Неуставняк-1. Книга 1

Тело, подскочив, протирает глаза, ему требуется немного времени, чтоб сообразить, где он и что с ним вообще происходит. Но времени никто не дал, и он, как ватная подушка, уже летит с полки своего яруса вниз и бьётся всем телом об пол. По этой причине все стремятся попасть на нижние нары. Молодой уже понял, где он, а вопрос или поставленная задача опять повторяется под барабанную дробь пинков и затрещин. И это Тело начинает метаться и будить себе подобных, чтоб спросить, вымолить или своровать проклятую сигарету. С утра он сделает всё, чтоб у него в нагрудном кармане возле сердца лежала початая, чтоб не тратить время на открывание, пачка сигарет с фильтром. Всё, и этот готов! За ночь можно подготовить много Тел, но чем тогда заниматься в оставшееся время?!

Слом характера – это некое хобби, в которое включаются все без мелкого исключения военнослужащие и вольнонаёмные армии – своего рода движущая сила, некая потребность, сродни наркомании.

Главное в вопросе подчинения – не физическая сторона, а моральная. Новобранцев, крепких духом и сильных телом, хоть отбавляй, но вот незадача – сержант вроде и замухрышка, а имеет под собой целое подразделение. Всё просто – зачем лезть на рожон? Воспитание через коллектив никто не отменял. Крепышу служить ещё долго, но служба – это не только бесконечно сменяющие друг друга числа календаря, но и общение.

Общаться в коллективе принято с равным, а их всё меньше и меньше, и в один момент этот сильный, поддавшись стадному чувству, уже метнулся за сигаретой сам. Сделал он это быстрее, чем тот, из-за которого сейчас весь взвод будет бегать на Топтун-гору. И представляете, произошло чудо: похвалил сержант, приободрил старослужащий, а равные обступили, чтобы притянуть к себе ближе, и тепло их тел согрело его совсем замёрзшую душу.

– Я так не смогу, мне очень жалко мою маму. Она столько пережила за меня. Отец пьёт и бьёт её, а она всё терпит и меня воспитывает. Я ей обещал вернуться из армии и освободить её от этого алкоголика!

Лёша и в армию-то пошёл, чтоб там набраться здоровья и возмужать. Ему ничего не стоило откосить, в нём сидела какая-то скрытая болячка, но делать он этого не стал.

– А что сподвигло этого‑то повеситься? – Мне была небезразлична судьба нашего Третьего. Для меня он оставался настолько безуспешным, что его следовало более опекать, чем давить.

– Ты знаешь, когда он прибыл на этаж с вещами, распиханными по карманам, то сразу как-то не вписался и ни с кем не общался. Я только видел, что сержанты сильно раздражались, когда его расспрашивали, а вечером сильно избили за какую-то колбасу, которую его мама передала им на стол! Он, мол, козёл, не довёз и всё отдал недоноскам из десанта. Его ещё раз, но уже ночью, испинали за кого-то из ваших, которого пьяные сержанты решили опустить, но, видать, сами нарвались. Я тогда стоял в наряде по роте.

– Они что, звери? – Моя спина холодела от подробностей рассказа.

– Звери своих не загрызают, а эти просто не знают, что им ещё придумать! И каждый раз говорят: «Подождите, вы ещё в часть не приехали!». Саша! Я боюсь ехать в часть!! Если здесь такое, что там будет!?! – Он снова зарыдал.

Я сидел молча – этот ребёнок уже осознал, куда его везут и что с ним будет! Мне же было трудно представить масштабы трагедии, которую придётся ему пережить. Моя уверенность в себе и та команда, в которую я приписан, разделяли нас, как края оврага.

Побоями и опусканием Лешины проблемы не заканчивались. Головной болью в нем сидело желание подпитаться. Он никогда, да и я пока тоже, не знали, что голод – вообще тяжкий груз для собственной души.

Столовая пересыльного пункта если и выдавала достаточное количество килокалорий на день, то они были зарыты в такую безвкусную еду, что организм на первых порах просто отказывается принимать её как пищу. Самой принимаемой пищей был хлеб, но и его по норме незначительно. Вернее, мало, чтобы, отъевшись им, просуществовать до следующего приёма пищи.

