Полная версия
– Это единственное, что тебя заинтересовало во всей истории?
Не могу сказать, что я был обижен, или как-то уязвлен ее реакцией, но какой-то неприятный осадок остался. Что еще взять с этих женщин.
– Нет, – она откинул прядь светлых волос со лба, – но просто – палка с говном? Серьезно?
Я тяжко вздохнул и потер пальцами переносицу.
– Мы были детьми. Девять или десять лет. Так мы дурачились.
– Пытаясь измазать друг друга говном?
– Ты не могла бы, – я поставил кружку с кофе на стол и поднял в воздух обе руки, словно стараясь отгородиться от девушки. – Не могла бы перестать повторять это слово?
– Какое слово? – Наташка изогнула бровь. – Говно?
Я бессильно уронил руки и уселся за стол, вновь придвинув к себе кружку.
– Слушай, ну чего ты так реагируешь, это ты рассказал мне всю эту историю.
Голос Наташки был слегка ироничным, но в то же время теплым.
– Ладно, давай забудем. – Я бросил на нее быстрый взгляд. – Так что ты думаешь?
Наташка протянула ко мне раскрытую ладонь, и я вложил в нее белый камушек, что хранил в себе свет.
– На вид, так простой камень, – резюмировала она. – И в самом деле, похож на горный хрусталь.
Наташка несколько раз повернула его в руке, рассматривая с каждой стороны, покрутила между пальцев, поднесла к глазам, прикоснулась губами, попробовала на зубок.
– Нет, – слегка качнула она головой, возвращая мне камень. – Я ничего не могу сказать сверх того, что ты мне уже рассказал. Я и не знала, что в нашем районе падал метеорит, – она поймала мой взгляд и быстро добавила: – Или разбивался спутник, или зонд, или что бы то ни было. И отец мне ничего такого не рассказывал.
Было не удивительно, что Наташка упомянула своего отца, ведь он у нее работал военным, от того и редко бывал дома, что и послужило причиной их развода с Наташкиной мамой. Но в те времена, когда ее отец возвращался, он баловал дочку, как мог, частенько сливая ей недоступную – хотя и вряд ли секретную – простому обывателю информацию.
– Думаешь, он бы тебе рассказал?
– В детстве мы часто с папой смотрели в небо и считали падающие звезды. Не пропускали ни одного звездопада.
Судя по глазам Наташки, мыслями она была далека отсюда. Вероятно, сидела, укутавшись в теплый плед в объятиях отца и наблюдала, как хвостатые метеоры сгорают в атмосфере, создавая неповторимый небесный рисунок.
Я кивнул.
– Значит, это простое совпадение?
– Может быть, – ее взгляд не отрывался от моего задумчивого лица. – Но ты ведь не веришь в совпадения, так?
– Не верю, – кивнул я.
– Да и свет камня похож на тот свет, что ты видел в больнице.
– Похож. Я сразу о нем вспомнил. Лет шесть не вспоминал, даже когда он мне на глаза попадался, а сейчас вот вспомнил.
– И ты не веришь, что свет камня, это всего лишь природное явление, как например фосфорицирование?
– Ну, он ведь не светится, так? Фактически он не светится. И упал он с неба, не знаю точно откуда, но с неба. Может и не из космоса, может он и земного происхождения, но точно свалился с небес. Знаешь, как я его назвал?
Наташка отрицательно покачала головой.
– Осколок неба.
– Очень красиво, как и все, что ты говоришь.
Я поднял голову и ехидно ухмыльнулся:
– Даже про твои…
– Все, – перебила она меня. – Беру свои слова обратно.
Поставив пустую кружку на пол, она забралась на мою кровать с ногами и свернулась калачиком на подушке.
– И что ты намерен делать?
Я долго смотрел на нее, прежде чем ответить. Намного дольше чем того требовалось, чтобы найтись с ответом, и намного дольше, чем того требовали правила приличия. Просто смотрел в ее голубые глаза, словно пытался найти в них ответ, или хотя бы подсказку. А она смотрела на меня. Смотрела и терпеливо ждала.
– Не уверен, что я хочу что-то делать, малыш, – наконец ответил я, перебирая камень пальцами. – Последний раз, когда я что-то сделал, мы чуть не погибли.
Наташка молчала, лишь смотрела на меня из-под спадающих на лицо волос.
– Они чуть не погибли. Ты чуть не погибла. Я был самоуверен, считал, что все смогу сделать сам, что я слишком умный. Это было плохое решение, и это были плохие времена.
