Полная версия
Убить или Влюбить. Финалисты
Вскоре воздух вокруг сгустился, сжал и, наконец выплюнул девушку в небольшое жилище.
Почти те же стены, сложенные из камня, но не уходящие на головокружительную высоту, а подпирающие грубые балки крыши. Спиной к Мери, у очага, бросая в котел какие-то порошки, стоял мужчина в поношенном пурпуэне и штанах-шоссах.
Мери оглянулась – позади нее была все та же каменная кладка стены. Мери передернула плечами и, вторя ей, единственная сальная свеча на столе затрепетала. В очаге заплясал огонь, сыпя сотнями искр.
Мужчина воздел руки к соломенному скату крыши:
– О, дух пришедший! Моею волей, твоею силой, пошли проклятье! Кто рвет войною, двух роз шипами, народ на двое! Пошли болезни, что в твоей власти, дворцу на горе!
Мери оторопела. Ее приняли за духа! Но она же вот, стоит! Для уверенности девушка потянулась к стулу. Рука скользнула сквозь грубую деревянную спинку.
Мужчина повернулся к ней. Во взгляде сквозил сумасшедший блеск. Руки потянулись к Мери:
– О, дух девы! Пошли болезнь!
– Простите, мистер, но я не умею вызывать болезни. Зачем это Вам?
– Чтоб сдохли все, кто ее развозит! – сквозь отрывистый хохот прокричал мужчина, – ты обязана исполнить мою волю!
– Не могу!
– Тогда уходи обратно!
– Но тут стена!
– Убирайся! – затряс кулаками ведьмак.
Мери, зажмурившись бросилась к стене.
Ветер гнал листья по узкой зловонной улочке. Девушка стояла, не зная, куда ей идти. Война? Две розы? Какой это век? Пятнадцатый? Хотелось назад, к отцу, но как найти подземелье, по которому пришла, она не знала.
Люди проходили мимо, сквозь нее, не замечая.
От дома к дому, от улицы к улице бестелесная фигура в больничной одежде искала хоть кого-то, способного ей помочь.
– Эй, чего бродишь тут? Беду предвещаешь? – морщинистое лицо с белым чепцом на седых волосах могло бы упереться, будь Мери хоть чуть тверже воздуха. Старуха жамкала беззубым ртом, прищурив глаз с огромным бельмом.
– Простите, миссис! Я просто ищу хоть кого-то, кто поможет мне вернуться. Ничего я не предвещаю, я домой хочу… – девушка хлюпнула носом.
– Пошли, пока меня не приняли за умалишённую, – засеменила старуха, – я не знаю заклинания, которое могло бы вернуть тебя в твое тело, но знаю, кто поможет. Тебе нужно к королю! Да! К Генриху VII! Уж он-то знает!
Замок давил своим мрачным величием. Сквозняки завывали в каминных трубах. Король стоял у окна, скрестив на груди руки:
– С чего я должен помогать? Даже отплатить ты не способна нашему Величеству!
Мери брела по темным коридорам. Руки безвольно свисали, слезы катились из глаз.
– Стой, дух! Мое имя Вильям и я подслушал разговор. И знаю, где лежит книга заклинаний! – Мери догнал паж, – идем скорее!
Девушка поспешила следом и, чем дольше они шли, тем все меньше ей хотелось расставаться с этим парнем. Как он был не похож на тех, кто окружал в ее времени! Умное лицо, внимательные глаза, нежные губы, чуть прикрытые мягкими усами. И при этом, крепкая фигура, которую не скрывал, а подчеркивал широкий табар.
«Я пропала!» – пронеслось в голове девушки.
Уже в библиотеке, куда привел ее паж, Мери не выдержала:
– Прости, это глупо. Я не знаю, что со мной, – и сделав глубокий вдох, выпалила, – хочу остаться с тобой!
– Тут ты всего лишь дух, – Вильям грустно улыбнулся, – я буду вспоминать тебя всю жизнь. Но ты должна вернуться в свое время.
Паж достал с полки книгу, обитую железными полосками. Найдя нужную страницу и начал читать заклинание.
В больничной палате пальцы Мери разжались, выронив смятый обрывок. Мужчина, сидевший у кровати бросился к двери:
– Доктор Стин! Она проснулась! Проснулась!
– Я хочу быть с ним! – еле слышно прошептали губы Мери
У РИСОВОГО ПОЛЯ
Солнце поднималось из-за холмов.
