Верхняя Волынь. Кворила. Деревенский детектив

– Эй, домашние! В доме больше не срём! Ходим в сортир! Ясно? – громко возвестил он.

– Ясно, Алексей Максимыч, – загоготал сосед в красной панаме, – тебе телефон бочки дать или есть?

Вероника Николаевна убедилась, что всё в порядке, и пошла дальше. Полина посеменила следом, изредка подтягивая запнувшийся чемодан. По обе стороны встали одинаковые домики на две семьи.

– Это колхозные. В восьмидесятых строили. Тогда Лидия Кирилловна директором колхоза была, на весь район славились. Понимаете, колхоз три водонапорные башни поставил, школу построил. Тысяча шестьсот человек жила, почта была.

У детской площадки с качелями и спортивными тренажёрами детвора бросила велики, жадно пила из колонки.

– Не мусорим здесь! – дежурно крикнула глава администрации.

Дети в ответ завозмущались:

– Чо сразу мы-то? Мы вообще на речке были!

– Федька, матери скажи, что налог на землю не плачен!

– У нас льготы! – высунулся вихрастый пацан.

– Со льготами не плачен! Пусть зайдёт, посчитаем, – припечатала Валентина Николаевна.

Полина успела заметить, как Федька достал пластиковую бутылку и, разбежавшись, пнул её прямо в стойку футбольных ворот. Свернули вправо, на гравийку. Здесь одинаковые домики исчезли. Зато появился трактор, второй трактор, вишнёвая девятка, ещё две машины.

– Тут Витька Онучин живёт. Он тракторист, с руками. Его иногда просят что-то починить. У него, кстати, и замок попросить можно. Вдруг есть.

На Полину полетели капли.

– Ой, Вероник Николавна, не заметил, богатой будешь. Собралась куда-то? С чемоданом.

Через забор маячил мужичок в жилетке с карманами. Из шланга он поливал цветы за забором.

– Привет, Гарик! – отозвалась глава. – Чего это ты тут, не у себя?

– Помогаю!

Он явно ждал продолжения разговора, с любопытством разглядывая Полину. Наконец не выдержал.

– Кого ведёшь? Что за арестантка симпатичная?

– Типун тебе, – махнула запыхавшаяся глава. Она остановилась передохнуть, огромный чемодан Полины по гравийке приходилось тащить на себе. – Это фельдшерица новая.

– Врач-терапевт, – поправила Полина и поспешила представиться. – Полина Всеволодовна Гранкина.

– О, врач. Это вы у нас на медпункте будете?

– Да.

– Я завтра зайду. У меня уайт-спирит есть. Краску с таблички стереть надо.

– А, – согласилась Вероника Николаевна, – я и забыла, что закрасили. Ты только осторожней, важное не сотри.

Гарик махнул рукой, переключил режим полива, а Полина с главой администрации подхватили чемоданы, пошли дальше. Буквально через пару шагов гравийка кончилась, катить стало легче, но раздался крик.

– Марья! Козу убери! Марья! Твоя коза дерёт здесь всё!

Посреди пустыря, средь травы и бурьяна, торчала сухая старуха. Одета она была в красный халат, с зелёным платком на голове. Рядом крутилась крупная коза с тремя козлятами. От дома тракториста к ним бежала дородная баба.

– Да что вы орёте, что орёте, Раиса Мусаевна! Чем вам коза помешала? Вы этим пустырём и не пользуетесь вовсе.

– Убирай козу, это моя земля, за мной числится.

– Да как за вами-то, когда мой отец всю жизнь здесь траву косил?!

– Дольская, опять препираешься?

– Я не Дольская уже двадцать три года!

– Схватились, – устало пояснила Вероника Николаевна. – Каждый год одно и тоже. Марья! – гаркнула она. – Опять козу плохо привязала?

– О, привет, Вероник Николавна! Да нормально привязала. Дашка колья выдёргивает. Свободу любит. Дашка! Куда пошла?

