Седьмое Солнце: игры с вниманием

Деньги… Катя смотрела на Милу – та шевелила губами, сжимая на груди крест, но звук ее голоса не достигал разума. Запоздало посетило прозрение, что это ненормально. С трудом повернула голову – мышцы, словно налитые свинцом, плохо слушались. Инесса по-прежнему занимала кресло, но никак не получалось взять ее в фокус. Контуры то расплывались, то вновь съезжались, и при этом сквозь них проступало нечто иное. Мысли в голове загудели как растревоженный пчелиный рой. Одна отделилась от остальных, начала стремительно набухать и приобрела очертания догадки: «…печенье, видимо, было отравлено…».

С каждым мгновением воздух становился все плотнее, тягуче растягивался, болтаясь туда-сюда на вдохе и выдохе, с трудом проникал в легкие. «Задохнусь» – испуганной пташкой заметалось внутри понимание и, не найдя выхода и напитавшись отчаяньем, обреченно ухнуло вниз. С Милой тоже творилось неладное: она покачнулась, полупрозрачный святящийся след-фантом также колыхнулся и с отставанием в несколько секунд склеился со своим оригиналом, – она все-таки сумела удержаться на ногах.

В ушах зазвенело, звон перешел в оглушительный свист, он все нарастал по силе и быстро достиг апогея, словно врубили мощные колонки и их заклинило. Когда давление сделалось совсем нестерпимым, раздался оглушительный треск и все разом стихло. Но зрение еще подводило. Проморгалась – не помогло. Казалось, словно реальность вокруг была соткана из петель и сейчас они лопались и распускались, обнажая прорехи, сквозь которые просвечивала другая картина. Ее охватил мучительный дисбаланс всех органов чувств, будто она присутствовала в двух мирах одновременно, принимая импульсы от обоих. А затем одна реальность начала медленно таять…

– Шух… шур… хык… хык… дзынь… дзынь… – внимание зацепилось за звук. Она постепенно приходила в себя. Что-то скреблось и шебуршало под ногами. Резкий запах ударил в нос: смердело гнилью, кислятиной и застарелой мочой. Взгляд невольно пополз вниз, под стол – огромная крыса с голым хвостом и отвратительной проплешиной на серовато-коричневой шерстке выгрызала из железной миски остатки съестного. И… что-то не так было с дорогим паркетом. Напрягла зрение – пол стал другим. Этот не мылся уже давно и был покрыт толстым слоем налипшей грязи, вперемежку с раздавленными объедками и прочим мусором. Сверху черными точками валялись трупики насекомых, в основном мух, прилетевших сюда осенью в поисках смерти. В отдельных местах еще проступал элемент рисунка – да, пол когда-то застилал линолеум. Теперь же он истерся до дыр и больше не мог скрывать деревянные балки, почерневшие от сырости и времени.

Катя запоздало вскрикнула и отскочила. Табурет, протяжно скрипнув, опрокинулся назад. Уперлась глазами в стол – он лишь немногим превосходил пол по опрятности. Замызганная скатерть, щедро изрезанная до облупившейся белой краски, с засохшими разводами, чем-то налипшим и потерявшим изначальный вид… скользнула по надтреснутой тарелке в центре с заплесневевшей краюшкой хлеба и трем засаленным кружкам с вонючей жижей по краям. Та, что стояла ближе, почти пустая… ощутила во рту резкий привкус тухлой кислятины и живот скрутило болезненной судорогой. Ее вырвало прямо на пол.

Сбоку тихо заскрипел чей-то смех. С трудом разогнувшись, повернула голову на звук. На нее пялилась безобразная старуха с паклей редких седых волос, крючковатым носом и лицом, изрытым глубокими бороздами морщин. Заношенный махровый халат давно выцвел, а местами протерся и пошел надрывами, абы как стянутыми белыми нитками; он был запахнут сбоку большой ржавой булавкой. Поймав Катин взгляд, старуха захихикала громче, обнажая осколки гнилых передних зубов и с безумной злобой чиркнула по полу ногой в шлепанце, с мерзким хлюпаньем раздавив какое-то насекомое. Девушку передернуло от отвращения и испуга. Сейчас она находилась не о особняке тренерши, а в ветхой хибаре. Сверху нависал потолок, разукрашенный следами старых и недавних протечек и почерневший по углам плесенью, на неровных стенах кусками пузырились обои, полу обглоданные мокрицами и прочей живностью. Там, где они отвалились совсем, зияли глубокие трещины в штукатурке, сквозь которые проступало серое нутро самана. Окна с трудом пропускали свет: заколоченные деревяшками, тряпками и драным полиэтиленом, они казались лишь нелепыми провалами в поверхности стен. Вместо мебели вокруг громоздилась какая-то рухлядь: покосившийся шкаф, кухонные ящики, полуизломанные и заляпанные жиром, кровать с продавленной сеткой в углу, плита с впалыми конфорками, покрытая желтым налетом и копотью. В раковине покоилась помойная тряпка, приглушающая звуки подтекающего крана. Все обветшалое, липкое, засранное… И что-то смутно напоминающее ночной горшок… посередине… нет, лучше туда не смотреть…

