Не Агата Кристи

– Мы отправили сигнал бедствия. И обычный и для подпространства. Мощность и характеристики нашей самоделки – практически как у штатной антенны. Теперь на любом корабле, оказавшемся к нам ближе двух-трёх световых месяцев, сигнал примут. И это произойдёт, думаю, не позже, чем через, вот именно, пару месяцев. Оттуда его перешлют на нашу базу. Оттуда вышлют спасателей. Или прикажут какому-нибудь кораблю забрать нас по пути. Или уж, если никого поблизости не будет – с самой Базы. Так что переадресация, и подготовка спасательной экспедиции – ну, пара недель. И плюс ещё время на путь сюда. Словом, по самому оптимистичному прогнозу – месяца четыре.

– А по пессимистичному? – это спросил Гуннар.

– Полгода. Это в случае, если гиперсветовой сигнал не перехватят корабли, и он будет идти до ближайшего спасательного бакена.

– Понятно. Ну, столько-то мы теперь, надеюсь, продержимся?

– Да, Гуннар. Никакого сомнения. Так, вот ещё что. Доктор Валкес. Что там с крупами? И мясом?

– Всё в порядке. Первая, как уже говорил, сварилась за восемнадцать минут. Можно попробовать – вот. Мы с доктором Хейдигером принесли её с собой. В контейнере. Вторая… Ещё варится. Какая-то она оказалась… особо жёсткая. Поэтому портативная скороварка ещё работает. – доктор кивнул на прибор, похожий на большую кастрюлю с толстенным дном, в котором и располагались мощные аккумуляторы, отвечавшие за нагрев герметичной полости посудины.

– Хорошо. Давайте попробуем вашу первую крупу.

Назаров первым зачерпнул кончиком чайной ложки неаппетитной на вид серо-жёлтой бурды, которую доктора ещё там, в сфере, перегрузили из прибора в алюминиевый цилиндрик – контейнер для переноски в вакууме. Пока лейтенант жевал, и пытался понять, какова на вкус новая и чуждая пища, остальные с понятным волнением и даже страхом следили за его лицом. Олег не удержался. Вдруг перестал жевать. Открыл рот, выпучил, а затем и подкатил глаза. И захрипел, схватившись за горло.

Раздались испуганные выкрики и ругательства.

К лейтенанту тут же бросился доктор Валкес:

– Командир! Плюйте! Скорее! – после чего попытался и пальцами и ложкой достать изо рта лейтенанта прожёванную пищу. Олег вернул глаза на место, и рот закрыл.

– Нет, не настолько всё плохо. Это я пытался понять, удобно ли её глотать.

– Ф-фу… Это нечестно, сэр. И было совсем не смешно! – но тон Франкеля противоречил смыслу слов. А по лицу расплывалась широкая улыбка.

Гуннар криво усмехнулся, показав большой палец:

– Спасибо, сэр. После чёртовой трёхдневной нервотрёпки – хоть какой-то юмор! Мне… Полегчало. А то – сплошные проблемы да неприятности. Тут забудешь, как нужно улыбаться, не то, что – смеяться!

Остальные тоже повздыхали, пофыркали и похихикали, правда, несколько нервно. Но потом Моммсен всё же спросил:

– Ну как, сэр? В-смысле, жра… э-э… Простите: кушать эту штуку можно?

– Кушать её можно. Хотя на вкус, если честно, действительно напоминает то самое папье-маше. Этакая смесь хвойных опилок, газетной бумаги и муки… Бр-р! Проглотил, если честно, с трудом. Но если посолить, добавить масла, то… Есть будет вполне можно.

Только вот не знаю, не пробьёт ли у меня кишечник на диарею.

Но если верить доктору Валкесу, не должно. Да и гальюн мы пока не перенесли.

– Вот! И я об этом же, сэр! Как мы будем пользоваться, если там, в сфере, нет такой системы отсоса, как здесь, на модуле?

– Ну, это просто. Перенесём всё в комплекте. Тем более, что такой вариант проектировщиками предусмотрен. А также перенесём и всю радиоаппаратуру, и кабель протянем: от новой антенны до помещения внутри, где мы всё электрооборудование и радио установим. Придётся только ещё одну дыру в корпусе шара проплавить. И после проводки кабеля загерметизировать.