Коза кратко мекнула и скакнула в траву.

– Марья! – тут же залилась старуха в платке.

– Да вижу я! Хватит! Сами пустырём не пользуетесь и другим не даёте! Что случится, если коза траву пощиплет, а? Что вам, бурьяна жалко?

– Марья, ты как со старшими разговариваешь?

– А как с вами ещё разговаривать? Как собака на сене: ни себе, ни людям. Вы хоть косить начните, чтоб бобыли согнать.

– Был бы жив Санечка, – пригрозила старуха.

– Помер Санька. Скоро лет тридцать, как помер. Хватит уже его вспоминать. С бурьяном сделайте что-нибудь.

– Мая! Ушу кери! – каркнула старуха и покачнулась.

– Наклюкалась своей вишнёвки, – вздохнула Вероника Николаевна и пошагала дальше. Но не услышала следом шума второго чемодана.

Не удивительно – он торчал посреди улицы, а хозяйка, врач-терапевт Полина Гранкина, неслась по узкой тропке прямо к старухе в красном халате. Дородная Марья поймала козу Дашку. Козлята мельтешили рядом.

Первым делом Полина усадила старуху на землю.

– Всё в порядке, я – врач, буду у вас в медпункте работать. Как вас зовут?

– Иша Евич, – пробормотала старуха.

– Раиса Мусаевна Сашевич она, – уточнила Марья. – А вы и правда у нас работать будете?

– Да, – и снова обратилась к старухе. – Раиса Мусаевна, голова сильно болит? Не говорите – кивните.

Сашевич кивнула. Марья закатила глаза.

– Да нажралась с утра. Козы мои ей мешают.

Полина не слушала, она уже вытащила из рюкзака тонометр с фонендоскопом и надела манжету на худенькую ручку. Марья внимательно наблюдала за действиями. Даже Валентина Николаевна подошла ближе, поминутно оглядываясь на дорогу. Яркие большие чемоданы торчали бельмом.

– Сколько у вас обычно? Сто тридцать на девяносто?

Сашевич мотнула головой.

– Пониженное? Сто на семьдесят, да?

Сашевич кивнула и покачнулась. Полина заставила её лечь.

– Ложитесь. Прямо на траву. У вас сто семьдесят на сто. Предынсультное. Что-нибудь от давления пьёте?

– Как предынсультное? – удивилась Марья. Валентина Николаевна пожала плечами.

– А так, – объяснила врач, – жара, возраст, нервы. Нечего со стариками ругаться. Дома есть таблетки от давления? – повторила Полина Сашевич.

Та еле кивнула.

– Чёрт. Надо её в тень перенести. И таблетки.

– Эти пойдут?

Вероника Николаевна достала из кармана капотен и нитроспрей.

– Ого, какие богатства! Спасибо!

Глава сельского поселения смутилась.

– Ну, это Никита Юрьич поспособствовал. Он на скорой у нас.

Полина впрыснула нитроспрей в рот Сашевич.

– Нитроспрей расширяет сосуды, должно полегчать, – объяснила она больной.

– Ладно, давайте помогу, – крупная Марья приподняла Сашевич за плечи.

Полина кивнула, подхватив ноги. Глава администрации с трудом вскинула на плечо рюкзак, подняла тонометр.

Сашевич уложили в кровать с холодным компрессом на голову. Полина дала капотен и каждые десять минут проверяла давление. В перерывах привычно «тупила» в телефон – а что ещё делать? Но чем лучше себя чувствовала пациентка, тем более неловко становилось. Москвичка убрала телефон, прошлась по дому.

Низкие потолки, новенькие свежевыкрашенные полы с вязаными кругами у кроватей.

– Это Санечкина, – через вздохи пояснила Сашевич.

Пышные подушки стояли на второй кровати горой, от неё по периметру расходились тонко вязанные волны кружевной скатерти. Полотно было огромным, на салфетку походило мало. В кухне вся стена была увешана фотографиями в рамках. Сашевич видела их с кровати.

