Избранник вечности

Диоген задумался, видимо, переживая приятные воспоминания. Александр прервал молчание:

– Позволь спросить, где твой дом?

– А вот! – Философ безразлично махнул рукой в сторону вместительного глиняного кувшина, пифоса*. – Кому-то он в хозяйстве не понадобился из-за трещины. Мои слушатели обнаружили его и притащили сюда. В нём живу.

– Ты называешь его своим жилищем?

– Для собаки конура, для меня – пифос.

– Но впереди зима, будет холодно. В нём нет очага, на чём будешь готовить еду? Как согреться?

– Укроюсь одеялом.

Через широкую горловину сосуда Александр разглядел подстилку из засохших водорослей, ветхий шерстяной плащ с дырами. «На полу» медный светильник с помятыми боками, глиняная чаша.

– А что ест любитель мудрости Диоген? – не отступался Александр.

Диоген не стал отмалчиваться:

– Мышь довольствуется совсем малым. Вот и я не стремлюсь к лишнему. Есть холщовая сума, посох да плащ; в зиму греет не хуже одеяла. Из еды – чечевичная похлебка и лепёшка.

– Разве ты не боишься прослыть нищим? Для свободнорожденного эллина должно быть зазорным такое существование. Люди таких не любят, презирают!

– Мне хватает того, что у меня сейчас есть и завтра будет. Меня не отвлекают заботы о еде и удовольствиях. Я сыт философией, оттого уверен, что бедность – не убогость. А как чувствуют себя богачи? Они в бесконечных желаниях заботятся о том, чтобы копить богатство и затем тратить его. Сколько хлопот у несчастных в этом смысле богачей! Но главное, что из-за вечного стремления богачей иметь ещё больше происходят войны, разорение и гибель народов.

– Ладно! А как быть с членами твоей семьи? Им-то нужен какой-то достаток от тебя?

– Семья – обуза для философа. Нет никого у меня: ни жены, ни детей. Подожду, когда устроится разумное государство, в котором жены станут общими.

– У тебя нет раба или рабыни, кто бы присматривал за тобой, ухаживал, если заболеешь?

– Кинику рабы ни к чему. У кого есть раб, тот становится ленивым и надменным. Я не хочу быть таким человеком.

– Но кто тебя похоронит, когда ты умрёшь? Смерть неизбежна для каждого!

Диоген вяло скривил губу и показал на пифос.

– Кто пожелает прибрать к рукам мой нынешний дом, тот и захоронит, как велит обычай. Хотя не огорчусь, если тело моё бросят без погребения.

– Но хищники и стервятники съедят твоё тело! – удивился Александр.

– Я попрошу, чтобы рядом положили палку. Буду отгонять всех, кто станет терзать мою плоть.

– Ты разве почувствуешь?

– Возможно, нет! – ответил Диоген с прежним безразличием. – А какое тогда мне будет дело до грызущих меня зверей?

Разговор о смерти утомил философа. Он устало откинулся на песок и закрыл глаза. Но Александра захватило общение с ним, он проявил настойчивость:

– Ты не жалеешь, что стал философом?

– Пришлось поневоле. Виноваты земляки, жители Синопа. Они изгнали меня из города.

– Неужели такое с тобой случилось? Ведь изгнание – ужасное испытание, которое неизбежно влечёт лишение гражданства, что равносильно рабству! Видимо, имелась серьёзная причина?

– Правда! Как и то, что мой отец, трапезит – денежный меняла и ростовщик, имел лавку на рынке. Я подростком помогал ему и другой судьбы для себя не предвидел: до конца жизни сидеть в родительской лавке, извлекая прибыль из разницы при обмене монет и доле от денежных ссуд. Если бы не посещение храма Аполлона в Дельфах. Меня взял с собой отец, я услышал оракул: «Переоцени ценности», но понял по-своему. Подделал несколько монет, «переоценив их ценность», а когда обман раскрылся, отца заставили отречься от меня. И за это моя благодарность землякам. Вынужденный скитаться по городам Греции, я слушал разных учителей мудрости; их знания о Природе и Вечности заполнили мой разум. С тех пор учу молодых людей обращать философию себе на пользу.