Вздрогнула, когда дрожащая рука обхватила запястье. Мила, бледная, с горящими глазами, тянула к выходу. Жалобно простонала, затем хлопнула дверь, и они вывалились наружу, жадно хватая ртом свежий осенний воздух. Участок перед домом был густо усеян хламом и тряпьем, прогнившим и уже частично вросшим в землю. А рядом, на иссохшей ветви старой яблони, мирно покачивались на ветру их куртки. Стянули с дерева и через дырку в заборе выбрались на улицу. На Катю вновь накатила дурнота, в голове зашумело, а ноги сделались ватными, но напарница упорно тащила дальше. У синей калитки наконец остановились и перевели дух.

Пенсионерка, у которой они узнавали дорогу, все еще была здесь – сжигала мусор вместе с ветками и опавшими листьями.

– Ну что, сходили к Петровне? – поинтересовалась, завидев девушек. И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Недавно с телевидения приезжали, ее в новостях покажут… За какие заслуги, спрашивается? Она-то, помимо пенсии, еще и пособие получает, да ведь не тратит, все копит… а что я сорок лет учителем в школе промудохалась, последнее здоровье положила… неинтересно никому, на десять тысяч выживаю. А ей вон помощь собирают, ремонт хотят сделать… а что у меня крыша течет никому и дела нет!

У Кати в голове царил полный хаос. Казалось, было нечто общее в речи женщины тогда и сейчас… но никак не получалось зацепить, что именно и связать воедино. Ее замутило сильнее, а когда та подпихнула в костер откатившийся рваный пакет, и он сразу сжался и почернел, – и вовсе вырвало. Пенсионерка подозрительно покосилась, на сей раз изучая внимательнее:

– Что-то вы не похожи на журналисток… – в голосе засквозило явное неодобрение, – такие молодые, а уже нахлестались… – взгляд наполнился откровенной враждебностью. – Шли бы отсюда, прошмандовки… пока милицию не вызвала, – и она на удивление резво скрылась за калиткой, даже клюку позабыв на входе. Видимо, так спешила исполнить свою угрозу.

И девушки, пошатываясь, побрели дальше, надеясь через проулок выйти на остановку автобусов.

Глава 33. Ошибка

Катя сидела в пиццерии в центре города и мрачно сверлила взглядом два треугольных кусочка теста. На подрумяненном хлебе среди расплавленного сыра прятались ломтики колбасы и колечки помидоров. Так и просились быть съеденными. Но увы, не сегодня… С тяжелым вздохом отодвинула тарелку. Раньше ей казалось забавным давать заведениям смешные клички, изменяя или добавляя в название пару букв, но сейчас это сыграло с ней злую шутку. Пиццерия, из оригинала превратившаяся в Ташнир, как никогда оправдывала свое прозвище – девушку ужасно тошнило. После интервью прошла почти неделя, но до сих пор перед глазами стояло содержимое той кружки, и кусок в горло не лез. Таблетки от тошноты не помогали, а Саша не умела лечить психологические травмы. И Катя пришла сюда с последней надеждой, что вкусная пицца, которую в былые времена она могла умять целиком, пересилит отвращение и вернет аппетит. Увы, не прокатило…

Вновь тяжело вздохнув, уронила взгляд на большие круглые часы напротив – шесть вечера. Через час собрание группы. Но нет, она не пойдет: Мила уже по-любому все выболтала, и ее теперь засмеют. В памяти всплыла ухмыляющаяся физиономия старосты, и девушка совсем скуксилась. Достала из сумочки телефон. Может, Антону позвонить? Вдруг что-то знает и подскажет?

