Падение в реку Карцер

Виктор откашлялся и задумчиво осмотрелся вокруг.

– Я бывал в разных комнатах, каждый видит ее по-своему. У одного она походила на каюту космического корабля, другой вообразил странный кабинет, обставленный футуристическими произведениями искусства. Ребята поскучнее видели обычную современную комнату, либо что-то среднее между врачебным кабинетом и тюремной камерой. Ты представил антураж девятнадцатого века, потому что любишь антиквариат, фильмы про то время. Считаешь, что тогда было лучше или, по крайней мере – изысканней. Удивительно, как такой романтический настрой совмещается с твоей грубой и нервозной натурой… Но системе все равно. Ты мог даже не думать об этом, осознанно не фантазировать. Она просто вытягивает твои подспудные предпочтения и образы, и доводит их к чему-то конкретному. Все в комнате – это был ваш совместный творческий продукт. Все, за исключением двух вещей, которые я заложил в программу и которые присутствуют в комнате любого испытуемого. Это картины с человеком в цепях и с падающим человеком.

Виктор сделал паузу и посмотрел на меня. Наверно, он ждал вопросов, диалога, хотел, чтобы я продолжал игру. Но я молчал. Он покивал, досадно поджав губы, отвел глаза в сторону и сказал:

– Я сам их нарисовал. И считаю их очень уместными в нашем эксперименте. Картина про падение прямо намекает участнику на его будущее, если говорить о легенде. Она изображает это в других красках, потому что по иронии жизни я нарисовал ее задолго до возникновения данной комнаты. Но это не важно. Картина напоминает испытуемому, что скоро конец и надо собраться, выжать максимум из сложившейся ситуации, все-таки смерть не за горами. Да я и сам не раз об этом говорил, в ходе эксперимента стимулировал тебя загадывать желания. Я всегда так делаю и скажу тебе, что многие быстрее вовлекаются, ты слишком осторожен. – Виктор стал потирать запястье. – Вторая картина уже более серьезная. Она рассказывает о человеке, которого сковывают, держат в цепях его стремления. Большинство людей кладут жизнь на достижение банальных целей, таких как показное материальное благополучие и социальный статус, где даже женщина воспринимается частью этих явлений, а не отдельным желанием любви и семейного уюта. Человек оказывается в плену у своих целей, а в случае успеха – и у своих приобретений… Надеюсь, эта картина наталкивает участника задуматься о собственной жизни, подвести итоги перед скорым концом. С другой стороны, она косвенно показывает, что человек всегда был заложником своих желаний, которые проявляются в данной комнате. Ведь они давно в нем сидят, наверно, всю жизнь тлеют где-то в глубине души. Я предполагал, что затем испытуемый проанализирует прожитые годы под новым углом, попытается понять – в каких ситуациях эти скрытые порывы влияли на его решения и поступки. Но, вопреки моим ожиданиям, это мало кто делает.

Виктор замолчал и уже не смотрел на меня. Но я почувствовал, как по телу пробежала дрожь.

– Откуда ты можешь знать?!.. Кто там что себе думает.

Вопрос вырвался неожиданно. Я был удивлен и испуган, но голос мой, как обычно, прозвучал с угрозой.

Виктор презрительно взглянул на меня.

– Неужели ты заговорил? А то ведешь себя так, будто я тут издевался над тобой и не сделал ничего хорошего. – Он обиженно отвернулся. – Да уж, мало кто понимает, чем я здесь занимаюсь.

Я не отреагировал на его выпад. Что это вообще за цирк?! Я сижу, привязанный к стулу, со мной играются, как с подопытной крысой, смотрят, что будет, если подергать за ниточки, а он еще ждет благодарности?! Уверен, что никто из предыдущих участников его тоже не благодарил. С тем, как он людей водит за нос и упивается своей властью… Я бы сейчас с удовольствием раскроил ему череп, сфотографировал и перед смертью показал ему фото, чтобы он увидел, что его мозг ничем не отличается от других. А все его речи – это самодовольство и интеллектуальная дрочка, ничего более. И пусть сдохнет с пониманием – кто он такой, ведь он так мечтает, чтобы мы сдыхали с этим пониманием.