– Это Са-неч-ка, – уточнила старуха, когда Полина наклонилась рассмотреть одну из них.

Санечка угадывался на всех: задорный, улыбчивый парень, жилистый и лихой. Совершенно юный. Вот он маленький, вот в цирке с обезьянкой, вот в школе вместе с остальным классом. Сын Сашевич выделялся тёмными миндалевидными глазам и копной чёрных волос – красивый восточный мальчишка. На одной из фотографий он был в военной форме: глаза уставшие, с паутинкой морщин, и улыбка поблёкла.

– В армии, последняя.

Сашевич почти шептала, Полина замерила давление.

– Не волнуйтесь, пожалуйста, не то снова подскочит.

В этот раз она осталась рядом, рассмотрела пациентку лучше: выцветшие глаза, поникший рот, седые волосы выбивались из-под платка. Наверное, раньше она была красавицей, сын пошёл в неё.

Марья почти сразу куда-то ушла, появилась с банкой варенья.

– Черноплодка, – пригвоздила она и ушла окончательно.

Вероника Николаевна суетилась, бегая между Полиной, чемоданами и администрацией: работу никто не отменял. Наконец Сашевич стало легче.

– Спасибо, – она попыталась встать.

– Вы в туалет хотите?

– Нет. У меня там наливка, вишнёвая, возьмите. Благодарность.

– Не надо, лежите. Еще полчаса лежите. И таблетки с собою носите, раз такое случается. Я вам аспирин для разжижения выпишу. Принимать утром. Ясно? И ещё анализы надо, холестерин проверить. Если аспирин не подойдёт – проверим, другие подберём.

Сашевич кивнула, и Полина вернулась к чемоданам.

Марья Онучина убрала их во двор. Полина застряла у калитки, не зная, что предпринять. Замка не было, стучать в деревянные доски глупо: из дома не слышно. Но как войти? Полина вспомнила советские фильмы.

– Хозяйка? – голос дрожал, получилось тихо. – Хозяйка? Мария? Ау! – крикнула она громче.

«Боже, какой хабалистый кошмар», – пронеслось в голове. Но подействовало – Марья вынырнула из палисада.

– Чего орёшь? Я лилии подкармливаю, – Марья цепко оглядела Полину, кивнула. – Вон твои чемоданы, забирай.

Полина толкала, дергала, калитка не поддавалась.

– За цепочку дёрни, – сказала Марья, внимательно следя за каждым действием.

Коза с козлятами спала под навесом. Она ломанулась в калитку, как только Полине удалось её открыть. Марья сдёрнула зелёную перчатку в цветочек и метко швырнула в козу. Та мекнула, ругаясь, но вернулась под навес.

– Нагулялась, – констатировала Марья. – Как Сашевич?

– Стабильно. Спасибо за черноплодку. Я забыла про неё.

– Привыкай. Здесь в основном натурпродуктом лечатся. Все аптеки в городе, не наездишься.

Полина кивнула и крепче ухватилась за чемоданы. Марья помогла выволочь.

– Если Мирохина донимать будет, приходи. Я за комнату немного возьму.

Новоявленный врач не знала, что ответить и куда идти. Она нелепо кивнула и направилась куда-то, куда прежде её вела Ртищева.

– Полина Всеволодовна?! Постойте, – глава администрации бежала от дороги. – Марья, спасибо. Выручила, – запыхалась она.

– Спасибо в карман не положишь. Но сегодня, так и быть, прощаю, – хохотнула дородная баба. – Я, Вероник Николавна, её предупредила, пусть ко мне жить идёт. Дешевле Мирохиной возьму.

