Полная версия
Взгляд в прошлое. Великая Победа над фашизмом
Георгий Гардин
г. Москва
22 Июня
Двадцать второго июняБушует в душе непогода,Прошлой войны наканунеВстаю на рассвете все годы…Память о грозных событьяхВсегда бередит моё сердце,Связан я огненной нитьюСо всеми, чей подвиг бессмертен!Небо без всполохов грозных,Не слышно гремящих разрывов,Высотки тянутся к звёздам…Как тихо в бескрайних массивах!..Но в это раннее утро,В чудовищный год сорок первыйЖизнь оборвалась как будто —Мирный покой был прерван.Дед мой служил в Перемышле —В отряде на самой границе…В бой пограничники вышлиС ордой обезумевших фрицевБойцы, что сражались отважно,Погибли, страну защищая!Вера жила в сердце каждом —Наступит 9 мая!..Встали советские людиЗа счастье любимой Отчизны!Мы никогда не забудемОтдавших в сражениях жизни!..Помним бесстрашных воиновИ стойких работников тыла!Будем героев достойны —Их доблесть нам жизнь подарила!..Стремительно время проходит…Земля всё приводит в порядок…На утреннем небосводеГрохочет грозы канонада…Ветераны
В необъятные дали уходим —И вы смотрите долго нам вслед.По велению сердца и волиВ звёздный мы обращаемся свет…Облачаясь в гранит монументов,Убываем в небесный запас,В глубину тишины предрассветной,К ветеранам, оставившим нас…Выше знамя Великой Победы,Твёрже шаг, боевые друзья!Защищайте России рассветы,Как и нам, отступить вам нельзя!Мы возносим пред Богом молитвыЗа величие нашей страны,Чтобы вы в героических битвахДелу правому были верны!Уходя, навсегда остаёмсяНа просторах родимой Земли,Нас окликнете – мы отзовёмсяПеньем струн древнерусских былин…Знаем: вы не забудете песни,Что ковались в кровавом бою,И в Бессмертном полку с вами вместеБудем вечно в едином строю!Граница. 1941 год
Вот хлёстко прозвучал приказ:«Застава, к бою!»И задрожал столетний вязСвоей листвою…В Державы золотой просторВорвался вермахт,Враг был коварен и матёр —Исчадье рейха!..От взрывов бор был оглушён,Заря чуть тлела,Блокгауз наш был окружён —Такое дело!..Кричали немцы нам сквозь дым:«Иван, сдаффайся!»А мы ответствовали им:«Фашисты – шайсе1!»Отстрекотался пулемёт —Войны кузнечик,Ломились танки их вперёд,Рассвет калеча.Все пограничники-друзьяСтояли насмерть,И в вихрях огненных звеня,Сердца их гасли.Патронов нет уж и гранат —Мы в штыковую —За Кострому и Ленинград,Страну родную!Граница доблестной страныНе терпит слабых,Присяге были мы верны,Пав смертью храбрых.И вздрогнул в жгучий тот пределУтёс над Волгой,И лес сибирский прогуделТревожно, долго…Вяз поклонился до земли,От горя чёрный.«Бойцы в бессмертие ушли —Их подвиг помним!»Брестская крепость
Я пришёл к тебе, Брестская крепость,Поклониться до самой землиТем советским ребятам, что в вечностьВ сорок первом отсюда ушли.Открываю страницы былого,Здесь – начало той страшной войны…Утро раннее двадцать второго —Птичьи трели пока что слышны.Но нависли над Западным БугомЧёрно-пепельные облака,Разыгралась свинцовая вьюга,И обрушился огненный шквал.Бились яростно наши солдаты,Защищая родную страну,От фашистской безумной армады,Разорвавшей в тот день тишину…Не сгибались и насмерть стояли —Ведь Победа в их сердце жила!..А над ними тревожно мерцалиЗвёзды неба и звёзды Кремля.Бой святой ни на миг не стихает,Но отважный герой не сражён!И пусть знает стервятников стая:С ним Отечество мы сбережём!!!Он теперь – изваянье из камня,Наш с тобой охраняет покой,Развевается Красное знамяИ горит негасимый огонь!Как бойца легендарного имя?Кто он – русский, казах, белорус?Его светлое имя – Россия,Наш великий Советский Союз!!!Александр Голозубов