– Ну, с этим-то как-нибудь справимся, сэр. – Хван говорил как всегда спокойно и рассудительно, – Только вот зря вы так рисковали, и пробовали эту крупу сами. Нужно было, чтоб этот опыт проделал тот, кто её варил и исследовал. Потому что только он смог бы описать те ощущения… Что возникнут при переваривании. И дефекации. Врач же! Так что вторая крупа – на совести и кишках доктора Валкеса!

Назаров посмотрел в лицо Ксю. Ехидные искорки в уголках чуть морщинистых глаз сказали ему, что случилось небывалое: штурман пошутил!

Однако доктор Хейдигер шутки не оценил:

– Ну вот ещё! Если доктор Валкес засядет в сортире, кто мне поможет продолжить исследования пищевых продуктов?!

– Я помогу. – это внезапно Томер Франкель пришёл на помощь командиру, не знавшему, как потактичней сказать, что это тоже была шутка, – Я с большим удовольствием поработаю лабораторной крысой. Особенно, когда дело дойдёт до бифштексов! – плотоядный взор и шевеление смоляными бровями сказали Назарову, что если Томер и играет на публику, то делает это от души! – Поскольку стоит мне уже поперёк горла наш пресно-казённый рацион! А тут… Всё-таки хоть что-то новенькое. Оригинальное. И неядовитое. Вроде.

Назарову пришлось срочно встрять. Потому что лицо доктора Валкеса вспыхнуло, словно сверхновая, хоть тот и промолчал:

– Никто ничего пробовать не будет. Как минимум ещё двое суток. То есть – пока мы точно не выясним, что мне… Не повредило. Что же до желания Томера стать, так сказать, штатным подопытным…

– Нет уж! Незачем ему так рисковать! Я и сам прекрасно… Поработаю «грибным человеком»! – тон доктора Валкеса был весьма категоричен, а взгляд – красноречив. Похоже, биолог не на шутку опасался за чувства своего партнёра.

– Грибной человек – это что такое? – вопрос задал до этого как обычно не встревавший, и только помаргивающий на всех Пьер Огюстен.

– А-а, вы не в курсе… – протянул доктор Хейдигер, – Это есть такое старинное кино. Там про период, когда ещё было рабство. В Мексике один богатый плантатор владел огромными пастбищами. Прериями. И всегда держал в клетке одного раба. И когда его люди, ну, пастухи, находили по весне, после ливней, в прерии какие-то новые грибы, на этом рабе их и испытывали. Чтоб потом хозяин мог и лично продегустировать деликатес.

– Ха! Вот это прикол! А если раб травился? И умирал?!

– Ну, считали грибы не подходящими для стола хозяина. И в клетку сажали нового раба!

– Вот это порядочки! – Анджей Полонски только что не брызгал слюной, – А куда смотрела полиция?!

– Анджей. – Олег решил влезть в дискуссию, – Полиции тогда не существовало. Да и рабов эти хозяева не считали за людей. Это сейчас у всех права равные. А тогда…

Про себя лейтенант подумал, что, похоже, зря в Европе отменили курс общей истории. Поэтому и не слышали, и не знают они там подлинной правды про рабство, которое ещё девятьсот лет назад было в той же Америке нормой. И о чём все америкосы до сих пор предпочитают помалкивать. Похоже, стране, провозгласившей себя «светочем демократии», до сих пор стыдно…

– Прикольно. Похоже, их уже тогда доставала проблема перенаселённости – так что одним рабом больше, одним меньше – всё жить посвободней. Так сказать, меньше народа – больше кислорода.

– Нет, Томер, это гораздо позже встала проблема перенаселения – в двадцать первом – двадцать втором. Тогда рабства уже не было. Зато, действительно, имелось двадцать два миллиарда, которых нужно было где-то разместить, и чем-то накормить. А в двадцать четвёртом веке как раз и изобрели преобразователи Вайля. Поэтому и стали активно осваивать космос, искать колонии, расселяться, а на Земле отменили квоты на рождаемость.

– Ну и ладно. Сейчас-то, как посмотрю, так и так не больно-то много желающих «размножиться». Все предпочитают пожить для себя. А дети – это такая… Мягко говоря – головная боль! Вонища. И ответственность.

– Вот именно. Поэтому до восьмидесяти процентов младенцев рождаются в Инкубаториях. И сто процентов – воспитываются в интернатах. Живут в казармах. Встают по звонку, ложатся по звонку. Э-э, да что я рассказываю – как будто вы сами не оттуда! А, говорят, раньше всех воспитывали мать и отец. И это было весело. А не как в армии.