Виктор встал и начал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. Настоящий ученый, обдумывающий великие идеи. Таким он хотел казаться в своем белом халате.

– Ты можешь не слушать меня, если тебе неинтересно, если тебе плевать, – заговорил он. – Я так или иначе доскажу все до конца. Хотя бы для себя и ради эксперимента. Кроме тебя, немало людей прошло через это, и я уже многого натерпелся. Некоторые были лучше, некоторые хуже. Ты должен понять, что не являешься уникальным для своей социальной прослойки. Да и я понимаю, что глупо надеяться встретить спокойного и разумного человека, среди осужденных на смертную казнь. Хоть я выбираю не отпетых головорезов, а людей, которых, так сказать, случайно занесло в этот круг. Но мне запрещено проводить опыты на других, потому приходится довольствоваться тем, что есть. А знаешь, какая главная причина запрета? Добровольное согласие. Если бы испытуемый с самого начала понимал, что его ждет и подписывал открытое соглашение, то участников стало бы гораздо больше. Но такой подход противоречит самой сути эксперимента, он просто не состоится, если человек будет сразу все знать.

Камнем преткновения стал момент этичности. Мол, нельзя залазить человеку в голову и расшифровывать его мысли, тем более без его ведома. Закон о сохранности личных данных требует неприкосновенности в таких вопросах. Однако даже фотоны ведут себя иначе, когда за ними открыто наблюдают, что уж говорить о человеке. Если он поймет, что его мысли слышат, исчезнет искренность, и он станет совсем по-другому думать и поступать. То же самое произойдет, если испытуемый узнает, что его ждет в конце и зачем, собственно, затевается этот эксперимент.

Я заметно напрягся и инстинктивно дернул конечностями, пытаясь освободиться. Виктор взглянул на меня, как на обиженного ребенка, которому он отказал в покупке сладости.

– Женя, да не переживай ты так. Мы не знаем каждую твою мысль досконально. Наша программа не умеет читать мысли, к тому же прочитать их скорее всего невозможно. Мы же не думаем последовательным текстом, лишь малые отрывки проговариваем внутренним голосом. Остальное – это просто импульсы. А наша программа скорее… улавливает общее настроение. Так как она подключена к тебе и комната – продукт вашего совместного творчества, то она легко фиксирует твои нейронные связи, порывы сознания. Эта чисто математическая для нее информация накладывается на сведения о тебе, которые мы получили из предварительных тестов… А почему же, ты думаешь, их было так много? Конечно, наша система еще получает данные из соцсетей и вообще, прочесывает интернет в поисках всего, что с тобой связанно, но это второстепенно. Основу закладывают тесты, это выжимка твоей личности.

В общем, программа все это анализирует и приблизительно понимает, о чем ты думаешь. Например, при ситуации твоего превращения в муравья. Ты волновался – что же будет с твоим телом, и она это учла. Программа переместила тебя в насекомое, а твою опустевшую оболочку оставила в кресле. Если бы ты не переживал по этому поводу, то она бы так не ухищрялась, чтобы тебе угодить. Также, подойдя с логической точки зрения, ты задумался – что же станется с твоим сознанием в таком сжатом состоянии. Программа учла и это… А когда ты вспомнил свою детскую пакость, которой стыдишься, она уловила общее настроение без каких-либо деталей.

Я заерзал на стуле. У меня возникло ощущение, что какой-то инородный организм поселился у меня в черепе. Нужно заблокировать все мыли, ни о чем не думать!

Виктор по-отечески улыбнулся.

– Успокойся. Я понимаю, это неприятное чувство, когда кто-то копался в твоей голове, но теперь это позади. Такое происходит только во время эксперимента, а сейчас ты отключен от системы. Ну а я мыслей читать не умею. Обо всем этом я узнал, потому что заглянул в отчет, пока ты был без сознания.

