Эмили и Волшебное Королевство

– Не голоден.

– А я вот голодная. Сейчас бы целую курицу съела! – мечтательно протянула она. – Ты же охотник, ты пришёл в лес охотиться, значит, сможешь поймать, ну, зайца, к примеру. Наверняка дядя научил тебя чему-то перед тем, как ты сюда пошёл?

– Я всему учился сам! – возразил Сэнрик.

– Так это замечательно! – тут же подхватила Эмили. – Значит, поймаешь нам еду? – она состроила «щенячьи глазки». Однако в их местности такая гримаса называлась «ёжик». Ёжиков в Капитайбуре было немало, у многих жителей под домами или где-то поблизости жило как минимум одно семейство этих колючих зверьков, собак же было куда меньше. Никто не считал ёжиков зловредными, они даже с течением времени превратились в образ-талисман для местных жителей. И от них пошли многие интересные выражения, либо же подобные метафоры.

– Не могу.

– Как же? Почему? – вновь задалась вопросами Эмили.

– Не могу и всё, – отрезал Сэнрик и ускорил темп. Эмили сложила губы трубочкой, изображая обидевшегося ребёнка, а после догнала юношу.

– Но мы так умрём с голоду, – уже тише добавила она.

– А не будь меня здесь? Что б ты делала? – неожиданно спросил Сэнрик.

– Пожалуй… – Эмили убрала прядь волос за ухо, подумав над ответом, – нашла бы какие-нибудь ягоды. Или грибы. Или ещё что-нибудь. Правда всё это может быть ядовито, но я разбираюсь в некоторых видах, так что у меня высокие шансы выжить, – гордо и с улыбкой заключила она.

– Вот и ищи ягоды свои, – ответил юноша, – «или грибы».

– Да почему ты такой вредный? – возмутилась Эмили.

– Я просто… – Сэнрик тяжело вздохнул, понимая, что эта весьма любопытная особа от него не отстанет, а потому придётся, всё-таки, рассказать, в чём дело, – я не могу этого сделать. Много лет я так ждал этого момента, а сейчас вся смелость куда-то исчезла! Это ужасно раздражает меня.

Эмили немного помолчала, размышляя над ответом. Она не стала больше настаивать на своём.

– В конце концов, – неуверенно начала она. Она не боялась сказать чего-то не того, однако Сэнрик выглядел крайне серьёзным, и ей не хотелось обидеть его своими глупыми подбадривающими шутками, – зайцы не всегда бывают вкусными. Да и наверняка их очень трудно готовить.

Юноша подумал, что и правда стоило бы пересилить себя и добыть им еду. Хоть он и был покрепче, но желудок у них сводило в одинаковой мере. И всё же, он был слишком горд, чтобы признать правоту Эмили, а потому промолчал.

Глава 4. Трудности

Они подкрепились тем, что нашли. Ягод здесь, на удивление, практически не было, грибы всё же попадались на пути, но и их было не очень много, будто Сэнрик и Эмили зашли в какую-то «вымершую» часть леса, где ничего съедобного не росло. Да и добрая часть этих грибов являлась ядовитой, поэтому они её не трогали. И хотя девушка прежде упоминала, что хорошо разбирается в ягодах и грибах, несколько ядовитых она всё-таки пропустила. Если бы не её спутник, она бы вполне могла их по ошибке съесть. Ей даже стало немного обидно за то, что Сэнрик казался умнее неё. В первую их встречу она посчитала его глупым мальчишкой, ко всему прочему ещё и грубияном. Но теперь он открывался ей с новой стороны.

Во-первых, он начинал казаться не «мальчишкой», а достаточно взрослым юношей.

Во-вторых, он больше не выглядел глупым в её глазах. После того, как он запросто узнал в неприметных, с виду совершенно обычных грибах рядовку белую, которая запросто могла бы спровоцировать не только расстройство желудка, но и серьёзное отравление.