– Такие уж плохие? И ничего хорошего не произошло?
Я взглянул на Наташку. Она лежала на кровати и чертила пальчиком окружность на подушке. Взгляд был заискивающим. Я улыбнулся.
– Не все. Еще мы встретили тебя. Если бы не все эта ужасная история, мы бы никогда не познакомились.
– Угу, – Наташка усилено закивала. – Тем самым вы спасли мне жизнь. А потом присматривали за мной, за моей мамой, за моей бабушкой. Это дорогого стоит.
– Подвергая всех опасности. Непрерывной. Ежечасной.
– Спасли одинокого старичка от смерти, – парировала Наташка.
– Отправив брата в самое его логово?
Я отмахнулся от нее рукой как от назойливого комара, показывая тем самым, что разговор можно не продолжать.
– А как же те, кто мог бы умереть, если бы мы ничего не сделали? – воскликнула Наташка, поднимаясь на кровати.
– А как же те, кто умер? – спросил я, впиваясь в нее озлобленным, потерянным взглядом.
Повисла неловкая пауза. Наташка стояла на коленях на моей кровати, в моей рубашке с силой прижимая руки к груди. Я видел, как она страдает, как страдает вместе со мной. И я хотел ей верить. Хотел верить, но она не понимает. Не может чувствовать того же, что и я. И я был зол.
– Прости меня, я не хотела, – хныкнула Наташка.
– Я знаю, – рявкнул я в ответ, отбрасывая камень в сторону.
Он прокатился по гладкой поверхности стола и вместо того чтобы упасть на пол, угодил на нижнюю полочку с книгами.
Я сидел сжигаемый злобой и ненавидел себя за этой. Ненавидел за свои слова, за свои поступки. Девушка ни в чем была не виновата, она хотела лишь помочь, и из-за этого я ненавидел себя еще больше.
Острый пальчик ткнулся в мое плечо. Я поднял голову. Наташка стояла передо мной как нашкодившая девчонка, отведя руки за спину, и смотрела полными слез глазами. Ярость, бушевавшая во мне до этого, исчезла, словно ее и не было. Пожар так быстро потух, точно был лишь иллюзией, миражом, вызванным воспаленным от горя сознанием. Я не мог на нее сердиться. Но больше того я не мог видеть как она плачет.
– Давай мириться, – прошептала Наташка, снова тыкая меня пальчиком в плечо.
– Прости, малыш, – я раскрыл объятия. – Ты ни в чем не виновата, не знаю, что на меня нашло.
Наташка прижалась ко мне и обхватила руками за шею. Ее щека прикоснулась к моей, и я почувствовал, как скатилась вниз слезинка, оставляя мокрую дорожку.
– Я знаю, – прошептала она. – И мне так жаль. Ох, милый, мне так жаль.
Я сомкнул объятия на ее спине, такой худенькой, такой беззащитной, И глубоко вздохнул, пытаясь не дать этим предательским слезам пролиться и у меня. Наташка, наверное, не помнила, но именно эти слова она сказала мне, в тот день, сразу после того как она исчезла.
Мы простояли в объятиях друг друга, наверное, целую вечность. Я чувствовал, как мерно вздымается ее грудь, ощущал горячее дыхание на своей шее, и с каждым новым ударом, бешеный ритм биения ее сердца успокаивался, сравниваясь с моим.
Я же, в свою очередь, чувствуя тепло ее тела и ощущая горячее дыхание, постепенно уходил от проблем все дальше в воды бескрайнего океана, под бесконечным лазурным небом, чистым как капелька росы поутру. Я ощущал под ногами песок, ощущал набегающие волны и прохладу воды. Я шел все дальше, погружался все глубже, пока меня с головой не накрыл океан. Я бы вечно хотел оставаться на этом пустынном пляже, медленно плыть под водой ведомый подводным течением или силой отлива, и не думать больше ни о чем. И ничего не чувствовать.
– Ты все еще думаешь о ней? – спросила Наташка.
Ее голос звучал совсем близко, я чувствовал легкое прикосновение ее губ. Я долго молчал, не знал что ответить. Не думать о ней я не мог.
– Иногда, – медленно начал я, опуская руку ниже, чувствуя под пальцами грубую материю моей рубашки, плотный швы и идеальный изгиб спины Наташки, – я вижу ее перед собой. В коридоре во время перемены. Вижу вспышку ее огненных волос в толпе. Я хочу ее окликнуть, но она исчезает.
Я почувствовал, как пальцы девушки впились в мои плечи.