– Удивительные слова говоришь, Диоген. Неясные сложности становятся простыми. Ну а что приобрёл ты в изгнании кроме философии?

– Свободу! Свободу жизни и свободу речи.

Диоген выразительно посмотрел на Александра. Для обоих, нищего и царя, встреча принимала особый смысл. Если до его появления старый философ желал уединения, тишины, сейчас вдруг почувствовал нужду в общении с молодым человеком.

– Александр, ты обратил внимание, что философы – в основном небогатые люди, если не бедные? А хочешь знать, почему?

Не дожидаясь ответа, договорил с оживлением:

– Люди их не любят, так как они не способны жить по мудрым правилам. Потому что сказанное философом их раздражает. Как думаешь, если у храма будут стоять двое, одетые в рубище, – философ и калека, кому первому подадут люди?

Царь пожал плечами. Диоген с удовлетворением хмыкнул:

– С охотой убогому. Потому что знают, если судьба распорядится, хромыми и слепыми они могут стать, а мудрецами – ещё вопрос.

Александр понимающе кивнул.

– Я начинаю завидовать тебе, Диоген! Ты нищ, а счастлив! Поделись секретом! Я тоже хочу чувствовать себя счастливым.

– Если готов, слушай! Ты станешь счастливым, как я, когда объявишь беспощадную войну наслаждениям, которые постоянно предлагаются тебе со всех сторон. Они опасны тем, что пытаются соблазнять тебя посредством зрения, слуха и обоняния. Добавим вкус и осязание; к наслаждению призывают пища, питье и любовные приманки, во время бодрствования и во время сна.

Диоген показал на рубище, неопрятное, комканное, местами затёртое.

– Посмотри на себя: ты одет нарядно. Недурно одеты твои друзья и воины. Так повелось у людей с рождения – голого младенца прикрывают пеленками, а когда он взрослеет – тканями, одеждой. Никто не догадывается, как при этом порождается изнеженность тела, что является большим пороком.

Старик показал на полуголое тело.

– А вот одежда счастливого киника. Боги даровали людям легкую жизнь, примитивную, как природа, но люди омрачили её, придумав для себя изнеженность и роскошь.

В голосе киника проявились менторские отголоски:

– Из-за этих и других пороков люди ведут жалкий образ жизни, хуже, чем звери, для которых питьем служит вода из родника или реки, пищей – растения; большинство животных круглый год ходят обнажёнными. Они не ведают огня, как спутника в обиходе, живут по многу лет, сколько им предопределила природа, если преждевременно никто не лишит их жизни.

Философ облизнул сухие губы, собираясь, видимо, завершить беседу:

– Киники, как звери, живут заодно с природой, сохраняя силу и здоровье, не нуждаясь в лекарях и лекарствах.

Довольный собой, он перевернулся на бок и показал Александру спину с дырами на хитоне. Пришлось тому, увлеченному беседой, переместиться, чтобы снова видеть Диогена перед собой. Философ воспринял его действие как приглашение продолжить разговор и задал неожиданный вопрос:

– Повсюду говорят, что ты собрался воевать. С кем и зачем такая спешка?

– Я дал клятву Зевсу, что покараю персов.

– Неплохое начало для молодого царя. А что будешь делать дальше?

– Врагов много вокруг. Нужно только угадать, кто прячется под личиной друга или союзника. Буду воевать с каждым, пока не разделаюсь со всеми.

– А когда у тебя не будет врагов, чем займёшься? – не унимался философ.

– Хочу пройти по пути Диониса, и если есть край земли, заглянуть за край, чтобы увидеть, что там есть. Если есть другие люди, тогда и определю – с миром к ним пойду или с войной.