Несколько ночей она провела в раздумьях, стараясь понять, что случилось с ними в том злополучном доме. Склоняясь то к гипнозу, то к наркоте в печенюшках, то к неполадкам с головой. Мила судила обо всем со своей колокольни – мол, в тетку вселился демон и навел на окружающих морок, но всевидящий Бог их не покинул и разрушил иллюзию. Но Катю подобное не устраивало: на дворе 21 век, она почти врач, а тут какая-то религиозная фигня. И потом, даже если допустить правдивость такого объяснения, то люди вокруг должны были, очнувшись от наваждения, крайне удивиться, обнаружив вместо дворца ветхую лачугу. Но взять ту же пенсионерку у калитки – она ведь говорила о тренерше, словно ничего не случилось, будто та изначально была полоумной старухой. Как такое возможно?! Однако, несмотря на несостыковки в объяснении напарницы, Катя волей-неволей была вынуждена признать, что Мила обладала Силой и, столкнувшись с «внушением» тренерши, победила. Сейчас ей казался смешным и странным тот внезапный порыв все бросить и мчаться добывать деньги, как золотоискатель на новые прииски. Золотую лихорадку подцепила, не иначе. От Инессы явно исходило влияние и она (Катя) поддалась, а вот Мила нет, и стоит как-нибудь посетить ее церковь и посмотреть, откуда черпается такая сила…

Девушка спохватилась, вспомнив про Антона, и набрала смс: «Нужно поговорить и адрес». Палец замер над кнопкой отправить. Задумалась. Как-то неудобно… и потом, он наверняка на собрание пойдет. Да и вообще, болтовня не поможет справиться с тошнотой, тут что-то посерьезнее нужно. И В.Д, как назло, куда-то пропал, сейчас бы не помешали его советы. Он и раньше засыпал надолго, но, сосредоточившись, она могла ощутить, как тот беспокойно ворочается, обижается или бормочет нелепицу на задворках сознания. Бывало, он затихал совсем, но только сейчас Катя поняла, что даже в такие моменты В.Д по-прежнему оставался рядом. Это присутствие, к которому привыкаешь, воспринимаешь как должное и перестаешь обращать внимание, и которое осознаешь уже позже, по сменившей его пустоте. Такое его исчезновение начинало тревожить.

Немного поколебавшись, спрятала телефон в сумочку. Поерзала на стуле. Пожевала нижнюю губу. Постискивала холодеющие пальцы. Достала его вновь и замерла над светящимся экраном. И отправила это сообщение Владу.

После беседы с Игорем она немного смягчилась к парню. Он, вероятно, не настолько плох – как оказалось, с той девицей из клуба и не было ничего, а по поводу записи и выводов Антона – тут явно где-то закралась ошибка. Девушка припомнила: ведь птицу-то она увидела до того, как столкнулась с Максимом, а затем пернатая ей приснилась. А это значит, что идея про экстрасенса, указавшего ее адрес, весьма сомнительна: зачем Сове-блондинке вести слежку еще до происшествия с братом Влада? Скорее, бессмысленные обрывки реальности вклинились в сон, как часто и бывает. А на видеозаписи с камер, может, и не было ничего ужасного, ведь Антон сам сказал – там все неоднозначно…

Катя быстро спрятала сотовый в сумку. Придет или нет? Заозиралась по сторонам. Поправила рукава кофты, покашляла, прочищая горло, и с прямой спиной села на краешек стула. Пробыла в такой позе ровно одну минуту. Ну нет, он не может так быстро здесь оказаться, она еще успеет. Подскочила и побежала в туалет. Причесалась, подкрасила губы. Вернулась за столик и расположилась в прежней позе. Сердце бешено колотилось в груди, ее потряхивало. «Это просто из-за азарта и голода», – успокаивала сама себя. Каждый хлопок двери за спиной вызывал страх и сулил надежду.

Через час, когда уже устала нервничать и собралась уходить, кто-то подсел за столик. Сердце вспорхнуло испуганной птицей, но, ударившись о ребра, послушно вернулось на жердочку. Выждала несколько секунд и подняла глаза. Влад напряженно ее разглядывал. И молчал. С минуту они просто смотрели друг на друга. Наконец девушка не выдержала. Облизнула пересохшие губы и начала говорить:

– Конечно, мне интересно, что было на том видео… но сейчас на первом месте другое. – Парень не подавал голоса, и она продолжила: – Я стала свидетелем поистине мерзкой вещи… – внезапно в памяти всплыла картинка с кружкой и замутило сильнее. С трудом сглотнула подступивший к горлу ком, – и теперь меня воротит от еды.