Виктор замолчал и снова прошелся вокруг комнаты. Я сидел с каменным лицом, стараясь ни о чем не думать. Не то, чтобы моя голова всегда заполнена мыслями, но ни о чем не думать оказалось довольно сложно.

– Раз за разом я пытаюсь расслабить участника, чтобы он просто загадывал желания, – продолжал Виктор, то останавливаясь, то возобновляя шаг. – Чтобы он наслаждался жизнью перед скорой смертью. И всегда это получается с трудом, хотя мы находимся в комфортной для него обстановке, по сути, в его воображении. Как выяснилось, человек любит преграды на пути к счастью. Когда их убирают, сперва он в растерянности, ждет подвоха. Потом начинается самое интересное – он загадывает желание за желанием, обнажая свою натуру. Каждое следующее становится изощренней предыдущего, но они почему-то не приносят ему удовлетворения. Казалось бы, что может быть лучше – получить неограниченный доступ к любой возможности, тем более перед смертью. Но вместо того, чтобы сосредоточиться на счастье, как на внутреннем состоянии, из человека вылезают его скрытые наклонности, либо запрещенные обществом, либо которые он не успел воплотить на свободе.

Ты оказался склонным к жестокости. Все эти бронзовые львы на ручках комода, скалящиеся волки на кровати – лишнее тому подтверждение. Ведь их создало твое подсознание. Правда, среди участников это не редкое явление. Во-первых, речь идет о людях, осужденных в основном за убийство, а во-вторых, это ответная реакция на гуманизм и безопасность нашего века, как я уже говорил. Бывали ребята и похлеще. Например, один воспитывался в верующей семье и из-за этого ненавидел религию всеми фибрами души. – Виктор покачал головой и рассмеялся. – То был самый агрессивный атеист из всех, что я видел. Под конец он так разошелся, что захотел помочиться на алтарь с фигурами апостолов. В комнате воссоздали алтарь, он сделал свое дело, но после ему этого показалось мало. Он потребовал высушить его и чтобы доставили молодую и красивую монашку. Как только желание осуществилось, он возлег с монашкой на алтаре. И я замечу, что это был не милый семейный секс.

Но главное – это не сделало его счастливым. Лишь последующие полчаса он был радостным, налегал на еду и алкоголь, но то была нервозная радость. А потом в нем проснулся стыд, придавивший его к земле. В итоге, утолив свою извращенность, свое тайное желание, которое он не смог бы выполнить в реальности, человек не получил самого главного – умиротворения. Но где же обещанное счастье, фактически ради него затевается эксперимент?!

Я с удивлением и недоверчивостью посмотрел на Виктора. Он кивнул.

– Да, я исследую вопрос «счастья». Началось это с проекта для людей, живущих без цели и во всем разочаровавшихся. «Комната желаний» должна была послужить им разрядкой, вернуть ощущение радости. Но мой проект запретили для широкого использования, побоявшись привыкания, потери чувства реальности и еще некоторых побочных эффектов. Ну и, конечно же, из-за отсутствия «добровольного согласия». Ведь я хотел не только помочь непосредственным участникам, но и собрать бесценные данные, которые в будущем пригодятся для многих других. Без этого мой научный проект превратился бы в новое явление поп-культуры, а я не мог такого допустить. Все-таки мне удалось убедить нескольких инвесторов и пару влиятельных ученых в своих идеях, и мне разрешили практиковать на смертниках в условиях строжайшей секретности. Чтобы слухи не распространились в интернет и чтобы к нам каждый день не приходили горе-бизнесмены с предложением развернуть подпольную сеть таких «прибыльных» развлечений.

Хотя я начал довольно поздно. Первым актом этой пьесы была идея, пришедшая ко мне еще в юности:

«Что, если появится комната, в которой человек сможет осуществить любое свое желание?! Какая же это эмоциональная разрядка для тех, кто утратил вкус жизни. Путь к пониманию себя, да и вообще, такая возможность – это источник безграничного счастья!»

