Не Агата Кристи

Назаров снова вынужден был стиснуть зубы. Подумать. Затем сказать:

– Вы сейчас, штурман, очень чётко сформулировали и обосновали наши подозрения в адрес Гуннара Расмуссена. Это ведь он задвинул нам бредовую байку про «голоса». Которые, якобы, приказали вахтенному офицеру вынуть стержни и отключить защиту реактора. Единственное возражение – не мог Гуннар ничего сделать с Ларсом Паульссоном. И даже если б тот и сам захотел пустить его внутрь – ничего у них не вышло бы. Поскольку на время вахты двери всех люков реакторного зала блокируются. Открыть их могут только одновременно, и – двое. Офицер, заступающий на вахту, и офицер её сдающий. И проникнуть внутрь, а, тем более, что-то сделать с реактором, будучи неспециалистом – нереально. Невозможно. Да и…

– Да?

– Главное возражение всё-таки – интеллектуальный потенциал. Чтоб придумать такой… странный план – взорвать корабль! – нужно во-первых, пройти специальное обучение. Чтоб уметь. А во-вторых – нужно иметь возможность безопасно сбежать из зала реактора. Уже всё сделав. И оставив себе время на экстренную эвакуацию. И – главное! –быть стопроцентно уверенным, что в этой точке пространства есть покинутая Станция, где можно спастись!

А этой Станции нет даже в последней Лоции.

Так вот. Я, как уже говорил, отлично знаком с анкетами всех наших людей. Не было у Расмуссена доступа к столь специфичному документу, как звёздные лоции и карты. И Ай Кью у Гуннара – не выше девяносто семи. И образование – только специальное. Бурильщик третьей категории. Даже не четвёртой.

И если б у него были способности, желание и потенциал – не засиделся бы он на такой заштатной должности. А возглавлял бы сейчас эту бригаду – вместо Полонски. У которого, кстати, всего сто двенадцать. Но – амбиции.

– Но может, наш старичок как раз и сделал всё это – по злобе? От зависти? Что вот он, такой весь добросовестный и исполнительный, и опытный, а его всё не повышают и не повышают? Обидно же!

– Пожалуй. Но! Мёртв в этом случае был бы Анджей. Что же до сдерживающей узды в виде страха перед законом, и совести… Не знаю. Душа каждого – потёмки.

С другой стороны, если такие мысли у него и были – так лет тридцать назад. А к сорока он уже наверняка всё про себя отлично понял. И угомонился. Хотя… Конечно, чувства обиды, зависти, и жажды мести хоть кому-то где-то в глубине души носил.

Так – что? Попытаемся надавить на него?

– Лучше пока не надо, командир. – Ксю говорил спокойно, но за этим спокойствием Назаров чувствовал сомнения и определённую растерянность. Похоже, штурман и сам пока не знает, что им делать, и какую линию расследования проводить, – Потому что всё это пока – вот именно, на уровне наших домыслов. А факты?

Да и повод, если честно, притянут за уши. Зачем бы ему взрывать корабль, отлично понимая, что в межгалактической пустоте мы все, скорее всего, просто умрём от голода и нехватки кислорода… А ему до пенсии – вот именно, каких-то два года. Зачем так рисковать, когда впереди – безбедные и спокойные лет сорок? С гарантированно большой пенсией и государственным жильём.

Да и с местом взрыва… Не мог он и правда – знать, что здесь, вот так, очень кстати, окажется чужак. Да ещё столь подходящий. Мы и сами-то не знали! Шансов на это – даже не один на миллиард. А, скорее, один на миллиард миллиардов.

– Звучит разумно. И вот ещё что. – Олег криво усмехнулся, – По законам детективного жанра, как раз первый, на кого самым естественным образом падает подозрение, обычно оказывается не при чём.

– Вот это уж точно. – Ксю и сам не мог не дёрнуть щекой, – Классика жанра, так сказать!

Поэтому давайте-ка, сэр, если вы не против, приступим к допросам. А то даже те, кто не при чём, невольно начнут нервничать, ожидая. Потеть и сердиться. Тем самым навлекая на себя наши беспочвенные подозрения.

– Звучит логично. С кого начнём?

– Может, с Полонски? Он ведь первым обнаружил тела?

– Разумно. Ну, с Полонски так с Полонски.