г. Нижневартовск
Возвращение сына с войны
В белой роще пела птица,В мае ночь была тепла.Сладко спит уже станица,Над землёй луна взошла.Лишь в одной избе не спится,Свет струится вдоль стены,Мама ждёт, что возвратитсяСын единственный с войны.Сон приснился ей однажды,Как пошёл в атаку он,Но под Курском пал отважноВесь пехотный батальон…Тихо молится старухаПред иконой в поздний час,Каплют слёзы на пол глухо,Из печальных женских глаз.Режет сердце боль тупая,– Где ты Коленька родной?Бабья доля не простая —Сына ждать с войны домой.Вдруг! Сквозь слёзы ВалентинаСтук услышала в окне.– Мама! Мама! – Голос сына!– Я, живой! Откройте мне!Рассказ солдата
Ушла война. Чего от жизни ждать?Я оказался в жутком переулке.Здесь проживала раньше моя матьИ малышом качала меня в люльке.Своё село я сразу не узнал:Вокруг стоят одни печные трубы.Фашист при отступлении сжигалХлеба полей и хуторские клубы.Вот, наконец, нашёл родимый дом.Он был сожжён карателем нацистским.Нет мамы здесь, и давит в горле ком,И плачет сердце по друзьям и близким.Кружится чёрной стаей вороньё,Ещё над свежей братскою могилой.Теперь навечно там у них жильё:Детей, жены и мамы моей милой.Но кто вернёт мне прежнюю семью?Кто дом вернёт, где дружно песни пели?Боль давит грудь, я слёзы горько лью,Упав перед могилой на колени.Александр Заблоцкий
г. Москва
Длинный день 20 августа 1945 года
Сегодняшний день был длинным: утром завтракали, потом ходили в лес за хворостом, потом в магазин за хлебом, потом готовили обед и обедали, а после обеда Людмилка отказалась идти спать, и тётя Тоня читала ей книжку про Буратино.
Сейчас Людмилка сидела за столом, качала ножкой и на полдник ела белый хлеб, запивая его молоком. Тетя Тоня сидела за столом напротив и сердилась, обхватив ладонями стакан с жидким остывающим чаем.
– Ну что за неслух, – ворчала она. – Сколько надо говорить, чтобы сидела за едой смирно. А тебе – как об стенку горох. Так и егозишь, так и егозишь.
Людмилка еле сдерживала улыбку: она знала, что тётя Тоня сердится не по правде, а понарошку, и сейчас начнётся интересное. В самом деле, поворчав ещё, тётя Тоня начала:
Сидели два медведя на ветке золотой,Один сидел спокойно, другой болтал ногой!Упали два медведя с ветки золотой,Один летел спокойно, другой болтал ногой!И Людмилка подхватила:Лежали два медведя под веткой золотой,Один лежал спокойно, другой болтал ногой!И обе рассмеялись, а Людмилка села прямо, как струнка, и спокойно. Она любила тётю Тоню – жену папиного брата дяди Кости. Папа был герой: уже на второй день войны он ушёл добровольцем в военкомат, а оттуда – на фронт. А через неделю мобилизовали маму, она работала врачом в санатории и была военнообязанной, и тоже героем. А ещё через несколько дней мобилизовали дядю Костю. Людмилка осталась в доме с тетей Тоней и братом Вовкой. Год назад тому исполнилось восемнадцать и его тоже загребли на фронт. Именно «загребли», а не мобилизовали. Так говорила тётя Тоня, но когда Людмилка сказала как-то двоюродной сестре Галке взрослым голосом: «Вот уж и мальчонку загребли, не пожалели», тётя Тоня почему-то испугалась и крикнула на неё: «Что говоришь-то? Не загребли, а мобилизовали Родину защищать!». Но Людмилка запомнила и, играя с куклой Машей, рассказывала ей: «Папу, маму и дядю Костю мобилизовали Родину защищать, а Вовку на фронт загребли, мальчонку».