Кента стоял на склоне холма, слушая утреннее пение птиц.
Его рисовое поле из зеленого, на несколько минут, превратилось в розовое, как лицо соседа Сабуро после встречи с чашкой крепкого саке.
Мысли Кента неслись, белыми пушистыми облаками по синеющему небосводу: о том, как созреет рис, он продаст его и, наконец, выдаст свою старшую, из трех дочерей, Такако, за доблестного самурая Ёсидо Ямадзи.
Ползал на другом конце поля, на толстом брюхе, розоволикий, с самого утра, Сабуро.
Крался быстро, как смелый, крот, охотясь на молодую саранчу. Это была уже вторая, выловленная на своем и, отправленная на поле Кента, обжора. Сминалась ложбинкой насыпь между полями, под тяжелое сопение крестьянина. Перетекала, сладко журча, вода с поля соседа. Плакало рисовое поле Кента.
Но и другой сосед рыл аккуратную метровую канавку от поля Сабуро, посмеиваясь над охотником на саранчу.
Конечно, к осени, дозревали только самые закалённые, жизнелюбивые кустики.
Пересчитывали крестьяне рисовые зернышки с каменным лицом и планами на месть.
Лишь на приданное Такако и хватало урожая Кента.
Накануне приезда жениха, выйдя посмотреть на ясный свет луны, увидел Кента тень, юркнувшую в комнату Такако. Бросился он следом, поймал за шиворот сына хитрого Сабуро, Кичиро. Назвал парень Такако своей женой.
Что делать? Повинился Кента перед самураем. Познакомил его со средней своей дочерью Айаям. Скромна девушка. Не опозорит отца. Пообещал Ёсидо Ямадзи приехать через месяц.
Сидит Айаям, из дома не выходит. Доволен Кента. Таскает из закрамов Сабуро по горстке риса темными ночами. А что? Такако теперь жена его сына, пусть он ее и кормит! Тем более, та саранча, что Кента на поле соседа запускал, за слитую воду, снова у него оказывалась!
Прошел месяц. Снова канун приезда самурая.
Решил этой ночью крестьянин, что хочет, сам того не подозревая, Сабуро поделиться даже не одной, а двумя горстками риса.
Тихо было осенней ночью. Только дождь нашептывал что-то. Не мог понять Кента. Зато шорох за дверью средней дочери рассказал о многом.
Разлетелась под яростным напором касы тонкая дверь. Рухнул на извивающегося Кичиро.
Главное, ни зернышка не уронил. Вот она, ловкость! Не зря его тоже назвали самураем в последней войне и подарили кетану.
Пришлось Кичиро и Айаям назвать своей женой.
Опять рвал волосы на жидкой бороденке Кента.
Утро заставило заняться крестьянина зарядкой – много кругов прошел Кента на коленях вокруг Ёсидо Ямадзи, счет потерял поклонам. Уговорил упрямого жениха воспылать чувствами к младшей своей дочери Юми. Вся надежда на молодые ее лета.
Снег уже посыпал уставшую землю. Пела вьюга колыбельную долгими ночами.
Последнюю горстку риса нёс Кента от Сабуро. Довольно мурлыкало сытое брюхо. И не поймет крестьянин, урчание полного желудка разносится по дому или стоны за дверью младшей дочери. Вдруг плохо маленькой Юми? Распахнул двери встревоженный отец…
И снова перед ним бесстыжий Кичиро! Кетану бы в руки! Лишить любвеобильного кузнечика его гордости, да с прошлого года подперает верное оружие надломленную сакуру.
Опять, ухмыляясь, признает девушку женой. Ведь поле Кента теперь его полем будет! Некого больше предложить упертому самураю.
Больше не помогали ни поклоны, ни мольбы… Ревел извергающимся вулканом Ёсидо Ямадзи. Сказал, чтоб сам Кетан шел к нему, раз не дождались дочери, распустились лотосом раньше времени.
С холодным, словно кетана, в которой спряталась душа, сердцем, согласился крестьянин.
Настала ночь. Дрожа, горели многочисленные светильники в спальне самурая. Скинуто было кимоно.
Взглянул Кента ниже пояса Ёсидо Ямадзи, слезы выступили на глазах. По щекам побежали. Не простые слезы, от смеха! Тряслись стены, прыгало сердце.
