Падение в реку Карцер

Мысленно я вернулся к фразе Виктора. Он прав, действительно любую. Мне дана такая удивительная привилегия, и неизвестно, когда мой срок истечет и эту привилегию у меня отнимут. Это может произойти, когда угодно и лучше не мешкать. Подумать только, я могу исполнить любое свое желание, а вместо этого трачу время на попойку с сокамерником. Как всегда в своей жизни, стараюсь довольствоваться малым, вместо того, чтобы стремиться к большему. Я вспомнил вчерашние беседы, как я рассказал свою историю и поморщился от неожиданно уколовшего стыда. Но это был похмельный стыд, не имевший объективных причин.

С минуту я лежал, ни о чем не думая и наблюдая за пляской теней на потолке, а после в голову полезли мысли о сексе. Как часто бывает с похмелья, я сразу возбудился. Перед глазами возникли постельные сцены – особо запомнившиеся моменты с несколькими женщинами, с которыми я был очень давно. И я почувствовал жуткое томление во всем теле. Настолько сильное, что я был уже не в состоянии его отогнать. И плевать, что это будет робосексуализм, если это будет похоже на реальность. Но нужно воспользоваться ситуацией, пока Виктор спит. Может, мне повезет, и он не проснется раньше времени.

Я встал и быстро пошел к камину. Взял в руки планшет с журнального столика, уселся в кресло и задумался – какую женщину все-таки выбрать. Сперва передо мной встало обилие вариантов, но я немедля отсек старых знакомых, даже тех, кого в одно время сильно хотел. Как и раньше, я остановился на знаменитостях, но и их было вдоволь в моем списке желаний, так что я растерялся. После пары минут наверно приятнейших в моей жизни размышлений, я выбрал Дженнифер Сатерен – американскую актрису начала двадцать первого века. В молодости очень милую и красивую на любых фотографиях, которые я видел, даже без макияжа. И хоть она умерла несколько лет назад, будучи старой, я предпочел ее некоторым современным претенденткам, потому что встреча с ней в реальном мире вообще невозможна. А с ныне живущими есть хотя бы шанс один из миллиона.

Я написал запрос в планшете.

«Какой она должна быть?» – спросила программа.

«Пусть она будет собой, но у нее будет страсть ко мне» – написал я и мое сердце заколотилось быстрее.

«Она понимает, что происходит и где она находится?»

Я представил, как Дженнифер с томной улыбкой говорит: «Я пришла утолить твое последнее желание» и решил, что не хочу так.

«Нет, пусть это будет романтический вечер. Она не знает – где она, не знает – кто я, но ее это не волнует»

Затем последовал ряд технических вопросов: сколько ей лет, какая на ней одежда и так далее. Еще я заказал бутылку вина и клубники, как это не банально. И толстый мягкий ковер, чтобы мы легли на него перед камином. Программа сказала ждать около десяти минут.

Я себе места не находил, в голове прокручивались разные сценарии развития событий. Я ходил из угла в угол возле камина, но заставил себя сесть в кресло и успокоиться. В первую очередь, чтобы не разбудить Виктора, да и нервы мне совсем ни к чему перед этим делом. Я посмотрел на свои руки и увидел, что их бьет мелкая дрожь. Попытался ровно дышать и вдруг заметил, что сижу в одних трусах! Я совсем забыл заказать одежду, но уже точно не успею. Я оглядел свое тело – оно стало бледным и хилым за несколько месяцев тюрьмы – и понял, что встречать Дженнифер Сатерен в таком виде не годится. Медленно подкрался к кровати и подобрал с пола свою серую тенниску из грубой ткани и такие же брюки. Взглянул на Виктора – он перевернулся на бок, спиной к камину и уже не храпел. Что ж, даже если мой сокамерник проснулся, то он человек воспитанный и сделает вид, что спит. Сам-то наверняка уже порезвился с девчонкой, пока меня не было, может, и не с одной.

Я вернулся к креслу, тихо оделся и вдруг подумал, что не сходил в душ. Привычка мыться перед сексом была для меня такой же естественной, как ходить в туалет перед сном, когда я был на свободе. Я посмотрел в сторону душевой. Нет, шум воды точно разбудит Виктора. Да и чего я так переживаю, эта барышня не настоящая, ей абсолютно наплевать. Притом я помылся и мне выдали чистое белье менее, чем сутки назад, в перерывах между тестами.