– Конечно, я понимаю, что раз это я нашёл тела, на меня в первую очередь и падают подозрения! – по тому, как крошечные брызги слюны вылетали из нервно подёргивавшегося рта, действительно легко было понять, что пребывание в одиночестве, и возникающие в связи с этим мысли заставляют начальника бурильщиков нервничать, – Но на кой … бы мне их убивать?! А если б убил – кричать об этом?!

Назаров, сдерживаясь, заставлял себя однако задавать неудобные вопросы снова, повторяясь: ему важно было зафиксировать и интонации, и совпадение фактов в ответах:

– Вовсе нет. То, что вы их обнаружили первым, отнюдь не делает вас и подозреваемым номер один. И вы напрасно сердитесь, Анджей. В настоящее время никто у нас никого ни в чём не обвиняет. Напоминаю: мы просто проводим так называемое первичное дознание. Положенное по инструкции. А уж нормальные допросы, и расследование будут вести профессионалы. Уже там, дома. Когда мы вернёмся, и они изучат тела. И видеозаписи, – Назаров постучал себя по ободку на голове, на котором была закреплена видеокамера. – И наши протоколы. И уж поверьте: наше дознание – цветочки по сравнению с тем, что вам, да и всем нам, предстоит пережить. Не исключая и меня.

Причём меня как раз – в первую очередь. Как облажавшегося командира.

Поэтому просто повторите то, что вы нам рассказали. С самого начала.

– Чёрт вас возьми, лейтенант! Да я вам уже три раза всё рассказал! И с начала, и с конца, и с середины! Думаете, я совсем тупой, и не знаю, как проводятся допросы? Вы специально повторяете одни и те же вопросы, думая, что если это я их грохнул, рано или поздно я понервничаю, запутаюсь, и в чём-то ошибусь! И начну сам своим показаниям и противоречить! Нет уж. Я скажу то, что и сказал в самом начале: встал чтоб по…ать, увидал на обратном пути через дыру – Томера. У …едиков. Удивился, вплыл к ним… Вот и всё. Да и если бы это я их – за…бенил! – на кой бы … мне орать?!

От излишней хитро…опости?!

Назаров позволил себе чуть усмехнуться:

– На самом деле то, что вы нервничаете, Анджей, и даже пропотели насквозь свою рубаху – как раз может говорить в вашу пользу. Потому что убийца вёл бы себя совсем не так. Он бы нас на … не посылал, а наоборот: скрупулёзно и последовательно, терпеливо и спокойно, одними и теми же словами повторял одно и то же. Как бы давая этим понять, что уж ему-то по этому поводу беспокоиться и нервничать, точно – незачем!

– Ну, спасибо, прямо гора с плеч! – иронии и желчи в тоне начальника бурильщиков не заметил бы только стул, на котором он сейчас сидел, ухватившись обеими ладонями за боковины сиденья, – Так, значит, я не убийца? Вот уж потрясающая для меня новость! А то я сам её не знал!

– Вот уж нет. Я вам ничего такого не сказал. В-смысле – что вы – не убийца.

Я просто сообщил, что ваша реакция на допрос не такая, как могла бы быть у вероятного преступника. И вся ваша злость и бравада может быть просто, вот именно – признаком хитро…опости, как вы изволили выразиться. Да и вспотеть не так уж и трудно, напрягая мышцы, и подделав таким образом и моторику тела. Так что подозрения с вас не сняты. Хотя допрос на настоящий момент и окончен. И я официально запрещаю вам говорить с остальными людьми о том, о чём мы беседовали с вами. И прошу пока оставаться здесь, до того момента, как мы закончим беседовать со всеми. – Назаров щёлкнул кнопкой диктофона, через секунду услышал и второй щелчок: штурман тоже выключил свой.

Командир сказал:

– Не для протокола. Не злитесь, Анджей. Вы отлично понимаете, что до выяснения всех обстоятельств самоубийства и убийств моя обязанность – подозревать всех.

После гнетущей паузы Анджей словно очнулся. Покачал головой:

– Ладно, сэр, проехали. Я понимаю: работа такая. И я не в претензии. – он первым протянул руку. Назаров пожал её.

– Нет, ничего такого «особенного» в их поведении… И взаимоотношениях я не замечал в последнее время. Только разве что… Ну, как только они поняли, что скоро смогут… Ну, это… Предаваться своим утехам снова, наедине, совсем распоясались! Уж и посматривали друг на друга, и за ручку нежно так придерживали, и глядели… Сволочи. – чувства в голосе Гуннара не позволяли усомниться в его подлинных чувствах к «семье» учёных, – Простите, сэр: нельзя так о мёртвых. А вот Томера жаль. Да только сам он – баран! Не …рена было прикалываться, и плотоядно поглядывать на этого идиота Валкеса.