– Ой, иди ты. Ей подъёмные на ремонт понадобятся, стройку. Да и когда они вообще придут. Не знаешь что ли, как всё устроено? – Вероника Николаевна спешила уйти. Но Марья не замолкала:

– Я-то как раз знаю. И ты знаешь. Врач на деревне никогда голодать не будет. Эта-то точно. Как вас?

– Полина Всеволодовна.

Вероника Николаевна махнула рукой и, подхватив лаймовый чемодан, направилась прямиком к старому дому из красного кирпича. Подоспевшей Полине пояснила:

– Понимаете, Марья – баба толковая, только деньги любит, за всё дерёт. А поругаться для неё – развлечение, вместо телевизора.

Дому Лидии Кирилловны Мирохиной на вид было лет сто. Выбеленные известью кирпичные наличники резко контрастировали с красно-коричневым фасадом. Огромный куст элеутерококка перекрывал вход. Калитка и весь забор палисада аккуратно выкрашены зелёной краской. А сам палисадник пестрел георгинами, астрами, циниями, разноцветными хостами и календулой. Клумбы были аккуратно огорожены, длинные цветы подвязаны. На каменной дорожке к дому не было ни соринки. Полина подобралась: похоже, эта Лидия Кирилловна – генерал в юбке. Полина была уверена, что на её участке даже муравьи устраивают свои муравейники в строго отведённых местах.

– Всё в порядке, она не кусается, не бойтесь!

Если Ртищева хотела успокоить врача, то вышло хуже. Перед дверью Вероника Николаевна остановилась, подула в вырез, поправила волосы и одежду. Кажется, она волновалась. Теперь Полина уверилась, что жить она будет у дьявола. Марья Онучина отговаривала, глава сельского поселения нервничает. Эта Мирохина – опасная женщина. Дверь распахнулась до того, как Вероника Николаевна в неё постучала, будто их ждали. Тёмная женщина в тёмном предбаннике развернулась в дом.

– Заходите, нечего топтаться.

Полина заметила, как Вероника Николаевна тайком перекрестилась и затараторила.

– Лидия Кирилловна, это Полина Гранкина – вместо старой фельдшерицы. Мы с вами договаривались.

Но Лидия Кирилловна ушла куда-то вглубь дома и признаков жизни не подавала. Вероника Николаевна втащила один из чемоданов, сама пошла вперёд, выглядывая хозяйку.

– Лидия Кирилловна? Где ей расположиться? Может, в клеть?

Глава распахнула одну из дверей, пропуская Полину внутрь, но тут открылась дверь избы, обитая ватой и клеёнкой. Лидия Кирилловна грозной тенью встала на пороге.

– Совсем сдурела? Хочешь, чтобы девка околела зимой?

– Почему зимой? Подъемные придут, дом фельдшерицы подлатаем и съедет. Месяц всего перекантуется.

– Знаю я ваш «месяц». В избу иди. Не хочу потом врача от бронхита лечить.

Полина решила, что это удачное время, чтобы представиться самой. Она протянула руку.

– Здравствуйте, Лидия Кирилловна! У вас отличные цветы там. Меня зовут Полина Гранкина, Полина Всеволодовна. Я – врач-терапевт, окончила Первый мед, – Полина помахала протянутой рукой. – Вы, кстати, первая, кто меня врачом назвал. Остальные фельдшером зовут. Будем знакомы?

Лидия Кирилловна развернулась на пороге.

– Виделись.

Старуха прошла вперёд, под свет из окон, и Полина застыла. Действительно виделись. Тонкие поджатые губы, острый взгляд, прямая спина. Полина набрала в грудь воздух – третий худший день её жизни. Её квартирной хозяйкой оказалась королевская дама из маршрутки.

– Раз всё в порядке, я пошла! – раздался крик с улицы.

Вероника Николаевна сбежала.

Через широкий и высокий порог Полина втянула чемодан в избу. Мирохина стояла у входа в комнатушку за русской печкой.

– Будет жарко – окно откроешь. Книжки бери, ничего выбрасывать не смей.