Сержанты в столовую ходили для вида, и если и отщипнут чего, так это хлеба, который запьют чаем или компотом. Так вот, в момент уборки стола тот огрызок хлеба исчезает в кармане одного из молодых долгожителей. Когда им на перроне раздали сухпай, все подумали, что привалило счастье и сейчас можно отъесться.

Но коварный план Медведя сработал, получив росписи за переданный в коробках воздух, он поехал пополнять прилавки местного сельмага, а доблестная Мабута поделила всё по-честному. На двоих пришлось по пять коробок сухпая, из которого сержанты потребовали отдать тушёнку, количество которой им невозможно съесть, но, видимо, те были запасливы и своё отпускать не хотели. В результате каждый из них получил не три дня жизни, а полтора. Им предстояло самостоятельно разделить свой рацион на равные части пути, и тут все до одного прокололись. В первый вечер и последующий день сухпай в их подразделении закончился. Оставались спрятанные в карманах сухари и немного галет, но этого хватило только на ночь второго дня, дальше пришла тоска. Когда же наши вагоны, в очередной раз перецепив к другому составу, перевезли из Москвы в Москву – в их рядах наступило отчаянье.

Выслушав рассказ об их продовольственной проблеме, я пообещал поговорить со старшиной – а там, как знать, может, и поможем. По крайней мере, я б очень хотел им помочь, но мои полномочия были ничто по сравнению с масштабами бедствия и беспредела!

– О-п-па-на! – Дверь отъехала в сторону, и на пороге прорисовался Лёня. Одет он был в спортивные брюки и тельник-майку. – Чё за посиделки! Пишем мемуары?

Лёша вскочил по стойке смирно и занял проход, так что я должен был оставаться на месте, не вставая.

– Так, боец, быстро покинуть помещение и бегом марш в своё расположение! – Он сделал шаг в сторону и пропустил вырвавшегося, как паровоз из туннеля, Лёшу.

Лёня шагнул в купе и присел напротив меня.

– Вижу, что‑то произошло, – старшина принял серьёзный вид, – рассказывай.

Я без утайки рассказал ему всё…

– Так, вечер перестаёт быть томным. – Он немного призадумался, потом посмотрел в глаза. – А ты не хочешь ещё чего-нибудь добавить?

Я медленно залез в свой нагрудный карман и протянул корочки из‑под паспорта. Он, не торопясь, открыл их и извлёк посмертный трактат павшего героя. Некоторое время старшина вчитывался, выражение его лица приняло вид человека, смотревшего на мерзость – недельный труп собаки; ботинок, наступивший в понос; живую жабу на тарелке.

– И ты прочитал все эти сопли?! – Он держал исписанные листки за край, словно боялся запачкаться.

– Нет, начал, но не въехал и решил прочитать позже, – соврал я.

– Вот и ладно, незачем травмировать психику молодого бойца. Пойдём-ка, друг, спасать папуасов из далёкой Африки.

СПАСЕНИЕ ПАПУАСОВ

Лёня потребовал отчёта по нашим запасам. В отличие от Папуасов два дня пьяного угара подарили нам один день нескудной пищи в виде возврата невостребованного провианта. А если учесть, что моя выдача щадила тушёнку, то дня полтора и даже два с натягом. Галеты и часть сухарей первого дня вообще остались почти в полном комплекте.

– Молодец, бери с собой твоих бойцов и коробки. Сгружай половину сэкономленного запаса и выдвигайся к границе, я туда сейчас подтянусь.

Я начал быстро выполнять отданное распоряжение. Когда караван с гуманитарной помощью прибыл на границу, таможня в лице дневального пропустила нас в стан врага.

А там, судя по громкому диалогу, сержанты-десантники уже вели воспитательную работу с младшими командирами Папуасских войск.

– Лёня, да ты что! Чтоб я вас назвал недоносками!? Да ни за что! Зуб даю! – Диалог происходил в центральном купе плацкартного вагона.

Хоть я из-за тесноты и не мог быть в первых рядах, но по разговору и движениям тел представить, что там происходит, было не трудно.

– Женя – это двойное имя, и ты, сучка, сейчас станешь девочкой! Ещё раз спрашиваю, ты называл нас недоносками?! – Старшина говорил громко, но не кричал.

– Лёня, ты чё, я ж сказал, зуб даю! – Его голос сорвался на отчаянный крик.

– Зуб дал? – Лёня резко дёрнулся вперёд и вновь выпрямился. – Зуб взял!