Людмилка часто вспоминала Вовку… Как он щекотал и будил её по воскресеньям, как втайне от тёти Тони угощал её изюмом, который приносил из пекарни, где он работал. Когда тётя Тоня в первый раз увидела это, она отобрала изюм и выбросила его в помойную яму, сказавши: «Чтоб я этого больше не видела!». Она больше и не видела.
А маму и папу Людмилка не помнила. Правда, тётя Тоня часто вынимала довоенные фотографии и, показывая их Людмилке, говорила: «Смотри, смотри какие они у тебя красивые».
Людмилка была теперь самой богатой в посёлке (так говорили ей её двоюродные сёстры Галка и Валя), потому что мама её была офицером Красной Армии, капитаном медицинской службы, и присылала ей аттестат. Получив аттестат, тётя Тоня надевала свою самую лучшую кофту и уезжала куда-то почти на целый день, а к вечеру привозила Людмилке много чего вкусного.
И сейчас Людмилка ела белый хлеб с вкусной хрустящей корочкой, совсем не такой, который по средам и субботам привозил в магазин около керосиновой лавки дядя Егор. С раннего утра мальчишки и девочки дежурили на шоссе, выглядывая, когда появится запряженная в повозку рыжая Зорька и «водитель кобылы» (так называл себя дядя Егор), и, завидев их, бежали к матерям к магазину с криками: «Едет! Едет!». Запах свежего хлеба разносился по всему посёлку. Подъехав к магазину, дядя Егор, стуча по полу тёмной деревяшкой, похожей на перевернутую бутылку и заменявшей ему ногу, носил в магазин лотки с буханками черного хлеба, а потом усаживался на телегу и сворачивал «цигарку» – кулёк из газетной бумаги, наполненный махоркой.
Продавщица тетя Зина, поставив на одну чашку весов набор гирек, резала большим и страшным ножом буханки, кромсала довески, доводя чашки весов до равновесия, и сметала крошки в лоток, стоявший под столом.
Пока матери получали хлеб, дети обступали дядю Егора, и кто-то смелый спрашивал: «Дядя Егор, а где твоя нога?». А дядя Егор с расстановкой отвечал всегда одно и то же: «Потерял на гражданской… вот…».
Людмилке очень хотелось найти потерянную ногу дяди Егора. Тем более, что она знала, где он потерял её: на Гражданской улице в конце посёлка. Даже сегодня, когда они с тётей Тоней ходили в лес за хворостом, и проходили по Гражданской, она отбежала от тёти Тони, осмотрела всю канаву, идущую вдоль улицы, и поворошила палкой кучу мусора на углу, на что тётя Тоня заворчала: «Ну что тебя всё в грязь тянет? Не отмоешь тебя, а мыло-то – по карточкам». Ноги дяди Егора не было, и Людмилка как всегда подумала, что ногу унесли в лес волки, но надежды найти её в другой раз не потеряла.
Хворост был нужен для растопки печки, и, помогая тете Тоне, Людмилка спросила:
– А хворост, потому что эти ветки больные, хворые?
– Ну да, – согласилась тётя Тоня. – Здоровые ветки не ломай, пусть растут.
– Значит, всех больных надо сжигать?
– Ну что ты опять говоришь, – вскинулась тётя Тоня. – Не хворые, не больные они, а никакие. А больных или раненных лечить надо, как твоя мама делает. Умная стала ты больно…
Людмилка это и сама знала.