Я сел и стал ждать, руки уже не тряслись. Спохватился, что забыл указать язык общения – чтобы Дженнифер говорила по-русски, а то мое владение английским на крайне низком уровне. Но они это наверняка учли, не зря же я проходил все эти тесты. Они знают обо мне все.

Через пару минут она возникла у меня за спиной. Медленно подошла и положила руку на кресло. Я обернулся, она мягко улыбнулась. Ее кожа казалась матовой в неверном свете искусственного огня. Загадка – как она проникла в комнату – занимала меня не больше секунды.

– Привет, – сказала Дженнифер.

По-моему, ее голос звучал точно так же, как дубляж в фильмах с ее участием. Но я не уверен, все-таки я видел их очень давно.

– Привет, – ответил я и поднялся с кресла.

На Дженнифер была черная майка, обтягивающая грудь, поверх нее розово-сиреневая дамская тенниска в клетку и облегающие синие джинсы. Этот наряд уже давно не в моде и в нем мало женственности, но на ней он смотрелся изящно. Именно так она выглядела в одном фильме, где была еще совсем молодая.

Что ж, даже если это был робот, цифровые воротилы достигли невероятных высот в данной технологии. Ни одна мелочь в ее внешности не выдавала этого. В публичном доме, возле которого мне случалось проходить, робопроститутки выглядели не настоящими. Кожа, глаза – все было неестественным. Здесь же передо мной стоял живой человек, и только знание предыстории – как она сюда попала – заставляло в этом усомниться.

Я джентельменским жестом предложил ей сесть в мое кресло. Словно хотел поддержать иллюзию, что мы в прошлом, хотя я знаю, что в ее время подобные манеры уже не были в ходу. Они родом из более ранних эпох, откуда и окружающая меня мебель.

Она села, я застыл рядом. Просто уму непостижимо, что Дженнифер Сатерен тут, передо мной во плоти! Сидит и смотрит на меня своими голубыми глазами из-под светлых локонов волос.

Похоже, я долго вот так простоял, глазея на нее и забыв обо всем на свете. Дженнифер покосилась на бутылку, что стояла на полу возле ковра и спросила:

– У тебя есть вино?

– Что? – Я на секунду растерялся. – Ах да… вино.

Я нагнулся к бутылке и стал ее раскупоривать. Штопор лежал рядом. Посмотрел с этого ракурса на Дженнифер, ожидающую в кресле, и с улыбкой покачал головой, не веря в свое счастье. Я думал, что как только ее увижу, мне тут же захочется на нее наброситься. Но сейчас от шока у меня пересохло в горле и первым моим желанием было выпить. Потом я решил, что надо воспринимать ее, как обычную девушку, с которой у меня романтический вечер, ничего более. Иначе от напряжения я не смогу ни разговаривать, ни делать все остальное.

Я разлил вино по бокалам и подал один ей. Продолжая стоять на одном колене, я поднял свой и сказал:

– Я рад, что ты навестила меня в моем новом доме.

Дженнифер небрежно огляделась и ответила:

– У тебя хорошо. И я рада здесь быть.

Насколько такой ответ можно считать правдоподобным?.. Ай, да ладно, не заморачивайся!

Мы тихо чокнулись и выпили.

– О, у меня еще есть клубника.

Я взял большую миску с крупными спелыми ягодами, поднялся и пристроился на подлокотник кресла рядом с ней. Второе кресло было слишком далеко для интимного общения. Взял одну ягоду и поднес к ее губам. Она посмотрела на меня исподлобья и нежно откусила ее, так что в пальцах у меня остался один росток. Я бесцеремонно бросил его в ту же миску и взял другой плод для себя.

Так мы и ели, иногда Дженнифер брала клубнику и подносила к моему рту. Один раз ягода оказалась слишком большой и я откусил половину, но она этого не ожидала и неуклюже уронила огрызок в тарелку. А после мило рассмеялась.

Было некое единение в этом процессе, в этом кормлении друг друга. Но я не знал, о чем с ней поговорить, Дженнифер тоже молчала. И в какой-то момент я ощутил натянутость, фальшивость происходящего. Это неудивительно, она ведь не живой человек. Но я отдернул себя от этих мыслей и решил полностью отдаться ситуации, потоку разворачивающихся событий.

Я обновил нам вино в бокалах. Дженнифер сделала медленный глоток, отвела бокал и томно посмотрела на меня. От выпивки губы ее стали алыми и ярко выделились на белокожем лице. Она слегка запрокинула голову, выставив вперед свой изящный волевой подбородок.

