Золото под ногами

– Сколько вас вышло и сколько добралось до места?

– Две дюжины фермеров с семьями, сэр. Половину растеряли в пути, но мы с Билли всегда держались вместе и впредь не расстанемся.

– Одобряю! – торжественно рявкнул Крамер. – Одобряю и благодарю за помощь, джентльмены! Теперь мне нужно от вас только одно: переверните его на спину.

Порыскав в лагере убитого, Карл нашел драное мексиканское пончо. Заткнув носы, они вчетвером завернули в него тело неизвестного и вытащили труп из каменного ложа. Шериф хворостиной откинул край пончо с лица убитого.

– Святая дева Мария… Сэм! – гаркнул он во весь голос.

– Иду, шеф! – крикнул Сэм, который был в десяти шагах. – Я здесь!

– Сэм, черт побери, это же Вилли Бойл! Посмотри-ка, узнаешь его?

Сэм Джонсон, однако, не ответил, потому что спрятался за ближайшей сосной. Его снова рвало.

Шериф приказал старателям похоронить убитого, и те, натаскав речных камней, сложили над телом приличный курган. Шериф с помощником тщательно обыскали лагерь мертвеца, но не нашли ничего, что могло бы рассказать о его спутниках. Сооруженный наспех шалаш да обычный инструмент старателей – сломанная лопата, пара мотыг, дырявый таз для промывки речного песка, грязные одеяла, тряпки… Чепуха.

В семь часов пополудни Крамер и Джонсон не спеша двигались вверх по течению Сакраменто. Крамер сидел в седле ровно, вольно расправив широкие плечи. Взглядом он внимательно обшаривал берег и лес, выискивая признаки присутствия человека.

Сэм старался ему подражать, но закалка была не та: он сутулился, клевал носом и едва держался в седле. Помощник шерифа здорово устал от дневных потрясений и нуждался в отдыхе.

Чтобы отвлечься от мыслей о привале и ужине, он завязал с Крамером профессиональный разговор.

– Как думаете, сэр, почему его убили?

– Ты сам-то как думаешь, Сэм? Давай, приятель, удиви старика Фила.

– Наверное, не поделили добычу?

– Ишь, какая проницательность, – усмехнулся Крамер. – Копай глубже, малыш Сэмми. Копай глубже! Что они не поделили добычу, это и коню моему ясно. Что ж мне, назначить коня своим помощником? Думай, вспоминай. За год мы с тобой видели не меньше дюжины мертвецов. Кретины так дуреют от вида золотого песка, что режут глотки товарищам и стреляют в братьев… В долине Сакраменто, на Американ-Ривер, Эль-Дорадо и Фетер-Ривер – везде одно и то же. Но это убийство особенное, Сэм. Что было не так с трупом? От чего он умер?

– Я не подходил к нему близко, сэр… – виновато ответил Сэм.

– Именно, малыш. Не подходил, а следовало бы. У бедняги Вилли не было ни одной смертельной раны, слышишь? Ни одной! Зато спина изрезана так, что сердце стынет. Его хотели подвесить на крючья, как свинью, за ахиллесовы жилы. Понимаешь, какие муки он вынес? Он потерял много крови, но и это не причина смерти. Его убийцы – мастера своего дела, не удивлюсь, если один из них – эскулап или что-то в этом роде. Они долго пытали жертву, но не нанесли смертельных ран. Вилли Бойл умер от боли, малыш. Да, от боли! Я прожил на свете тридцать семь лет, а такого зверства не припомню.

– А индейцы, сэр?

– Сэм, я сто раз просил тебя называть меня Филом. Ты можешь сказать просто: Фил?

– Могу, – улыбнулся Сэм. – Так как же с индейцами, Фил?

