Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 1

Самой сложной из ремонтных работ, пожалуй, была замена бакаутных планок, которые служили подшипником при выходе гребного вала из корпуса судна к гребному винту. Бакаут, или железное дерево, как его еще называют, – самая тяжелая из всех известных древесин, легко тонет в воде. Плотность до 1,4 грамма на сантиметр кубический. Твердость в 3—4 раза выше твердости дуба. Планки из этой древесины используются в качестве направляющих и подшипника для гребного вала. Естественная смазка, выделяемая деревом, позволяет использовать эту технологию в течение двадцати лет. Уложив планки согласно предписанному технологическому процессу, измеряют зазоры между гребным валом и бакаутными планками, постепенно проворачивая вал от 0 до 360 градусов. При этом зазоры не должны превышать заданную величину.

После первой установки планок и замеров зазоров выяснилось, что его предельное значение значительно превышено.

Разбор полетов проходил в конференц-зале верфи с хорошим кондиционером. Присутствовал оперативно-руководящий состав совместно с непосредственным руководителем работ по замене бакаута, а также механик-наставник, старший механик со стороны судна. Ильин вместе с руководителем работ стоял у доски, на которой тот чертил мелом схему установки бакаута в выходном отверстии кормовой части судна. Ильин переводил с английского на русский все его объяснения. В итоге все сошлись на нарушении технологии укладки бакаутных планок. Решили вновь убрать гребной вал и, разобрав установленный бакаут, установить его вновь. Нужно иметь в виду, что операция по замене очень трудоемкая, одна лишь манипуляция с многотонным гребным валом – очень трудное и рискованное мероприятие. Вся операция занимает 2—3 дня.

Забегая вперед, стоит сказать, что и повторная замена не дала положительного эффекта. Зазоры снова превышали допустимые величины. Надо было видеть удрученные лица работников верфи, не понимающих, как это могло произойти. Мечты о безоблачном будущем на глазах превращались в дым.

Дальше последовал совершенно неожиданный поворот. Снова появился торгпред и завел продолжительный разговор с Ильиным, суть которого сводилась к политическому аспекту отношений СССР с Филиппинами, «следовательно, экономическая составляющая должна поддерживать наши улучшающиеся отношения с почти союзной страной». «Дело шьет», – с иронией подумал Ильин. И точно, все свелось к тому, что капитан должен подписать чистый акт ремонта, несмотря на неудачу с бакаутом. Ильин ответил, что он на это не пойдет и акт не подпишет. Торгпред, заметно сдерживаясь, предложил Ильину подумать еще пару дней. Отход судна был назначен через три дня.

В тот же день старший механик доложил, что руководитель работ пытался вручить ему солидную пачку ассигнаций за чистое закрытие акта ремонта. Генеральный директор верфи персонально беседовал с Ильиным на ту же тему, намекая на откровенный подкуп, но капитан сразу же пресек эту попытку.

Вновь появился торгпред. На этот раз он уже не сдерживался. Пошли в ход угрозы и всякие возможные кары чуть ли не государственного уровня на голову Ильина. В глазах торгпреда он выглядел единственным могильщиком дружбы между СССР и Филиппинами. Ильин окончательно осознал, что торгпредом руководили отнюдь не чувства глубокой любви к Филиппинам, а скорее всего, банальная личная выгода. «Интересно, сколько же он сорвал?» – подумал Ильин, глядя на крайне возмущенное, в красных пятнах, жирное, с двумя подбородками, лицо торгпреда, нависшее над ним. Не добившись ничего и не попрощавшись, торгпред уехал.

Вечером, накануне отхода, Ильин со старшими командирами судна был приглашен на прощальный вечер в небольшой ресторан при верфи. Все было чинно, благородно: хороший стол, качественные напитки, негромкая музыка, тосты и полное отсутствие других посетителей. После изрядного количества тостов, когда все уже раскраснелись, в зал впорхнули несколько легко одетых девиц. Надо отдать должное: филиппинки – одни из самых красивых женщин в мире. И вот уже у каждого из гостей справа и слева по две соседки, непринужденно себя ведущие и ухаживающие за предметом своего обожания. Помполит Фердинанд Яковлевич испуганно обратился к Ильину:

– Владимир Ильич, а если в парткоме узнают?