Иногда Людмилка ела магазинный хлеб и удивлялась: он так приятно пахнул, когда Зорька подъезжала к магазину, но на вкус он был сырым и кислым и противно пахнул керосином. Это было от того, что в пекарне не было масла, а формы, чтоб к ним не приставали буханки, надо было чем-нибудь смазывать – так говорила тётя Люся, которая знала всё, что делалось в посёлке.
А сейчас Людмилка, сидя за столом, вдруг услышала торопливые шаги на крыльце; тотчас же, без стука, распахнулась дверь, и тётя Люся с порога прокричала, задыхаясь:
– Вова с фронта пришёл!
Людмилка спрыгнула со стула:
– Где он? Где?
И тётя Люся торопливо и сбивчиво начала рассказывать, как шла она из горисполкома и около военкомата увидела демобилизованных солдат и среди них Вову, как крикнул он ей, что сейчас получат они документы и пойдут домой. «Весёлый, здоровый, не худой совсем…».
Тётя Тоня засуетилась:
– Надо собрать что-нибудь к столу… А ты, Людмилка, иди к калитке и встречай солдата!
Людмилка побежала в сад и стала собирать букет для встречи: она видела в кино, которое по субботам привозили в клуб, что солдат встречают цветами. Цветов было много – золотые шары, любимые и красивые. Собрав букет, Людмилка подошла к калитке, оглянулась на дом и, поняв, что тёте Тоне не до неё, вытащила спрятанную в траве палку и скинула ею крючок на калитке, который тётя Тоня специально устроила высоко, чтобы Людмилка не достала, а палку снова спрятала в траве. Она вышла на улицу и стала высматривать Вовку. Его всё не было. Солнце уже спряталось за дом Бабаевых, а на улице было пусто. Медленно, оглядываясь, Людмилка дошла до уличного поворота и увидела тётю Зою.
– Солдата с войны ждёшь? – спросила тётя Зоя и сама же продолжила. – Как же дождёшься его, шалопая. На поляне с мальчишками в футбол гоняет. Дела нет, что родные ждут. Тьфу! – и прошла дальше.
Людмилка заплакала, но плакать дальше почему-то не хотелось, хотя было обидно за себя и за Вовку тоже. Не шалопай он, просто весёлый и в футбол давно не играл: на войне нет футбола. Потом снова обиделась, хотела выбросить букет, но пожалела, и вдруг ноги сами понесли её к поляне. Было страшно: вдруг тётя Тоня заругается, но ничего поделать с собой Людмилка не могла. Уже на подходе к поляне Людмилка услышала азартные крики: «Пасуй… Куда бьёшь, дурак?… Дай мне!.. Офигел совсем…» и многое другое. Людмилка хотела сразу заткнуть уши, как велела ей в таких случаях тётя Тоня, но выйдя на поляну, увидела Вовку. В чёрных сапогах, в зелёных солдатских штанах и нижней белой рубахе он был в самой гуще игры, Людмилка следила за ним с восторгом и вскоре увидела, как он, оттолкнув Генку, качнулся из стороны в сторону и, обманув этим вратаря Славку, неторопливо и со смаком катнул мяч в пространство между пеньком и кирпичом, заменяющими футболистам штанги ворот.
«Гол!!!» прокатилось по поляне, Вовка широко раскрыв рот кричал тоже и смеялся. Людмилка запрыгала на месте и завизжала…
– Дядя Вова! Смотри, Людмилка пришла, – крикнул кто-то, и Людмилка замерла… Вовка шёл к ней, улыбаясь. Он был смешной: голова коротко острижена, уши – торчат…
– Вовочка, – крикнула она, вдруг заплакав, и бросилась к нему, протягивая букет.
– Сестрёнка, сестрёнка, – повторял он и, подбежав к ней, подхватил её на руки.
Людмилка сначала испугалась: так высоко она никогда не была, окружившие их мальчишки внизу казались ей маленькими, но потом стало приятно.
– У нас на одного меньше, а мы выигрываем! – сказал Вовка. – Тринадцать – шесть! Я восемь голов забил!