– Опять книжек начитался, Энди? – Расмуссен похлопал капрала по плечу, – Плюнь на эту чушь! Вот, посмотри: меня воспитала мать. И – что? Когда пошёл в начальное, меня там не лупил только ленивый! Потому что не привык я «воспитываться» в коллективе. Имел другие приоритеты. И никто меня за «своего» не принимал до третьего класса. Ну, потом вписался-таки… В социум. А когда учился в высшем – всё уже было чики-пики!

– Так, ладно. – Назаров отвёл взгляд от часов, – Мы поели, отдохнули. Теперь – снова за работу. Хорошо бы закончить всё до вечера. Тогда завтра с утра уже можно было бы вселиться. И снять скафандры.

Ну, хорошо. Фронт работ известен. Задачи всем поставлены. Вперёд, господа.

Теперь вы, Ксю. Мы с вами, как самые опытные, займёмся тем, что так любит и ценит наш уважаемый Пётр. То есть, туалетом. Нам нужно быть предельно аккуратными. Всё-таки – миллион восемьсот тысяч. И второго, или запасного, у нас нет.

– Ну, знаете, это было бы уж слишком шикарно – два туалета на модуле на четырнадцать человек!..

– А по-моему, это как раз было бы отлично. – Пётр насупился, из чего Назаров сделал вывод, что задел его-таки выпад командира, и поспешил поправиться:

– Приношу свои извинения, Пётр, за неуместную шутку. Вы абсолютно правильно наметили приоритеты: это именно то наше оборудование, которое придётся переносить в последнюю очередь, и – только тогда, когда воздух нагреется, и можно будет по шару ходить – тьфу ты – летать! – без скафандров. И главное сейчас – подготовить для него место. Обеспечить питание. И дополнительный поглотитель запахов установить. Стационарный. И пусть спасательные модули оснащают только старинными и простыми туалетами, практически такими, какими их спроектировали русские ещё в двадцатом веке, у них есть одно гигантское преимущество.

Они работают надёжно!

Ещё пять часов упорной работы, и Назаров с удовлетворением констатировал, что вселяться действительно можно: всё у них готово. Осталось только поужинать, переночевать, и перенести, вот именно, туалет.

Модуль во время ужина наполняли радостные возгласы и бодрые и оптимистичные прогнозы: кое-кто из бурильщиков считал даже, что за ними могут прилететь и раньше четырёх месяцев: через три с половиной. Олег высказался в том смысле, что был бы только рад этому, но он реалист. А поэтому рассчитывать лучше – не на то, что поблизости окажется случайный корабль-разведчик, а на то, что их сигналы уловит корабль, следующий по оживлённой штатной трассе. И предложил лейтенанту Хвану на всякий случай настроить аппаратуру так, чтоб наплевав на расход энергии бортовых стационарных аккумуляторов модуля, сигналы транслировались каждые полчаса. Штурман согласился, что это грамотно, поскольку перетащить в шар эти аккумуляторы всё равно не удастся: для этого пришлось бы вскрыть броневые переборки днища, и выпотрошить модуль, как консервную банку.

Затем по этой же теме возникла и ещё дискуссия: штурман предлагал отрезать всю поражённую облучением часть кормы – чтоб предотвратить разъедание всего корпуса модуля. А отрезанную часть выкинуть в космос. Назаров, у которого «выкидывание» невольно ассоциировалось с трагическим происшествием с Санчесом, сомневался в смысле такого действия:

– Мы сами всё равно не сможем воспользоваться нашим модулем. А те, кто прилетит за нами, вряд ли захотят забрать его на борт, чтоб потом восстановить утраченные части в доке: это экономически невыгодно. Никто на заводах ведь не производит готовую кормовую часть!

– Да, командир. Вы абсолютно правы. Это невыгодно. Но попытаться спасти хотя бы часть нашего кораблика мы, как мне кажется, должны. Хотя бы из элементарного чувства благодарности. Ведь это он доставил нас сюда! Да и мало ли! Вдруг что-то оттуда нам понадобится? А так мы точно будем знать, что он не прогниёт до носа! И – главное! – не будет вероятности того, что коррозия как-то переберётся с него – на наш шар!

– Хм-м… Пожалуй, убедили вы меня, Ксю. Завтра с утра и займёмся.

Разумеется, предварительно убедившись, что каюты на шаре прогрелись, и готовы к нашему вселению.

Каюты прогрелись.

