга, мы повернули направо и вбежали в доселе неизведанную часть нашего городка.

Слева стоял большой белый склад, справа – простирался сад фруктовых деревьев, посаженных так редко, что между ними можно было играть в мини‑футбол. Тылы кирпичных сараев ограничивали пределы сада и нашей части. По кладке видно было, что они возводились не единовременно, но покрашены были однотонно – в белый цвет. Склад кончился через двести метров, и мы повернули налево. Впереди маячил обширный автопарк. Ещё метров двести пятьдесят в его сторону и, повернув налево, мы возвращаемся на малый круг. Добавочка в шестьсот пятьдесят метров составила расстояние в тысячу двести метров.

До этого каждое утро мы пробегали чуть больше одного такого круга, теперь, замкнув его, бег продолжился.

Темп бега задаёт сержант. Его прямое, слегка выгнутое назад тело маячит перед нами, как мушка в прицельной планке. Ритм задан правильно, и мы, не останавливаясь, заходим на второй круг. В беге мы не одиноки, другие подразделения также нарезают круги, только расстояние между нами неизменно. Соревнований нет, есть только задача пробежать намеченное количество кругов. Второй круг даётся уже с определённым трудом – дыхание сбилось, от постоянного движения воздуха во рту образовывается сухота. Охота остановиться и пить, пить, пить. Мы пробежали автопарк, и круг вновь замкнулся. Три дня подряд мы бегали по два малых круга, и теперь по привычке наши ноги сами стали расслабляться и притормаживать.

– Не останавливаться! Команды «стой» не было! Подтянуться! – подал голос прапорщик. За время бега мы про него забыли.

Его голос звучал без надрыва, будто он и не бежал, а, как сказочная Маша, всё это время сидел в кузовке за спиной медведя: «Не садись на пенёк, не ешь пирожок».

Страх вместе с липким потом вырвался из моего тела и холодной волной скатился по спине.

«Боже! Ещё один круг я не выдержу!!!» – Мысли заметались в голове и стали быстро разрабатывать план к отступлению, – «Надо добежать до плаца и встать, схватившись за печень. Если начнут приставать, можно наклониться до земли и дышать, дышать, дышать. Ну зачем мы так бежим, ну можно же перейти на шаг и дать отдышаться. Вот он плац, сейчас встану! А если встану? То меня же собьют!!! Да куда же они все бегут!!! Зачем это надо!? Сейчас кто-нибудь сдаст, надо только чуть потерпеть. Ну ладно, сейчас пробежим плац, а на аллее точно встану, пошли они в ромашки со своей зарядкой! Ну почему же никто не встаёт?!?

Пробежав плац, рота свернула налево – в тенистую каштановую аллею. В ней остановилась и сразу распалась одна из бегущих перед нами рот. Тела новобранцев, превратившись в знаки вопросов, бешено пульсируют, стараясь восстановить загнанное в край дыхание.

«Может и мы?», но сержант принимает влево, наш строй обегает счастливчиков и устремляется вдаль.

– Не растягиваться! А ну, подтянись! В чем дело!?! У нас что, девочки в строю!?! Не киснуть! Выровнять шаг! Раз! Раз! Раз, два, три! – Неутомимый прапорщик гонит нас, как перекладных.

Его голос стал чаще вмешиваться в моё подсознание, и каждый раз, как только мысли готовы были сформулировать команду для тела, он своими криком нарушал их порядок и не давал придуманное превратить в дело: «Чего заплетаемся? Юбки мешают? Раз, раз, раз! Шаг равняем, раз, раз! Та-ак! Что обмякли – податливость дома оставили! Раз, раз, раз!»