И, в-третьих, в перерывах между их молчанием, когда Сэнрик начинал дружелюбную беседу, он мог рассмешить Эмили, а эта черта в людях её всегда подкупала. Она была склонна к оптимистичному настроению, поэтому ей нравилось, когда кто-то заставлял её смеяться.

Однако ветра почему-то не хотели жалеть голодных и снова начинающих уставать путешественников. С каждым часом порывы становились всё холоднее, сильнее продувая одежду, злостно разбрасывая во все стороны волосы Эмили, словно пытаясь выгнать её и Сэнрика со своей территории. К ночи Сэнрик, заметив, что Эмили замерзает, снял с себя плащ, который до этого момента спускался по его спине и сверху закреплялся на шее, над воротом тёмной рубахи, замысловатой пуговицей и прикреплённой к ней плотными шерстяными нитками. Это всё, что он мог предложить Эмили.. Они не могли развести огонь, поскольку это было бесполезно в условиях такой погоды. И всё, что им оставалось делать, – согреваться их собственным теплом, которого определённо было недостаточно.

– Я т-так замёрз-зла, – под отблесками печальной луны произнесла Эмили, стискивая зубы и прилагая огромные усилия к тому, чтобы выговорить хоть слово. Её челюсть дрожала, и она не могла членораздельно и быстро говорить, то и дело, когда по телу пробегала новая дрожь, её зубы смыкались, едва не придавливая язык.

– Знаю, – хмуро ответил Сэнрик. Он тоже подрагивал от порывов ветра. Более того, он был без плаща, хотя вряд ли бы тот помог ему согреться.

Грому тоже приходилось нелегко. Он не боялся холода, но ветер был таким сильным, что не знающему как спастись от напасти коню приходилось периодически пригибать голову к передним ногам, словно тянув её к земле, его грива металась то в одну, то в другую сторону, ровно как и волосы Эмили, а сам он беспокойно тряс хвостом. На своём веку он видал и ураганы, но самые зловещие из них были перенесены им в стойле, где приходилось опасаться только трещащих досок и крыши, которая вот-вот готова была обвалиться, либо оторваться и разлететься в разные стороны.

Впрочем, ураган в Бескрайнем лесу отличался от тех, что видели Гром, Эмили или Сэнрик вместе взятые. Трудно объяснить, но это было понятно на каком-то подсознательном уровне, как абстрактный образ, всплывающий в голове, который ты чувствуешь, но не можешь превратить в понятную мысль логической формы. Так было и сейчас. С этим погодным явлением было что-то не так. Хотя чего уж там, с этим лесом, в первую очередь, было явно что-то не так, поэтому не стоило удивляться тому, что туманная атмосфера неизведанного застилала собой не только деревья, но и всё, что попадало в чащу: ветер, животных, путников.

– Мы не сможем долго идти, – Сэнрик остановился, – если мы не согреемся, всё закончится плохо.

Эмили пришлось напрячься, чтобы услышать его за шумом ветра.

Вдалеке, прежде, чем она успела ответить, сверкнула молния.

– Ой! – вскрикнула девушка. – Как страшно, ты посмотри! Сэнрик, что нам теперь делать? – она не сводила глаз с места, где тёмное небо пронзила желтая стрела.

– Она далеко, – заверил Эмили юноша, – нужно сделать остановку и сесть всем вместе как можно ближе друг к другу. Гром больше нас, значит теплее. Мы будем греть его, а он – нас.

Эмили готова была послушаться всего, что бы ей ни сказали, лишь бы это хоть на минуту уняло пока безболезненные судороги в конечностях. Гром всё же сопротивлялся первое время, не понимая, чего от него хотят, но после поддался чужой воле и устало лег на холодную землю.

Они выбрали место, где мох занимал большую площадь, и где рядом с ними возвышался огромный валун, хоть немного останавливающий разъярённые воздушные потоки. Эмили села вплотную к Грому, касаясь его бока и частью плаща укрывая своего коня. Сэнрик приземлился рядом с Эмили, и им пришлось повернуться полубоком друг к другу, чтобы от их положения был хоть какой-то толк.