Ещё и подмигивая!

– Так вы считаете, что это именно Томер своим необдуманным и вызывающим поведением спровоцировал то, что произошло?

– Ну… Утверждать вот так, совсем уж категорично, я бы не стал, конечно… Но то, что он и сам нарывался, и козла Валкеса подставлял – так это сто процентов! Думаю, он получал с этого, ну, с того, как бесится доктор Хейдигер, реальный кайф!

– Как вы думаете, для чего он всё же делал это?

– Ну… – пожилой бурильщик пошкрёб подбородок, на котором имелась чрезвычайно густая и курчавая седоватая – он не красил её принципиально! – борода, – Думаю, что всё же не для того, чтоб и правда – отбить этого козла у этого козла. А типа – для развлечения. Всё равно заняться-то у нас в последнее время было особо нечем! В качалке не покачаешься, в телезале не посидишь… Не корабль же! А тут… Всё работа, да работа. Пусть и по обустройству… Э-эх… Но мы ведь уже почти закончили с этим, сэр?

– Да, Гуннар. Почти закончили. И теперь, ваша правда, времени у нас будет куда больше. Вот и прошу вас: и сами не занимайтесь такого рода «развлечениями», и своих младших коллег постарайтесь отговорить. Мы все видели, к чему это может привести. При всей кажущейся «невинности».

– Да, командир, сэр. Вижу. Уж не сомневайтесь: я так дурить не буду. И ребятам скажу.

– Вот и отлично. А сейчас хочу вам напомнить, что о нашем разговоре вы никому не… – Назаров повторил то, что уже сказал Галопану и Полонски, про себя думая, что ну вот не подкопаешься к старику. Ведёт себя в меру спокойно, и в меру волнуясь. Руками, сложенными на коленях, как бы нервно перебирает, и стряхивает несуществующие пылинки и соринки со штанин. Словом, старается и следствию помочь, и на себя подозрения не наводить. На одни и те же вопросы отвечает одно и то же. Хоть и разными словами. Но – не сбивается, и не пузырится, как Анджей, вероятно, считающий себя частично ответственным за произошедшее: ну как же – не уследил! Это его человек позволил себе… Злую шутку.

А с Расмуссеном… Тупик.

И пусть показания интеллекта у старика не слишком, но хитрости и «жизненного коварства» на чисто бытовом уровне это вовсе не исключает!

Так что от подозрений в адрес изобретателя «голосов» вредная и дотошная натура лейтенанта не избавилась. Но позволить им взять верх над доводами логики и рассудка нельзя. А сейчас нужно снова сосредоточиться и постараться быть нейтральным и спокойным.

Впереди ещё один допрос.

Допрос Огюстена, если честно, дал ещё меньше, чем Гуннара.

Сорокалетний бурильщик, ровесник самого Назарова, отвечал спокойно, собранно. Лишних слов не употреблял, всё говорил по делу. Руки, опущенные тоже на колени, держал в волейбольном замке, не потел. И вообще своё волнение никак не показывал. Олег подумал, что если опять-таки следовать законам детективного жанра, так Пьер – идеальный убийца. Фигура стандартная, рост – средний, лицо невыразительное. Неразговорчив, незаметен. Классический типаж «секретного агента»: ничем не запоминается и не выделяется. Никто его ни в чём «странном» или предосудительном не замечал, говорит он реально мало, и всё больше по делу, а с «семьёй» учёных вообще не общался.

Однако после того, как со всеми формальностями было покончено, и ответы на типовые вопросы получены, и Назаров, стараясь скрыть разочарование, собрался уже щёлкнуть выключателем диктофона, Огюстен жестом остановил его:

– Ещё минуту, командир.

– Да, Пьер?

– Хочу сказать кое-что. Сам. Конечно, непосредственного отношения к трагедии оно не имеет… Но может иметь значение в контексте прояснения реальных взаимоотношений у нас, здесь. Среди спасшихся и выживших.

– Я вас внимательно слушаю, Пьер.

Огюстен нагнулся чуть ближе к Олегу, и жестом предложил тому поднести диктофон поближе к его лицу. После чего заговорил вполголоса:

– Если честно, я вначале был просто убит, буквально потрясён до глубины души: у нас – и такая трагедия! Мне не верилось, что простые подколки, пусть и весьма ехидные, могут довести ревнивца до вот такого! Но до того, как вы выгнали всех из каюты с трупами, я кое-что всё же заметить успел.