Влад скользнул по позеленевшему лицу девушки, задержал внимание на потрескавшихся губах, слегка задел зардевшиеся кончики ушей, прошелся по давно остывшим и затвердевшим кусочкам пиццы и медленно произнес:

– Я бы тоже не стал это есть. Давай отвезу тебя в другое место, где хорошо кормят.

– Спасибо, – буркнула, – знаю я твои места… – отрицательно покачала головой, – это не сработает. Я люблю пиццу, – придвинула тарелку и уставилась на еду как удав на кролика. – Вот хочу ее, а съесть не могу.

– Мне это знакомо, – улыбка медленно поползла в стороны.

Она вспыхнула и принялась яростно терзать вилкой ни в чем не повинные ломтики колбасы.

– И…? – спросил резко. – Чего ты ждешь от меня? – Он уже вновь был серьезным.

Рука замерла с занесенной вилкой.

– Ты не мог бы… – голос предательски дрогнул, – внушить мне забыть о тошноте?

– А думаешь… получится? – поинтересовался вкрадчиво.

Осторожно посмотрела из-под ресниц. Парень в упор ее разглядывал.

– Но мне казалось… – начала запинаясь и давясь словами, – с мамой так легко выходило… и когда на крышу вел… я не сопротивлялась… подумала, что…

– Я никогда не использовал внушение на тебе. На крышу ты пришла, так как сама этого хотела. Точнее, другая ты. У меня весьма слабые способности в гипнозе, чтобы заставить действовать против воли кого-то из наших…

Катя чувствовала на себе пристальный, изучающий взгляд Влада и не смела поднять голову. На столик опустился занавес тишины.

Затем скрипнул стул, тень скользнула по столу, звук шагов поплыл и затих в отдалении. С замиранием поняла – все, ушел. Вилка затряслась и выскользнула из рук, а в груди начала разрастаться боль. Заморгала, стараясь отогнать непрошеные слезы. Полезла в сумочку за платочком и… на столе появилась глубокая чашка с горячим супом.

– Куриный с лапшой, – обрадованно выдохнула и подняла глаза. И залипла. Оцепенела. Разом потеряла все эмоции и мысли. Превратилась в одно сплошное внимание.

– Слушай мой голос, – вкрадчивый шепот Влада вторгся в сознание. – Сейчас тошнота пройдет и вернется обычный аппетит, – он то отдалялся, то вновь становился ближе, – и ты с удовольствием съешь этот милый супчик, – придвинул тарелку Кате.

В первое мгновение, когда смысл приказа только достиг разума, внутри зародился протест. Проигнорировала, просто пройдя мимо. И с удивлением увидела, как рука потянулась за ложкой. Ее рука. Пришла в себя, когда та уже чиркнула по пустой чашке. Прислушалась к ощущениям внутри – тошноты не было!

– Вот это да! – пораженно уставилась на парня. – Я все съела! – и набралась наглости: – А ты не мог бы раздобыть еще супа?

Влад улыбнулся и принес суп, потом пиццу, и еще пиццу, салатик, пирожные, три стакана чая… Катя то ела, то блаженно откидывалась на спинку стула, переваривая продукты. Хотелось расстегнуть пуговицу на джинсах и почесать растущее пузо, но ведь неудобно…

– Кажется, все, – с трудом выдавила, впитывая глазами последнее пирожное и с жалостью отодвигая блюдце. – Не могу больше.

– И это твой обычный аппетит? – рассмеялся парень. – Поехали, отвезу домой.

Девушка сразу напряглась и попыталась сесть ровно.

– Спасибо за помощь, – рассеянно прошлась по стене с часами. – Но я сама доберусь.

– Не доверяешь? – улыбка неуловимо изменилась. – И правильно… – И он ушел.

А потом – провал.

Кто-то настойчиво тряс за плечо: сначала легонько, потом сильнее. Открыла глаза. Над ней нависало лицо официантки:

– Девушка, мы закрываемся.

Дернулась. Подскочила. Извлекла телефон – без пятнадцати одиннадцать! Она что, задремала?! И даже не слышала, как Антон звонил – три пропущенных. Вот что значит наесться с голодухи – вся кровь к желудку прилила и голову обесточило. Подхватила сумочку и рванула на остановку маршруток, едва успела на последнюю.

А ночью ее накрыл кошмар. Ей снился парк. Было темно, а вокруг никого. И лишь голос Влада повсюду: носился по кронам деревьев, скрипел ветками, шелестел под ногами листьями. Потом на небо взошла луна. Полная. Посмотрела вверх и начала падать. Желтый круг стремительно увеличивался, приближаясь. И она разглядела стрелки. Это был циферблат. Обе стрелки замерли около цифры девять.