Виктор оживленно жестикулировал, изображая приторный восторг, охвативший его тогда. Затем он напустил на себя скепсиса и сказал:

– Результаты моих исследований словно призваны доказать обратное. Что такая свобода скорее вредна человеку. Что глупо искать счастье во внешних обстоятельствах.

Потом я нарисовал картину про человека в цепях, надеясь, что испытуемый обратит на нее внимание, задумается и приведет меня к интересным выводам. Но особого сдвига не происходит. – Виктор вздохнул. – Однако я решил продолжать. Поиск рецепта счастья вполне может отталкиваться от противоположного – исключать несчастья. Я записываю все данные и сохраняю отчеты, они в любом случае полезны. К тому же сложно отказаться от роли джина, жаждущего узнать – какое желание ему загадают на этот раз. – Виктор расставил руки, словно хотел обнять всех участников или охватить свою огромную власть, свое гигантское эго. Глаза его улыбались. – Разнообразие колоссальное, хоть оно и вписывается под некоторые общие черты. И я двигаюсь вперед, все же нередко бывало, что ученый стремился к одному открытию, а в итоге находил нечто совсем другое.

Я понимаю, что дарю испытуемым чудесные возможности, но вместе с тем использую их для исследований, от которых им никакого проку, потому что они смертники. Зато вы служите на благо человечества, служите великой цели и помогаете решать самый важный вопрос нашего времени – вопрос счастья. Ведь, когда мы построили гуманистическое общество, живущее в комфорте и долголетии, то обнаружили, что не стали счастливее. И поняли, что это главная проблема, из которой нужно искать выход. А то, что на этом пути такие, как ты, немного страдают – вынужденная жертва. Поиск Эльдорадо всегда был кровавым делом. И таким он остается по своему духу и определению даже в гуманистический век. Только теперь мы наконец осознали, что Эльдорадо спрятан не во внешнем, а во внутреннем мире.

Виктор остановился и задумался. Медленно закивал, видимо, соглашаясь с собой, намотал очередной круг по комнате.

– Ты уж извини, что нагрузил тебя, – сказал он. – Почувствовал потребность все это проговорить… Но замечу, что я далеко не с каждым был так откровенен. И считаю, что поступил честно, дав тебе всю информацию перед концом. Я был искренним с тобой.

Сглотнув слюну, я спросил:

– И что будет дальше?

Мой голос прозвучал хрипло и как-то блекло, словно связки застоялись после долгого молчания. Виктор поджал губы и сказал:

– Ты умрешь.

Мне вдруг стало страшно. Так страшно, что показалось, будто в груди у меня образовалась Черная дыра, проламывающая кости и засасывающая мое тело внутрь себя.

– Не стоит волноваться, – заговорил Виктор. – Ты же и раньше знал, что смерть неизбежна. Лекарства от этого еще не придумали, так что и я через какое-то время разделю твою участь. Да, ты довольно молод, но о приговоре тебе известно уже не один месяц. Правда, не будет падения в реку, все произойдет менее эпично, зато быстрее и безболезненней. Смерть – это эпос лишь в индивидуальном представлении, а для реальности это рутина, потому что людей слишком много.

Я хотел задать вопрос, но язык окаменел. Тело не слушается меня! Все же я собрался с силами.

– Когда… это случится? – выдавил я сиплым голосом.

Виктор тяжело вздохнул и опустил глаза. Но через секунду его лицо просияло.

– Слушай, а я же могу вернуть тебя в комнату.

Я оторопело посмотрел на него.

– Да, ты вернешься в комнату и выберешь себе смерть, какую захочешь. Можешь заснуть и не проснуться или раствориться в белом сиянии или даже во время секса. Испустить дух прямо на женщине в самый сладостный миг. – Виктор рассмеялся. Его щеки порозовели от неожиданной веселости.

