Дневники Чарльза Одиннела. Сериал

А еще говорят, что первые горы все сплошь были огнедышащими, и в морях водились лишь мелкие водоросли, и ни одной рыбины. А потом эти странные пришельцы хвать и испарились. А все флисы, которых они завезли с собой, остались жить с нами. Ой, нас же самих тогда не было…

Оставалось только гадать, что же мышь скажет дальше. Нет, рассуждал он конечно здраво, хоть малость и фантастически. А вот логики ему малость не доставало. Малосочетаемо, но иногда бывает. А теперь о главном. Много лет назад на этой планете уже были люди. Это главное.

– А что произошло с теми людьми, что прилетели на эту планету в самом начале? Они прошли вместе с приходом динозавров?

– Флисов? Нет. Они остались. Вот только со временем становились все менее и менее дружелюбными. Говорят, они утратили связь с цивилизацией, что их породила, и остались здесь с нами, на некоторых материках. Одни стали волосатыми, словно мышь, хоть и на двух лапах. Другие остались такими же безволосыми, что и прежде, но вот перестали общаться со своим творением. Хотя это они утверждают, что местные обитатели все сплошь их творение. На самом деле я в это не совсем верю, хотя и остается вероятность, что так оно и есть. И надо признать, что вероятность эта вполне вероятная, хоть безволосые люди и стали совсем неприятные. НУ вот посуди сам – как можно дружить с расой, которая намеренно перестала с тобой общаться? Они даже сейчас не разговаривают с животными: ни с флисами, ни с лисами, ни с Барсуками, ни с мышами, будь они неладны…

– А что по поводу местных обитателей материка?

– Они из местных. Не слушай их, что касается истории, они давно ее утратили. Остались воспоминания лишь среди крупных животных, а те частенько передают ее песчанкам. В общем, захочешь новостей, или архивных воспоминаний, обращайся либо к флисам, либо к мышам. Мы частенько проводим вечера за воспоминаниями о том, что было задолго до нас.

– Странно, – подумал я вслух, – на Земле динозавры давно вымерли. Видно, что на этой планете эволюция пошла схожим путем, что и у нас, но вот то она зародилась искусственно…. Это ты, пожалуй, меня удивил. У нас такого не было.

– А как у вас было? – поинтересовался мышонок.

– Да в общем то как и везде – все шло своим чередом. Только на очень редких планетах удалось стимулировать развитие жизни да так, чтобы потом она стала развиваться самостоятельно. В основном это стало уделом ученых экзобиологов и терраформаторов. А таких мало даже в наши дни. За последние пару сотен лет всего три- четыре планеты считаются искусственно оплодотворенными исключительно благодаря человеку. А вот что касается твой эдакой расы людей… у нас даже среди ученых никто про них не слышал. Как ты думаешь, местные могут хоть немного рассказать об изначальных племенах? А то на Айярле осталось достаточно мало цивилизованных племен. Технологически да, но не культурно. С бластерами, но в доспехах и со вшами.

– Не получится. – зевнул мышонок. – они остались далеко за пределами повествований. Не в обиду будь тебе сказано, но человеческая память довольно коротка. Без бумаги вы выдержите буквально три-четыре столетия. С бумагой тысяч пятнадцать-двадцать лет. Не больше. А вот мы, мыши, можем передавать дословно историю на протяжении истории континентов, если на нас, конечно, не свалится большой небесный камень, что, впрочем, и было всего пару раз от основания биологического мира…

– Какие умные слова…. Сам придумал, или у меня услышал?

– У тебя услышал. Ты много во сне разговариваешь, а я люблю к тебе по ночам приходить и слушать. Много чего интересного можно услышать, если не обращать внимания на твои романтические похождения…

– Это еще какие?

– Давай не будем об этом. Ты ведь не спрашивал меня о моих самках? Вот и я предпочитаю не слушать о чужих самках.

– Не так уж и много их у меня было.

– Достаточно, милостивый человече… по моим меркам, конечно. Штуки три-четыре точно.

– Маленький ты грызун, быть не может, что во сне я тебе рассказал обо всех своих влюбленностях!…

– Вот уж не знаю, обо всех ли, но слушать было интересно… А кто такая Рарджерика?

– Да, была одна странная девушка. Мне она одно время довольно сильно нравилась, даже хотел женится на ней.

– То есть, оставить с ней приплод?

– Ну, если по мышиному, то да.