– Не узнают, если вы не напишете. Сидите и делайте вид, что это для вас не в новинку, обычное дело, – парировал Ильин.

Застолье продолжалось еще около часа, неудобно было уходить сразу, это выглядело бы сродни бегству.

Но прошел час, и Ильин, взглянув на часы, сказал директору верфи, что им пора на судно, ведь утром отход. Тот встал, подошел к капитану и попросил не спешить, для них есть комнаты на втором этаже, где они могут отдохнуть до утра, все оплачено.

Ильин мягко, но настойчиво отказался, поблагодарив директора за оказанное гостеприимство. Подняв последний тост, гости попрощались с хозяевами и поехали на судно.

Попытки чисто закрыть ремонтный акт продолжались до самого отхода, и использовались все методы.

Наутро судно снялось из гостеприимного, но, как тогда казалось, непрофессионального Батангаса и взяло курс на Владивосток, где ждала погрузка на Арктику.

P. S.

Прошло три года, и как-то случайно Ильин встретился с механиком-наставником Душкиным. Остановились, разговорились, и Душкин, вспоминая их несостоявшийся филиппинский прорыв, рассказал, что тот самый лесовоз недавно прошел докование в Славянском судоремонтном заводе, и там же выяснилось, что гребной вал имеет небольшое искривление и зазоры при любом раскладе будут превышать допустимые пределы, т. е. филиппинская верфь совершенно невиновна, достичь искомого результата в то время было невозможно. Но время ушло, и тема возобновления ремонтов в Батангасе больше не поднималась.

Никто пути пройденного у нас не отберет

Прошло много времени и событий с того момента, как мы расстались с капитаном Ильиным после его северного рейса на Чукотку. За это время он сменил два судна, побывал в Японии, Индии, Сингапуре, отказался от заманчивых предложений работы на руководящих должностях на береговых предприятиях пароходства. Следует заметить, что в то время пароходство являлось государством в государстве. В него входило одиннадцать портов, начиная с арктического Певека и заканчивая южным приморским Посьетом, четыре мощных судоремонтных завода, 265 судов дальнего плавания и более шестидесяти тысяч работающих.

Капитанская работа полна неожиданностей и сюрпризов, и спустя годы почему-то вспоминаются не самые лучшие из них. Время прочно удерживает в памяти самые острые, рискованные ситуации, с которыми ты когда-либо сталкивался. Коснемся лишь некоторых из длинного списка Ильина. Однажды, получив рейсовое задание, его судно зашло в один из южных филлипинских портов для погрузки 10 000 тонн удобрений на западную Индию, имея на борту несколько тысяч тонн балласта, необходимого для обеспечения безопасности, остойчивости и управляемости, – морской воды, закачанной в балластные танки, которые никоим образом не связаны с топливной системой. Чтобы взять полный груз, было необходимо за ночь откачать балласт за борт. Перед началом операций старший механик зашел к капитану и поделился опасением, что система отлива может быть замазучена из-за проржавевшего трубопровода. Но делать было нечего, приступили к откатке. Через несколько часов к Ильину прибежал испуганный вахтенный помощник с новостью о замазученной бухте, начиная от причала стоящего судна. Выйдя на причал, капитан лицезрел отвратительную картину: изумрудная уютная бухта излучала различные цвета пленки моторного топлива, покрывающего ее на всей поверхности, куда только мог упасть взгляд. Соответствующий запах подтверждал худшее. Следовало в ближайшее время ожидать делегацию порта с большими претензиями, возможным арестом судна и большим штрафом. Срочно был вызван старший помощник, проинструктирован должным образом. В его каюту были занесены два ящика с коньяком, винами и прочими запасами, как и различные красочные буклеты, авторучки, записные книжки. Ему поручалось принять «гостей» и отделаться минимальными потерями для судна. Вскоре, не заставив долго ждать, прибыла делегация во главе с начальником порта. Не вдаваясь в подробности, можно сказать лишь, что через сутки вопрос был улажен, да и все следы «преступления» были унесены утренним отливом в открытое море. После своего «подвига» старпом отсыпался еще сутки.