– Возможно… – нехотя согласился Крамер. – Да только я не припомню, чтобы индейцы так издевались над белыми. Кого ты обвинишь, какое племя? Кто мог так исполосовать беднягу Вилли? Найсенаны? Мивоки? Или может быть, йокуты? Чушь! Они хитры, но не жестоки. Даже двадцать и тридцать лет назад, когда мы гнали их с родовых земель в бесплодные горы, они и тогда не пытали пленных! Были стычки, народу полегло изрядно и у них, и у нас, но, скажу тебе по секрету, малыш, вояки из них так себе. Говорят, лет десять назад мивоки задумали выгнать Джона Саттера из Гельвеции. Он узнал, что они готовят нападение, и сыграл на опережение: взял полдюжины своих головорезов и атаковал мивоков первым. Восемь белых разоружили две сотни индейцев! Каково?

– Но у мивоков тогда не было ружей… – неуверенно возразил Сэм.

– Были! – весело отозвался Крамер. – И ружья, и пули, и порох – все было. Накануне сам Саттер и продал им все это богатство. Этот пруссак держал в кулаке весь север и центр, не зря его прозвали Император Калифорнии. Ну да черт с ним…

Крамер о чем-то задумался и некоторое время молчал.

– Если уж говорить об индейцах, то воинственные племена живут за горами, – заговорил он вновь. – На востоке в районе озера Тахо – паюты и уошо. На севере – модоки и кламаты. И еще я слышал, что на юго-востоке есть не больно-то дружелюбное племя йосемити, про него рассказывают жуткие вещи. Не знаю, как они называют себя сами, название йосемити придумали мивоки. С их наречия переводится «несущие смерть» или что-то в этом роде. Там тебе и содранная кожа, и шерсть в пятках, и скальпы по кустам.

– Шерсть в пятках?

– Да… Страшная пытка. Я слыхал про одного парня… Они взяли бедолагу в плен, и на свое горе он оказался первым белым, которого они увидели. Индейцы решили, что он то ли бог, то ли дух, а у них с богами, знаешь, отношения странные. Короче, чтобы бог не убежал, ему сделали надрезы на пятках, а в раны вложили кусочки шерсти койота. Потом индейские старухи тщательно ухаживали за ранами, не давали им гноиться. Порезы зажили, но шерсть осталась в пятках бедняги… Каждый шаг приносил ему столько боли, что многие предпочли бы смерть такой жизни.

Сэма передернуло, ему даже спать расхотелось.

– Однако йосемити живут на востоке, в горах. До них отсюда не меньше двухсот миль нехоженых лесов. Ума не приложу, с чего бы им переться в такую даль ради нашего приятеля Вилли. Короче, басни про индейцев оставим на крайний случай. Чутье подсказывает мне, что они тут ни при чем.

– Кто же мог такое сделать? Вот я белый, – начал рассуждать Сэм. – Мне такие ужасы и в страшном сне не увидеть!

– Если подвести черту под нашим трепом, то напрашивается единственный вывод, – со значением заявил Крамер. – Собери в кулак свои мозги, малыш, и скажи: в каких случаях люди пытают других людей, если они не психи?

– Когда надо что-то узнать, да, сэр? – предположил Сэм.

– Соображаешь, – одобрил шериф, – именно так. Давай-ка поразмышляем, что конкретно выпытывали убийцы у Вилли. Что он мог скрывать? Ведь славный был парень. Жена у него осталась, ребятишек трое… Что такое он знал, чего не знали прочие, и какая ценность в этом знании?

– Может, он нашел золотую жилу?

– Вся река Сакраменто с притоками – сплошная золотая жила, – возразил шериф. – В любом месте, от истоков до предгорий Сьерра-Невады. Прибавь сюда Фетер-Ривер, Американ-Ривер и все притоки… Нет, Сэм, не то. Я думаю, он нашел самородок. И это был чертовски большой самородок, раз он настолько затуманил голову Вилли Бойлу, что тот решил скрыть находку от товарищей. Это не в характере Вилли, он скорее свое отдаст, чем… Впрочем, что я знаю? – оборвал сам себя Крамер. – Когда-то он был отличным парнем и ни за что не нарушил бы договор. Золотая лихорадка делает из людей самых настоящих психов, Сэм. Тому порукой спина Вилли Бойла. Но вот чего я не возьму в толк…

– Чего, Фил?