– Меня так расслабило, – сказала она.

Я усмехнулся и впервые при диалоге с женщиной я почувствовал, что могу ничего не отвечать. Могу вообще ничего не говорить, не ласкать ее уши бессмысленными словами, которые всегда мне давались с трудом. Да, романтический вечер, все это преддверие вышло не очень натурально. В жизни так не бывает, зато все получилось, как в мечте. А такое, если и возможно, то лишь однажды. Так почему тогда не продолжить мечтать, воплощать в реальность свои эротические грезы?

Я отпил вина и пристально посмотрел на нее. Дженнифер сидела с бокалом в руке, на лице ее играла легкая улыбка. На секунду мне показалось, что мы находимся за кулисами театра. Или в темной киностудии, среди декораций, будто все это могло произойти во внешнем мире.

Я отставил бокал на пол, поднялся и встал напротив нее. Нагнулся, запустил руку ей в волосы внизу затылка и поцеловал. Ее губы ответили на поцелуй. Затем я слега отодвинулся и заглянул ей в глаза. Она продолжала смотреть на меня исподлобья, а в ее улыбке появилось озорство.

«Это все нереально» – проскользнула у меня предательская мысль.

Но я мигом ее отогнал и отдался действиям. Влез в кресло рядом с Дженнифер и продолжил ее целовать. Вскоре она села на меня, сбросила тенниску, а затем и майку. Огонь в камине горел сзади нее, потому ее тело оставалось для меня в тени, лишь освещенное по контуру. После мы перешли на ковер, Дженнифер легла на него. И пока я стаскивал с нее джинсы и сам впопыхах раздевался, ее тело наконец предстало передо мной во всей красе. Оно было безупречным, как на 3D снимках девушек из Playboy, за исключением россыпи мелких родинок на левой груди и далее вниз к животу. Темные родинки ярко выделялись на белом теле, они были словно черные звезды на молочном небе. Но их наличие сделало Дженнифер настоящей для меня. Живой, а не куклой. У меня развеялось ощущение, что все это сон и фантазия, благодаря этой детали я почувствовал твердую почву реальности.

Даже если раньше нам удалось не разбудить Виктора, то во время нашего секса он наверняка проснулся, потому что Дженнифер не была тихой. К тому же мы разбили бокал, что стоял возле коврика – я случайно зацепил его ногой. Но мне на это уже было плевать.

Дженнифер была вполне страстной, ее руки часто обхватывали мою спину и сжимали предплечья. Она принимала активное участие в процессе. Порой закрывала глаза для полного погружения, а иногда смотрела так пристально, что это еще больше меня распаляло. Мои руки ощупывали все ее тело. Несколько раз я прижимал ее тонкую, изящную шею и наслаждался полным контролем над этой порхающей бабочкой, трепещущей в силках. Еще я закрывал ей рот ладонью, но не для того, чтобы заглушить ее громкие стоны, ласкавшие мне слух, а все с тем же желанием доминировать. Потом, уже стоя сзади, я так сильно сдавил ей талию с двух сторон, что Дженнифер неопределенно вскрикнула – то ли от боли, то ли от удовольствия. Я испугался, что переборщил и притянул ее спиной к себе, нежно обхватив грудь и шею. Стал покрывать ее поцелуями, как бы извиняясь. Но вскорости вернулся к прежней роли. Оставаясь в той же позиции, завел ее руки за спину и схватил за волосы, так что ей пришлось выгнуться.

Во время процесса у нее уже случилось несколько оргазмов, но, по-моему, самый яркий был вместе со мной. И как только все закончилось и туман наслаждения рассеялся, я подумал, что это слишком хорошо, именно поэтому – нереально. В жизни такие сочетания удаются очень редко и уж точно не с первого раза, когда люди еще не до конца друг друга чувствуют.

После секса мы еще минут десять просто лежали на ковре в обнимку и временами говорили милые банальности. Затем я спросил:

– Хочешь первая пойти в душ?

Она с улыбкой покачала головой.

– Я уже у себя схожу. Иди ты.

Я поцеловал ее, поднялся и направился к противоположной стене комнаты. Оглянулся на нее обнаженную, лежащую на ковре. Я шел полностью голый, но чего уже мне стесняться? В тюрьме мы мылись все вместе, и увидеть голым другого заключенного было нормальным явлением.