С этими словами Мирохина ушла в кухню, где загремела кастрюлями. Полина втиснулась внутрь. Вместо двери на толстой леске висела пыльная гардина тёмно-зелёного цвета, выцветшая полосами. Почти всю комнату занимала высокая железная кровать. Над нею, на покрывале с оленями – вымпелы и фотографии с похорон. На угловой этажерке с деревянными балясинами битком торчали книги: Агата Кристи, Честертон, Чейз. Детективы про старую добрую Англию.

Полина с опаской села на кровать, ожидая, что провалится до пола на растянутой сетке. Сетка была натянута отлично, а вот места под кроватью для чемоданов не было. Там тоже были книги. Книги были даже в небольшой деревянной тумбочке и на подоконнике. Вместо шкафа к стене были прикручены четыре крючка, а сверху – полка. Здесь валялись книги посвежее: Донцова, Устинова, Маринина. Куда распаковывать два битком набитых чемодана до пояса и рюкзак, новоявленная жительница сельского поселения Верхняя Волынь не имела ни малейшего понятия. Здесь ей предстояло прожить следующие шестьдесят месяцев.

Глава 5

Два месяца спустя из-за разросшегося куста элеутерококка появился велосипед в ржавых подпалинах. Полина оттолкнулась и с силой перебросила ногу через раму. Всем весом надавила на педали, чтобы взобраться в горку.

– Да что ж такое-то? Только от неё.

Через плечо был перекинут набитый рюкзак, зубы сжаты, глаза красные от недосыпа.

Полина Гранкина была нарасхват. Сегодня она в третий раз ехала к старухе Красковой. Она звонила «Полиночке» каждый раз, как заскучает. Всё ограничивалось тем, что Полина мерила ей давление, писала его на листке и уезжала. Теперь было то же самое. Полина послушала сердце, привычно измерила давление, складывая аппарат в рюкзак.

– Элеутерококк у вас есть? Если нет, приходите. У нас куст большой, хватит.

– Ой, деточка, знаю я ваш куст. Лидка его из Москвы, из Тимирязевки пёрла. Всей деревней встречали.

– Ну, хорошо, тогда я дальше поехала.

Следующим пациентом оказалась дачница. Насобирала грибов за участком. Тревога оказалась ложной, достаточно было промыть желудок марганцовкой.

Затем перевязала руку строителю: болгарка сорвалась. Швы держатся, заражения нет. Но ещё один укол от столбняка Полина вколола. После была пациентка с диабетом, двое перенесших инсульты. Женщина уже вставала на ноги, Полина предложила её родным собираться раз в неделю перед администрацией на ОФП. Услышала привычный отказ и снова водрузилась в седло.

Деревня была всё ещё непонятна. С одной стороны – доживающие старики, махнувшие на всё рукой сорокалетние дети, которым водка заменила смысл, брошенные внуки без чистого белья. С другой стороны – фрилансеры и родители ЭКО-поколения. Такие приезжают в деревню ради воздуха, красоты, качественных продуктов. Они фермерствуют, как развлекаются, говорят о Париже и вспоминают поездки в Китай. Видимо, вся разница в выборе. Старая деревня была его лишена: здесь родились, здесь и помирайте. Новая поглядела мир, пообщалась с людьми и знала, куда ехала. Для первых огороды и сортир – каторга. Для вторых – временные трудности, потому что выбрали сами, значит, сами и могут изменить. Именно поэтому Верхняя Волынь была так интересна.

Свежие бревенчатые срубы на три этажа соседствовали со столетними избами, обмазанными глиной, резные рассохшиеся наличники обрамляли пластиковые окна, кирпич рядом с сайдингом, голые блоки напротив аккуратно выкрашенного дерева. Голубые металлочерепичные крыши, рубероидные, шиферные, жестяные. Кирпичные, железные, сеточные, деревянные заборы. Был и один обклеенный рекламными растяжками фильмов десятилетней давности. Сразу ясно, где работал его владелец.