– А иногда, я чувствую ее запах совсем рядом, словно она прошла мимо. Я оглядываюсь… а ее нет. Но этот запах, – я отстранился от Наташки, чтобы взглянуть ей в глаза. – Ты знаешь? Свежесть хвойного леса и…
– И ваниль, – кивнула Наташка.
– Нет. Я думал, что ваниль, но это не так. Я перепутал запахи. Перенюхал дома все, что содержало или могло содержать ваниль, а затем нашел парашек ванили на полочке со специями. Это не она. Не ваниль. Но я нашел тот запах. Это легкая горечь миндаля.
Наташка смотрела на меня с улыбкой, смахивая слезы с ресниц.
– Не плачь, глупая, – улыбнулся я ей в ответ. – Я ведь больше не плачу.
Наташка вытерла слезы двумя руками и уверенно шлепнула себя по щекам:
– Так, а ну взяли себя в руки. Раскисли тут.
– И не говори.
Она наклонилась и подобрала осколок неба, а затем вложила его в мою руку и сжала ее в кулак.
– Мы должны хотя бы попытаться выяснить, что происходит, – заявила она, твердым, уверенным голосом. – Мы можем сходить в больницу и поговорить с девочкой. Она может что-то знать, может что-то рассказать.
– Наташа, я не хочу… – начал было я, но девушка меня перебила:
– А если бы там, на койке лежала я? Саша? Или… кто-то еще из твоих близких? Ты бы желал, что бы хоть кто-то тебе помог?
– Наверное.
Я виновато отвел взгляд.
– И у тебя есть мы. А у той малютки нет никого, кроме подруги, что дежурит в коридоре. Ей никто не поможет. И если это не какая-то семейная болезнь и хоть как-то связанно, – Наташка кивнула на камень в моей руке, – с этим, то только мы заем, что происходит.
– А что происходит?
Я посмотрел прямо в глаза Наташке, и она не отвела взгляд. Смотрела гордо, уверенно.
– Не знаю, честно говоря, но это и не моя работа – все узнавать.
– Вот как? А чья же?
И вновь острый пальчик уперся в мое плечо.
– Твоя, мой дорогой, – ответила Наташка и выпрямилась во весь рост. – Так что вставай, надевай штаны и возвращаемся в больницу.
Наташка уверенным шагом вышла из комнаты и зашагала по коридору в сторону входной двери.
Я подождал несколько секунд, а затем крикнул:
– Ты так и пойдешь в моей рубашке поверх своего беленько белья?
В коридоре тихо «ойкнуло» и Наташка, красная как рак, быстрым шагом перешла в ванную комнату.
– И откуда ты знаешь, что у меня белое белье? В ванной ведь было темно?
– А я и не знал, ты мне только что сказала, – с улыбкой отозвался я.
– Дурак, – прозвучало в ответ из ванной комнаты, и я с улыбкой принялся одеваться.
Мрачных мыслей не было и в помине. На душе стало легче, а тучи за окном растянулись, уступая место голубым небесам и яркому весеннему солнцу. Выглядывая в окно, я подумал, что все не так уж и плохо, и что вряд ли что-то плохое может с нами случиться из-за одного лишь посещения больницы. Самое страшное уже произошло, а молния, как говориться, не бьет в одно место дважды. Тогда я еще не знал, в какой круговорот событий нас всех затянет.
10
За время нашей беседы ее одежда успела высохнуть. Не то, что бы мы проговорили добрых четыре часа, просто не так сильно вымокли. До моей квартиры было рукой подать, и потому Наташка вымокла только сверху. Джинсы же практически не пострадали. Она спешно натянула на себя одежду и отдала мне мою рубашку. Я кинул ее на кровать и вышел из комнаты.
Мне дожидаться, когда высохнет одежда, нужды не было, я ведь был дома, потому просто надел на себя первые подвернувшиеся под руку вещи, накинул свою незаменимую джинсовую худи фирмы «Jee Jay», вставил ноги в черные кроссовки и, открыв дверь для Наташки, вышел в подъезд.
Дождь за это время прекратился. Тучи еще полностью не растянулись, но небо уже сверкало тут и там ослепительной голубизной. Свет дневного солнца пробивался в просветах туч и отражался от гладкой поверхности луж и ручейков, что стремились поскорее убежать вниз, в нижний город, затопив узенькие гравийные улочки. Ветер стих и перестал качать кроны деревьев, и те стояли спокойные, низко склонив потяжелевшие от капель воды ветви. Погода застыла, город наполнился звуками капели.