В той, где располагался конвертер, теперь, в рабочем режиме, имевший температуру в триста двадцать Цельсия, вообще стояла почти «тропическая» жара: двадцать восемь градусов! Назаров, лично обошедший – а, вернее – облетевший все свои новые владения, дал приказ эвакуироваться с модуля, и вселяться согласно намеченному плану, в шесть кают по периметру от центральной, воздух в которых уже нагрелся до плюс пятнадцати. А вот в центральной вряд ли кто захотел бы жить, поскольку теоретически через неделю там стояло бы плюс тридцать девять.

Из момента, когда доктор Валкес первым решил снять скафандр в этой каюте, чтоб лично убедиться в пригодности атмосферы для житья, Франкель пытался сделать праздник: изобразил голосом фанфары и даже кричал «Ура нашим храбрым первопроходцам!». Но доктор быстро унял чересчур ретивые восторги, сообщив, что дышать, конечно, можно, но… Жутко воняет аммиаком и горелой пластмассой.

Сняв шлем, Назаров убедился, что доктор не преувеличил: воняло прилично. Мягко говоря. Но командир оставил комментарии при себе, буркнув вполголоса:

– Дышать всё-таки можно. Правда, давление низковато: словно мы на высокогорном плато. Ну ничего: климатизатор подправит. И запахи отфильтрует.

Общее мнение отразил Расмуссен:

– Ничего. Всё нормально. Пусть низковато. И пованивает. Всё-таки – не носками. Главное – мы можем тут жить без этих мягких гробов! – говоря это, Гуннар блаженно улыбался, разминая загрубевшими пальцами истосковавшееся по свободе движений тело, особо налегая на крестец, – А на местный запах, давление и холодрыгу – плевать! Тем более, что на буровой нам приходилось нюхать и мёрзнуть и похлеще! А уж на модуле!.. Хо-хо! Говорю же – то ещё амбре.

Назаров мысленно не мог не согласиться: действительно, когда в тесном помещении десять здоровых мужчин несколько дней не моются, не чистят зубы, и не стирают чёртовы носки, дышать… Проблематично. Но теперь им всем будет легче.

Каюты распределили так: Доктор Валкес живёт с доктором Хейдегером (Ну, кто бы сомневался!). Моммсен, Полонски и Огюстен выразили желание жить вместе, и явно никто из них не испытывал смущения или стеснения. Назаров и Хван решили жить вдвоём. Томер Франкель захотел жить один. Энди Галопан, повздыхав, – тоже. Гуннар, подумав, и почесав в затылке, поддержал начинания, как это дело обозначил Моммсен, «индивидуалистов».

Туалет перенесли за пару часов: благо, проектировщики предусмотрели возможность быстрой замены этого штатного узла. И в люк шлюза чужака кабина вписалась без проблем. Установили в коридоре, поближе к тамбуру: поскольку смену наполнившихся кассет предстояло проводить не реже чем через день. А выкидывать наполненные можно было только через всё тот же шлюз. Поскольку специальное устройство, как на модуле, сразу выбрасывавшее всё в космос, установить тут, в пятнадцати метрах от наружной поверхности корпуса, не представлялось возможным.

Единственное, что напрягало, так это температура: в коридоре она ещё не поднялась выше плюс восьми.

– Ничего, – как высказался по этому поводу доктор Валкес, не без хитринки поглядывавший на Моммсена, – лишь бы задница не примерзала к сиденью!

Ещё подключили один из запасных аккумуляторов к системе насосов тамбура: бережливая душа Хвана не могла смириться с тем, что при каждом выходе в космос туда же улетучивается и драгоценный воздух. Так что теперь кропотливо отлаженные и тщательно смазанные механизмы самого шара исправно откачивали внутрь пространства жилой зоны всё то, что раньше просто уносилось в пространство, и за дальнейшее падение давления в отделённой людьми секции можно было не опасаться. Назаров не постеснялся при всех от души поблагодарить штурмана: после трагической гибели Санчеса Хван лучше всех разбирался в технике.

Самому же Олегу, как он прекрасно понимал, до пожилого профи было далеко. Потому что одно дело – когда тебя всему, вроде, научили… И совсем другое – огромный личный опыт!

Кормовую часть спасательного модуля отрезали на следующий день после вселения. В космос её выбрасывали вдвоём: лично командир, и штурман. «Провожать» отрезанный кусочек для придания дополнительного ускорения лейтенант запретил. Как запретил и вообще – пользоваться ракетными ускорителями скафандров. Бережённого, как говориться… Собственно, находиться снаружи, в космосе, теперь никакой нужды и не было: всё нужное, и обеспечивающее выживание, теперь находилось внутри сферы. В тепле.