Радовался Кента за дочерей беспутных. От чувств нахлынувших, от увиденного, не выдержала душа, вылетела со смехом.
Никто не достался самураю. Опозорился. «Вот хоть харакири делай!»
Евгения Болдырева
(@evgeniya.boldyreva)
ПОРТРЕТ
Монотонную суету холла прорезал крик:
– Где портрет? Я хочу, чтобы брат видел каждого актёришку в этой студии!
Под взглядом начальства рабочие забегали, но спешили они не выполнить поручение, а скрыться из поля зрения.
До открытия оставался один день.
* * *Нэнси в сотый раз сверилась с картой, нацарапанной на блокнотном листке. Получалось, что нужно свернуть с многолюдной улицы в переулок. Тёмный. Тихий. Совершенно непохожий на картинки из грёз.
Девушка переминалась у границы света, не решаясь выйти из-под надзора последнего фонаря, а шумная толпа равнодушно текла мимо.
Идея кинопроб в новой, никому не известной студии, больше не казалась Нэнси гениальной.
Она по очереди обтёрла пыльные мысы туфель об икры в дешёвом капроне, одёрнула подол юбки, будто прикрытые коленки могли добавить уверенности. Три судорожных вдоха на один протяжный выдох, и первый шаг в объятия липкой неизвестности.
Эхо вяло поприветствовало гостью, растянуло панический перестук шпилек по переулку и сомкнулось за спиной Нэнси, отрезая её от шума вечернего Голливуда.
* * *– Это кто ж вас таким путём послал? – возмутился рыжеволосый мужчина, который минуту назад открыл для Нэнси двери студии, – Чёрным ходом только рабочие пользуются. Да и те не рискуют в одиночку по переулку ходить.
Под пристальным взором карих глаз девушка смутилась и только пожала плечами в ответ.
Мужчина усмехнулся:
– Вы либо очень смелая, либо глупая.
Нэнси почувствовала, как румянец обиды заливает щёки, и глянула на собеседника исподлобья. Тот торопливо вскинул руки в примирительном жесте:
– Но ни то, ни другое не помешает вам стать актрисой. Идёмте, я провожу вас.
Лабиринты подсобных помещений казались необитаемыми. Эхо, напугавшее девушку на улице, проскользнуло за ней в студию и теперь играло в прятки среди бесконечных дверных проёмов. Нэнси быстро запуталась в поворотах, но её кареглазый проводник уверенно шагал вперёд.
Они вышли из серости технического этажа, поднялись по лестнице и попали в мир света и красок. Высокие потолки сверкали позолотой, со стен глядели зеркала в массивных резных рамах.
Нэнси наконец смогла вздохнуть полной грудью, и ощутила, как напряжение отступает.
Вот только, вопреки её надеждам, людей здесь было чуть ли не больше, чем на предыдущих кастингах.
Кто-то репетировал монолог, кто-то упражнялся в сценической речи. Один парень даже прошёл на руках через весь холл.
– Это безнадёжно, – прошептала девушка.
– Вы так неуверенны в себе?
Услышав шёпот за спиной, Нэнси вздрогнула. Не предполагала, что её проводник всё ещё здесь. Ну, а если быть совсем честной, думать о нём забыла, оказавшись среди всей этой роскоши.
Мужчина, однако, никуда не спешил.
Его пальцы, необычно тонкие и мягкие для простого рабочего, легли на её плечи, скользнули вниз, пощекотали нежную кожу возле локтей. Нэнси замерла, как парализованная.
– Вы настоящая, – продолжил кареглазый, – не такая, как все эти клоуны. В вас есть то, за что будут драться самые успешные режиссёры.
Дыхание тронуло мочку уха, качнуло непослушную прядь волос, обожгло шею.
– Что вы делаете? – хрипло выдохнула девушка.
– Помогаю вам. Не играйте эмоции. Просто вспоминайте. Нэнси…
– Нэнси! Нэнси Хоуэл! – раздалось из-за двери, где проходили пробы.
Прикосновение рук исчезло, дымка рассеялась. На непослушных ногах девушка прошла через толпу своих соперников.
* * *– Что ж, монолог вы выучили прекрасно, но что у вас с эмоциями? Сможете сыграть… влюблённость, например?
Члены комиссии явно скучали. Нэнси много раз видела такие взгляды на предыдущих пробах. Неужели снова провал?
«Не играйте эмоции…»
Шёпот воспоминания обжёг девушку, прогнав жаркую волну вдоль спины и до самой макушки.