Так вот. Лазер якобы выпал из руки доктора Хейдигера после того, как он совершил самоубийство. – бурильщик взял паузу, и Назарову пришлось чуть подогнать его:

– И – что?

– Да то, что это – полная чушь! Не стал бы Хейдигер убивать себя. Во-всяком случае – так! Потому что он – левша! А лазер выпал – из правой!

И вот ещё что. Оно представляется мне даже более существенным, чем ошибочка с рукой. На лице у доктора Валкеса застыло выражение… ну, блаженства, что ли. И там совсем не видно было, что ему больно, или он предчувствует свою смерть! А такое может быть, только если он… Находился под кайфом. Ну, или очень крепко спал! То есть – я так предполагаю! – что кто-то дал ему лошадиную дозу снотворного! – Огюстен замолчал.

Назаров помолчал, глядя в широко раскрытые глаза бурильщика. Спросил:

– Так вы полагаете, что это – убийство?

– Конечно! А что же ещё, сэр?! Какая-то сволочь очень расчетливо решила воспользоваться сложившейся у нас ситуацией. Напряжённостью между людьми. Ведь этот идиот Томер нагло и неприкрыто подначивал доктора Хейдигера, и подмигивал при всех этому… Валкесу. Ну вот кто-то и подстроил всё так, чтоб выглядело, как будто Хейдигер приревновал своего партнёра, убил его в запале чувств, и его будущего любовничка заодно! Ну а потом, якобы устыдившись, и раскаявшись, покончил и с собой!

– Интересная теория. – поняв, что Пьер продолжать не собирается, Назаров решил внести ясность, – И некоторые факты, вроде, действительно свидетельствуют в пользу вашей теории. Я знаю, что доктор Хейдигер был левшой. И предсмертную «улыбку» доктора Валкеса так возможно объяснить. Но вот какая проблема.

Всегда для столь серьёзных нарушений Закона нужен какой-нибудь очень убедительный мотив. Повод. Ведь никто просто так убийства не совершает! И что же, и у кого, по вашему мнению, могло иметься этакого для совершения столь тяжкого преступления?

– Ну… Тут я могу только предполагать, командир. Поскольку я – сравнительно новый человек в этой команде, и под руководством Полонски только первую смену-вахту. То есть – полгода. Почти никого достаточно хорошо не знаю, хоть мы все и жили в одном бараке. Про учёных же вообще сказать ничего не могу, кроме того, что в последнее время сильно раздражали. Своими «семейными» разборками, и идиотской ревностью!

– И всё же. Что вы предполагаете?

– Предполагать могу только одно, сэр. Что кто-то надумал избавиться от лишних и уже ненужных людей. Чтоб освободить побольше запасов кислорода и пищи.

– Постойте-ка… Что вы имеете в виду, употребив слова «уже ненужных»?

– А то и имею. Покуда были нужны профессиональные навыки трюмного старшины, то есть – для открывания всех шлюзов шара, и ремонта их механизмов – он жил. А как только он сделал всё, чтоб и любой мог пользоваться механикой шлюзов чужака – его и не стало. Покуда доктора не обеззаразили пространство сферы – их не трогали. И пока проверяли «съедобность» местных пищевых ресурсов – их тоже оставляли в живых. Но стоило им найти подходящие продукты – всё! Аста ла виста, бэйби! Что же до идиота Томера… Он любил подкалывать не только учёных. А и всех. Вряд ли кто сильно расстроится, что его не стало. Что же до его «помощи» в обустройстве – давайте не будем. Нулевая.

– Погодите-ка, Пьер. – Олег снова перевёл дух, – Значит, вы считаете, что таинственный некто планирует по мере нашего обустройства здесь избавиться и от всех, кто, по его мнению, для обеспечения стабильной и благополучной жизни здесь – уже не нужен?

– Да, командир, сэр. Именно так. Следующие на очереди – вероятно, вы. Со штурманом и капралом. Поскольку главное – сигнал СОС! – вы на базу уже отправили. И совершенно естественным образом из этой теории вытекает, что как только вы закончите дорожку, топливный элемент, и кое-какие ещё чисто технические мелочи, отделаются и от вас.