– Понимаешь, какое дело, малыш… Ведь здесь нет золота! Золотая лихорадка пришла из Новой Гельвеции, а до нее отсюда – около сотни миль без малого. Так откуда взяться самородку здесь, где ни один счастливчик не намыл золотого песка даже на сломанную мотыгу? Чертовщина какая-то… И еще. Не дают мне покоя укусы на его ноге.

– А как же койот?

– Койот ест падаль только с большой голодухи, Сэм. Было бы дело зимой, я бы и не думал об этом, но сейчас, когда в лесах полно дичи… Мелочь вроде, а свербит, как заноза в мизинце.

Некоторое время они ехали молча. Копыта стучали по прибрежным камням, шумела вода на перекатах, майское солнце клонилось к закату. Угасал последний день весны.

– Скажи мне откровенно, Сэм, – вдруг сказал Крамер. – Зачем тебе все это?

– Что именно, Фил? – заволновался Джонсон.

– Значок шерифа, убийства, вонючие трупы вдоль рек? Твой отец – богатый человек, я слышал, даже аристократ с родословной. Тебе прямая дорога в университет, а там подстегивай карьеру в свое удовольствие! Я не могу понять, что ты здесь делаешь. Нет, пойми правильно, человек волен угробить свою жизнь любым способом, который ему придет в голову, но помощник шерифа – другое дело. Я не могу доверять тебе полностью, не понимая твоих мотивов.

– Ах, это… – Сэм улыбнулся краем губ. – Никаких секретов, Фил. Мой отец считает, что если человек хочет быть адвокатом, прокурором или судьей, он должен знать всю подноготную своего дела. Я должен пройти этот путь с нуля, чтобы понимать людей, научиться различать добро и зло. Откуда же начинать, если не с должности помощника шерифа?

– Резонно, – вынужден был согласиться Крамер. – И что же, все русские так думают и делают?

– Не знаю. Мы не общаемся с соотечественниками.

– Что так?

– Отец считает, что если мы намерены стать американцами, то следует поддерживать контакты с американцами. Он говорит, что Америка – это великий котел, который переплавит сброд со всего света в единую великую нацию.

– А как же Россия? Она тоже котел! Или нет?

– Нет, Фил. Россия – не котел. Она не переплавляет другие нации в русских. Она просто дает кров и защиту малым народам, сохраняя их обычаи, веру… Делится достижениями своей цивилизации и науки. Отец полагает такой путь ошибочным. Он говорит, что рано или поздно это развалит великую империю.

– А ты сам-то как считаешь?

– У меня нет своего мнения о России, я ведь никогда там не был. Отец прекратил всякие контакты с русскими и даже дал мне новое имя.

– Как звучит твое русское имя? – с любопытством спросил Крамер.

– Semyon Yevgenyewitch Rukavitsyn, – с улыбкой проговорил Сэм.

– Да уж, лучше я буду звать тебя Сэм Джонсон, – хохотнул шериф. – Не возражаешь?

– Не возражаю. Именно так меня и зовут!

– А что насчет религии, извини, конечно? У русских она…

– Русские – православные христиане. Забавно, что, невзирая на приверженность всему американскому, отец так и не решился перейти в католичество или протестантство. Даже возвел в саду небольшую православную часовню. Говорит, что свобода вероисповедания – это величайшее достижение Америки и потому американцу не зазорно быть православным. Уж не знаю, в чем тут величие, в России тоже всяк молится, как хочет. Видимо, этот Рубикон перейти очень сложно.

– Что перейти сложно?

– Рубикон. Это пограничная река. Перейти ее означало начать войну, и Цезарь…

– Кто?