Снова появилась хрипотца в дыхании, а волоски на руках встали дыбом.
Нэнси подняла дрожащие пальцы к шее, провела ими там, где несколько минут назад задержалось дыхание незнакомца.
Веки сами закрылись, под ласкающей тяжестью воспоминаний…
* * *Она выбежала в холл, выискивая глазами рыжие всполохи.
Смогла! Справилась! Её взяли на роль!
Но сильнее успеха Нэнси волновало другое чувство. Робкое, ещё даже не рождённое, а только задумавшее родиться…
Девушка протискивалась между людьми, всматривалась в их лица. Мужчины нигде не было.
Отчаявшись, Нэнси поплелась к выходу, и там замерла, глядя на портрет напротив двери.
Табличка на золочёной раме – год рождения, год смерти…
Взгляд карих глаз с холста, и почти осязаемый выдох:
– Нэнси…
САМОРОДОК
Филиал наземный ада,Яма грязи и камней —Серра, клятая, ПеладаМанит золотом людей.Здесь шахтёры днём и ночьюРазмножают стрептококк.Тихо бродит средь рабочихДжонни – местный дурачок.Он пришёл сюда мальчишкойПять годков тому назад.Босоногий замухрышка,Не старатель, а детсад.Тащат злато из карьера,Кто на грамм, кто на кило.Только Джонни, вот холера,Даже разу не свезло.Так проруха за прорухойУсмирили парню пыл —То ли тронулся кукухой,То ли просто приуныл.Но однажды на закате,Под финал шестой весныОн заметил, вот те нате,В камне отблеск желтизны.В грязь упал среди трясины,Поднатужился чудак,И извлёк на свет из глиныСамородок аж с кулак.Зыбкой грязи бок тягучийОн огладил, как в бреду,И решил на всякий случайСпрятать золото во рту.Тянет книзу подбородок,Рот разявил, как удав.Уместился самородок,Но заклинило сустав!Обомлел, таращит глазки,Рукавом прикрыл руду,И глядит не без опаскиНа собратьев по труду.С этих станется, отнимут,И зубов не пощадят.От сурового режимуСам Redentor им не свят.Так что Джонни тихой сапойМеж людей бочком-бочком,Прикрывая грязной лапойОт рабочих злата ком.Шустро выбрался из ямы,Уцепившись за карчу,И стремглав понёсся прямоОн к знакомому врачу.* * *Чтоб достать окаменелостьДёрнул доктор, что есть сил,За заклинившую челюсть.Бедный Джонни громко взвыл.Приласкал по подбородкуДокторишку за труды.Тот упал на самородокГоловой. И всё. Кранты.ТУЗ ПИК
– Ваша карта? – спрашивает человек у входа, и пропускает меня, едва взглянув на мятый прямоугольник.
Бумага сделалась влажной от вспотевшей ладони. Да, я боюсь выпустить карту и даже на секунду потерять с ней контакт.
Почему? Откуда эта возбуждающая уверенность, что именно туз пик станет моим билетом в новый мир?
По лестнице спускаюсь медленно, сдерживаюсь от желания перескакивать через ступени. Ни к чему привлекать внимание. Каждый здесь надеется, что его карта окажется козырем, но только один останется в трактире «36» после закрытия.
Сегодня это буду я. Должен быть я!
В зале всего пара свободных мест и три десятка знакомых лиц. Одних приветствую кивком, к другим подхожу для рукопожатия. Марк сам поднимается из-за столика и спешит ко мне.
Он здесь старожил, и всё, что мы знаем о трактире, рассказал Марк.
Говорят, у него на руках была вся колода, но я не верю. Вернее, не хочу верить. Ведь тогда получается, что застрять в ЭТОМ Питере можно очень надолго, а у меня другие планы.
Обычно я знакомлюсь с новенькими, но сегодня сразу прохожу к столику. Какой смысл запоминать имена, если мне никогда не доведётся их произнести?
Последний гость занимает своё место, разговоры утихают.
Мы ждём.
Тридцать шесть пар глаз смотрят на резную дверь. Тридцать шесть пар ушей пытаются различить за ней стук каблуков. Тридцать шесть человек замирают с единым желанием и единой надеждой.
Мари как всегда пунктуальна. Появляется, окружённая ароматом полыни, обводит взглядом присутствующих, произносит:
– Колода перетосована.