А что ещё интересней – от бурильщиков могут отделаться ещё раньше. В принципе – хоть сейчас. Поскольку они здесь, на борту чужака – балласт. Никчёмный и только потребляющий драгоценные ресурсы. В ожидании миссии спасателей.

Некоторое время в каюте царило молчание. Затем тишину нарушил штурман:

– Пьер. Ваши последние высказывания обусловлены какими-то конкретными фактами, или базируются на домыслах?

– По большей части – на домыслах. Но домыслы эти неизбежно возникнут у любого хоть сколько-нибудь мыслящего человека, если он увидит то, что увидели мы все. И трезво пораскинет этим самым. Мозгом.

– Хм-м… Не скажу, что меня вот прямо потрясла ваша теория, – Олег позволил себе похмурить кустистые брови, доставшиеся ему в наследство от дедушки по отцовской линии, завзятого сердцееда и призового жеребца и в шестьдесят, – Потому что как раз именно что-то такое и напрашивалось бы. Наблюдая произошедшее. Вначале – трагедия с Санчесом, когда взорвался стандартный баллон. Который, если честно, хоть и имеет гарантийный срок, но отлично служит обычно и ещё пару десятков лет…

Затем – убийства. Расчётливо-изощрённые. И – именно, как вы в-принципе верно подметили – после того, как специалисты выполнили свои… Функции. Но!

Особого смысла во всей получившейся «экономии» – нет.

Потому что до прибытия спасателей нам хватило бы всех ресурсов – с гарантией. Нам их, если честно, запросто хватит теперь и на год, и больше. Так что повод для убийства – притянут за уши. Поэтому. Я спрашиваю именно вас. Поскольку вы почти всегда молчите, ведёте себя раздумчиво и спокойно. И, следовательно, имеете возможность и наблюдать, и анализировать. Так вот: может быть, вы заметили хоть какой-нибудь ещё повод для… Убийства? Или – мотив?

Я имею в виду – какие-нибудь конфликты, обрывки разговоров, намёки?

– Нет, командир, сэр. Ничего такого я, если совсем уж честно, не замечал. Ну, кроме того, что касалось Томера и двух учёных. Но я не считал эти «игры» хоть сколько-нибудь серьёзными. И именно поэтому меня так и поразило то, что произошло сегодня.

– Хорошо. Понятно. Ладно. Будем в таком случае считать наш допрос оконченным, и постараемся… Повысить бдительность.

Потому что не хотелось бы «проснуться» так, как доктор Валкес!

Допросы, если честно, сильно вымотали Назарова.

Поэтому транспортировка и закрепление тел трёх погибших на кронштейнах обрезанного модуля происходила у него, скорее, на автомате. Над производимыми операциями по переносу и привязыванию стальными тросиками он почти не задумывался, предоставив рукам делать всё самим. Голова же в это время вовсю работала над полученными показаниями. Ксю, очевидно, поняв состояние командира, старался его ненужными разговорами не отвлекать. Моммсен тоже помалкивал. И только сопел.

Ну, к этому Олег успел привыкнуть.

Главная мысль, до которой лейтенант додумался, правда, уже выйдя из сферы в космическое пространство – что не мешало бы проверить аптечку! Потому что количество таблеток-капсул со снотворным, в-принципе, ограничено. И он прекрасно помнил, кому и сколько давал. И сколько должно оставаться от стандартной упаковки в сто штук.

Потому что чтобы добиться того «эффекта», о котором сказал Огюстен, и о котором он и сам догадывался, нужно капсул – не меньше пяти-шести. А от семи и более у особо «чувствительных» натур, или у тех, чья масса тела была бы ниже пятидесяти килограмм, мог бы и вообще наступить полный коллапс. И потребовались бы усилия профессиональных врачей-реаниматологов, чтоб спасти такого пациента.

Так. Ну, хорошо – предположим, что доктора Валкеса усыпили. Но – как?!

Никто ведь, зная про свойства капсул из аварийной аптечки, не согласится добровольно проглотить их – столько?! Значит…

Значит, кто-то раздробил их, и подмешал в пищу!!!

И тут на сцену снова выходит «горячо любимый» Гуннар!

Поскольку именно он последним готовил чужеродную кашу. Раздавал её. И, разумеется, мог подсыпать снотворное и Валкесу, да и всем остальным, раз уж на то пошло! Потому что Назаров отлично помнил, что сонливость на него перед отбоем навалилась действительно необычная! Как раз такая, какая и бывает от снотворного! Да и Ксю сказал, что и он…

Ну, это сейчас он всё это понимает. Как говорится, задним-то умом все крепки!