Шум падающего тела и стон Жени были ответом на его движение.

– Тебя, маломерок, спасают твои погоны, а я не имею права уронить честь сержантского состава даже в лице твоих подчинённых. Клади зуб на стол и слушай меня дальше.

После короткой паузы Лёня продолжил.

– Вот тут, калека, твой приговор лет на десять, и если ты, подруга, продолжишь издеваться над своими или чужими подчинёнными, я пугать тебя не буду и бегать за тобой не стану, просто вот эту предсмертную записку пошлю в прокуратуру. И запомни, ваши понтонёры стоят рядом с нашими связистами. Если мне промаячут, что у вас беспредел, тебе не жить. Теперь главным в части по беспределу будешь ты. Понял!?!

– Понял. – Голос Жени дрожал и был еле слышен.

– Вы поняли мою мысль? – Лёня сделал паузу.

– Да, поняли, – недружно ответили Женины соратники по командному составу.

– Теперь так, мы вашим бойцам отдаём остатки нашей каши! У вас, недоноски, мы изымаем всю тушёнку и также поменяем на кашу. И чтоб эта каша была на столах ваших бойцов. Вот ты, – он вытащил из толпы притихших новобранцев Лёшу, – ты будешь каптёром, чтобы всё выдавал по справедливости. Куделин, ты всё слышал?!

– Так точно!

– Приступай!

Он вместе с отрядом сержантов удалился в пределы наших границ, а я остался на оккупированной территории наводить продовольственный порядок.

Когда я заглянул в сержантское купе, то увидел плачущего сержанта с фингалом от старой схватки и разбитыми губами, из которых сочилась кровь. На столе одиноко, как забытый трофей, лежали два зуба.

– Где тушёнка?!

Он молча поднял свой зад и открыл полку, на которой сидел. Внутри ровными рядами лежали заветные банки еды.

– Это вся?! – без церемоний спросил комендант побеждённой страны.

Он молча указал на другое сиденье. Там также находилась тушёнка и немного каши.

– Что ещё есть?

Он глазами показал на третью полку, которая используется для хранения матрасов. Там стояли ящики. В них нашлись и галеты, и сухари, и сахар, и чай.

После незамысловатых подсчётов мы произвели дружеский обмен. Я объяснил Лёше, как следует настроить питание, и удалился. При последнем переходе наших границ, в тамбуре меня остановил Паниковский.

– Саня! На, спасибо! – Он сунул мне в руку деньги. – Возьми, всё равно отнимут, я этим подонкам не верю.

От денег я не отказался, тем более мотивация при их передаче была достойной.

Вернувшись на склад, я сосчитал деньги. Зашедший, чтобы поинтересоваться делами, Лёня получил от меня пятьдесят рублей. Объяснение происхождения этого подношения его вполне удовлетворило – он молча взял и удалился. Сто рублей из той пачки мелких купюр достались мне.

РАСПРЕДЕЛИЛИ

Под мерное раскачивание вагонов и стук колёс почти через двое суток нас встретила Москва. Далее вагоны стали цеплять и перецеплять. Мы ездили вокруг Москвы – то отъезжая, то вновь возвращаясь, потом ещё около полутора суток наши вагоны переталкивались из тупиков Казанского к перрону Белорусского вокзала. И вот после очередной сцепки состав покатил в сторону Минска. Ура, скоро конец этому пути, от которого вестибулярный аппарат перестал реагировать на качку и был готов хоть к дальнему плаванью, хоть к полёту в космос. За сутки до прибытия на станцию Гайжюнай нам перестали подавать водку. За два часа мы привели себя в порядок и смирно сидели на нижних полках, ожидая своей участи, как школьники за партой.

До того, как выйти из вагона, у меня состоялся разговор в тамбуре со старшиной, который для повышения своего мастерства открывал и вновь складывал ножик-бабочку, делал он это виртуозно.

– Лёня, – он позволял всем его так называть, – а ты можешь устроить так, чтоб я служил под твоим началом?

– Не, Гриша, ты же меня не знаешь. – Лицо озарила умилённая улыбка, словно перед ним был младенец. Она не была покровительственной, а скорей наоборот, он улыбался в лицо обречённому на муки. – Я могу быть мирным и справедливым, пока между нами нет связи и обязательств. Ужели ты думаешь, мы в войсках такие добрые и пушистые? Ты даже не представляешь, что тебя и всех вас там ждёт!!!