Полина устала. Она оглядела фельдшерскую: ни одной пылинки, стеклянный шкаф закрыт, лекарства в старом холодильнике, добытом Ртищевой. Медкарты рассортированы: умершие и живые. Под стеллажом отыскались бланки, и Полина заполнила медкарты на всех жителей Верхеволынского сельского поселения.

Первые две недели Полина сидела тут. Чинно приходила, надевала белый халат и ждала. Час, два. Со скуки перемыла процедурную и кабинет раза четыре, но никто не приходил. Только Вероника Николаевна и библиотекарша по соседству заглядывали.

Профессор Тихомиров, конечно, не гнушался театральщины, но чувство собственного достоинства своим интернам привил. Врач – это врач, оплот гигиены и здравого смысла. Белый халат давал уверенность в своих знаниях, придавал солидность. Но пациенты не приходили. Заглядывали иногда из любопытства, просили телефон. Полина отвечала, что по адресам не ездит, приезжайте сюда, и оставалась в полном одиночестве. После московской суеты быть запертой в деревенском медпункте было ужасно. Полина начала понимать заключённых в одиночке. Она каждую минуту порывалась набрать родителям, но не решалась их тревожить и писала рыжей Варечке. Поначалу та отвечала охотно, потом бросала «некогда» и отключалась на неделю. Полина её понимала: в Москве слишком много народа, слишком много требований, слишком много проверок, всего слишком много. В Верхней Волыни всего этого не было, зато было свободное время, телефон с интернетом и мысли о Нём.

Полина грозилась оборвать себе руки, прятала мобильный под стопку выстиранных Мирохиной простыней, но всякий раз как Вероника Николаевна звала пить чай, Полина находила себя рассматривающей фотографии Артёма в соцсетях. Она заставляла себя удалить его фото из телефона, и через несколько дней у неё появлялось несколько новых папок с его улыбкой.

В конце второй недели от недостатка движения начала ныть спина. Полина плюнула на наставления профессора и оседлала старый велосипед. Московский ритм жизни не оставлял времени на страдания. Тягучая, медленная деревня их только распаляла. Значит, надо забить свою жизнь делами, чтобы на пустяки времени не оставалось. Полина ездила по деревням, стучалась в каждый дом, оставляла свой телефон, знакомилась с жителями. Теперь в медпункте она почти не появлялась: в случае чего, ей звонили на мобильный.

Полина привычно прилепила «У Мирохиной. Звонить по номеру» на дверь и помчалась к дому.

Лидия Кирилловна Мирохина оказалась дамой весьма запасливой. Она выдала Полине навесной замочек для шкафа с лекарствами и велосипед. Москвичка была ей очень благодарна, но… тосковала по дому. По маминым котлеткам, папиным усам и щебетанию Варечки. Деревня не принесла лёгкости, наоборот – здесь Полина чувствовала себя в тюрьме. Если бы не забор, ограждающий палисад, Полина с удовольствием припарковалась бы в самую гущу элеутерококкового куста. Но забор был, и она прислонила велик к нему, скинула кроссовки и прошлёпала босыми ногами по свежему полу в свою каморку.

– Чего так рано? Рабочий день до двух, – вездесущая Мирохина услышала её приход.

Полина рухнула на кровать. Осталось продержаться всего пятьдесят восемь месяцев. Полина застонала – выдержит ли? А-а-а! Завернулась рулетиком в покрывало и затихла.

Долго лежать не получалось. Полина привычно вытянула смартфон, ткнула несколько значков и через мгновенье изводила себя сожалениями и жалостью. Пальцы с коротко стриженными ногтями скроллили вверх-вниз, раздвигали для укрупнения. На экране мелькали картинки из жизни Жени Исаковской, в девичестве Тихомировой. Мозг, бессердечная ты штука! Как бы ни пыталась Полина сбежать от Артёма, мозг находил способы его увидеть. Кольца, улыбки, кофе на двоих, ноги из-под одеяла, кот калачиком у уха, концерт в стиле #followme, примерка шляп, новый халат для доктора Исаковского. Полина не сразу сообразила, что скрип – это скрежет её собственных зубов. Она бухнулась головой в подушку. Нельзя! Нельзя думать о синей обезьяне. Для этого надо думать о чём-то другом? О чём?