На этом же судне пришлось пережить чрезвычайно неординарную ситуацию, избежать которой, на первый взгляд, казалось, было невозможно. Приняв одиннадцать тысяч тонн пшеницы в порту Кандла на западном побережье Индии, последовали на Чхонджин, порт Северной Кореи на восточном берегу Японского моря. Впрочем, обе Кореи называют омывающие их моря отлично от принятых в остальном мире наименований. Так, Японское море они называют Восточным, а Желтое – Западным. Корни таких метаморфоз относятся ко времени оккупации Корейского полуострова Японией, когда с 1910 по 1945 год Корея была колонией Японии. У корейцев ненависть к японцам, наверное, на генетическом уровне. О зверствах колонизаторов старые корейцы рассказывали со слезами на глазах. Но со сменой поколений отношения будут смягчаться, что уже, бывало, в мировой истории множество раз. Это, пожалуй, единственное, что объединяет северян и южан. В остальном они непримиримые антагонисты. Ильин неоднократно бывал в Северной Корее и был не в восторге от новой встречи.

Много лет тому назад он, будучи еще старпомом на своем небольшом «горбаче», грузился кипами прессованного хлопка, или, как его называли, джута, на Вьетнам. Следует отметить, что хлопок чрезвычайно опасен в пожарном отношении. Попавшая искра может долго тлеть, прежде чем возникнет пламя. К тому же хлопок может гореть даже без доступа кислорода. Перед погрузкой администрации порта была вручена выписка из правил перевозки опасных грузов морем с категорическим требованием не допускать курения в трюмах судна грузчиками во время погрузки.

Каково же было удивление, когда корейские докеры, сидя на кипах в трюмах судна, не прячась и не скрываясь, мирно покуривали свои дешевые сигареты. Несколько раз с трудом все же удавалось заставить их прекратить курение, но спустя какое-то время все продолжалось вновь. Ильин, видя отсутствие реакции как со стороны докеров, так и со стороны их руководства, приказал вахтенным закрыть трюмы. Испуганные корейцы, как крысы с тонущего корабля, сыпанули из трюмов.

Через несколько часов вахтенный заметил делегацию во главе с начальником порта, направляющуюся к судну. Пригласив всех в столовую команды, предложили гостям, как обычно, кофе, сигареты, галеты.

Все без исключения корейские работники всех уровней, военные, политработники испытывают постоянное чувство голода, т. к. продукты питания вкупе с одеждой строго нормированы и не отличаются разнообразием. Чтобы притупить чувство голода, они постоянно курят, а если курево еще и дармовое, то вдвойне. Традиция кофепития у них тоже своеобразная: в кофейную чашку насыпают до половины кофе, затем сахар до полной чашки, доливают кипятку и с удовольствием употребляют эту «кашу», повторяя сам процесс несколько раз, пока банка с кофе не закончится. При этом постоянно курят, одну сигарету от другой. Прибывшие настроены были весьма агрессивно, и даже дармовое угощение не смягчило этот настрой. Все претензии сводились к бесчеловечному поведению старпома, который попрал все нормы и законы страны пребывания и т. д. и т. п. Попытки капитана объяснить причины и опасность курения на кипах с хлопком игнорировались, на это просто не обращалось внимания. В итоге старпому запретили выход на берег, но кое-как все-таки удалось обратить внимание на недопустимость курения в трюмах. В следующий раз была ситуация с пресной водой, которую заказали на судно. Принимаемый танк был пуст, о чем поставили в известность корейцев. Спустя несколько часов, когда принесли квитанцию старпому на подпись, он отправил плотника проверить соответствие количества пресной воды в танке с квитанцией. С окончанием замеров выяснилось, что вместо указанных 200 тонн воды в наличии лишь 130 тонн. Ильин потребовал исправить и убедиться, промерив ее наличие им самим, но получил отказ. Тогда он отказался подписывать. После этого обработка судна прекратилась, и двое суток никто не появлялся. Прибывший представитель пароходства посоветовал старпому подписать документы, потому что обработку не возобновят, пока не добьются своего, а простой судна стоит неизмеримо больше, и обсчеты здесь вообще обычное дело.