Гром недовольно фыркнул, но прижал голову к ноге Эмили. Вскоре все трое почувствовали, что стало чуть теплее. Конечно, этого было всё ещё недостаточно, чтобы согреться, но прогресс был на лицо. Под конец ночи Эмили даже смогла уснуть, облокотившись на коня.

К утру ураган затих. В лесу всё ещё было холодно, но появившийся там морозец не сковывал в движениях и не вызывал дрожь в теле. Поначалу Эмили даже чувствовала, будто он согревает её. Наверное, в этом был виноват контраст между погодой вчерашнего дня и погодой сегодняшнего. Но, несмотря на эти значительные улучшения, ими ограничивалось всё приятное, что могло произойти сегодня. Эмили и Сэнрик быстро восстановились, адаптировавшись к климатическим условиям, но вот Гром такую погоду, вероятно, переносил плохо. Когда он попытался подняться на ноги после сна, то сначала чуть не обрушился на землю. Вторая попытка вышла удачной, однако Эмили уже забеспокоилась.

В течение какого-то времени конь выглядел нездорово. Время от времени он раскачивал головой и издавал звуки, похожие на кашель, но, естественно, не человеческий. Ушами человека это воспринималось, скорее, как хриплые вздохи.

– Сэнрик, я очень волнуюсь, – сказала Эмили, – кажется, Гром болен.

Юноша подошёл к животному и внимательно осмотрел его с ног до головы.

– Похоже он простудился во время урагана, – высказал свои мысли юноша.

– Что же нам делать?

– Вряд ли ему сейчас можно чем-то помочь. Он должен сам победить недуг, – сказал он.

– Неужели ничего нельзя сделать? – с не иссякающей надеждой спросила Эмили, при этом в голове хаотично перебирая все свои знания о лечебных травах, которые могли бы помочь в данной ситуации.

– Ему нужен покой, тепло, еда, вода и время. Ничего из этого мы ему дать не можем, – Сэнрик положил руку на плечо девушки, – мы сами уже которые сутки бродим без покоя, тепла, еды и воды. У нас нет сил. Если нет сил, значит нет и времени. Нужно придумать что-нибудь, а не просто шарахаться по лесу, надеясь на чудо. Чудес не бывает. Ну во всяком случае не здесь. Я поверю в них где угодно, но не здесь, – было видно, что Сэнрик сердился на то, что уже который день они не могут выбраться из леса, а также на много чего ещё, в чём он себе возможно не сознавался.

– Лучше уж я умру от голода или холода, чем Гром, – с влажными глазами, но гордо приподнятым круглым подбородком с ямочкой заключила Эмили.

– Твоё дело, но я с тобой помирать за компанию не хочу.

Эмили стало неприятно от его слов. Неужели Сэнрик совсем лишён сочувствия? Разве может он думать только о себе и совсем не беспокоиться ни об Эмили, ни о Громе, который был ей безумно дорог?

На самом деле, вполне мог. Эмили до сих пор видела этот мир только со своей колокольни, не представляя, что другие люди могут видеть его по-другому. Если бы она знала, что порой творится в чужих головах, ей бы, пожалуй, пришлось пересмотреть всё, что она когда-либо знала. В целом, разум другого человека – это целый новый мир, неподвластный твоей собственной логике и часто выходящий за рамки твоего собственного сознания. И порой там сам чёрт ногу сломит.