Лицо Виктора тонуло в темноте, потому что он продолжал лежать спиной к камину, и не понятно было – спит он еще или уже притворяется.

Я помылся. Возле меня на металлических штырях висело два полотенца, я не знал, каким пользовался Виктор и решил не вытираться. Открыл раздвижную стеклянную дверь и посмотрел в глубину комнаты. Когда стоишь в этом уголке современности и глядишь на всю эту викторианскую мебель, то действительно кажется, что попал в студию. А поскольку сейчас она в полумраке, то кажется, что она заброшена.

Когда я вернулся, Дженнифер уже не было. Перед моими глазами предстал лишь пустой ковер, местами примятый нашими телами, и разбитый бокал возле него.

Я оделся в свою прежнюю форму и зажег свет. Подошел к Виктору, он продолжал делать вид, что спит. Лежал на боку, уткнувшись в одеяло.

– Можешь больше не притворяться, – сказал я, застегивая последние пуговицы на тенниске.

На лице его поползла улыбка, потом он открыл глаза. Перевернулся на спину, потянулся с блаженным видом и сказал:

– Не понимаю, о чем ты.

– Ага, конечно, – кивнул я и тоже не удержался от улыбки. – Давно ты проснулся?

Он пожал плечами.

– Только что.

Я покачал головой с притворным осуждением его лжи.

– А может, и вообще не спал, – лукаво заметил он. – Но не мог же я помешать тебе совершить задуманное, это было бы как-то не по-товарищески. Я ведь свое уже получил. Так что – какая разница?

3

Я прописал запрос в планшете, чтобы осколки от разбитого бокала исчезли. Лень было убирать, а раз есть такая возможность… Ковер я решил оставить. Во-первых, он вполне вписывался в интерьер, а во-вторых – сохранял волшебство пережитого.

Потом мы заказали еды и сели ждать. Коньяк тоже туда вписали. А почему бы и нет, это редкий случай – позволить себе выпивать и отдыхать с самого утра (если сейчас утро). К тому же неизвестно, когда эта вечеринка закончится.

Я все больше проникался дружескими чувствами к Виктору. Повезло мне с сокамерником, все-таки мне есть с кем сравнить. Этот хоть и болтлив, зато умен и высоко ценит мужскую солидарность.

Меня окутывали удовлетворение и гармония – редкое, давно забытое состояние. Даже мои движения стали плавными, но четкими, с конкретной целью. Я смотрел на свои руки и, казалось, что это руки моего отца. Что я двигаюсь, как он – человек, который всегда знал, что ему нужно, был спокоен и сдержан. К этим качествам я часто взывал, поскольку мне их не доставало. Мой отец много молчал, но видно было, что он это делает, потому что целостен сам по себе и контакты с другими людьми для него вторичное и не обязательное дополнение. А не так, как молчу я – от раздражения окружающими. Нет, я, к сожалению, унаследовал нервозность матери, вместе с ее бойким темпераментом и презрением к человеческим недостаткам. И это постоянно расшатывало все мои действия и начинания. Но не сейчас. Сейчас я целостен, как будто в меня влили столько животворной жидкости, что внутренние перегородки, из-за окутавшей их густоты, уже не способны расшатывать конструкцию.

Мы ели и пили, на этот раз в тишине. Время от времени я поглядывал на ковер и наслаждался послевкусием. Похоже, Виктор заметил, какое у меня хорошее, прямо-таки поэтическое настроение и решил не прерывать его. Проницательность – как часто этого не хватает у других людей. Он сказал только пару тостов: «за красоту женщин» и «за понимание своих желаний». Но они еще больше погрузили меня в мое состояние. Думаю, что его совершенством и длительностью, я в том числе обязан и Виктору – его чуткой реакции. Тем более поэтическое восприятие он во мне вызвал своим прежним поведением, своими речами и правильным настроем.

После завтрака я захмелел, растянулся в кресле и почувствовал, что меня клонит в сон. Засыпал я, витая в сладких грезах, но когда проснулся, боль в затекшей шее быстро вернула меня к реальности. Я встал немного пройтись и размять тело. Похоже, я задремал ненадолго, потому что Виктор до сих пор сидел с бокалом в руке и смаковал коньяк, глядя в камин.

– Ну, чем займемся? Может, еще что-нибудь загадаем? – спросил он, не оборачиваясь.