Еще не до конца понимая, что происходит, я ухватился за эту возможность, как за последний шанс получить радость в жизни. Сердце заколотилось в предвкушении.

– Впрочем, в договоре так и указано, – заметил Виктор. – Что после завершения эксперимента я должен осуществить приговор. И это не «Падение в реку Карцер», об этом мы только рассказываем, потому что мне нравится эта легенда. Но совершить такую казнь мне бы не позволили даже самые расположенные ко мне судьи и директора тюрьмы. Это выглядело бы чересчур не гуманно по сравнению со смертельной инъекцией, которую сейчас применяют. Потому в договоре сказано, что ты вернешься в «комнату желаний» и выберешь себе смерть. Программа создаст фантазию, а мы умертвим тебя здесь, быстро и безболезненно. Такой пункт есть, он затерялся среди десятков других, но почти никто из участников не читает договор полностью.

Виктор смотрел на меня улыбаясь. Сперва его взгляд казался дружелюбным, но постепенно он становился все пристальней. И как-то незаметно превратился во взгляд ученого, с интересом разглядывающего бактерию в микроскопе.

– Я бы мог подарить тебе эту возможность, еще одно удовольствие, приятную смерть. Но… я не стану этого делать. – Он выдержал торжественную паузу, в глазах его появился новый блеск. – Я никогда не делал таких исключений и знаешь почему? Это удивительное чувство – давать возможность, а потом ее отнимать. Иметь подобную власть. Когда в твоих руках жизнь и смерть человека… и ты решаешь, как ему умирать.

Я побледнел и застыл, словно статуя. На лице Виктора отразилось удовлетворение, но какое-то совсем другое, злорадное. Такого я у него не замечал раньше. Наконец он отвел глаза в сторону и сказал:

– Да, между нами есть кое-что общее. Только я не убегаю от своих наклонностей, да и применение они находят более изысканное. И я не обманываю себя мыслью, что я жесток только с теми, кто этого заслуживает, как делаешь ты. Это всегда вранье и нужно это признавать. Я жесток с теми, с кем могу себе это позволить. То, что это оказались убийцы, осужденные на смертную казнь – лишь стечение обстоятельств, которым я грамотно воспользовался. Это не несет в себе никакой миссии, кроме главной цели эксперимента – поиска счастья. – Он задумался и добавил: – Но то, что я получаю удовольствие от некоторых аспектов моей работы, отнюдь не значит, что я не серьезно отношусь к самим исследованиям.

Виктор замолчал и погрузился в размышления. А у меня внутри бушевал смерч, в котором все перемешалось.

Затем он спокойно подошел к правому боковому монитору и ввел что-то на экране. Обернулся и сообщил, не скрывая гадкого самодовольства:

– Через минуту ты умрешь.

Я понял, что это он привел приговор в исполнение своими нажатиями на экране. Я стал нервно оглядываться, ожидая палачей. Но в комнате никого не было, кроме нас двоих.

Виктор смотрел на меня, не отрываясь. Я жадно хватал ртом воздух, губы пересохли. Воспаленный мозг пытался соображать. Я с досадой подумал:

«Жалко, что я не хозяин положения, что мне не удалось его перехитрить. Что я не дух мщения, дух страдания, порожденный этим экспериментом. Что все это не оказалось ловушкой для Виктора и что теперь я не выйду легко из ситуации. А может, все так и есть, просто я об этом забыл?!

Что за идиотские мысли?!»

В комнату никто не входил, время поджимало.

И вдруг я почувствовал, как по всему телу разлилось вселенское спокойствие, как пришло полноценное смирение. Вся моя жизнь представилась мне законченной совершенной симфонией. Из нее исчезли нервозность и стремления.

Я посмотрел в упор на Виктора. Не знаю, заметил ли он изменения в моем взгляде.

Тихое механическое жужжание позади стула. И прежде, чем я успел повернуть голову, острая игла вонзилась мне в шею. Мир заслонила пелена боли.