– Цезарь. Он перешел…

– Я не понял, малыш, кто перешел? Русский царь?

– Старая история, Фил. После как-нибудь расскажу. Так каков наш план?

– План таков. Мы удалились от Эрба Буэна больше чем на сорок миль. Приличный конец. Возвращаться, ничего не выяснив здесь, значит потерять время. Пойдем вверх по реке хоть до самого Сакраменто, пока не найдем еще кого-нибудь. Пообщаемся, разузнаем, что к чему. Потом вернемся в Эрба Буэна и поговорим с вдовой Вилли. Спросим, с кем он ушел, что за компания с ним была.

Внезапно Крамер сменил тему:

– Однако темнеет. Парень, ты совсем расклеился. Вон там, видишь? Хорошее место для ночлега. Давай-ка остановимся, нам нужен отдых.

Они спешились и повели коней вверх по склону к деревьям. И тут Сэму опять стало нехорошо. Чем дальше они отходили от реки, тем ярче вставала перед ним утренняя картинка с такими же соснами и замшелыми валунами. Те же папоротники, шум реки и смердящий Вилли Бойл на камнях. Дежавю было необычайно ярким, казалось, тяжелый дух смерти снова висит в воздухе. Сэма охватило отвратительное ощущение бессилия, которое он испытывал возле трупа. Ноги ослабели, шаги стали тяжелыми и неуверенными. Снова сосны, снова валуны, между ними иссиня-черная спина мертвеца с зияющими ранами, в которых копошатся суетливые насекомые. И запах. О господи, что за мерзкий запах! Кажется, Сэм пропитался им навсегда. Одежду придется выбросить. У реки был ветер и свежий аромат воды и травы, а теперь опять…

Лошадь Сэма тоже занервничала, она пританцовывала, всхрапывала, словно не желала находиться рядом с человеком, от которого так противно пахнет.

Сэм остановился у кромки леса и отпустил лошадь. Он едва держался на ногах и не падал только потому, что обхватил правой рукой крепкий сосновый ствол и прижался лбом к шершавой коре. Он не знал, сколько времени так простоял, вдыхая запах смолы, проступившей из свежего пореза. Смола не успела затвердеть. Сэм примял большую желтую каплю, и на пальцах осталась липкая жвачка, похожая на мед. От мощного пряного запаха ему стало легче, он отошел от дерева и огляделся.

Обе лошади – его и Крамера – ушли к реке и паслись там, выщипывая редкую травку, пробивающуюся из-под речной гальки. Шерифа нигде не было, и Сэм встревожился. Он торопливо вытер пальцы о кору, но смола все равно осталась на коже. Сэм поднес пальцы к носу и, перебивая смолой гадкую обонятельную галлюцинацию, зашел в лес. Он не успел сделать пяти шагов, как увидел Фила.

Крамер неподвижно стоял ярдах в сорока от Сэма. Солнечный луч падал точно на форменную черную шляпу шерифа, и та издавала странное сияние, словно траурный нимб над головой святого Франциска.

– Мистер Крамер, – полушепотом произнес Сэм.

Крамер не отвечал.

– Фил, ты слышишь? – повторил Сэм чуть громче.

Не оборачиваясь, шериф медленно поднял руку и сделал знак подойти. Этот спокойный, почти вялый жест внезапно посеял в душе Сэма робость и смятение. Расслабленная поза, в которой стоял шериф, его плавный взмах руки – все это было так обыденно и безобидно, словно старина Фил приглашал малыша Сэма к столу в День благодарения. И в то же время жест, спокойствие, черная шляпа и яркие солнечные лучи – все это было до ужаса неуместно, потому что именно сейчас всем нутром, каждым нервом Сэм ощущал присутствие смерти.

Она была рядом – уродливая безносая старуха с косой. Это ее запах туманил разум и застил взор; это ее истлевший саван мелькал серыми лохмотьями в лесном сумраке, волновал плотный вечерний воздух, пробуждал в сердце животный страх. Ноги Сэма безвольно подогнулись в коленях, руки стали тяжелыми, словно на них надели невидимые нарукавники, набитые мокрым песком.