Ильин вспомнил последнюю встречу в Раджине несколько лет назад со своим старым знакомым, Сергеем, представителем пароходства, который с женой и двумя детьми в течение нескольких лет защищал интересы компании в этом корейском порту. Тот предложил Ильину съездить на природу на шашлыки, благо было начало лета, тепло и солнечно, а в его распоряжении еще и была двадцать четвертая «Волга». Загрузив припасы, выехали на природу. Поражало отсутствие автомобилей, да и людей тоже немного, все в одинаково темной одежде. Через полчаса достигли цели. Ильина удивило то, что ширина прохода к воде составляла всего-то метров 15—20, а справа и слева от него была натянута колючая проволока в несколько рядов. Сергей объяснил: весь корейский берег огорожен колючей проволокой, исключая проходы для каких-либо определенных целей. Проходы контролируются с отдаленных вышек, выход на берег моря гражданам страны запрещен. Разрешен только иностранцам под строгим надзором спецслужб. Целый день они провели на природе, шашлыки с водкой были очень кстати. Вечером, убрав остатки пиршества, засобирались обратно. Ильин в недоумении спросил, как же Сергей сядет за руль после пол-литра водки? «ГАИ здесь нет, да и машин тоже», – последовал ответ.

Вот в такую страну и направлялось судно Ильина, что сулило новые, неизвестные еще проблемы.

Информацию о подходе капитан давал регулярно согласно договору морской перевозки в адрес корейского агента по радио, но получить какую-либо проясняющую информацию он и не надеялся. Агенты во всех странах информируют капитана о времени постановки судна к причалу, перспективах грузовых операций и другой необходимой информации, но в Северной Корее свои порядки.

Теплым апрельским утром стали на якорь на карантинной якорной стоянке порта Чхонджин, благо она обозначена на советских навигационных картах. Здесь находится Генеральное консульство СССР.

На следующее утро показался древний катер, наполненный многочисленной корейской делегацией для предварительного оформления судна. В подавляющем большинстве стран оформление судна производят агент и прибывшие 2—3 человека иммиграционников и таможенников в течение 15—20 минут. В Северной Корее происходит два оформления: на рейд прибывают 15—20 человек, и трудно разобраться, кто есть кто. В кают-компании или столовой команды предварительно накрываются столы с кофе, закусками, сигаретами. Все рассаживаются, и начинается трехчасовая толчея воды в ступе: заполняются кучи бланков, приходится отвечать на десятки бессмысленных вопросов, и при этом все курят – дым стоит коромыслом, и даже полностью открытые окна-иллюминаторы не справляются с задымленностью, хорошо еще пожарная сигнализация не срабатывает. Накурившись до одурения и «наевшись» кофе, спустя три часа они наконец-то отчаливают. Вторая волна оформления происходит сразу же после постановки судна к причалу. Прибывает приблизительно тот же состав и с той же целью – накуриться и вдоволь «поесть» кофе.

Кроме того, ежедневно, а иногда и по два-три раза в день, приходят вдвоем: агент и переводчик, как они представляются. Поодиночке им ходить запрещено во избежание нежелательных контактов с иностранцами. Каждый пишет отчет обо всех визитах на судно. В течение всего времени стоянки выставлена вооруженная охрана: на баке, у трапа и на корме. В ночное время солдаты охраны жестами просят у наших вахтенных поесть, оглядываясь, нет ли проверяющего офицера. Получив буханку белого свежевыпеченного судового хлеба, тут же ломают на части и жадно проглатывают.

В этот раз оформление прошло в полном соответствии с уже известным протоколом. Единственным, кто заинтересовал Ильина, был его старый знакомый в военной форме, который тоже узнал капитана. Познакомились они также при оформлении, когда этот представитель спецслужб был еще молодым лейтенантом. Сейчас, судя по всему, он был главным, хотя и не показывал виду. Ильин пригласил его в каюту, оставив дальнейшее оформление на старпома и помполита. Разговорившись, гость с заметной гордостью сообщил, что он уже подполковник. Ильин предложил ему коньяку, обмыть новый чин. Поговорили на разные темы, и, размягченный коньяком, тот рассказал, что окончил военное училище, университет и академию.

Постепенно разговор коснулся и идеологии; подполковник долго рассказывал об идеях чучхе37 и мудрости тогда еще здравствующего Ким Ир Сена. Ильин заметил, что многое из сказанного перекликается с работами Чарльза Дарвина. Гость сильно удивился и спросил, кто такой Чарльз Дарвин, и когда капитан объяснил, что это англичанин, живший в XIX веке, гость ответил, что он никогда не слышал о нем и англичанин не мог ничего подобного открыть. Его убежденность в своей правоте была непоколебима. Ильин прекратил дискуссию – они говорили об одном и том же, но на разных языках.