Начинаются долгие часы ожидания.
Мы пьём, едим, разговариваем. Делаем вид, что собрались ради чревоугодия и болтовни. Тем временем Мари ходит от столика к столику, и в свою очередь притворяется обычной хозяйкой трактира. Очень радушной хозяйкой, кто бы спорил.
Для каждого у неё находится нужное слово, многозначительное молчание или долгий взгляд. С Марком она выпивает на брудершафт и целую минуту шепчет что-то, касаясь грудью мужского плеча.
Меня это нервирует. Стараюсь смотреть в сторону и машинально комкаю влажную карту. Воспоминание возникает само собой.
* * *Гудок паровоза раздражающим эхом заполняет здание вокзала. До отправления десять минут, а я стою возле ларька и жду, когда инфантильный старичок выберет себе газету.
– Игральные карты! – выпаливаю продавцу, как только до меня доходит очередь.
Деньги я приготовил заранее, увы, зря. Скрюченными артритом пальцами, мужчина принимается пересчитывать копейки, то и дело роняя монеты и начиная заново.
Раздаётся ещё один гудок.
– Вам нужны карты? Могу уступить свою колоду, она мне больше не нужна.
Голос раздаётся за спиной, и я почти врезаюсь в миловидную незнакомку. Отмахнувшись от моих извинений, она вынимает из сумочки бумажную коробку.
– Двойная цена. Берёте?
Её улыбка полна лукавства и вызова, а у меня в голове творится необъяснимое.
Как завороженый протягиваю незнакомке монеты, забывая о тех, которые отдал продавцу.
Моя опустевшая ладонь замирает в ожидании, но дальше происходит нечто невероятное.
Женщина шагает вперёд, так что наши губы оказываются совсем рядом. Её грудь касается моего тела, тёплые пальчики ложатся на предплечье и вычерчивают на нём круги.
Ни одна женщина, с которой я был близок, не позволяла себе подобного на людях. От этого ли, или от дурманящего аромата её духов, чувствую, как деревенеют ноги.
– Ты авантюрен, и ты мне подходишь. Приходи тринадцатого в полночь. Не опаздывай.
Колода карт скользит в задний карман моих брюк, и прежде, чем я успеваю что-то сказать, незнакомка исчезает.
Позже, сидя в купе, я нахожу на коробке адрес трактира, а в самой колоде одну чёрную карту.
Мою первую.
Десятку треф.
* * *Вязкая вата воспоминаний отпускает неохотно. Неужели задремал?
Зал почти опустел, расходятся последние гости, а я так и не узнал, чья карта сегодня сыграла.
Пытаюсь встать, но на плечо ложится рука. Мари!
– Не торопись. Сегодня трактир для тебя работает всю ночь.
* * *Мари ведёт за собой по каменному коридору, а я слышу стук собственного сердца. Поворот, ещё один. Сколько их отделяет меня от новой жизни?
Запястье жжёт под тонкими пальчиками. Интересно, Мари пойдёт со мной в тот другой Петербург? Теперь, получив свой пропуск, могу ли я надеяться на исполнение ещё одной мечты?
Узкая темнота внезапно кончается и остаётся за спиной. Мы в большом зале. Светлом, высоком, пугающе гулком. Я щурюсь, и не сразу замечаю, что здесь есть кто-то третий, но он обозначает своё присутствие:
– Ты заставляешь ждать себя, девчонка! Дай мне пропуск!
Я протягиваю измятый туз пик, но Мари мягко отводит мою руку. Снова, как тогда, чувствую прикосновение её тела, слышу запах полыни, пытаюсь понять слова:
– Карта привела тебя сюда, но дверь между мирами откроет не она. Ты…
Что-то отстрое вонзается в мой живот, взрывая долгожданную эйфорию нестерпимой болью. Вижу, как трескается камень и открывается проход там, где разлилась кровь. Меня это уже не касается. Сжимаю в ладони туз пик.
Он навсегда останется со мной в этом Петербурге.
В ОДНОМ ЗАКАТЕ ОТ СЧАСТЬЯ
«Неслыханная вольность! Целовать меня до разрешения отца на брак!»
Делла Уортон приложила пальцы к губам, отметила, как сильно они опухли и рассмеялась. Мысленная отповедь не имела ничего общего с настроением девушки. Ей хотелось кружиться, кричать о своей радости, и как можно скорее снова обнимать Уильяма.