– Почему не представляю? – Я был обескуражен такой откровенностью. – Ну, нам придётся много заниматься спортом и вообще…

– Ничего ты вообще не понимаешь! – Он расправил плечи, напряг грудь и завёл руки за спину. – Тебе придётся трудиться до седьмого пота. Ты не будешь спать ночами, чтоб подготовиться к следующему дню! Ты будешь качаться и ползать в говне из-за товарищей по взводу, часть которых, может, едет в этом поезде! Ты хоть понимаешь, что такое качка? – Он опять покровительственно улыбнулся, и неожиданно резко выпалил. – Ничего-то ты не понимаешь! Ты будешь лить слезы и сопливить свою подушку! А знаешь, откуда я всё это знаю?! Правильно, я это говно испил полной ложкой! И если ты думаешь, что я там у себя такой же добрый, ты глубоко заблуждаешься, и не дай тебе Бог с таким, как я, встретиться.

Я откровенно обалдел.

– Ты всё это время видел меня таким, каким я хотел бы быть, а не тем, какой я нужен армии! – Он положил руку на моё плечо. – Я не знаю, куда ты попадёшь, мне это по барабану, но ты овладеешь профессией, существования которой даже и не представлял. Но кроме спецуры тебя научат по-армейски соображать и не задумываясь убивать! Сегодня вы приедете, и вас всех распределят по разным частям, и неважно, на кого тебя будут учить – запомни, ты всегда есть и остаёшься, в первую очередь, десантником, и лишь потом спецом!

Время в пути составило примерно четверо с половиной суток. В 20 часов 30 минут мы прибыли в расположение сорок четвертой учебной десантной дивизии, временный пункт распределения которой находился на опушке леса – он состоял из двух огромных армейских палаток. В одной проводили медицинский осмотр, а в другой происходило само распределение.

Всем на руки выдали тонкие папки личных дел, и мы по одному, раздевшись до трусов, заходили сначала в первую палатку. Как такового медицинского осмотра не было. Санитар осматривал нас со всех сторон, а военврач знакомился с медицинской картой, вложенной в дело.

– Как самочувствие? – Закрыв своё лицо картой, он, не оценив меня взглядом, совершенно чётко и осмысленно произнёс пароль для входа. – Готов служить в ВДВ?!

– Так точно! – С трепетом в голосе я произнёс заветный отзыв, и меня пропустили в пределы вотчины дедушки Василия Филипповича Маргелова.

В другой палатке за длинным столом сидели старшие офицеры, в основном подполковники и полковники. Для меня‑то майор был всегда крупным начальником, а тут столько больших звёзд и всем я интересен – сердце от значимости не находило места.

Полковник, сидевший передо мной, откинув в сторону медицинскую карту, заглянул в моё очень тонкое, вернее, дохлое личное дело. Титульный лист украшал зачёркнутый красный код «К150», под ним скромно примостилось «ком.282Д». Он поставил тире после буквы «Д» и спросил:

– Куда, сынок, ты бы хотел пойти?

– В артиллеристы! – Предупреждение Лени на меня не действовало, и я, как баран, пёрся на заклание без очереди.

– Ну почему в артиллеристы? У нас столько профессий, выбирать до утра будешь! – Ему стала интересна моя уверенность, и он решил немного со мной пообщаться. – Вот смотри…

Он развернул ко мне лист, на котором в колонку были напечатаны наименования, и через дефис стояло буквенное и числовое обозначение.

– Вот, например, чем тебе связь не нравится?

Я обиженно замолчал. Ещё в поезде мы подхватывали на слух прибаутки сержантов и выучивали их наизусть: «Морда в грязи, в попе ветка – продвигается разведка!!!» – ну, это-то нормально; «Артиллерист наводит пушку – беги пехота! Он целует твою подружку!» – и это подходит; «Поварёшки сходили в туалет – руки мыть не догадались. Результат теперь такой – у десантников болит живот» – смешно, но не надо; «Морда в пыли, спина в грязи: Вы откуда? – Мы из связи!» – вот о чём тут мечтать? Про связистов стишков было много, и все они типа: пока тянул, пока тащил, не доглядел!