– Другого ответа я не ожидал. Но когда ты будешь отдыхать?

Диоген приподнялся с песка, облокотился на локоть и с интересом посмотрел на собеседника. Царь задумался и пожал плечами.

– Не знаю, когда это произойдёт, но пока отдыха не предвидится.

– Безумный! – вскричал старик. – Ты откладываешь отдых на «после», не ведая, когда это случится! Посмотри на меня, я не стремлюсь завоевать все народы мира, поэтому отдыхаю уже сейчас. Отдых необходим любому человеку, тем более царю и воину. Ты поставил для себя безумную цель – бежать без отдыха дальним бегом, не приближаясь к цели! Подумай, ты не будешь вечно молодым, сильным и здоровым. Ты состаришься, как велит природа, если раньше не захвораешь или тебя не убьют враги.

Философ, похоже, не столько удивился, как расстроился:

– Ты опасно заблуждаешься, если хочешь завоевать Ойкумену! Никому не под силу совершить подобное! Мой совет: бери то, что недалеко от тебя, и дорожи тем, что у тебя есть сейчас.

В глазах у него появился блеск, уверенность придала жесткости голосу:

– Слушай меня, Александр! Здесь, на берегу моря, места хватит для обоих. Представь, ты и я. Царь и философ – мечта Платона. Немедленно отправь своих друзей по домам, а сам оставайся – продолжишь жизнь рядом со мной. Будешь счастлив, как я!

Александр с улыбкой оглянулся на друзей, слышат ли сумасбродные слова мудреца. Но они стояли поодаль и вполголоса говорили между собой о своём.

– Не могу принять твоё предложение, Диоген. Но вспомню обязательно, как только завершу свои дела в походе. Возможно, тогда и поступлю, как предлагаешь. А сейчас благодарю за содержательную беседу. А за то, что дал пищу для ума, проси, чего хочешь. Ведь я царь.

Он добродушно улыбнулся в ожидании ответа. Философ нахмурил редкие седые брови.

– Ну, смелее! – настаивал Александр. – Или твоя философия не позволяет просить чего-либо у царей?

– Отчего же? Просьба есть. Не заслоняй мне солнце, отойди в сторону.

Это слишком! Александр резко развернулся и поспешил прочь, не прощаясь. Друзья и охрана едва успевали за ним.

Всю дорогу в резиденцию он молчал, оставаясь под впечатлением встречи. Гефестион и Птолемей, обратив внимание на его задумчивость, попытались отвлечь:

– Киник действительно похож на пса – старого, худого, с облезлой шерстью, полной блох. Странно думать о нём, как о нормальном человеке.

Александр резко повернулся к ним.

– Диоген – человек, а не пёс! Ему нужно завидовать – ни от кого не зависит, в отличие от меня и вас. Он самый свободный человек в Элладе! Ему не нужны жизненные блага, никто не властен над ним, ни в чём не нуждается и никому не прислуживает. Властвовать над такими людьми, как Диоген, невозможно даже царям. Назовите хотя бы одного, равного с ним в свободах. Я – царь, а подобными преимуществами не могу похвастаться. Потому что постоянно чувствую себя связанным обязательствами перед народом и поставленными самим же себе целями. О, если бы боги предоставили мне возможность родиться снова, я хотел бы прожить, как Диоген.

* * *

По случаю назначения архистратигом Александр устроил в Пелле народные празднества, продолжавшиеся девять дней. Там же состоялись состязания выдающихся атлетов Греции и Македонии, отчего народ назвал торжества Александра «Олимпийскими играми», по подобию тех, что каждые четыре года проводятся в Олимпии. Царь совершил жертвоприношение Зевсу Олимпийскому, смотрел все агоны – состязания сильных мужей на пределе физических сил. На стадионе на зрительских местах рядом восседали почётные гости из греческих городов и дружественных стран, союзников, кто отправлялся в поход на персов. Чтобы уберечь зрителей от солнца, натянули огромные полотнища, для тени. Во время праздника непрестанно происходили пиры и застолья, на которых участники хвалили царя.