Помощник шерифа нащупал рукоятку кольта и медленно двинулся вперед. Шум реки постепенно затихал, уступал тихому бормотанию леса. Сэм ступал по мягкому ковру из мха, старательно перешагивая редкие кустики брусники, словно в этом был некий тайный смысл. Здесь, внизу, было тихо, но наверху, в сосновых кронах, разгуливал вечерний ветер, и тонкие прямые стволы жалобно поскрипывали, словно предчувствуя беду.

Он приблизился к шерифу настолько, что мог проследить за его взглядом и понял, что Крамер, не отрываясь, смотрит на странные предметы, подвешенные к сосновым ветвям на высоте пяти-шести футов над землей. Сперва Сэм решил, что это подвесные кровати вроде гамаков. Видимо, они вышли-таки на лагерь старателей, обустроивших ночлег повыше, спасаясь от змей и насекомых. Что ж, разумно, хотя немного высоковато. Повесь кровать в трех футах над папоротником и спи на здоровье. Странные гамаки… Как же в них забираются хозяева?

Сэм встал чуть правее за спиной Крамера и увидел, что по щеке шефа, оставляя широкий влажный след, сползает крупная прозрачная капля. Шериф чуть повернул голову, увидел своего помощника и, как-то нервически дернув щекой, беззвучно, одними губами произнес:

– Вот так-то… А?

И тут Сэм, наконец, понял, что никакие это не кровати и не гамаки. От сосновых веток вниз тянулись прочные пеньковые шпагаты. Их было много, шпагаты пересекались, образуя геометрический рисунок, похожий на паутину, сплетенную гигантским пауком. А по краям этой паутины висели люди.

Сэм зажал рот ладонью и отвернулся к реке.

Закатное солнце посылало красноватые лучи меж сосновых стволов, и яркий свет с запада создавал мощный контраст с потемневшим небом на востоке. Тела висели горизонтально и, раскачиваясь, то попадали в лучи света, то уплывали в лесной вечерний сумрак. Словно стая усталых птиц, запутавшихся в липкой паутине и обессилевших в борьбе, они опустили вниз руки-крылья и тихо повисли над землей. Сосны скрипели и постанывали, как будто просили освободить их от тяжкого бремени, и этот стон, наполненный болью и отчаянием, звучал как погребальный реквием.

Усилием воли Крамер унял дрожь, приблизился к ближайшему телу и заставил себя внимательно осмотреть спину несчастного. Каждый шпагат заканчивался кованым рыболовным крюком. Крюк был вставлен в петлю из кожи и мышц мертвеца. Шесть крючьев в спине – по три с каждой стороны от позвоночника. К ногам тоже тянулись шпагаты, крючья были продеты под коленными и ахиллесовыми жилами.

Крамер развернулся и подошел к Сэму, загребая негнущимися ногами пушистый мох. Сел на поваленный ствол рядом с помощником, снял с пояса флягу и от души приложился к горлышку. Отняв фляжку от губ, сорвал пучок хвои с ближайшей ветки, размял его пальцами и втянул хвойный аромат. Потом резко выдохнул и тихо сказал:

– Нам нужна помощь, Сэм.

Глава III

Слухи ползут.

С лесными ручьями впадают черные слухи в прозрачную воду реки Сакраменто и обращают ее желчным отравленным потоком. Стекает отрава в низовья к самому океану; наполняет дома и салуны Сан-Франциско.

Белесым туманом слухи вползают вверх по горным оврагам, окутывают прииски и лагеря старателей. Колючим ветром врываются в сказочный город Сакраменто, возникший внезапно в сотне миль от побережья поближе к золоту, рядом с американской мечтой.