– Смотри, ты окончил техникум, твой ВУС15 соответствует ВУСу связи, так зачем тебе менять профессию?

– Мой отец был артиллеристом! – Я метнул в него “гранату”.

– А может, ты хочешь стать разведчиком? – Полковник подобрал и отбросил её в мою сторону.

– Да, хочу! – “Граната” лежала возле моих ног, и я её поднял.

– Вот и хорошо, – мирно выдохнул он, – пойдёшь в разведку.

Наивный мальчишка, с кем я связался! Передо мной сидел профессионал! “Граната” взорвалась у меня в руках: «Разведка без связи не может существовать, вот ты сейчас отучишься в учебном батальоне связи и потом, пожалуй в разведку!» – В ушах зазвенело – словно контузило!

– Ну, всё, сынок, иди покури. Вас скоро распределят согласно списку.

Я вышел из палатки. Меньше всего мне охота было служить в связи, ну чем в связи можно себя проявить?

… —Груша, Груша, ответь Скале; Груша, Груша, ответь Скале! – Я поднимаю уставшие глаза. – Товарищ комбат, не отвечает Груша!

– А ты вызывай, сынок, вызывай, может, ответит!

– Так сутки, товарищ комбат, я их вызываю! Может, линия порвана?

– А ты, сынок, пробегись, проверь, может, и вправду порвана.

Я открываю полог землянки, и мне в лицо сыплет снег, ветер замёл окоп наполовину. Шагнув навстречу стихии, я понял, что для связиста у меня слабое зрение, так как в кромешной тьме январской ночи ни хрена не видно, и выполнение приказа командира откладывается до утра…

Как видите, воображения у меня хоть отбавляй, вот только удручал сарказм выбранных тем для армейских фантазий.

В чувства привёл рёв подраненного зверя.

– Я тебя, Товарищ Офицер, за кем посылал, а?! А ты чего мне привёз!?!

– Товарищ полковник, мне в последний момент их заменили, а тех сказали, что командующий округа забирает!

– Зачем было возвращаться?! Сидел бы там дальше и ждал полного укомплектования! Куда я твоих негодников засуну?! Назад что ли верну?!

– Дак, они в последний момент произвели замену.

– Ты должен был принять взвешенное решение, развернул бы роту и повёл назад! Ты – май-ор де-сант-ных войск! А не заштатный сотрудник армии! Я тебя, мерзавец, посажу! За свой счёт повезёшь их обратно, понял?!

– Так точно! Товарищ полковник! Разрешите идти!

– Какой идти?!Какой идти, сейчас всех, кто не годен, примешь в свою роту, будешь им кормящей мамой. Всё! – Полковник вышел из-за палатки и наткнулся на меня.

Он был не выше меня ростом, но выражение его лица было настолько свирепо, что я испугался.

– Что встал?, уши греешь, тебя распределили! – Он смотрел прямо в глаза.

– Да, – ответил я не по уставу.

– Ну, что да! Иди и служи!!!

Он сделал шаг навстречу, словно я был из воздуха, и сквозь меня можно было пройти. Я отскочил в сторону.

«Вот и ничего себе?!» – подумал я: «Начало службы!»

Часть 3: ОДУВАНЧИКИ

ДЕСАНТУРА

В скором времени, разбив на небольшие кучки, нас отвели в баню, где после помывки конвейерным способом переодели, выдав первое обмундирование. Свою освободившуюся одежду позволялось отправить мягкой посылкой домой, но немногие воспользовались данной бесплатной привилегией, чему был безмерно рад мускулистый великан вида довольного татарина, наносивший огромным топором зарубки на каждой ненужной нам вещи. Пока мы ждали рачительных хозяйчиков, отправляющих обратной эстафетой свои пожитки, я, походив в сапогах, понял, что до армейского сорок третьего ещё не дорос и, вернувшись обратно, поменял их на размер меньше.

В часть везли на бортовой машине с натянутым на металлический каркас брезентом. Я, как самый культурный, пропустил всех вперёд, чтобы, оказавшись последним, сидеть возле открытого борта. Многого я не увидел – жидкий месяц слабо освещал проезжаемые окрестности, а когда мы въехали в город, то он своими черными зданиями съел остатки лунного света, и было вообще ничего не различить.