Я бросил взгляд на спинку его кресла. Стоя напротив комода, провел пальцами по бронзовой ручке в виде головы льва, посмотрел на картину с падающим человеком.

– Надо что-нибудь необычное, – задумчиво сказал я. – Что-то такое, которое нам никогда не было доступно.

А в голове у меня вертелся по кругу один вопрос:

«Они действительно могут все?»

Виктор высунулся из-за кресла, не вставая, и лукаво улыбнулся.

– Я думаю, ты и девушку загадал недоступную. По крайней мере, я так делал.

Мы рассмеялись. Двое мужчин, которые прошли похожие приключения и понимают друг друга.

– Это да, но я имею ввиду что-то совсем уникальное. Недоступное никому из людей, – сказал я, неспешно возвращаясь к своему креслу. – Вот, например, мне всегда нравились муравьи. Каково это – быть таким быстрым и сильным, но при этом таким маленьким… Лазить по стенам или потолку…

Я начал фантазировать. Виктор уловил мою мысль и сказал:

– В таком случае было бы интересней стать птицей. Орлом, например… Ты еще и летаешь.

– Орлу здесь тесновато будет. Тем более по стенам они не лазят.

– Ну тогда мухой. Они и летают и скорость…

– Фу, мухи по говну ползают, – отозвался я. – Я не хочу ползти и думать, что у меня руки и ноги в дерьме.

Мой сокамерник засмеялся громко и открыто. Так смеются друзья теплыми вечерами, когда им хорошо и они под хмельком.

– Загадай тогда быть чистой мухой.

Я улыбнулся его шутке, но не смог полностью включиться в эту неожиданную веселость.

– Решено. Буду муравьем.

Я сел в кресло и потянулся к планшету. Взял его в руки, замешкал, посмотрел на Виктора.

– Как ты думаешь, это ни к чему плохому не приведет?

– В смысле? – удивился он.

– То есть… у них получиться?

– Ну, надо пробовать. Судя по тому, что говорил координатор – им все по плечу.

Я вспомнил координатора – тощего молодого парня в белом халате с очень длинным лицом. Он инструктировал меня по всем вопросам эксперимента и принимал результаты тестов. А еще постоянно откашливался, будто у него першило в горле. И я помню, как он перечислял мои будущие возможности и сказал:

«Также мы можем превратить вас в другое существо. Никаких ограничений»

Для него это был всего лишь сухой факт, произнесенный сухим голосом.

Я откинулся на спинку кресла.

– Главное, чтобы это не было опасно.

– А что тут опасного? – Виктор развел руками. – Если у них не выйдет, то они так и скажут, а если получится, то уже до конца. – Он внимательно посмотрел на меня. – Ты что боишься, что они превратят тебя в муравья, а назад вернуть не смогут?

– Типа того.

– Расслабься, я думаю, тут еще не такое выделывали… Тем более по контракту у нас указано, что если мы четко говорим желание, то они должны его так же и выполнить.

Я отмахнулся.

– Ой, какие там контракты со смертниками. Они ничего не стоят.

– Может и не стоят, но какой им от этого прок? Ты просто пропиши временной интервал – например, час быть муравьем, а после вернуться в прежний облик. И все. Да и я в любой момент могу загадать, чтобы ты снова стал человеком. Так что не переживай. – Пауза. – Я думаю, в этом суть эксперимента – исполнять желания… и смотреть на реакцию. Вряд ли здесь есть какой-то подвох. Уж точно они не затеяли все это ради того, чтобы под конец раздавить тебя каблуком, пока ты будешь муравьем.

Я размышлял.

– А вдруг случится какая-то неполадка, что-то пойдет не так?

Виктор пожал плечами.

– А что тебе терять?.. Зато умрешь не от падения в реку.

Я ярко вспомнил эту красивую легенду, красивее даже, чем картина на комоде. По сути, это была обычная смертная казнь, такая же, как электрический стул или расстрел. Но парень, который пришел ко мне в тюрьму и предложил участие в эксперименте, представил ее, как эстетическое действо.

Тебя приводят на высоченную скалу с завязанными глазами (мне так и не сказали – в какой части мира она находится). Снимают повязку, и ты видишь перед собой обрыв. Далеко-далеко внизу течет узкая стремительная река под названием Карцер (впервые о такой слышу, название похоже на немецкое). Впереди ничего не видно – ни солнца, ни противоположного берега. По бокам тоже. Все заслоняет облачная дымка, как рваная вата. Только выступ скалы и река внизу, словно вена, уносящая тебя из чистилища в преисподнюю. Палач толкает в спину и ты летишь с обрыва. Падать придется долго, и за это время ты успеешь переосмыслить всю свою жизнь.