Выгрузка проходила довольно быстро для Северной Кореи, тем более Ильину было с чем сравнивать. Выход в город возможен, но по предварительной заявке и в сопровождении корейских соглядатаев и только в определенные ими места. Немалая плата за такое сопровождение взимается с судна.

Выгрузка шла своим чередом. Каждое утро под охраной доставлялось несколько десятков женщин, которые распределялись по трюмам. Индийская пшеница была насыпью, и женщины в трюмах наполняли ею мешки, чтобы затем береговым краном стропы мешков из трюмов выгружались в вагоны.

В трюмах стояла несусветная пыль, женщины работали босиком, без масок и респираторов. Ильин вспомнил точно такую же картину при выгрузке серы. Вот и выглядят они в свои тридцать на все пятьдесят как минимум. Вдобавок к этому постоянное недоедание и холодное существование, ибо их жилища не отапливаются даже зимой. На окнах запрещено иметь шторы и занавески, чтобы старший по этажу мог пройти по коридору утром и вечером, заглянув в каждый угол, чтобы проверить, не занимаются ли его соотечественники подозрительными делами. Их социализм больше смахивает на военный коммунизм. В армии служат и мужчины, и женщины в обязательном порядке. Уклонистов нет и быть не может. Телевидение показывает одну программу в течение нескольких часов – революционные фильмы и все, что связано с вождем и учителем и его «августейшей» семьей. А между прочим, этот вождь в 1945 году был доставлен в Корею из Хабаровска с погонами капитана Красной армии. Что же это за строй такой, при котором при любом раскладе вырастают вожди, и не только в России, но и в странах по подобию? Как тут не вспомнить Шекспира: «Что-то неладно в королевстве датском».

Незадолго до отхода, 14 апреля, утром Ильину позвонил вахтенный штурман, сообщив, что к нему делегация. «Веди», – ответил капитан. Вошли человек пять, солидно одетых и явно не низового состава. Представились – секретарь горкома, начальник порта, секретарь партийной организации и шишки помельче. Ильин терялся в догадках о причине их прихода, но по заведенному ритуалу буфетчица быстро накрыла стол, и компания была усажена. Секретарь горкома начал издалека стандартными баснями об успехах страны, великих идеях чучхе и их авторе и вдохновителе отце нации Ким Ир Сене.

Оказалось, что завтра, 15 апреля, день рождения дорогого вождя, и вся страна в одном порыве выражает ему свою любовь. В этот день все поют здравицы вождю и возлагают цветы к его отлитым из бронзы памятникам, воздвигнутым во всех городах страны. Ильин – капитан самого большого иностранного судна в порту, и они просят его возложить цветы к памятнику их великому вождю в составе многочисленной демонстрации, которая состоится завтра. Будет много корреспондентов, и съемка должна вестись в прямом эфире. «Ну и влип», – мелькнуло в голове у капитана, но виду он не подал, изобразил запредельную радость (хорошо, что корейцы не сильны в европейской мимике, тем более Ильин актер неважный). Поблагодарив за оказанную честь, капитан попросил сообщить окончательное решение вечером, на что делегация согласилась, сочтя это чистой формальностью.

Проводив гостей, Ильин вызвал помполита и объяснил ему создавшуюся ситуацию. Помполит просиял от радости совершенно искренне, ведь об этом напишут в газетах, покажут по телевидению во многих странах. Ильин посмотрел на него, как на неразумного ребенка, и постарался объяснить реальность ситуации. Прежде всего то, что несколько дней назад он был у консула и в краткой беседе тот прокомментировал ситуацию в Северной Корее, отделавшись общими фразами. Накануне дня рождения вождя мог бы вообще-то и сообщить возможные варианты поведения в зависимости от ситуации, но консул постарался умыть руки, вверив всю ответственность капитану, отмежевавшись от каких-либо комментариев. Понятно, что ему так спокойнее, хотя информировать о текущей ситуации и возможных путях развития – его прямая обязанность.