– Нечестно это, – пробурчал Димка-дылда (он был на полголовы выше Вовки, хотя идти в армию ему предстояло только этой осенью). – Ты… Вова, – он слегка запнулся, и Людмилка поняла, что он так же, как и другие мальчишки, готов был назвать его дядей Вовой, но не захотел. – Ты, Вова, в сапогах, а мы – без… Ты меня три раза подковал…
– И жилишь ты, дядя Вова, – поддержал Димку-дылду Славка. – Мяч на свободный ушел, а ты кричишь «Корнер, корнер, три корнера – пеналь». Вот и забил с пеналя…
– Жила долго не живёт, жила, жила, – вдруг завопил Мишка-придурок.
– Что? – вдруг нахмурился Вовка. – Я – жила? Я фронт прошёл и жив остался, а вы тут в тылу грелись! Идём домой, Людмилка! Чего с ними дураками лясы точить! – и, подхватив с земли гимнастерку и солдатский мешок, пошёл к дому.
Людмилка, сидя у Вовки на руках, держала букет и крепко обнимала брата за шею. Ей казалось, что началась новая прекрасная жизнь. Мальчишки бежали за ними и кричали: «Дядя Вова, не обижайся на дураков. Приходи ещё играть!». Людмилка радовалась. Всё теперь будет хорошо, скоро с войны придут мама и папа… Она побаивалась только, что ослушалась тётю Тоню и одна ушла далеко от дома, но Вовка, конечно, заступится за неё. Он – солдат. Защитник Родины. Он – смелый.
Вечером этого длинного дня, после ужина Людмилка сидела за столом и слушала рассказы Вовки о войне, держа в руках привезённую Вовкой с войны трофейную книжку. Книжка была необыкновенной: две картонные обложки и, когда их медленно открываешь, разворачивается цирк. Поднимаются вырезанные из бумаги слоны и дрессировщик; смеётся, разинув рот, клоун, а с двух бумажных столбов по сторонам вдруг срывается веревочка, на которой качается гимнастка. Тётя Тоня что-то спрашивала, Вовка – отвечал. Вообще Людмилка уже почти ничего не слышала, голова отяжелела, слова как будто бились о её голову и отлетали обратно, но на предложения тёти Тони идти спать она твёрдо отвечала: «Нет! Не хочу!».
– До чего ж ты упрямая, – сердилась тётя Тоня, – Валаамова ослица и то не такая!
Людмилка фыркнула, даже сон прошёл. Она не знала кто такая Валаамова ослица, но ослика видала: на картинке в книжке ослик был похож на лошадку с длинными ушами и вислыми губами. Конечно она – не такая. Но голова снова отяжелела, даже руками становилось трудно пошевелить.
– Ну, хватит, – вдруг строгим голосом сказал Вовка. – Командир приказал – надо выполнять. Солдаты всегда так делают.
Он подхватил её на руки и понёс к кровати. Людмилке было уже всё равно. Она чувствовала, как тётя Тоня раздевает её, накрывает теплым одеялом и целует.
– Хорошо как! – хочет она сказать, но слова где-то в ней вязнут. Хочет сказать, чтобы трофейную книжку положили рядом, но не может. События дня крутятся перед ней каруселью, но вдруг выплывает злое лицо Димки-дылды и слышится его крик на Вовочку. Грустно становится, и слёзы вдруг начинают катиться из глаз. И плачет Людмилка горько-горько, засыпая.