На очередном обеде, когда каждому оказалось возможным выделить и по две столовых ложки неаппетитной бурды, как обозначил «овсянку» чужих Томер Франкель, царило тем не менее приподнятое настроение. Моммсен завёл традиционную бодягу про то, что он надеется на три с половиной месяца, а Хван и Назаров вяло протестовали: не хотелось портить общий настрой команды. Полонски высказался в том смысле, что поскольку каша из запасов шара наверняка, судя по отвратному вкусу, чрезвычайно полезна, и содержит всякие там нужные микроэлементы, чтоб её всем в ежедневный рацион добавляли в обязательном порядке. Чтоб не случилось какой цинги только от штатного питания. Которое таким образом можно будет сэкономить.

– Мысль хорошая. Правда, в наш рацион с НЗ тоже добавлены все нужные микроэлементы и витамины, но на вкус он, если уж совсем честно, ничуть не лучше. И быстро приедается. А тут – хоть какое-то разнообразие. Доктор. Позаботьтесь.

– Слушаю, командир. Но она – сырая крупа. А варить её можно только в нашей скороварке. – доктор Валкес явно был не в восторге, что, похоже, на него пытаются навесить новую обязанность, и говорил сдержано, – А в ней не настолько ёмкий аккумулятор. Вот если бы её можно было подключить к одному из наших стационарных… – тут он выжидательно посмотрел на лейтенанта.

Тот посчитал предложение разумным:

– Согласен. И насчёт «сырости», и насчёт подключения. Энди – поручаю вам.

Тут, как ни странно, инициативу проявил и Гуннар:

– Командир, сэр. Как мне кажется, незачем наваливать на нашего уважаемого доктора однообразную ежедневную обузу: готовить кашу. Предлагаю поэтому делать эту работу по очереди – каждому! Поскольку нам всем довольно быстро станет тут попросту… Скучно! А так – хоть какие-то обязанности!

– Вы абсолютно правы, Гуннар. Проблема свободного времени у нас наверняка возникнет. Как и куда более страшная проблема.

Атрофия мышц.

И поскольку кроме членов экипажа с ней наверняка никто вплотную не сталкивался, поясню. На планетах сила тяготения в той или иной степени всегда имеется. Как и на Земле. Как и во время перелётов, благодаря гравитаторам. Ну, и тренажёры там обычно есть – для любителей покачаться. Поэтому с тонусом мышц опорно-двигательного аппарата обычно всё в порядке. Однако!

Как показал опыт первых космонавтов, летавших ещё без гравитаторов, если полгода провести в состоянии невесомости, и не нагружать мышцы работой, по прилёте на Землю человек просто не сможет встать! А если и сможет – у него тут же попереломаются кости ног и таза. Потому что без нагрузки они истончаются, так как нет движения, и, следовательно, регулярного притока свежей крови, несущей строительные материалы для костей, и питательные вещества. Человеческий организм – штука ленивая и рациональная. Без использования чего-бы-то ни было, оно очень быстро… Отмирает. Ну, как отмер в своё время наш хвост. Это к примеру. А говорю я вам все эти нудные и непривычные вещи для того, чтоб мы все подумали.

Из чего и как можно соорудить хотя бы беговую дорожку. Или велотренажёр. Или ещё что-то: только бы наши мышцы, желательно – все, на этой штуке были загружены! И я лично прослежу, чтоб каждый отрабатывал хотя бы час в день. А то к прилёту спасателей мы и ходить-то как люди не сможем!

– А ничего нам не надо выдумывать, сэр, – это оказался, как ни странно, Огюстен, – Вы же показывали нам видеозапись самой первой разведки? Ну так вот: может, кто и не обратил внимания, а я сразу увидал на одном из служебных, технических, уровней – как раз что-то вроде такой, беговой, дорожки. Единственная проблема – она стояла на боку, и явно давно не использовалась. Вероятно, сломана. Вот я и думаю: может, проще починить уже кем-то сделанную, чем мучиться, и сооружать из всякого подручного барахла кустарную новую?

– Разумно. Спасибо за вашу наблюдательность, Пьер. Мы сегодня же с капралом и штурманом займёмся этой дорожкой. Но вначале вы, Энди, подключите «кашеварку» доктора к нашему аккумулятору. Тому, запасному. Который сейчас подаёт аварийное освещение во все жилые каюты. Думаю, светодиоды его не сильно разряжают, и мощности хватит надолго.