Машина на короткий миг остановилась в узком проезде, высокие раскидистые деревья полностью зачехлили небо. На дорогу и её обочину со стороны кабины водителя разливался тусклый свет. Граница этого света превратилась в чёрную стену.

– Приехали, – подал голос воин, сидевший впереди. Он смотрел на мир через заднее окно кабины, которое позволяло подглядывать в лобовое стекло.

Какая-то ночная птица громко и монотонно подавала голос, ей вторила вторая. Звук был, словно ты дуешь в срез небольшой трубы, закрыв второе отверстие ладонью.

Машина тронулась, и мы проехали через КПП части. Возле открытых ворот стоял настоящий десантник в берете и отдавал честь.

Боже, я же десантник, и мне отдают честь!

Десантник – это звучит гордо!

Смешанные чувства охватили мою юную душу: страх, радость, наслаждение, упоение, сомнение…

Проехав немного и сделав два поворота в разные стороны, машина остановилась, и водитель заглушил мотор. Хлопнула дверь кабины, и через секунду возле заднего борта прорисовалась фигура сопровождавшего нас прапорщика.

– К машине! – скомандовал он, всматриваясь вглубь кузова.

Я и мой сосед напротив другого борта стали неуклюже переваливаться через задний борт. Прапорщик стоял и наблюдал, как мы все выползаем из чрева нашей колесницы.

– Значит так, воины! Команда «К машине!» производится так! – Он утилизировал бычок выкуренной сигареты, оправился и приступил к нашему обучению.

За короткое время мы на всю жизнь запомнили две команды:

«В машину!» – старшие бортов, в данном случае я и мой сосед по другому борту, подбежав к заднему борту машины, открываем его и опускаем вниз. После чего встаём каждый со своего края, не загораживая прохода следующим. Следующие, ставя ногу в специальное стремя, расположенное на свисающем заднем борту, вскакивают в кузов машины, а старшие бортов слегка их подстраховывают, чтобы те, в свою очередь, случайно оступившись, не упали.

Вроде пустяк, а техника безопасности в действии!

Когда все оказались в машине, старшие бортов закрывают борт и благодаря своей силе и сноровке взбираются в машину самостоятельно, но делать это должны молодцевато и быстро!

«К машине!» – старшие бортов, опираясь на край заднего борта, молодцевато перепрыгивают через него и, оказавшись на земле, открывают. Встав сбоку и не загораживая прохода, страхуют спускающихся из машины соратников.

Пять минут ободряющей фитнес‑тренировки, и первые навыки закреплены на всю жизнь!

– В шеренгу по два стройся! – Прапорщик явно остался доволен показателями по загрузке‑разгрузке Тел в машину.

Мы недолго метались, чтобы не расстраивать нашего временного командира.

– Равняйсь! Смирно! Вольно! – Команды следовали поочерёдно с небольшой задержкой на их выполнение. – Значит так, воины! Сейчас размещаетесь в курилке и ждёте меня!

Машина уехала, и мы увидели перед собой просторную беседку с урной посредине.

– Особо обращаю ваше внимание, в пределах части курить разрешено только в курилках, а бычки утилизировать в урну. Разойдись!

Мы метнулись в разные стороны и стали запихиваться в курилку.

Прошло уже достаточно времени, чтобы обкуриться до дурноты. Тишина ночи и очертания местности в лучах зашторенной облаками луны манили своей неизвестностью. Жажда действий и интерес к неосвоенному пространству побуждали начать вываливаться по одному из курилки, чтобы близоруко заглянуть в окружающий мир. Освещение в части было скорее местным, чем уличным. На редких столбах виднелись фонари, но в целях экономии или светомаскировки освещение было выключено, и только тусклые лампочки подъездов очерчивали полукруги неяркого света. Небо заволокло и естественного света ночи не хватало.

Правда под потолком курилки всё же была лампочка, но она превращала окружающий мир в стену, а наше пристанище в островок. Одним словом, нас загнали и обложили.

Из ближайшего здания вышел одинокий воин и проследовал к нам. Он с определённым достоинством сел и смачно закурил папиросу.

– Слушай, парень, а чем мы будем завтра заниматься? – Меня просто распирало любопытство, и я решил начать обстоятельный разговор за жизнь.

– Парень!? – Он ухмыльнулся. – Нашёл пацана! У нас нет здесь парней! Здесь только мужики! – Спокойно приложился к папиросе и выпустил дым кольцом.