Но делать было нечего, нужно было как-то разруливать почти патовую ситуацию. Если он согласится возложить цветы к памятнику, то об этом мгновенно станет известно в генеральном консульстве и, соответственно, в Москве. Учитывая, что в последнее время СССР стал все чаще дистанцироваться от своего прежнего союзника, который многими рассматривается как мировой изгой, тем более после недавнего скандала, связанного с печатанием фальшивых американских долларов и их распространением через свои дипломатические представительства, такой акт, мягко говоря, одобрен не будет. Последует звонок в пароходство, а дальше пиши пропало. С другой стороны, если он откажется возложить цветы, то мгновенно станет персоной «нон грата» в Северной Корее за нанесение тяжелейшего оскорбления народу этой страны. Ему навсегда будет заказана дорога туда, да и сейчас будет очень много препон, чтобы безболезненно уйти. Выхода не было. Что делать? В этой ситуации вряд ли помогли бы Чернышевский с Лениным.

В любом случае, нужно что-то придумать. Помполит сидел как пришибленный, обдумывая, как выкрутиться, чтобы не понести наказания. Ведь и ему попадет за то, что не объяснил капитану политический аспект текущего момента.

В конце рабочего дня делегация в усеченном составе снова появилась на судне. На этот раз также присутствовало трое больших боссов и переводчик. Ильин со всей восточной предупредительностью встретил их. Также долго и витиевато он отдавал дань их вождю и учителю, бесконечно благодаря за оказанную ему честь. И, наконец, медленно перешел к тому, что в традициях русского народа – не возводить памятники живым, и тем более не возлагать цветы, т. к. это по древним народным поверьям считается очень дурным тоном и не сулит живущим ничего хорошего. Он слишком уважает великого вождя корейского народа, желает ему долгих лет жизни и очень сожалеет, что по этим причинам не может возложить цветы к его памятнику. Делегация молча выслушала его объяснения и так же молча направилась к выходу.

Помполит, присутствовавший при этом, долго не мог ничего сказать и, лишь придя в себя, попросил разрешения взять бутылку коньяку у завпрода.

Через два дня, чисто сдав груз и закрыв документы, судно вышло из порта Чхонджин. Никаких препятствий по отходу и грузу власти не чинили.

Спустя какое-то время уже на другом судне Ильин подменил заболевшего капитана на рейс из Приморья с рудой цинкового концентрата на черноморский порт Туапсе с заходом в бухту Камрань (Вьетнам) и Дахлак (Эфиопия) на выходе из Баб-эль-Мандебского пролива в Красное море. В обеих точках находились так называемые пункты обеспечения Тихоокеанского флота. Особо тягостное впечатление на экипаж произвели наши офицеры в эфиопской пустыне, где температура днем достигает 50 градусов по Цельсию и не живут даже тамошние берберы. Кондиционеров не было, и днем люди спасались, зарываясь в песок в казармах, а ночью – потребляя «шило», разбавленный спирт. Судно стояло на рейде, и выгрузка стройматериалов и еще чего-то заняла трое суток. Вечером свободные от вахт собирались на корме и рыбачили. Рыбалка там бешеная: хватает все и вся. Иногда вытаскивали по три рыбьих головы сразу: поймалась одна рыбешка, и, пока ее тащат, вторая хватает первую, а третья вторую. Таким образом, в итоге две головы и последняя более-менее целая, хотя и здорово покусанная зубами четвертой, преследующей ее. В первый вечер все свободные как раз и занимались этой невообразимой невидалью. Ильин был там же. Появился вахтенный штурман и, подойдя к капитану, доложил, что на катере прибыли трое и просят разрешить им связаться с Москвой по радиотелефону – поговорить с родными. Они были в штатской одежде, но представились: два капитана второго ранга и один первого.

Спустя минут сорок со стороны кормовой части судовой надстройки послышалось нарастающее оживление: оказалось, что офицеры привели себя в сильно нетрезвое состояние и начали ломиться в женские каюты. Пришлось вызывать усиленную вахту, вязать и насильно помещать их в пустую каюту четвертого помощника, предварительно убрав оттуда все режущее и накрепко закрыв иллюминаторы, тем более что санузел c душем и туалетом там был, так же как и кровать с диваном, и даже работающий кондиционер. Отправить их на берег не представлялось возможным по причине позднего времени и отсутствия катера. Оказалось, что они привезли с собой «шило», зашли к старшему механику и предложили выпить, но стармех отказался. Тогда они попросили закуски и умудрились где-то «посидеть», изрядно набравшись, пошли по судну и, увидев женщин, начали охоту. Разборки в каюте четвертого помощника продолжались допоздна.