Эмили отвернулась, поджав губы. Но Сэнрик не был таким уж эгоистом. До двенадцати лет у них в доме жил пёс по кличке Нут, лохматый и вечно в чём-то измазанный, с большим пушистым хвостом и острой мордой. И хотя вид его был довольно внушительным, а посторонние, не знающие его доброго нрава, зачастую старались обходить его стороной (к примеру, в случаях, когда его оставляли сторожить дом), практически каждую ночь он шёл к Сэнрику и ложился рядом с ним, под боком. Дядя Сэнрика не одобрял такого поведения пса, и им приходилось всячески ухитряться делать так, чтобы Нут оставался незамеченным, приходя к кровати мальчика. И тем не менее, их можно было назвать самыми настоящими лучшими друзьями. После, незадолго до дня рождения Сэнрика, Нут умер от болезни, поразившей его отважное преданное сердце. И тогда мальчик постиг настоящую потерю, ранящую сердце так сильно, что ещё долго невозможно спокойно спать. Так что, Сэнрик определённо понимал чувства Эмили. Другое дело, что он не хотел этого показывать. Если он проявит сочувствие, она тут же расплачется, и это никак не поможет делу. Более того, на первом месте для него сейчас действительно была их жизнь. Он был не бесчувственным, но всё же более рассудительным, отдавая предпочтение холодной голове, нежели жаркому сердцу. У Эмили же было всё с точностью да наоборот, и то было главным отличием между ними.

– Ладно, – наконец произнёс Сэнрик, – я могу разжечь костёр, чтобы Гром согрелся, но при условии, что ты отправишься на поиски хоть какой-нибудь еды.

Эмили обрадовалась его словам.

– Какой же ты замечательный, Сэнрик! – на радостях она обняла его, от чего юноша на пару мгновений остолбенел. Они прежде даже руки друг другу не пожимали, а тут сразу объятия. Признаться, у него никогда не было подруги, всегда он общался с компаниями парней, а потому не знал, как обычно девчонки дружат, поэтому подумал, что подобная экспрессия для них является нормой. – Я сейчас же пойду искать еду!

Эмили уже собиралась уходить, как вдруг остановилась, точно забыв что-то.

– Только, будь так добр, позаботься о Громе, – попросила она, а затем подошла к коню, заглянув в его большие чёрные глаза, в которых блестели капельки света, – с тобой всё будет в порядке, малыш, – она погладила его по гриве, взяла руками за морду и, притянув к себе, прикоснулась своим лбом к его. Это был жест крепких дружеских уз из их секретного языка, который образовался между ними, когда Эмили была ещё маленькой. Тогда она думала, что его может понять лишь Гром, и никому больше не доступен смысл их тайных знаков.

Сэнрик понимал, как сильно ей сейчас нужна была поддержка.

– Обязательно, – кивнув, ответил он и улыбнулся.

За своё отсутствие Эмили смогла-таки найти то, что можно было съесть. Она собрала немного грибов, старательно избегая те, о которых предостерегал её Сэнрик, и даже сумела найти куст сладкой малины, которую она собрала столько, сколько могла унести прямо в подоле платья. Так, ягодами и жареными на огне грибами они с Сэнриком смогли вдоволь наесться и до самого утра не чувствовать голод.

На самом деле, Эмили, хоть она и не заметила, похудела за то время, что провела в Бескрайнем лесу. И это отражалось на ней однозначно нехорошо. Её руки высохли, скулы стали более заметными, а живот потерял свою округлую снизу форму, особенно красящую девушек того времени, и стал совершенно плоским. Сам организм её тоже не радовался таким переменам. На одних грибах и ягодах далеко не уедешь, и ещё две-три недели такого питания – начнутся проблемы с пищеварением и усваиванием нормальной пищи. Сэнрик же пробыл в лесу гораздо меньше Эмили, поэтому на нём «ягодно-грибная диета» ещё никак не успела отразиться. Да и желудок у него был куда крепче, поэтому быстро и ловко перерабатывал всю грубую пищу. В общем-то, Сэнрик был стройным, поджарым юношей, ко всему прочему высоким, а потому даже если бы он потерял в весе, это не было бы сильно заметно.

Эмили со всеми собранными сокровищами вернулась к нему, когда солнце уже наполовину зашло за горизонт. Костёр к тому времени вовсю пылал алым пламенем, распространяя тепло вокруг себя, обдавая им в том числе и Грома, чьё состояние немного улучшилось от этого, хотя он всё ещё периодически нервно подёргивал ушами и зачем-то поднимал одну ногу.