– Думаешь, это хорошая идея?
Наташка молча взяла меня под руку и настойчиво потянула вперед.
– Думать твоя задача, – заявила она мне, когда мы пересекали проезжую часть по улице Горького. – Я привыкла действовать импульсивно. Вот хочу чего-то и – раз! – все уже сделано. А о последствиях буду думать позже.
Она заглянула мне в глаза снизу вверх:
– Я ведь все-таки девочка.
Ага, как же, подумал я про себя, но вслух ничего не сказал. Нет, в том, что она девочка не было никаких сомнений, но вот все, что она сказала до этого, было совершенно на нее не похоже. Всегда рассудительная и здравомыслящая, обдумывающая каждое свое действие, я просто не мог представить, чтобы она кидалась куда-то очертя голову. Может она и была такой раньше, когда еще не была знакома с нами, до всего этого. Но теперь нет. Я в это не верю. Этот случай изменил ее. Изменил нас всех. Разве не потому мы сейчас движемся в сторону больницы, шлепая ногами по лужам?
Я вдохнул полной грудью запах, что всегда оставался после дождя. Запах обновления, запах очищения. Запах новых надежд. Так что же мы надеялись услышать от девочки? То, что позволит нам понять, что в этом деле нет никакой загадки, нет других сторон и нет никаких монстров в тенях, покойников из подвала? Или же наоборот, мы как наркоманы плетемся туда, чтобы услышать подтверждения наших опасений, чтобы снова ввязаться в эту нелепую гонку, где ставки наши жизни? Возможно ли, выбраться из этой игры сделав ставку однажды, или она навсегда останется частью нас самих?
– О чем задумался?
Тихий голос Наташки заставил меня вернуться в реальный мир. Мир звуков и тишины.
– Об упругости твоей груди, когда я ее…
Острый локоток коротко, но остро и безжалостно ударил меня под ребра. Скорчив недовольную мину, я выпрямился и пошел дальше, ведомый ее рукой.
– Не знаю, что мы делаем, – ответил я, на этот раз всерьез.
– Я так понимаю, в глобальном смысле?
Я коротко кивнул, даже не озаботившись тем, видела ли это моя подруга. Думаю, видела. А если и нет, то наверняка почувствовала. Она всегда все чувствовала.
– Мы словно идем прямиком в пасть льва. Мы видим эту пасть, видим красный склизкий язык, видим блеск клыков, и все равно туда идем. – Я взял короткую паузу и продолжил: – Мы словно вышли на магистраль и движемся навстречу несущемуся на нас грузовику. Слышим рев мотора, скрежет колодок, мы понимаем, что он не успеет затормозить, но все равно идем. Мы…
– Достаточно метафор, я поняла.
Я замолчал и вновь коротко кивнул. Наташка поплотнее запахнула свою красно-черную клетчатую рубашку, с трудом застегнула еще одну пуговицу на необъятной груди, приподняла воротник и крепче прижалась к моей руке. Могло показаться, что ей стало холодно, точно поднялся ветер, но ветра не было, и температура не понижалась. Холод пришел изнутри.
– Сами ищем себе неприятности?
– Думаю, в этом все мы. Скажи я все это сейчас пацанам, и они тут же примчались бы и встали с нами рядом.
Наташка остановилась, повернулась ко мне и серьезно взглянула в глаза.
– Думаешь, мы не можем теперь жить по-другому? – спросила она с дрожью в голосе.
– Думаю, мы не хотим теперь жить по-другому, – ответил я, и осознание правдивости моих слов обрушилось на меня ледяным водопадом.
– Мы оставили наши жизнь в прошлом году, – продолжил я. – Мы бежали и споткнулись. Встав, мы двинулись дальше, но что-то, что жило внутри нас, часть нас самих, осталась там, лежать на дороге. И с каждым шагом мы все дальше от нас самих. Спускаемся все ниже, погружаемся все глубже.
– Погружаемся куда?
– В темноту, что стала нашим новым домом.
Наташка вздрогнула, ее тело покрылось мурашками, похолодело. Ей было страшно, но глаза сияли. Страх принес избавление от ноши, что мы носили на шее последние месяцы.
– Тогда чего же мы стоим? – спросила она улыбаясь. – Кажется, темнота нас зовет.