Хорошее настроение Александра чуть не испортили знамения. Ему сообщили, как в храме Пиерии* покрылась кровью статуя Орфея*, словно вспотела. Придворный гадатель-мантик* Аристандр, видя обеспокоенность царя, глубокомысленно изрёк:

– Завидное предвестие бессмертия имени твоего!

– Поясни.

– Орфей – любимец Аполлона, певец и музыкант; его искусством заслушивались боги. Это позволяет предвосхитить твоё будущее, царь, когда поэты со всей Эллады будут воспевать твои великие победы.

Ответ устроил царя Александра.

Дион

По дороге из Коринфа в Пеллу Александр посетил Дельфы со святилищем Аполлона. К оракулу сына Зевса и непогрешимому прорицателю прислушивался каждый житель Греции, Македонии и остального эллинского мира. Богатые и малоимущие граждане, горожане и сельские жители, рядовые воины и полководцы хотя бы раз в жизни обязаны посетить всеэллинский религиозный центр, оставить дар ради того, чтобы из уст пророчицы Пифии услышать будущее. Цари и другие правители народов не начинали военные действия, не получив священного оракула.

На подходе к Дельфам Онесикрит предостерёг Александра:

– Я слышал, в храме существует особый порядок, когда Аполлон занят божественными делами. В это время не слышит голоса паломников, взывающих к нему. В такие дни Пифия не пророчествует. Вот почему нужно заранее известить служителей храма о желании посетить храм, и лишь после дают разрешение на посещение в определённый день. У тебя, надо полагать, договорённости нет.

– Договорись со жрецами! – занервничал царь.

Онесикрит поспешил вперёд и, узнав, что Пифию запрещено тревожить, вернулся.

– Ты, наверное, показался им слишком обходительным, – съязвил царь и поручил Гефестиону:

– Пойди ты! Не захочет принять, притащишь силком!

Пока друг отсутствовал, Александр нервничал, вышагивая перед храмом, не осмеливаясь нарушить границы священного участка. Появился Гефестион, растерянно развёл руками. Царь рассвирепел:

– Веди к ней!

Поспешил вслед, схватившись за рукоять меча. Онесикрит кричал вдогонку:

– Нельзя с оружием в храм бога!

От нетерпения в груди Александра бушевал огонь, в голове мешались мысли… Два жреца пытались преградить ему дорогу и тут же упали от сильных толчков в грудь. Угадав жилище Великой жрицы, ударил ногой в дверь.

В полутёмной комнате едва рассмотрел на постели полуодетую пожилую женщину с бледным лицом. Она попыталась укрыться какой-то накидкой. От неожиданности вскрикнула:

– Чего угодно тебе?

Низкий голос её прерывался от испуга или волнения.

Царь подскочил к жрице.

– Ты отказываешь мне в общении с богом?

От испуга она заверещала тонким голосом, потому что Александр схватил её за длинные седые волосы, стянул с постели и потащил к выходу. Пифия бесполезно хватала его за руки, отбивалась как могла, царапалась и наконец, обессиленная, выкрикнула:

– С тобой трудно справиться!

Александр неожиданно оставил жрицу и возликовал:

– О, Аполлон, я услышал твою волю!

Ускорил шаг, роняя на ходу слова:

– Это всё, что я хотел от тебя, безголовая женщина! Не хочу больше тратить на тебя время!