Полина перевернулась на кровати. Комната переменилась. Покрывало с оленями вернулось к хозяйке, двери-шторы сменились бирюзовыми, а на стене появились две новые полки для книг. Многие из них уже были прочитаны. Под кроватью даже нашлось место для одного чемодана. В комнате находился экстренный запас одежды, другая часть – в медпункте. Остальное так и осталось не распакованным. Второй чемодан валялся в клети.

Мачете Полина хранила под матрасом, а вот пугач таскала с собой в рюкзаке. Однажды на неё набросился кладбищенский пёс Карлсон. Спасла цепь, на которой он сидел. Но Полина приняла меры. Велосипед, как ни странно, отдала Мирохина. Он занимал место в сарае. Пришлось смазать его растительным маслом, но ездил агрегат исправно. Полина поклялась при первой же возможности перекрасить чёрный остов во что-нибудь более жизнерадостное. Может, сейчас?

Полина снова принялась рассматривать фотографии. Подъёмные так и не пришли. Полина направила документы на свой миллион через неделю после приезда. Оформилась в районной больнице, официально сельский врач относился к ним как участковый врач с проживанием на месте. Зарплата составила 12 385 рублей. Но это ничего, тратить их в деревне всё равно было некуда. К тому же Марья Онучина оказалась права: врач на деревне голодным не останется.

Полину задабривали домашними яйцами, водкой, тушёнкой, козьим творогом и молоком, вареньем и даже живым утёнком. Однажды выдали отрез пёстрого ситца «на платье». Старуха Мирохина каждый раз цедила: «Что за народ», но ничего не выкидывала и не возвращала. Аккуратно складывала в клети или использовала по назначению.

Впрочем, не сегодня. Сегодня Лидия Кирилловна зачесала седые волосы костяным гребнем и открыла погреб.

– Полина, спишь? Помоги давай.

Полина со вздохом соскреблась с кровати. Конечно, можно проигнорировать, но поджатые губы и укоризненный взгляд работали отлично. Посреди кухни был открыт люк в погреб. Мирохина стояла рядом, с лампочкой на шнуре.

– Там в центре крюк, подвесишь.

Спускаться в промозглый холод придётся Полине. Да, блин… Полина полезла-было вниз, но Мирохина её затормозила.

– Кофту надень, и калоши. Щас принесу.

Под рукой имелась лишь одна кофта – худи с Губкой Бобом. В клеть за другими идти было лень, Полина натянула любимое. Волосы прикрыла косынкой, влезла в калоши. Широкие и большие. В таких очень удобно свалиться с лестницы.

– Может, я в кроссовках?

– А кофты у тебя другой нет? Эту пачкать будешь?

Полина пожала плечами.

– Постираю.

Мирохина фыркнула и протянула лампу.

Крюк действительно оказался в центре потолка. Ещё на лестнице Полина повесила на него лампу, и сразу стал ясен масштаб проблемы. Основательный земляной погреб три на три был весь заставлен банками. Полки начинались от пояса и шли до потолка. Трёхлитровые банки с компотами, яблочным соком, литровые с огурцами и помидорами, армии варений, протёртых овощей, грибов. Все подписаны: 2015, 2016, 2017, 2018, 2019. На мгновенье Полине показалось, что она – лекарство, забытое в дверце битком набитого холодильника. Под пузатыми рядами стояли ящики. В некоторых был песок, другие зияли чернотой, и от них исходил чуть заметный запах гнили. Полина поёжилась – тут и правда было холодно.