По-моему, они поэтизируют. Я слышал, что на пороге смерти у человека проносится перед глазами вся жизнь. Но я уверен, что при таком падении у большинства от страха остановится сердце, как только они окажутся в свободном полете. И они не успеют ничего переосмыслить.

Я невольно представил себе эту ситуацию и у меня перехватило дыхание. Словно я уже падал, и от встречного ветра мне не хватало воздуха.

– Жень, ну так что? – спросил Виктор, вырвав меня из раздумий.

– Мне и вправду нечего терять, – ответил я и почувствовал, будто мое тело наэлектризовано.

Прописал запрос в планшете. Они спросили только – желаю ли я остаться со своим сознанием или хочу «мыслить» (если это можно так назвать), как среднестатистический муравей? Я боялся менять физический облик, а потерять разум так тем более, потому попросил остаться собой. Затем подумал – интересно, как им удастся сохранить мое сознание, изменив объем мозга? Они же не могут считать мою личность, сжать и заархивировать, как файл. Или могут? А что будет с моим телом, внутренними органами, сердцем? Куда они денутся на время эксперимента, неужели превратятся в органы муравья? Полостью преобразуются, а значит исчезнут.

Я ощупывал свою грудь и свои руки, словно видел собственное тело в последний раз и пытался запомнить его особенности. Доказать себе его существование.

На планшете долго сохранялось молчание. Затем последовал вопрос – каким видом муравьев я бы хотел быть? Как оказалось, их насчитывается около 14 тысяч видов.

Я растерялся. Потом написал:

«Обычным муравьем, каких очень много в наших лесах»

Пауза в несколько секунд, после ответ на экране:

«Хорошо, тогда рыжим лесным муравьем»

Я стал ждать. Виктор поставил допитый бокал на журнальный столик, встал с кресла и размялся.

– Правильно сделал, что решился, – сказал он.

– А ты не хочешь что-нибудь загадать? – спросил я.

Сокамерник выгнул спину, потянув плечи назад.

– Да вот, как раз думаю об этом. Столько всего хочется, даже не знаю, что выбрать.

Он медленно направился к кровати. Улегся, заложив руки за голову, и уставился в потолок с задумчивым лицом.

Я налил себе коньяка и выпил залпом. Подумал, что в таком количестве алкоголя, что у меня в крови, могут утонуть десятки муравьев.

Я ерзал на кресле. В какой-то момент решил перестраховаться и написать им еще пару вопросов, как вдруг почувствовал полное бессилие. Спустя миг я осознал, что не могу пошевелиться. Возникло ощущение, что я проваливаюсь куда-то далеко, словно уже лечу вниз с обрыва прямо в реку. В сознании все запутывалось, смешивалось, переливалось и растворялось. Далее полная тьма – безграничная и всеобъемлющая.

Я открыл глаза. Хотя неправильно так выразиться, поскольку я сразу обнаружил, что у меня нет век. Все было размыто, виднелись только какие-то неровные линии, перепонки. Через несколько секунд мир слегка прояснился. Земля была серой, а передо мной кое-где торчали изогнутые прутья, похожие на скрюченную арматуру. Я видел не более, чем на 4-5 метров (по моим нынешним представлениям о расстоянии, а в реальности это, наверно, 4-5 сантиметров), а дальше все размывалось в нечеткое месиво. Проглядывались лишь смутные очертания гигантских предметов, но совершенно непонятно – каких именно. Перед глазами маячили коричневые ворсистые антенны, и я понял, что это усики. Они непрестанно двигались и, с одной стороны, я ощущал их, как часть себя, но с другой – как нечто отдельное, неподвластное моим решениям. Я нагнул голову и увидел свои передние конечности того же цвета. Они были покрыты жесткими черными волосами и по своей форме напоминали штатив или ножки космического корабля. Я попытался повертеть головой, чтобы осмотреть себя сзади, но не очень-то получалось. «Шея» поворачивалась нормально, но глаза глядели только прямо перед собой. Тогда я покрутился вокруг. По бокам земля плавно уходила вниз, обрамленная волнистыми ухабами. Я направился влево.