– Как он? Ему лучше? – поинтересовалась Эмили, глядя на своего коня.

– Он согрелся, – сказал юноша, словно отвечая на другой вопрос, – остальное в его руках, – выдержав паузу, он поправился, – копытах.

– Что это ещё значит? – тут же уточнила Эмили.

– Мы ему больше никак не поможем, Эм, – пояснил Сэнрик. Сначала Эмили отреагировала с пониманием, прекрасно зная, что он прав, но позже что-то стрельнуло в её голове яркой вспышкой, от чего она подскочила на месте и удивленно захлопала ресницами.

– Эм? – Сэнрик редко звал её даже по имени, а уж так тем более не называл ни разу. Единственным человеком, который обращался к ней, как к «Эм», был Маркус. Внезапно на неё нахлынули воспоминания, она почувствовала себя так, словно проснулась от глубокого долгого сна, и вместе с этими воспоминаниями к ней пришли или, точнее сказать, вернулись ужас, горечь и вина. Она не в силах была понять, как смогла забыть про свой дом, про маму, про Маркуса, про весь Капитайбур! Она не узнавала себя более. В первые дни своего пребывания в лесу она только и делала, что думала о них и мучилась от сомнений в совершённом поступке. С тех пор же, как она встретила Сэнрика, у неё будто отняли память. И вернулась она весьма болезненно. Эмили действительно была эмоциональной, а потому её глаза тут же наполнились влагой, которая, всё же, не решалась стечь солёными слезами по розовым щекам. Однако в голове её воцарился полный хаос.

– Что я сказал не так? – спросил ошарашенный такой реакцией Сэнрик.

– Нет-нет, я просто… – Эмили вытерла слёзы и улыбнулась, хотя, признаться, эта улыбка выглядела натянутой, – меня так звал только один человек. Которого я подвела. О святой Дух, я понятия не имею, сколько здесь провела! – всплеснула руками она. – Как долго я здесь, Сэнрик?

Сэнрик, откровенно говоря, растерялся. Как он мог это знать? Но молящий взгляд его спутницы так и требовал ответа.

– Ну, долго наверное. Очень долго.

– Точно. Очень и очень долго! – вздохнула Эмили. – Как же моя семья?

На какое-то время она замолчала, осмысливая всё, что крутилось у неё в голове. Юноша тоже молчал, не зная, какие слова подобрать. Наконец, она первой нарушила тишину.

– Твой дядя, наверное, очень волнуется. Но ему легче, он ведь знает, где ты.

Сэнрик заколебался. Он не был уверен, стоит ли рассказывать Эмили то, за что ему было стыдно. Но он долго был один и ещё дольше ни с кем не делился. Как позже он заключил для себя сам, если он не расскажет Эмили о себе хоть что-то, ему, скорее всего, не удастся отвлечь её от навязчивых мыслей, соответственно, они застрянут на одном месте, пока она не оправится.

– Не совсем, – нерешительно произнёс он. Как и ожидалось, Эмили посмотрела на него с играющим во взгляде любопытством.

– Если я расскажу эту историю, ты должна будешь рассказать что-то взамен, – потребовал Сэнрик. Ему было в новинку так просто открываться людям. Но он увидел в Эмили, как и она в нём ранее, неплохую компанию и, более того, человека, которому можно довериться. Ко всему прочему, он не знал, сколько они ещё времени проведут вдвоём в этом лесу, быть может, они и умрут здесь на пару, поэтому какая разница? Что ж, пожалуй, стоит признать, Сэнрик более реалистично смотрел на вещи, и иногда его реализм граничил с каким-то равнодушным пессимизмом.

– Ладно, – тут же согласилась Эмили. Что касается её, она без особого труда открывалась людям. Иногда это могло сыграть с ней злую шутку, но такова была её доверчивая натура.