Надо признать, что беседа с мышем меня здорово увлекла. Что ж, по моим меркам я давно уже находился вне общества, теперь оставалось не так уж и много времени до возвращения на родину, но все таки было приятно хоть таким вот фантастическим образом почесать языком. Хотя, судя по всему, фантастическим он являлся для меня. Мышонок чувствовал себя вполне в своей тарелке.

– Извини, мне надо снять показания с зондов, сказал я, когда крылатые аппараты наконец то прибыли с воздуха.

– Милости прошу, – отозвался мышонок, – только отломи ка мне еще того своего печенья!

– Запросто.

Пока тот продолжил уплетать за обе щеки печенье, я стал разбирать показания зонда, с одновременной прокруткой в голове того, что сказал мне мышь. Эволюция, начатая человеком… Надо же, выходит я на синтетической планете! Но в самом то деле, как эти первопроходцы отважились развивать жизнь на планете, где так сложно ориентироваться по местных признакам? Я бы не смог прожить на такой планете и десяти лет, а уж эти местные…. Странно только, что они совсем не стремятся улетать на другие планеты. Нет, конечно, звездолеты здесь совсем уж редкость, но раз в три-четыре года какой то искатель приключений да и заглянет сюда. А основной его заинтересуют драгоценные металлы и камни, но иногда местные в Айярле торгуют и весьма интересными для торговцев дорогими шкурами животных. Но… флисов, то есть, динозавров, среди них точно не было.

Писк приборов показали, что они готовы для следующего запуска. Я вышел из палатки, заправил топливные баки обоих зондов и отравил их в дальний полет, насколько хватало навигатора. Благо горы довольно сложные для изучения, так что материалов для исследования с наземной техники вполне хватало. То есть, с воздушной, наземная это уж буры…. О буры! Надо бы и их проверить. За этими беседами с животным миром я совсем забыл, что надо проверять и бурильные установки!

…На это ушло немного времени. Но когда я пришел обратно в лагерь, мышонка уже не было. Мне стало несколько жаль, что мы прервали столь интересный для меня разговор, но делать было нечего, кроме того, эйфория от пыльцы стала стихать и я понял, что могу наконец снова лечь спать. На пике ощущений это было очень непросто.

Я снова спал на ходу. Пора было заканчивать свое злоключение с зондами и отправляться домой, в нормальный мир, где правят люди, а не флисы. Мне было тут скучно до одури, настроение менялось каждый день, как у какой то чокнутой истерички, которой стало скучно жить. Пыльца. Надо было возвращаться. Срочно. Или я тут одурею с этой пыльцой. И да, шевелящиеся ястребы это конечно круто, но да… животный мир было нереально тупо исследовать по рассказам лишь одного мышонка. Надо исследовать весь мир. А за один раз это сделать невозможно. Надо еще собирать фольклоры. Увы, это невозможно. Население стало слишком диким, словно ты впервые на этой планете, и экзопланеты тебе неведомы.

Где то там наверху, на орбите витал мой корабль. Спейс – шаттл остался на пристани, а самое убойное было в том, что черта с два разберешься, в какой это сейчас стороне. Где то на Севере. Скорее уж на Северо – Западе. Там было тепло и тихо, а здесь туманы по пути заслоняют твой разум.

В следующий миг я вспомнил про подарок шкипера. Хрустальный шар с единственной песчинкой внутри, которая плавала, согласуясь с эмпатической связью владельца. Вот только надо было опробовать ее раньше….

Я достал этот шарик размером с кулак и уставился на песчинку. Она заколебалась в центре и стала вибрировать, указывая то вверх, то вниз. Теперь надо подумать о чем то серьезном. Я подумал о мышонке, и она указала влево. Так, телесканер, значит.

Потом я подумал о шаттле. Я знал, что он стоял на заброшенном космодроме где то за океаном, но это будет серьезное испытание для песчинки, если она просканирует всю планету. Или это основная оболочка так на нее действует? Хрустальный шар. Когда то им баловались маги, то теперь – только путепроводцы.

Песчинка вновь заколебалась и стала подниматься кверху по сужающейся спирали. Пока не затормозила в считанных миллиметрах от хрустального корпуса. Потом в глазах заструились слезы, и я понял, что вокруг поднялась пылевая завеса. Молча выругавшись, я спрятал шар в нагрудной карман и пошел к палатке. Мышонка не было. Я спал на ходу. Очень резкий туман, и все те же свинцовые облака на горизонте, как там, на шхуне, когда мы плыли в этот дикий, неизведанный мир. И пыль.