Проснулась от собственного крика, с бешено рвущимся пульсом и ощущением чего-то непоправимого. Подушка вся мокрая от пота… или от слез? Похоже, подсознание пыталось ей что-то сказать, вот только – что!? Кажется, снились часы из пиццерии на стене. И голос Влада. Может, он что-то делал с ней в эти два исчезнувших часа? Черт, нужно было официантку расспросить. А воздух вокруг… так мало воздуха! Распахнула окно и впустила в комнату морозную свежесть. Полегчало. Вернулась в кровать. Ну что за странные мысли в голове! Пообещала себе, что перед сном больше никакого обжорства.

Глава 34. Плохая идея

Ноябрьские дни проносились один за другим и осень быстро уступала место зиме. Ее былые богатства – ковры из разноцветных листьев, щедро расстеленные в парках и скверах, постепенно тускнели и стремились к однородному коричневому. Словно не желая выделяться из этой круговерти жизни и смерти, люди также прикрыли цветные платья и кофты черно-синими куртками или пальто. Солнце все реже освещало темное небо и почти не грело, а холодные дожди несли после себя сырость и слякоть – улицы города опустели. Народ заполонил кафешки и мегацентры, увеличивая прибыль владельцам и оставляя уборщицам грязные следы и скверное настроение. По ночам в город пробирались заморозки; они покрывали лужи тоненькой ломкой пленкой и Катя, по утрам спешащая в институт, невольно рушила эти слабые, недавно зародившиеся льдинки.

С Антоном они договорились о встрече вблизи аттракционов в людной части парка (девушка больше не настаивала на прогулках в куширях), и теперь она торопливо шла в условленное место. Силуэты редких прохожих порой выныривали с боков, но сразу же пропадали из поля зрения. Да, в такую погоду лучше сидеть дома, закутавшись в плед и с кружкой горячего чая в руках. Она обогнула бассейн, давно закрывшийся на ремонт, прошла мимо новой гостиницы для спортсменов, оставила позади гигантский дуб, под которым летом привязывали лошадей и пони, увидела аттракционы и повернула в сторону, к скамейкам.

Парня приметила сразу – одетый в желтую куртку с капюшоном, голубые джинсы и белые кроссовки, он сидел на лавочке и кормил голубей, бросая им крупу прямо из пачки. Птицы жадно набрасывались на еду: они вытягивали шеи, хлопали крыльями и громко гулили. И, хотя пища сыпалась щедрыми жменями, пытались отпихнуть друг друга и урвать зерен побольше.

Завидев Катю, он скормил остатки крупы, выбросил пустой пакет в урну, откинул капюшон и улыбнулся. Потом бегло осмотрел с головы до ног:

– Как самочувствие? Саша сказала, тебя постоянно тошнит.

– Уже прошло, – в ответ кивнула девушка. Как именно прошло, рассказывать совсем не хотелось.

И они неспешно двинулись по аллее парка. Аттракционы, понятное дело, не работали. Желающих ловить холодный ветер, вытирая штанами мокрые сиденья, не находилось. И это радовало – толпы отдыхающих бы отвлекали и расстраивали доверительное общение.

– Что это было? В доме у тренерши? – девушка сразу перешла к волнующей теме.

Собеседник немного помолчал, а затем тихо поинтересовался:

– А то, как объясняет Мила… тебя совсем не устраивает?

– С ума сошел?! – от возмущения Катя остановилась и развернулась лицом. – Она же трактует все с позиции Бога. А я не верю, что где-то там, – дважды ткнула указательным пальцем в небо, – сидит старец с бородкой и подглядывает за мной. И что нужно вести себя хорошо, чтобы он, – снова тык-тык вверх, – пустил пожить к себе.

– Это очень примитивный взгляд на религию, – засмеялся спутник.

– И я совсем не доверяю священникам, – буркнула девушка и забубнила: – Учится у нас сынок священника, так за три года ни разу рта не открыл, зато зачеты с первого раза сдает – вот они, связи. Я все понять не могла – вроде как все тянет билет и отвечает; но однажды он пораньше прибежал и попросил в книжке ответ найти… а у него на листке вопросы были записаны. Короче, оказалось, ему говорят, какой выучить, а он даже не учит, нет! Даже один билет запомнить не может, просто ответ переписывает и зачитывает нужному экзаменатору. При этом, что вытянет – не важно, отвечает свой, который просто не кладут в общую кучу. Удивительно, но при этом он призывает к праведности и честности, молится, крестится и всегда наскребает псевдонищим мелочь.