– Я сбежал сюда, – начал Сэнрик, – дядя ни в жизнь меня бы не отпустил. Ага, конечно. Да и никакой я не охотник. Мой дядя, он всегда был против того, чтобы я занимался его ремеслом, потому-то никогда не учил меня всяким вещам, ну знаешь, охотичьим.

Эмили считала Сэнрика умным, как говорилось ранее, однако полагала, что выражается лучше него. Иногда она замечала, как ему бывает трудно подобрать правильные слова, но поправлять не смела, поскольку не хотела задеть его раздутое самолюбие.

– Он всё обещал меня с собой взять, но не брал. Хоть бы на какого хилого зайца! – Сэнрик нахмурился. – Меня это задевало, я же ещё мальчишкой мечтал стать охотником. Поэтому я решил пойти против дядькиной воли.

Эмили издала звук, похожий на сочувствующее «оу».

– Я и не знала, – она отвела взгляд, а после улыбнулась краешками губ, – выходит, на ярмарке ты был грубияном, потому что был обижен на весь свет?

Сэнрик смутился.

– Каким ещё грубияном! Ну может немного, как ты сказала… Что-то вроде того.

– Но почему ты так хочешь быть охотником? Из-за дяди?

Сэнрик вновь не стал спешить с ответом. Она подумала, что это было что-то личное, и говорить об этом дальше ему было неприятно. Но тогда зачем же он начал этот разговор? Эмили заинтересовал его рассказ, и даже если она не получит ответа на свой вопрос сейчас, рано или поздно она намеревалась всё узнать.

Конечно, любопытство не очень хорошая черта. Ценится, скорее, любознательность, которая позволяет человеку открывать перед собой целый новый мир интересных явлений, да и та нравится далеко не всем и принята не в каждом обществе. Что уж говорить про любопытность, которая многих даже раздражала из-за того, что люди с этим качеством зачастую либо очень напористые, либо постоянно суют свой нос, куда им не следует. Что ж, надо признать, Эмили как раз была из таких.

– Из-за моего отца, – внезапно сказал Сэнрик.

– Почему из-за него?

– Он известен. Важный человек, так сказать. Охота – его страсть. Я хочу стать охотником, чтобы он взял меня к себе. Чтобы, знаешь, вместе нестись по лесам на лошадях, в погоне за каким-нибудь оленем с большу-ущими рогами, – он даже начал жестикулировать, настолько его увлёк рассказ, – чтобы он…

– Заметил тебя, – тихо договорила за него Эмили, когда возникла небольшая пауза, – О Сэнрик, – её тронула его история.

– Теперь твоя очередь, – громче произнёс он, распрямив спину.

Эмили давно чувствовала, что ей необходимо было кому-нибудь выговориться. Для неё разговор служил своеобразной эмоциональной разрядкой, ритуалом, после которого она всегда чувствует себя лучше. И, по правде говоря, ей хотелось рассказать именно обо всём важном, что произошло с ней в Капитайбуре. Но начать об этом сразу она боялась, возможно оттого, что не знала, как отреагирует Сэнрик, поэтому прежде всего рассказала про кулон, подаренный ей на день рождения, про Лизу, с которой вечно ссорилась, а потом уже Эмили перешла к Маркусу и свадьбе.

– Тогда я вернулась домой, и мама сказала, что нам нужно поговорить о чём-то важном. Не представляешь, как я заволновалась, Сэнрик! Но я попыталась успокоить себя, в конце концов, это могла быть какая-нибудь чепуха, – она попыталась засмеяться, но внутри неё нарастало волнение по мере того, как она приближалась к сути. Ей уже перестало казаться хорошей идеей рассказать про то, что она без двух минут обручена, но отступать было уже поздно.

– В общем…

– Ну, что она? Кто-то умер что ли? Ты чего так волнуешься?

– Сейчас, сейчас, – Эмили сделала вид, что поправляет платье.