Дышать становилось все труднее и труднее. Мышь скрылась за горизонтом. Единственный здравый друг, которого я нашел на этой планете. Скоро улетать. Интересно, как она отреагирует на предложение полетать между звезд? Или она испугается невесомости? Главное, чтобы ей это понравилось. И мышах. Такого прожорливого компаньона у меня еще не было. Надо будет разжиться еще галетами, тогда мышь точно согласится. Она на них подсела.

«Кто ты? Мальчик или девочка?»

– Ты мальчик, – сказала она снизу. – А я тот еще мальчик. Скоро будут дети. А у тебя их еще нет. Так кто из нас моложе?

– Хочешь полетать между звезд? Я хочу тебя побаловать галетами в невесомости.

– На галеты я согласен. – подумав, кивнул головой мышонок. – а вот кто такая невесомость, я не совсем понимаю.

– Это когда у тебя хвост ничего не весит.

Тот задумался.

– Я согласен. – задумчиво произнес мышь. – Теперь о главном, – его усы растопорщились и он сделал ножку. – ты меня снова накормишь, или все таки дослушаешь до конца?

– Можно совместить и то и то. – и я положил перед ним самую хрустящую галету, которую незадолго до этого собирался съесть сам, но уже с бульоном.

Он задумчиво похрустел галетой, но съев пару крошек и отошел в сторонку.

– Что случилось?

– Мою подругу съели.

– Ты уверен? Может, просто заблудилась?

– Лисы!!! – и тот заревел навзрыд.

– Давай тебя заберем в приличное место. Дети остались?

– Нет… она не успела их выносить. Мы только познакомились, но уже собирались оставить потомство. Если бы ты видел наш дом. Он тихий и сухой, уложенный листьями и пеплом вулкана. Там была нежная любовь…. И новые крысы по соседству.

– Ужас… – только и произнес я в ответ. И мы оба замолчали. Тот начал молча есть галету, запивая свои слезы молоком из блюдца, а я задумчиво жевал бутербродное печенье с коричневым напитком, полным питательных веществ, и думал лишь о том, как скоротечна жизнь, и падки мыши на любовь.

Тот наелся и, нахохлившись, замер над блюдцем.

«Наверное, о чем то задумался… или просто заснул»

Тот поперхнулся и посмотрел самым серьезным взглядом, который я когда либо видел.

– Мне тоскливо, – пояснил тот тихо и продолжил смотреть на оставшееся молоко в блюдце. Я ему только мог позавидовать. Свою подругу я ненавидел, но за что, уже не мог припомнить. Но у него была своя цель в жизни, удачливые крысы по соседству, и флисы в друзьях. Но свою подругу он не мог забыть, а я не мог вспомнить свою. Все заслонила та теорема добра и зла, что мы решали вместе.

– Познакомь – ка меня с одним из флисов? – постарался я его отвлечь от тягостных раздумий.

– С кем именно? – встревожился мышонок.

– Да с тем самым, который разговаривал с твоим пра-прадедом. Мне он кажется интересным.

Тот встрепенулся:

– Конечно, я тебя с ним познакомлю!!! – закричал он. – Он совсем уже старый, ему пять лет, но он очень жизнерадостный. Тебе понравится. Они огромные и свирепые хищники, но к мышам они добрые.

С этими словами он подскочил, и побежал к выходу. У выхода он повернулся и посмотрел на меня с укоризной:

– А зачем тебе флис? Я сам умнее. Он какой большой, а у меня еще больше ум, но ты умнее.

– Чем?

– Сам знаешь чем, – насупился тот. – ты меня успокоил. Не было никакой подруги. Была жена. А я ее обидел. И ее съели, когда она пошла погулять вечером. Знаешь, я никак не могу себе простить этого. Я ее обидел…

– Пошли к флису, – твердо произнес я и направился к выходу. Тот пошевелил усами и пошел на выход.

Шли мы довольно быстро. Впрочем, для песчанки это была обычная скорость перемещения, но я с трудом за ним поспевал. Буря уже давно стихла, и лишь пыль на листве и ветках деревьев указывала на то, что здесь прошел столб пыли. Пылевая буря… простая и спокойная, как на Марсе. Лишь пылевое облако на горизонте указывало на то, что мы избавились от не такого уж и прекрасного врага.