Произнося эту тираду, Катя внимательно разглядывала грязные каблуки своих сапог и тщательно счищала налипшие комья земли об расположенный в шаге бордюр.

– А почему ты не поговоришь об этом с ним? Или с его отцом?

– Вот еще! – от удивления замерла с занесенным сапогом. – Зачем?! Врагов себе наживать?! – заметила между каблуком и подошвой особо жирный кусок грязи. Да, бордюром такой не убрать…

– Но ведь, получив диплом, он устроится на работу и будет калечить людей, – голос Антона был серьезен и строг. – Ты осознаешь это?

– Ну да… – протянула девушка, нашарив глазами подходящий предмет. – Но при чем тут я?! – подняла с земли веточку и вернулась к прерванному занятию. – Ведь не я ставлю ему зачеты… – и, поколебавшись, добавила: – Я как-то намекнула, а он ответил, что, мол, в медицину не пойдет, а просто высшее нужно… – она наконец закончила чистку обуви и отшвырнула ставшую ненужной палочку.

– Еще как пойдет, – парень проследил глазами траекторию полета. – Просто сейчас его совесть требует оправданий. Потом они изменятся или станут не нужны вовсе. А ты, как вижу, слова Нила про потворство злу так и не осознала…

Катя открыла было рот, чтобы напомнить про грабителей в парке и что из этого вышло, но Антон неожиданно опередил:

– Хорошо, я сам поговорю с ними.

– С кем?! – выпучила глаза девушка.

– Ну с твоим одногруппником и его отцом.

– Постой-постой… – ей вдруг сделалось дурно. Ведь просто повозмущаться хотела, сболтнуть без последствий. А он! Ну прям как наивный чукотский мальчик! Вдруг живо представила, как парень заходит в церковь, беседует со священником. Тот соглашается с обвинениями, оправдывается типа: «Это бесы попутали, исправлюсь…». А потом верзилы «случайно» встречают его в переулке и портят лицо. А те же преподы, у которых сынок священника зачеты сдает, начинают валить ее на экзаменах. И Катя затараторила, подгоняемая сильным внутренним смятением, сбиваясь и путая слова: – Нет-нет… не нужно… не говори с ними… это просто такие люди… потом еще отомстят. Я просто… просто поражаюсь, что верующие могут вести себя подобным образом. Быть настолько лживыми и двуличными…

– Религия тут ни при чем, – оборвал парень, – без нее они были бы еще хуже.

– Все равно! – ткнула пальцем в грудь. – Не смей… Слышишь?!

Собеседник помрачнел:

– Ну… если ты настолько боишься, тогда не буду.

Девушка облегченно выдохнула. И Антон, взяв под локоть, потянул по дорожке дальше.

– Видишь ли, одно и тоже событие можно объяснить по-разному.

На лице Кати отразилось замешательство.

– Это я к первоначальному вопросу вернулся. Про тренершу.

– А… – дошло наконец. – Ну да, понятное дело…

– Мировоззрение говорящего и определяет картину объяснения, – продолжил парень. – Принято считать, что одно объяснение более приближено к истине, чем другое; но на самом деле верное понимание достигается и вовсе без слов…

Где-то левее, на дороге за парком, раздались яростные гудки машины.

– Би-би-и-и… – переругивалась с ней другая. Очевидно, водители не поделили полосу движения. Через минуту все стихло и внимание вернулось к прерванному диалогу. Попыталась подумать снова…

– Ну нет! Боже мой! Не философь, выражайся яснее! Вот сейчас машины сигналили. Мы-то с тобой знаем, – сощурила глаза, – что это такие металлические штуковины с четырьмя колесами издавали звуковые сигналы. А дикарь, живущий вне цивилизации, затрясся бы в ужасе, решив, что это рычат демоны. Ведь очевидно же, чье объяснение тут будет верным. Ну какие демоны в наше время?! – Катя развела руки в стороны и потрясла ими. – Чистой воды невежество. Может, еще и вампиры существуют?!

– Вампиры – это как раз отголоски знаний о демонах. Просто жизненную силу заменили на кровь для наглядности. И в дом, то есть разум человека, они действительно не могут войти без разрешения, поэтому демоны пытаются сделать свой образ привлекательным, и в СМИ штампуют фильмы про красавцев-вампиров, наделенных сверхсилой и человечностью… но они всего лишь вечно голодные сущности… бездушные и лишенные всякой романтики.