Пыльными вихрями кружатся слухи по широким улицам столичного города Монтерей. Полнятся слухами дома законопослушных граждан свободной республики, сеют недоумение и страх.

– Что вы думаете об этих жутких убийствах, мистер Мюллер?

– Вы о повешенных на Сакраменто-Ривер, миссис Колет?

– Да. Ужасно, ужасно!

– Полагаю, слухи сильно преувеличены, мэм. Вероятно, власти хотят отвадить авантюристов от золота. Прошу: ваш бекон и два фунта окорока. Доллар и двадцать пять центов, мэм.

– Но говорят, что там нет золота!

– Вот именно, миссис Колет! Они еще не добрались до золота, а их уже повесили, аха-ха! Доллар двадцать пять центов.

– Запишите на мой счет, мистер Мюллер.

Ничего неизвестно. Ручьи, туман, ветер… Зыбко все, ненадежно. В салунах треп и споры до хрипоты: суровые фермеры пьют свой вечерний виски. Никто ничего не знает точно, но всем известны страшные подробности.

– Да ведь там золота нет, дурень! Передрались небось по дороге из-за будущих барышей…

– И перевешали друг друга? Сам дурень!

– Ну да, верь больше. Ты их видел, что ли, повешенных?

– Пришла расплата! Ведет Желтый демон на золотой цепи Черного дьявола! Идут исчадья ада на зов золотого тельца! За алчность, за обиду, что причинили сынам божьим! За детей Святого Франциска!

– Заткнись, святоша. Не божьим сынам, а сукиным детям! И с каких это пор дьявол вступается за благочестивых монахов?

– А что с монахами?

– Вы, я вижу, нездешний, сэр?

– Только что с корабля.

– Это с того, что сел на мель?

– С него. Так кто обидел монахов?

– Давнее дело, сэр. Лет пятнадцать назад у Ордена Святого Франциска отобрали почитай всю землю и передали фермерам-переселенцам.

– Фермерам? Держи карман шире! Вся земля перешла Джону Саттеру!

– Тебе-то почем знать?

– Не слушайте это трепло, мистер. Мой свояк работал на Саттера. Точно вам говорю: у немца договор с дьяволом. Десять лет тому выскочил, как черт из табакерки без гроша в кармане, а сейчас у него сто тысяч акров лучшей земли!

О слухи, домыслы, мифы! Без них стаканчик виски был бы просто вечерним пойлом, но хорошая история превращает его в волшебное зелье. К чему пустота в голове, если ее нельзя заполнить хорошей байкой?

Иоганн Аугустус Суттер.

Йан Зуттер.

Джон Саттер.

Вранье, что у него не было денег. Деньги были.

Перед отъездом в Калифорнию он продал все движимое и недвижимое имущество, что нажил за три года в Миннесоте. Навар вышел скудным, однако Джон распорядился полученной суммой в высшей степени разумно. По прибытии в Калифорнию он не стал покупать землю у мексиканского правительства.

Он купил мексиканское правительство.

Нет, не все сразу – только калифорнийского губернатора Хуана Батисту Альворадо, но это было стоящее приобретение! Вместе с губернатором ему досталось место в правительстве и земля, которую калифорнийцы отобрали накануне у Ордена. Отцы моргнуть не успели, как пятьдесят тысяч акров лучших угодий вместе со всем, что на них произрастало, оказались в собственности проходимца.

Получив на новом месте первый капитал, Саттер развил такую бурную деятельность, что для многих небо стало с овчинку.

– Кто он, этот Саттер?

– Черт его знает, мистер. Вроде немец или швейцарец, а по мне, так разницы нету.

– Я слыхал, еврей.

– Это запросто! Кто бы еще смог так охмурить краснокожих, как этот…

– Здесь точно не обошлось без сатаны, истинно говорю вам!