Теперь вы, доктор Валкес. Поручаю вам после отдыха собрать всех остальных членов экипажа, и научить обращаться с вашим прибором. Поскольку предложение Гуннара я нахожу вполне разумным. Будет справедливо, если каждый из нас по очереди будет вносить вклад в общее дело. Да и полезному действию научится заодно.

– Слушаю, командир. – Эрик явно был не в восторге от идеи передать любимый агрегат в чужие руки, пусть и на время, но деваться ему было некуда: права и обязанности у всех должны быть равны!

Как и физическая форма.

Беговая дорожка действительно оказалась именно беговой дорожкой.

Разобраться в её устройстве, и заменить изношенный вспомогательно-опорный вал с развалившимися подшипниками оказалось нетрудно, поскольку на огромном стеллаже того же технического уровня Хван без проблем отыскал точно такой же запасной. Кроме этого вала каких только запчастей и деталей на нём не хранилось – похоже, всё действительно было подготовлено для длительного автономного существования шара с химической лабораторией.

– Странно только, что они его сами не заменили. – Назаров пожал плечами, переводя взгляд на старый вал и новоустановленный. Ушло на это – буквально несколько минут.

На этот раз чесать в затылке Галопану ничто не мешало, и он самозабвенно этому делу предавался. Грива капрала казалась непривычно густой – они не стриглись весь рейс, то есть, почти три месяца. Назаров подумал, что вши на космическом корабле, конечно, невозможны, следовательно – нужно устроить банный день. Люди не мылись уже дней шесть, и наверняка страдают от пота и грязи на телах. И головах. Хван сказал:

– Да ничего странного. Потому что я отлично помню: когда работала наша беговая, и кто-то из геологов по ней топал, подобно слону в брачный период, так, что слышно было по всему кораблю, я и сам сколько раз мечтал, чтоб там что-то сломалось, и мы убрали бы её наконец в грузовой трюм!

Поскольку все теперь были без скафандров, можно было смело говорить всё, что угодно, не боясь, что это услышат все десять спасшихся. Олег подумал, что, похоже, переоценил терпимость пожилого штурмана к бурильщикам – тот их явно недолюбливает. Может, и презирает. Что неудивительно – специалисты широкого профиля, потратившие годы и годы на обучение и практику, всегда несколько свысока поглядывают на тех, кто умеет только что-то одно! И не стремится расширить свой кругозор, ограничивая его выпивкой, женщинами, и тупыми комедиями. Ну, может ещё азартными играми.

– Ничего, Ксю. У нас здесь – невесомость. Ну, почти. И топать вряд ли удастся. Хотя… Так и так придётся организовать систему каких-нибудь удерживающих ремней – чтоб отдачей от полотна не отбрасывало. Главное другое. Подключить-то удастся?

– Да. Запросто. Нужен только переходной адаптор. Понижающий. А то у них тут бортовое напряжение было, насколько могу судить, десять вольт. Против наших двенадцати. Не хотелось бы, чтоб эта чёртова топталка сгорела от перенапряжения. А, да. Нужно её смазать нашим смазочным. А то когда оттает – заклинит. Да, вот ещё что, сэр. Тут есть и станок для качания мышц: в самой дальней большой комнате второго уровня. На противовесах. Мы будем его переносить поближе к нашей печке?

– Хм-м… – Назаров пошкрёб подбородок, действительно размышляя над предложением штурмана, – Наверное, всё же – нет. В условиях невесомости особого смысла в таком оборудовании не вижу. Грузы же и разновесы – ничего не весят. Вот если б на пружинах… Так что пусть пока будет – только дорожка. А там – посмотрим. Нам сейчас важнее другое. Кислорода у нас теперь много. А вот электричества – мало. Только то, что в аккумуляторах. Но если мы воспользуемся водородом, тем, что в стеклянном баллоне, и пожертвуем один из здешних баков с кислородом, можно будет подключить наш топливный элемент! Он, хоть и старинный, отлично производит из водорода и кислорода – электроэнергию, и старую добрую воду!

– Да никаких проблем, командир. Система там простая, и подключить – раз плюнуть. Когда освободимся от дорожки – как раз и займёмся. Наши сгрузили топливный элемент, насколько помню, в каюте рядом с гальюном.