Вновь предложив девушке взять меня под руку, я зашагал по тротуару мимо Стеллы Великой победы, мимо старого заброшенного четырехэтажного дома, окна которого все так же чернели спустя все эти годы, мимо резких поворотов на Первомайскую, где когда-то стоял дом, которого никогда не было. Я зашагал, нет, мы зашагали мимо нашего прошлого, которому суждено было стать нашим настоящим и нашим будущим.
Добравшись до больницы, я понял, что так был занят размышлениями о прошлом и будущем, что совсем забыл про тот факт, что время приема закончилось, и нас не пустят просто так к больным. Один раз нам уже повезло сегодня, не думаю, что повезет так еще раз. Как бы хорошо работники больницы ни знали мою маму, но свои шкуры им были дороже, и дважды за день так рисковать, пропуская посетителей в неурочное время вряд ли бы стали.
Мы замерли возле входа и уставились друг на друга.
– Что же будем делать?
Наташка нервно кусала губы. Видимо ее только что посетила та же мысль, что и меня.
– Понятия не имею. Может, стоит найти телефон и позвонить тете Свете? Она хорошая мамина подруга и меня очень любит. Работает в инфекционке. Она точно нам поможет.
– И где мы сейчас найдем телефон?
Резонный вопрос. Время было такое, что все телефоны автоматы уже практически полностью исчезли из города, а мобильные еще не вошли так прочно в наши жизни и найти телефон посреди города, в конце рабочего дня было весьма проблематично, если не сказать большего.
Хотя, был у нас один мобильник, старенький Моторола, что мы нашли в бардачке Морриган. Симку мы выкинули и достали новую. Старые связи помогли нам раздобыть симку, за которую не надо было платить, которая не могла привести к нам. Ей мы и пользовались, если того требовали обстоятельства. Но сейчас телефон лежал там же, где большинство наших, скажем так, сомнительных вещей – в стальном миниатюрном сейфе в нашем штабе.
Я скривился, и Наташка зеркально повторила мою гримасу. Видимо это означало, что мы оба приперты к стенке. Все, гениальный план провалился, впереди обрыв, наша карта бита. Финита ля комедия. Все они были мертвы. Последний выстрел поставил жирную точку в этой истории. Я снял палец с курка, все было кончено.
Наташка внимательно смотрела на меня.
– Опять думаешь о каких-то глупостях? – спросила она.
– Кхм, вовсе нет.
Я поднес кулак к губам и откашлялся еще пару раз.
– Ну конечно, а то я тебя не знаю, – Наташка криво усмехнулась. – Опять представлял себя героем из книги?
Я не моргнул и глазом.
– Из игры?
Взгляд сместился влево. Наташка улыбнулась шире.
– Думал, что ты Макс Пейн? Что ты там все время говоришь? «Я снял палец с курка, все они были мертвы»?
Попала в самое яблочко. Я скривился. Чертова девка.
– Хотите поговорить с ней?
Внезапный вопрос застал нас врасплох. Печальный голос родившей в этой больничной тишине ударил по нам как церковный колокол, заставив подпрыгнуть на месте и развернуться к его источнику.
В тени деревьев на обшарпанной лавочке сидела маленькая девочка, лет десяти, с длинными светлыми волосами. Она смотрела себе под ноги и ковыряла туфелькой землю.
– Так хотите? – повторила она, не глядя на нас. Ее интересовала только ямка под ногами, которая становилась все глубже.
– Поговорить с кем? – осторожно спросил я.
– С Улей.
Я уже слышал это имя. Улей звали девочку, чья сестра лежит в палате вместе с их отцом. С ней мы и пришли поговорить.
– Ты Настя, верно?
Я подошел на шаг ближе. Девочка кивнула, не поднимая головы.
– А ты мальчик, что принес деньги в коробке с Пухом.
– Я не…
– Это был ты, – уверенно заявила Настя. – Ты еще и еще светловолосый мальчик.
Мы с Наташкой переглянулись. Каждый из нас знал, кто он есть на самом деле, и скрывать это сейчас не было никакого смысла. Однако это совсем не входило в наши планы. В мои планы.
– Послушай, Настя…
– Кнопка, – вставила девочка. – Друзья зовут меня кнопка.
– Ты считаешь нас друзьями? – осторожно спросил я.
Девочка вновь кивнула, не поднимая головы.
– Мой папа считал. И Пух так считает. А значит вы и мои друзья.
– Хорошо, Кнопка, слушай, тогда мы принесли…
– Это не то, – перебила меня девочка, с силой пнув землю под ногами. Ямка углубилась, чуть не забрав с собой и туфельку девочки.
– Не то? – переспросил я.
– Мне важна только Уля.