* * *

Как обычно перед большим походом, сборный лагерь организовали в Дионе, куда прибывали ветераны, испытанные в походах царя Филиппа, и новобранцы; кто хотел служить царю и Македонии. Но всех, чего скрывать, привлекала возможность поживиться на войне, несмотря на ожидаемые тяготы и опасности, а то и смертельный исход. Пока обещано скромное довольствие на еду, приобретение оружия и прочего имущества, без чего невозможно представить воина в походе, царь дал слово выдавать ежемесячное жалованье, размер которого не шёл ни в какое сравнение с доходом ремесленника или селянина. Конногвардейцу предполагалось по шестнадцать драхм* и четыре обола* в день, всаднику из союзнического войска – на две драхмы меньше, македонскому пехотинцу – пять с половиной драхм, а греку-наёмнику – четыре драхмы. Если представить, что ремесленник в мастерской за день получал две драхмы, понятно стремление восемнадцатилетнего эфеба стать воином Александра. Но находились юноши, кто мечтал больше о славе, чем о достойном жалованье и военной добыче.

Вскоре наметился основной состав в тридцать тысяч опытных и обученных воинов, готовых к боевым действиям. К ним добавлялась часть наёмников из дружественных Македонии племён, позднее присоединились ещё семь тысяч тяжеловооружённых пехотинцев-гоплитов и шестьсот всадников от участников Коринфской Амфиктионии. И всё равно воевать таким составом с Персией казалось безумием, потому что царь персов на случай войны по своим владениям собирал миллионную армию!

Дарий регулярно получал от тайных осведомителей в Дионе сообщения о настроениях в македонском лагере. Уверенный в малочисленности противника, не воспринимал его как опасность. К тому же Македонии настолько мала по сравнению с Персией, что беспокоиться не следовало. Его владения простирались от Европы, Африки и Египта до пределов в Индии! Разве можно без улыбки думать о молодом выскочке, как о достойном противнике? По силам карлику бросить вызов великану?

Александр представлял себе сложность поставленной Конгрессом задачи, но надеялся не только на свои силы, но и на поддержку части местного населения Азии – потомков переселенцев из материковой части Греции. По сведениям, они давно ожидали освободителя от персидского владычества. В свою очередь, Дарий не сомневался в лояльности собственного населения греческих городов, поскольку персидские цари благополучно покровительствовали им уже двести лет. Благодаря этому азиатские греки сохранили очаги собственной культуры, исконные ремёсла, формы национальной торговли и хозяйствования и даже части государственности с демократическими институтами власти на местах.

Александра не останавливала уверенность Дария в нерушимости персидского престола. Его не беспокоили обстоятельства, что ни он, ни его военачальники не представляли себе, какой путь и в каких условиях предстоит пройти в Азии. А ведь нужно преодолеть сотни и тысячи стадий* после Геллеспонта*. Никто в армии Александра не имел реального представления о местности за пределами Двуречья, долины рек Тигра и Евфрата. Что ожидает греко-македонскую армию дальше земель, лежащих к востоку за Персией?

И всё равно поход спешно готовился. Канцелярия по крохам собирала сведения, пользуясь донесениями прошлых лет от греческих торговцев, наёмников, лекарей и разного ремесленного люда, кто в разные времена служил у персидских царей и придворных. Александра выручал «Анабасис» Ксенофонта*, подаренный в юности Аристотелем; перечитывал дневник афинского военачальника с описанием пути греческого отряда наёмников из Персии в Грецию. Пригодился труд бывшего наставника с обозрением политического устройства греческих и варварских государств в Азии, в том числе истории и культуры Персии.

* * *

Через три месяца Дион превратился в человеческий муравейник. В лагере налаживался суровый быт; что ни день, происходило формирование подразделений по боевому составу и численности. Готовясь к походным испытаниям, воины спали на земле, пользуясь подстилкой или плащом. С первыми лучами солнца пробуждались от гортанных звуков военных труб, готовили еду и приводили себя и оружие в порядок. Всадники сначала чистили и кормили коней, а потом уже уделяли внимание себе. Воины-ветераны следили за состоянием вооружения и доспехов новобранцев, учили ходить боевым и походным строем. Часть юношей, недавние пастухи и земледельцы, не знавшие обуви с детства, не изменяли привычки, продолжали ходить босиком. Войско постигало науку исполнять команды начальников, нападать на врага и преследовать, убивать и убивать, оставаясь живым. По сигналам трубы воины выстраивались рядами, чтобы затем перестроиться в наступающую колонну. Учились отражать удары вражеских построений, искусству организованно отходить, без потерь, а по команде вдруг повернуть назад и встретиться с врагом, победить внезапностью.