Забавно будет познакомится с флисом. Явно друг семьи. Это будет полезно и мне и мыши. Он хоть отвлечется, забудет свою потерю. Он страдал, это было явно видно. Мало какая мышь может так перетерпеть потерю супруга. Вообще, я о мышах мало что знал… и да… сколько ж мышонку лет, если он помнит своего прапрадедушку?

– Слышь, приятель, не торопись так, – задыхаясь от неимоверных усилий (было довольно пыльно) и от того, что ворот мне сдавил шею.

Тот послушался и слегка сбавил шаг. Теперь я мог за ним поспеть. Вот так мы и шли к флису.

– Да, кстати, – продолжил я беседу с задыхающимся от жары мышонком, – как выглядит твой приятель?

– Не мой, а семьи. С ним еще мой прадед водил дружбу. А со мной он не очень любит общаться… считает не слишком умным. Точнее, говорит, что мне еще слишком мало ночей, чтобы я так с ним разговаривал.

– А сколько тебе?

– Три месяца.

– Это немного…

– Я уже семью завел, а ты нет, – окрысился тот и продолжил свой безумный бег по ухабам зеленоватой почвы, покрытой мхом и травами, в которой барахтались лягушки, жуки и некоторые другие мелкие насекомые. Только камешков не было. Одни сугробы мрачной почвы, которая подвергалась десятилетиями то эрозии, но намывами, то просто неприличным количеством отложений, которые, как мне представлялись, были приличными только в девонском периоде.

– Неужели ты считаешь меня настолько юным или старым? – спросил я его в ответ. Тот ничего не ответил, только промычал нечто невразумительное и пошел дальше, но уже умеренным (как для мыши) шагом.

– Я знаю, что тебе много лет. Но не настолько ты умен, если якшаешься со мной после моего траура, не поздравив меня с приобретением семейства.

– Ты мне ничего не говорил, что завел семью. О флисах да, мы разговаривали, а о женах – почти не успели.

– Мою то съели, а твоя то что? Умерла при родах?

– Нет, просто вышвырнула из дома, когда я сделал предложение.

– А ты не мог ее просто оплодотворить в то время, пока она не знала, что ты ей будешь делать предложение?

Я поперхнулся.

– У нас за это в зиндан посадить могут.

– Что это?

– Это очень странная глубокая нора-яма, в которую садят преступников перед казнью.

– О, моя любимая норка так же выглядит. Ты не поверишь, там так уютно… я только натаскал туда коготков флиса.

– А он не был против?

– Это был другой флис, он только от них избавился.

– Тогда нет вопросов. Но зачем тебе была нора, тебе же всего лишь три месяца?

– Это уже самый приличный возраст, чтобы завести подругу. Но для этого надо было иметь приличное гнездо. Мы встретились уже давно, целых две недели назад.

Я тут только и задумался о том странном равновесии, различии потока дней жизни человека и мыши. Мне было уже много мышиных поколений, а ему стукнуло всего три месяца, а он уже со спокойной совестью завел себе норку и мышку. А я? Только-только диплом получил. И сразу в экспедицию. Сам. Без подвоха.

– Мышь, ты куда пропал? – окликнул я то мелкое создание, которое умчалось куда свет глядит. Ответа не было. Я приостановился. Перевел дыхание. И стал его звать дальше. Спустя пару минут я услышал ноты сомнения в его писке.

– Ты сам куда пропал? Я тебя звал-звал, а ты не отвечал. – и умные мелкие глаза – бусинки уставились мне прямо в глаза и не мигали. Только усы с негодованием шевелились.

Я только цокнул языком и мы поспешили вместе дальше. Сложно было не спускать с него глаз, пока он взбирался на одну кочку, потом перепрыгивал на другую и отрывался, словно в последний раз перед свадьбой. На самом деле было все проще. Мы спешили к другу, который бы утешил бы его больше, чем кто либо иной.

Скоро он замедлил шаг и я остановился. Тот тоже замер и обернулся. В его Взгляде читалась укоризна.

– Ты хоть понимаешь, как медленно мы идем? – сурово спросил он.

– Вот будет тебе столько лет, сколько мне, будешь говорить иначе.

– Ты уже старый?

– Нет, мне всего двадцать семь лет.

– Я уже старый песчан, а ты?

– Молодой человек.