«Завтра я стану невестой! Наконец-то отец будет мной доволен!»
Нестись к дому наперегонки с ветром не позволяло воспитание. Дурацкие нормы приличия! Разве возможно держаться строго, когда сердце от счастья бьётся вдвое чаще?
Обычно после вечерней прогулки Деллу встречала её кормилица Пэм, но сегодня дорожка, ведущая к поместью, оказалась пуста.
Но девушка только обрадовалась возможности ещё несколько мгновений единолично наслаждаться красочными грёзами.
За дальним холмом солнце спрятало последний луч. Делла улыбнулась уходящему дню и толкнула массивную дверь.
Несколько пар глаз уставились на девушку. Самым мрачным был взгляд её отца, Гарольда Нортона.
– Что случилось? Кто все эти люди? – спросила Делла, всматриваясь в незнакомые лица.
– Посланники Его Величества Генриха VIII, – не скрывая отвращения, протянул Гарольд, – завтра ты станешь женой одного из них.
Тугой комок паники зародился где-то в области живота и принялся расти. Захотелось выйти за дверь и бежать изо всех сил к роще, где её целовал Уильям.
Вспомнив о молодом человеке, Делла бросилась к отцу и упала перед ним на колени.
– Папа, Уильям хочет жениться на мне! Завтра он придёт просить твоего разрешения. Прошу, пожалуйста, не отдавай меня им!
Гарольд Нортон презрительно посмотрел на дочь и выхватил руку из её ладоней.
– Думаешь, ради твоей прихоти я откажу королю? Иди наверх и собирай вещи. С рассветом ты покинешь Скиптон, чтобы стать женой маркиза Николаса Уинбрука.
Мужчина за спиной отца коротко кивнул девушке. Видимо это был он, тот самый маркиз. Её жених и будущий муж.
Мягкие руки Пэм помогли Делле подняться, и безвольную увлекли к лестнице. Голос кормилицы нашёптывал что-то успокаивающее, но девушка не разбирала слов. Только послушно переставляла ноги, в последний раз поднимаясь в свою комнату.
* * *Делла плакала с тех пор, как прошло оцепенение. Перебирала варианты побега и самоубийства, но для первого не было возможности, а для второго смелости.
Внезапно ей почудились шаги на лестнице.
Первое недоумение сменилось надеждой:
«Это Уильям! Он всё узнал и хочет спасти меня!»
Подбежав к двери, Делла распахнула её, и оказалась в руках маркиза.
Не дожидаясь криков, мужчина закрыл ладонью рот девушки, втолкнул в комнату и зашептал:
– Будете кричать, мне придётся стукнуть вас по голове и лишить сознания.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Беримбау – бразильский музыкальный инструмент. Похож на лук с натянутой струной. Кроме того состоит из резонирующей тыквы, камня для изменения звука и палочки, которой извлекают звук.
2
«Привет! Кто ты?» (Порт. «Oi! Quem é você»)
3
«Как тебя зовут? Ангел?» (Порт. «Como você se chama? Anjo?»)
4
Гаримпейро – бразильский старатель на прииске
5
«Осторожно!» (Порт. «Cuidado!»)
6
Гадюка-крестоносец или urutu cruzeiro – одна из самых ядовитых гадюк. Обитает в Бразилии.
7
«Спасибо, мой ангелочек!» (Порт. «Obrigado meu anjinho»)
8
«Ангелочек» (порт. «Anjinho!»)
9
Фригольдеры – свободные землевладельцы без сословной принадлежности. Если за 101 день сбежавший виллан (крестьянин) не был пойман, он становился свободным.
10
копихольдеры – основная форма феодально-зависимого крестьянского держания в Англии в 14—15 веках
11
В 14—15 веках в Кале процветала торговля шерстью
12
хандредвейт – 50,80234544 кг
13
ярд – 0.9144 метра
14
Испанский король Мартин I Арагонский умер в 1410 г от асфиксии, вызванной неконтролируемым смехом
15
вокоу – японские пираты, разорявшие берега Китая и Кореи
16
Даймё – крупнейшие военные феодалы средневековой Японии
17
завоевания Японии монголами были предприняты в 1274 и 1281 годах
18
японский семейный герб
19
İstanbul, seni seviyorum! (тур.) – Стамбул, я тебя люблю!
20
İstanbul, artık sonsuza dek seninim! (тур.) – Стамбул, теперь я навеки твоя!