* * *Не знала ещё Людмилка всего, что с ней будет. Не знала, что всего через двенадцать дней так же, как сегодня, вбежит к ним в дом тётя Люся и закричит с порога: «Людмилка, радуйся! Папка с фронта пришёл! Идёт со станции, я обогнала его!» Что-то тихо спросит тётя Тоня, тётя Люся зашепчет ей что-то на ухо, а та заплачет. Удивится Людмилка (зачем плакать, если папа пришёл с фронта) и бросится в сад… Как сегодня нарвёт золотых шаров, уже немного вялых, аккуратно оторвёт плохие лепестки и побежит за калитку. Будет ждать, подпрыгивая на месте от нетерпения, и испугается вдруг. От шоссе к ним на улицу вдруг завернёт незнакомый страшный человек: почернелый, лысый, на костылях, с полуоткрытым ртом и (это особенно поразило её) без зубов. Бросит Людмилка букет и убежит в дальний угол сада. И напрасно будет стоять рядом тётя Тоня и упрашивать: «Пойди поцелуй папу… он же на войне за нас за всех ногу потерял…».
Через много-много лет узнает Людмилка, что мамин госпиталь направили на войну с Японией и что стоял их эшелон на Курском вокзале в десяти километрах от дома. И, что узнав случайно от майора медслужбы Петровой, тихо плакавшей в тамбуре, что у неё пятилетняя дочь в Никольском, а старший сын на фронте, начальник госпиталя полковник Вульфович за час до отхода эшелона успеет оформить её откомандирование в Московский военный округ.
А сейчас не знала Людмилка, что скоро увидит она чужую исхудавшую женщину с неулыбчивыми глазами и сжатыми плотно губами и что, держась за тётю Тоню, она осторожно поцелует её в щёку – свою маму.
Не знала Людмилка, что через несколько лет отец и Вовка начнут пить… И что в 1951 году пропадут у них из дома все облигации Государственных займов восстановления и развития народного хозяйства… На крупную сумму… Так как маму (уже подполковника медицинской службы) каждый год подписывали на них на два оклада… И будут ссоры и крики в доме… И запретят тёте Тоне приходить на их половину, а Людмилке – ходить на ту… Но когда папа, выпив дневную четвертинку водки, будет засыпать, Людмилка будет тайком пробираться к постели уже не встающей тёти Тони и сидеть рядом, держа её за руку и слушая одни и те же слова…
Будет говорить тётя Тоня: «Не брала, не брала я этих облигаций… Ты-то веришь мне, Людмилка? За всю войну из маминого аттестата крошки себе не взяла… И эти облигации мне не нужны никогда… А Костя-то теперь через день дома ночует, а вчера привёл ту, востроглазую… Говорит, что будет по хозяйству помогать: я-то слабая. Знаю-знаю я – по какому хозяйству… Ты одна любишь меня, Людмилка. Ангел ты мой, рыбонька моя серебряная… Счастливая я всё-таки: есть, кому такие слова говорить».
Всего этого не знала и не могла сейчас знать Людмилка, но плакала горько-горько, засыпая…
Но в полусне временами выплывало перед ней смеющееся лицо Вовки, его смешно торчащие уши на коротко стриженой голове, его широко раскрытый рот, кричащий: «Гол!!!» и она улыбалась, всхлипывая.
Война
Он бегом пересёк безлюдную площадь Курского вокзала… Тёмную площадь военной Москвы… задыхаясь подбежал к углу площади и Земляного вала… Осмотрелся по сторонам. Усмехнулся над собой… Какие машины или троллейбусы? Война.
Спокойно, не торопясь. Пересёк земляной и вбежал в Яковлевский переулок. Он уже был почти что дома… Остановился, перевёл дыхание…
Вспомнилось: девичья фамилия мамочки была Яковлева. Её родители и предки имели здесь когда-то небольшое имение и даже построили церковь. Может быть, поэтому переулок потом так и назвали? Он увидит её и поцелует… Милая, милая мама!
Но больше всего хотелось ему сейчас увидеть Ирину и Верочку. Верочке уже десять лет. Вспомнилось: ему было десять и папочка устроил семейную поездку в Европу. Они побывали в Королевстве Бельгия, во Французской Республике, а потом в германской Империи. Это было прекрасно, но вдруг вспомнилось и охватило: Лейпциг, Дрезденская галерея старых мастеров… «Святой Себастьян»… Антонелло да Мессина…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
die Scheiße (нем.) – дерьмо