– Уля, – повторил я. – Уля, значит. Уля твоя подруга?
– Да.
– Та, что сидит в палате?
– Да.
Я посмотрел на Наташку. Кажется, все складывалось как нельзя лучше. Словно это дело само хотело заполучить нас.
– А мы можем с ней поговорить, как ты думаешь? – спросила Наташка.
– Не надо так со мной разговаривать, я не ребенок, – ответила девочка и поднялась с лавочки. – Ждите здесь, я ее приведу.
Когда девочка скрылась за дверьми больничного крыла, Наташка повернулась ко мне и, округлив глаза заметила:
– А девочка-то боевая.
– Ага, – согласился я. – И не из пугливых.
– Наша порода.
Мы улыбнулись друг другу.
– Как думаешь, почему она так свободно входит и выходит в детское отделение?
– Не знаю, – я пожал плечами. – Может она тоже здесь лежит и ей уже можно выходить? А может ей просто позволили навещать подругу, как и той, навещать сестру. Вот и приходят вместе.
– Да, наверное, ты прав.
Мы прождали не больше десяти минут. Не достаточно долго, чтобы уже отчаяться их увидеть, но достаточно, для того чтобы подняться на второй этаж и вернуться вместе с Улей. Что могло их так надолго задержать?
Но вот двери открылись, и на свет вышла Настя, что вела за руку измученную девчушку с длинными темными волосами. Она усиленно терла глаза, словно только что проснулась, и сжимала в руках толстую картонную папку на вязочках формата А4, которую я отлично знал, как и любой другой, кому довелось учиться в младших классах.
Теперь причина задержки был очевидна: Уля наверняка спала на кровати своей сестры, как и в тот момент, когда я случайно их увидел. Она выглядела сонной, рассеянной, все время терла глаза, а на волосах застыли капельки воды. Наверняка Настя отвела ее в ванную и заставила умыться, перед тем как идти к нам.
– Уля, это Андрей, – сказала Настя, указывая на меня.
Я удивился тому, что она знает мое имя, но не стал задавать лишних вопросов.
– Привет, Уля, – я протянул ей руку, и Уля робко пожала ее своими маленькими пальчиками. – Приятно познакомиться.
Удя кивнула в ответ.
– А это?.. – Настя дерзко смотрела прямо в глаза Наташки.
– Наташа, – смущенно и растерянно произнесла девушка.
Уля кивнула и ей.
– Пойдемте на лавочку, – предложила Настя.
Мы без возражений прошествовали за ней, и расселись на старенькой лавочке в тени деревьев, где Настя сидела до этого.
Рассаживала нас тоже Настя. Сначала она усадила Улю, затем предложила сесть мне. Села сама справа от меня и только потом указала на свободное место справа от нее Наташке.
– Расскажи им, – попросила Настя, не сводя грозного взгляда с Наташки.
– Это было ночью, – тихо начала Уля.
Я сконцентрировал все свое внимание на девочке, и весь мой мир сузился до одной маленькой точки, которой она и была.
– За несколько дней до Дня Шахтеров. Мы собирались спать, и я попросила Оксану открыть форточку, потому что было жарко.
– Оксана это твоя сестра? – спросил я.
– Да, – кивнула Уля.
Настя продолжала сверлить взглядом Наташку, словно хотела прожечь в ней дыру. Наташка явно смущалась и волновалась, но в то же время, пыталась улыбаться в ответ на эту напряженную гримасу на лице девочки.
– Ты его девушка? – внезапно спросила Настя.
– Что? – встрепенулась Наташка, посильнее запахивая декольте не сходящейся на груди рубашки.
Настя вопроса не повторила, но и взгляда не отвела.
– Нет… нет, мы просто друзья.
Настя еще некоторое время сверлила ее взглядом, а затем повернулась к нам. Наташка облегченно вздохнула.
– Бабайка? – переспросил я Улю, даже не подозревая, о чем говорят две другие девушки.
– Нет, – замотала головой Уля. – Он не трогал. Он никогда нас не трогал. Только ходил ночами по квартире. Топтал громко и сопел. Иногда за ноги хватал, что я просыпалась, но не больше.
– Тогда?..
– Он зашел через окно.
– Окно?
– Да, форточка, что осталась открытой, – Уля громко хлюпнула носом и продолжила: – Он был страшным, склизким, извивающимся. Он высосал из Оксаны душу, вот что он сделал. Пил ее всю ночь, а я ничего не могла сделать. Хотела закричать, но не могла.