– Ой – ёй…

– Что ой-ёй?… – полюбопытствовал я.

– Ты ненадежный человек.

– Почему?

– Ты не оставил приплод, судя по твоим меркам. Если бы ты завел себе подругу, как я, то ты был бы спокойней и не гнал бы меня к флису.

– Ты уверен? Мне не нужен флис.

– Так что, пошли обратно?

– Далека от него?

– Нет, всего пару дней.

– О боги… надо было поехать на вездеходе.

– А, это та самая штучка, на которой ты прилетел в долину?

– Нет, это тот самый вездеход, на котором я добирался до гор.

– Это одно и то же.

Я только вздохнул и остановился. Надо было передохнуть. Мышь заметил мое молчание и с изумлением обернулся.

– Ты что, УСТАЛ? – усы негодующе шелохнулись и он уставился на мои ноги, которые словно вирировали от усталости. Я только подумал о том, что не пристало неопытному ученому бегать по скалам и горам, чтобы добраться до какого то флиса, но… я понял, что помимо ума и сообразительности в естествознании надо было стараться хоть немного заниматься в спортзале.

– Нет-нет… но я не думал, что мы будем три дня бежать по таким вот ухабам. Может вернемся и полетим на моем самокате?

– А меня прокатишь? Да что ты? Я уже сам запыхался… усы устали шевелится. А лапы видишь? – он снова сделал ножку. – уже судороги хватают.

– Тогда возвращаемся.

Я наклонился к нему, он сразу понял в чем дело, подбежал ко мне, и я, подержав его в ладони, аккуратно засунул в карман. И мы пошли дальше, но уже в обратную сторону, к лагерю. Он время от времени давал указания по следам, в которых я ничего не понимал.

«Тонкий у него нюх», подумалось мне мимоходом. Я упрел полностью, пытаясь понять, куда он вообще смотрит, высовываясь из кармана. По моему, он просто высовывался, чтобы подышать свежим воздухом. Лес ему был приятней, чем карман, но он все таки отдыхал, а я шел из последних сил. Я устал, потому что не привык бегать по горам и лесам. Мне компьютер в зале вычислительного центра был приятней. Хоть я и надоел ему, но он был моим помощником. Компьютер. Просто калькулятор, зато с ним можно было выстроить аморально тесную связь.

И мыши. Обычно на них ставили поведенческие эксперименты, но я с ними был согласен. Они были умней чем люди. Проще и наивней. И быстрей решали задачи. И вот, теперь флис смотрит на меня голодными глазами и смотрит. И зачем? Думает, что голодный? Захочет ли он съесть меня? Маленькие это могут, а вот больные не хотят. «Больная была мышонка», подумал я и направился к лагерю.

Там было темно. Депрессия у мыши? Да запросто. Они просто умеют любить. Любят один раз в своей Жизни? Нет не любят. Обижают. Дают им холку, и они обожают тебя, когда ты просто дал им свое семью и их семья стала твоею.

Нет вымысла в этих книгах, подумал я, и направился к ему. К Флису. Я понял, где я живу. На планете, полной монстров и чудовищ. Одни из них люди, которые вечно с ними воевали. Охотились и убивали. И вроде бы все неплохо, только зачем? Вы же создали их, этих демонов в человеческом обличье, которые управляют вами…

Бедный Торн Аббаси, подумал я и ушел из лагеря, слегка матерясь, понимая, что нет Флиса на самом деле. Есть маленький мышонок, ему три года, и он является ему дедом. И сколько он живет? Да намного больше, чем обычно. Живет красивой умной жизнью, и осознает, что ему осталось недолго, пыхает трубкой, наверное, и матерится, что осталось недолго, а дети то уже все разошлись по домам. А Флис? Старый и мудрый…

Детеныш спал… И зачем? Зачем ему флис? Наверное, какое то странное животное. Мне он представлялся теплым ли пушистым, как сама мышь, но огромным, как ящер. И добрым. Он никогда не ел млекопитающих, одних только животных морского типа, ну, например, дельфинов. Это сложно, но бывает. Но морской брахиозавр…. Это очень странное животное. Любит детей и зверей, и сьесть их регулярно. Мышь. Просто мышь. И что она делает с брахиозавром?