Вот, значит, чем нужно срочно заняться. Во-первых, сразу по прибытии обратно, на борт – в первую очередь проверить аптечку. (Только вот кто и как мог добраться до неё?! Ведь она хранится в каюте Хвана и самого Назарова, в стенном шкафу!) Впрочем, добраться до неё, если уж на то пошло, легко мог любой. Запирающихся дверей в сфере нет, и можно было, к примеру, использовать тот момент, пока командир со штурманом занимались беговой дорожкой…

В шлюзе все они обменялись взглядами. Хван сказал:

– Хорошо, что все остальные нас пока не слышат. Поскольку не в скафандрах. А интеркомав шаре нет. Можем подвести итоги.

– Это вы о каких итогах, штурман?

– О печальных. Нас спаслось одиннадцать. А теперь в живых осталось лишь семь. Вопрос: как бы нам собрать в одно место и запереть понадёжней всё то оружие, и все те предметы, что можно как таковое использовать, затруднив нашему «другу» действия по нашему устранению!

– Ну, это-то как раз нетрудно. Лазеры отследить, даже если кто и спрячет их куда-нибудь, нетрудно с помощью портативного детектора. Проблема будет только с ножами и топорами. Там, на камбузе. Я, если честно, не помню, сколько их было.

– Я помню. – это, как ни странно, в разговор влез Моммсен, – Ножей: восемнадцать малых, бытовых. Три больших, разделочных. И два топора. Из обалденной стали. Я ещё подумал, что если нас спасут, непременно захвачу с собой тот, что побольше. И один нож.

– Спасибо, Пётр. Это нам хоть что-то даёт. Осталось найти место, где бы всё это запереть. Потому что чёртовы замки дверей комнат сферы до сих пор представляют для меня загадку. И ключей нет.

– А ничего удивительного. Замки, судя по прозрачной пластине сбоку, открывались по отпечаткам пальцев. Но сейчас они просто бесполезны: нет электричества в сети сферы. Так что придётся всё, что найдём, засунуть в какой-нибудь стальной ящик подходящего размера. И заварить его крышку тем лазерным пистолетом, который вы оставите себе.

– Спасибо, Ксю. Интересная мысль. Значит, как только прибываем в помещения, этим и займёмся. Ну, после того, как я проверю аптечку. Нужно выяснить – вдруг кто-то действительно воспользовался нашим снотворным.

– А не нужно её проверять, сэр. Я уже всё пересчитал. И память у меня в порядке: я помню, кому и сколько вы давали на борту модуля.

– И?..

– И не хватает тринадцати таблеток. То есть, как я предполагаю – пять-шесть – доктору Валкесу, и по штучке – остальным.

– Спасибо ещё раз, Ксю. Что и проверили… И никому об этом не сказали, пока мы не оказались в скафандрах!

– Не за что, командир. Это я должен извиниться.

Поскольку лажанулся я, если честно.

– В-смысле?

– В смысле – обнаружил-то недостачу таблеток я ещё вчера, перед отбоем. Но вам не сказал. Подумал, может, кто из наших взял. Себе и коллегам. Для того, чтоб лучше заснуть. Так что, получается, я и спровоцировал то, что произошло, посчитав преждевременным сообщить вам. Или потребовав немедленно прояснить этот вопрос…

И смерти людей на моей совести.

– Это – полная ерунда, Ксю. Потому что даже если б вы сказали про пропажу части таблеток, мне и в голову не могло прийти сделать обход всех, чтоб выяснить, кто это их взял. Ясно же – для чего. Для, вот именно, лучшего сна. Поскольку мы действительно в последнее время сильно… Нервничаем. И напрягаемся. Так что как раз в том, что кто-то взял себе таблеток, я не увидел бы ничего странного. Единственно, что могло бы удивить – что без спроса. Но и это объяснимо. Мы занимались дорожкой и антенной, и нас просто отвлекать не хотели… Но сейчас придётся попробовать. Выяснить.

– А хотите – поспорим? – это снова влез Моммсен, – Что теперь …рен кто сознается?

– Не нужно спорить. Я и сам так думаю. Но пузырёк со снотворным теперь мне придётся носить всегда с собой. В кармане. Ладно, заходим.

Починенные насосы справились с подачей воздуха в камеру шлюза, и командир кивнул Моммсену, чтоб тот помог ему отвалить крышку люка.