– Ты кстати хорошо рассказываешь, – поддержал её Сэнрик, в ответ увидев наигранное удивление.

– Неужели это комплимент? А ты не так самолюбив, как я думала, – подстегнула его она.

– И вовсе я не самолюбив!

– Как же, – Эмили улыбнулась и почувствовала облегчение. Тогда она продолжила.

– Разговор вышел не самым приятным. Мне уже восемнадцать, и у нас так принято… Полагаю, и у вас тоже, мы же, в конце концов, мало чем отличаемся. Вкратце… Мне предстояло выйти замуж.

Сэнрик не ожидал такого поворота событий. Сначала его брови поползли вверх от удивления, а позже он, осознав услышанное, насупился и неосознанно согнул спину, подперев подбородок ладонью.

– Так ты что же, замужем?

– Нет-нет! Ты всё неверно понял, – Эмили замахала перед его лицом руками, – я так и не успела выйти замуж. Только не осуждай меня, умоляю! Я не вынесу этого. Но я сбежала совсем незадолго до своей свадьбы. Ночью, пока никто не спохватился. А утром я должна была обручиться.

Сэнрик был удивлён ещё больше.

– Так… – он почесал лоб и провёл рукой по волосам, – ты сбежала из-за снов или из-за жениха?

– Скорее, из-за всего вместе, – Эмили опустила голову, – Маркус замечательный человек, мы всю жизнь дружили, но я совершенно не была готова к тому, чтобы стать его женой. Чтобы стать чьей угодно женой! И эти сны, в которых отец звал меня в Волшебное королевство. Мне хотелось поверить, что они реальны. Что есть место на свете, где нет всех этих проблем. Всё внезапно навалилось, и я… Я… Не знаю, я струсила, Сэнрик. Просто струсила.

– Вообще, если тебе интересно моё мнение, по-моему ты не струсила.

Эмили взглянула на него, не поднимая головы, исподлобья, не понимая, как он до сих пор не сказал ей ни единого укоризненного словечка, не посчитал её сумасшедшей, и одновременно мысленно благодаря его за это.

– Не каждой хватило бы духу дать дёру с собственной свадьбы.

Он рассмеялся. Конечно, над ней, но он вовсе не насмехался, а смеялся по-доброму, искренне. И смех его пришёлся ей по душе. Впервые она взглянула на Сэнрика с теплотой, уже не считая себя самым ужасным человеком на свете.

В этот самый момент позади юноши она заметила маленькую искорку света. Она тут же указала на неё, никогда не видевшая ничего подобного. Маленький огонёк висел где-то в воздухе, помигивая им, и было не разглядеть, что он из себя представлял на самом деле.

– Волшебство, – инстинктивно подавшись вперёд, прошептала Эмили, только краем глаза заметив хитрую улыбку своего друга.

– Не-а, – он развалился на траве, закинув руки за голову, и не без наслаждения наблюдал, как Эмили пялилась на огонёк и тянулась к нему, точно это было какое-то чудо света. Но он-то знал, чем была крошечная искорка света, и что она должна была за собой повлечь. Светлячки.

Не успела Эмили ничего спросить, как рядом с ней возник ещё один огонёк. Третий появился подальше. Четвёртый. Пятый. Они вдруг десятками появились из сгустившейся к тому моменту темноты, и лес будто наполнился не солнечным, а лунным, прекрасным светом, играющим, отбрасывающим причудливые тени. Всё вокруг засеребрилось, заблестело, и самыми яркими точками в этом вальсе двух противоположностей были светлячки. Они парили в воздухе, точно в невесомости, то подлетая поближе, то отдаляясь. Эмили казалось, что они окружают её, тем самым создавая водоворот, обвивая её вихрем, в котором она была центром. В её глазах загорелись блики их яркого света, её кожа теперь тоже светилась серебристым лунным цветом, а платье из простого, в котором она, бывало, даже убирала дома, превратилось в платье принцессы, особенно когда на него сели несколько светлячков.