…Так я потихоньку завел ядерный двигатель вездехода. Он мощный и удобный, но попробуй его завести правильно. Это непросто. И что? Заводится на раз, а потом полыхает огнем ли бежит как лошадь. Но воздушная. Ядерно-воздушная магнитная подушка. И так каждый раз. Заводишь и едешь. И трясешь от страха, пытаясь справится с незнакомым монстром. И что? Доезжаешь вовремя? А судно то стоит на причале и ждет тебя. И капитан радуется: будет много денег. Да я и не против: дам ему парочку алмазов, которые накопал во время ошибочного бурения, и тот будет счастлив, богат и обеспечен внимание сестер и братьев И у него больная семья, у этого врача, который посоветовал цианистый кобальт для развлечения. Метал? Да. Наркотик? Да. Ассу я дал именно не его, а лекарство помощнее. Заживляет одновременно с лечением мозгов. Нервная система. Старая система анализатора работает эффективней, чем новая.

И новая схема лечения, чтобы в том, чтобы заключить мир с переговорщиками? Да ни за что. Выселяем людей, и деремся за животных. Мышь меня убедила. Только это старая мышь. Ей не может быть три месяца… наверное, полгода…

Так я ехал целый день. Капал ненавязчиво дождь, и дворники справлялись на ура со своим добрым делом. Фары просвечивали влагу и терпеливо показывали мне путь. Я знал куда ехать. К месту предыдущей стоянки. Это всего лишь полчаса быстрой езды. Мы бы туда добежали за месяц, потому что я бы точно свихнулся бы, бежа за неуловимой мышью.

Я так ехал еще полчаса. Мышь спала в кармане, тихонько изнывая от жажды. В реакторе было темно и странно. Он сиял розовым цветом, и полыхал огнем радости, когда сжирал унцию за унцией тяжелого ядерного топлива. Мощь невообразимая. Пятнадцать килотонн в час. Это немного, если судить по современным меркам. Все сжирает навигационная техника, устройство которой я силюсь понять. И стекло. Везде сапфировые стекла и бронированная техника. Молниеносный компьютер и яростный жар внутри котла, который перерабатывает остатки цианоколабомина из моей крови. Только так я мог работать: на полный износ тела. Много растяжек, много мускулов и худое тело. Много сценического тела, и зачем? Зачем исследователю тело? Чтобы покорить жену? «Вот флис, он добрый», говорит мышь, «и надо к нему идти». подумал я, и направился к нему тотчас же.

Я с размаху налетел на корягу. Машину подбросило, и мышонок проснулся.

«Сколько тебе времени», – подумал он, и заснул обратно. «Странно», подумал я. «Надо будет повторить это». И нажал на тормоз, и отъехал назад. Магнитная буря. Много изоляций. Странная планета. Поэтому они и расселились по все Земле, эти животные в виде людей, которые матерились, гуляли и спали друг с другом. И зачем? Одни что, хотели любить? Нет, просто сношатся. А мышь?

Так мы и ехали к глицину, то есть тьфу, к Филусу. Флису. Вечно забываю его имя. А сначала я думал, что это просто модель животного. Отряд хордовые, млекопитающие, но похожи на ящеров. И что? Странное животное, да? Питается одной рыбой, значит небольшое. Даже маленькое, но…

Мышь проснулась.

«Куда ты едешь?» – подумала она и уснула снова. Бока вздымались от истощения. Все тяжелее и тяжелее. Он спал, и ему снились странные сны. Раздался тоненький писк и он уснул окончательно. Я обеспокоенно вынул его из кармана брюк, осмотрел его внимательно и пересмотрел его ранки. Лапки были битые и измученные. Усы вздымались тяжело и свирепо. Тот спал, а я управлял маньяком в виде вездехода. Тогда я положил его в карман куртки, которая висела на спинке штурманского кресла. И зациклил автопилот на полный цикл управления.

Откинувшись на спинку кресла пилота я закурил. Это было резковато с моей стороны, но это требовалось для полной сосредоточенности. Стимуляторы кончились, а синтезатор опять вышел из строя. Надо было его чинить. Старая техника, но работала на износ, расщепляя плитки питательных веществ и перефразируя в то, что нужно в данный момент. Плитки было готовить трудно, они стоили дорого, но я умел это делать сам.

«С капитаном договоримся отдельно», подумал я и начал все сначала. Нажал на гашетку рычага управления и выжал полную скорость. Дождь участился и скорость замедлился. Реактор запылал. Радиационная защита была отличной, но терпеть ее было невозможно. Один скутер и тот чего стоил.