Надо сказать, что местные индейские племена на дух не переносили испаноязычных колонистов. Оно и неудивительно, поскольку именно испанские миссионеры-францисканцы прогнали индейцев с родовых земель в горы, уничтожая и безжалостно расстреливая их с безопасного расстояния из ружей и пистолетов. С тех пор минуло почти полтора века, и коренные американцы, возможно, позабыли бы старые обиды, кабы дети Христовы не достали аборигенов до самых печенок обращениями в католичество. Бывало, отлучатся индейские женщины в лес по ягоды, да и пропадут на неделю-две. А возвращаются с крестиками на шеях. Черт знает, что делать с такой женщиной порядочному индейскому мужчине. То ли сплясать танец с бубнами, чтобы отвадить Белого Бога, то ли отнести повыше в горы, снять скальп и оставить на съедение койотам.

По природе своей калифорнийские индейцы не были свирепыми воинами. Земля сама в изобилии снабжала их всем необходимым, а непролазная горная система Сьерра-Невада надежно защищала от воинственных соседей. Воевать с другими племенами за плодородные земли или охотничьи угодья им приходилось совсем не часто. Настоящие боевые стычки были редкостью, и в борьбе с колонистами индейцы прибегали к тактике мелкого фола: новоявленных соседей брали не силой, а измором. Как только неподалеку объявлялся фермер из мексиканцев или испанцев, индейцы начинали в меру сил вредить бедолаге: воровали скот, сжигали урожай, уничтожали постройки. В итоге несчастный убирался восвояси, статус-кво на время восстанавливался, и до прибытия очередного неудачника жизнь текла размеренно и спокойно.

К белым же индейцы хоть и не питали пылкой любви, но и не вредили, если те не покушались на их территорию. Саттер использовал ненависть индейцев к мексиканцам с максимальной выгодой для себя. Он не просто наладил с ними мирное сосуществование, но каким-то непостижимым образом заставил работать на своих землях и предприятиях. Индейцы неожиданно стали преуспевать в освоении новых ремесел, а наиболее толковые даже обрели навыки строительства. Незаметно, исподволь индейцы Саттера влились в экономику цивилизованной Калифорнии, а Саттер за какие-то три года стал богатейшим землевладельцем и влиятельнейшим человеком всего севера и центра. Тысячи голов лошадей и рогатого скота паслись на его пастбищах. Сотни тысяч фунтов зерна отправлялись с его полей в Мексику и на север континента. Перехватив поставки продовольствия на Аляску, он косвенно поспособствовал краху Российскоамериканской компании, и в результате получил контроль не только над поставками зерна, но и добычей и экспортом пушнины. А заодно приобрел передовой пост России в Северной Америке – Форт-Росс. Прекрасная крепость со всем вооружением и утварью досталась проходимцу за тридцать тысяч долларов, которые он должен был выплатить зерном в течение пяти лет, да так и не выплатил.

Памятуя, что в молодости Саттер служил в германских вооруженных силах и дослужился до звания капитана артиллерии, генерал Мичельторена, сместивший к тому времени губернатора Альворадо, пожаловал ему чин капитана мексиканской армии и поручил создать вооруженный отряд самообороны, способный дать отпор мятежникам в случае возникновения беспорядков. Мичельторена понимал, как переменчиво сердце Калифорнии, что, впрочем, ему не помогло: вскоре его сместил генерал Кастро.

Вообще, в сороковых годах в политической жизни Калифорнии царил такой ералаш, что сам черт не разобрал бы, кто в какой момент времени возглавляет эту огромную территорию, а главное, какими силами удерживает ее в подчинении. Один за другим авантюристы всех мастей свергали друг друга и объявляли себя губернаторами, наместниками, диктаторами; арестовывали предшественников, сажали их под замок или высылали вон из штата; переносили столицу из Монтерея в Лос-Анжелес, из Лос-Анжелеса в Санта-Барбару, оттуда в Сан-Диего и обратно в Монтерей; признавали протекторат Мексики или Франции, САСШ или Великобритании; отменяли протекторат и объявляли Калифорнию свободной республикой.