Под руководством командиров воины строились в пехотную фалангу – знаменитое детище царя Филиппа, с кем македоняне привыкли побеждать. Сын не отказался от фаланги; она стала живой плотью, телом войска, несокрушимой ударной силой. Изнурительными тренировками фалангисты приучались ловко владеть грозным оружием, сариссой – ударным копьём в шестнадцать локтей*; в бою оно должно выступать на десять локтей от плеча гоплита. Воины первой шеренги пробивают сариссами вражеские щиты, обездвиживают их; тем временем сариссы из второго ряда фаланги разят наповал беззащитных воинов противника. Никакие щиты или панцири не защищали от убийственного удара македонской сариссы. После первой шеренги в сражение вступают остальные воины фаланги…

Легковооружённые пехотинцы усердно упражнялись на дальность и убойность в метании коротких копий и дротиков, совершенствуя мастерство на мишенях и чучелах. Приёмы повторялись вновь и вновь, пока командиры не убеждались в поразительной точности своих подопечных.

Для Александра каждодневное посещение Диона вошло в привычку. По-другому не могло быть, поскольку будущее Македонии, как и его самого, слава и власть, теперь зависели от военной подготовки воинов в целом, боеспособности вновь создаваемой регулярной армии. Без его участия не проходило ни одно учение, где он проявлял настойчивость и требовательность к рядовым и командирам. Во время тренировок показывал боевую выучку, предельную выносливость и необыкновенную храбрость. Во главе отряда всадников ему пришлось преодолевать водную стремнину, вздыбившуюся после проливных дождей. Первые ряды замешкались, кони отказывались входить в воду, а он решительно направил коня в поток и умелыми действиями преодолел преграду. За ним, отбросив сомнения, остальные всадники повторили манёвр, уверились в своих силах.

Однажды в расположении лагеря схватили переодетого персидского лазутчика и едва не убили. Вовремя одумались и доставили к царю. Заглянув в бегающие глаза перса, Александр спросил:

– Хочешь умереть от пыток или в загоне с лагерными псами?

– О нет, царь!

– Тогда скажи, каких сведений ждёт твой хозяин? Насколько я силён?

Лазутчик вжал голову в плечи и кивнул. Александр обратился к командиру, который привёл перса:

– Проведи по лагерю, покажи всё, что у нас есть, и отпусти. Пусть рассказывает персам обо всём, что увидел.

Когда лазутчика увели, те, кто находился рядом, советники и командиры, в один голос воскликнули:

– Зачем проявляешь милосердие к врагу, да ещё раскрываешь наши тайны?

– Разве вы недостаточно сделали для возвеличивания мощи нашей армии? Я сделал это ради устрашения персов. Пусть убоятся нас прежде, чем мы столкнёмся с персами в сражениях.

В другой раз из расположения лагеря исчезли двое греческих наёмников, оказались предателями. Ситуацию обсудили на военном совете, на котором командиры услышали решение своего главнокомандующего:

– В лагере могут быть ещё предатели и лазутчики. Всех выследить и устранить не представляется возможным. Но мы их в покое не оставим. Возвращайтесь в отряды и повсюду говорите, что два сбежавших грека – наши герои. Они подосланы к персам, чтобы навредить ложным доносительством.

Вскоре стало известно, что греческим беглецам в Персии не повезло. Им не поверили. Их пытали, отрезали языки, отрубили правые руки и отпустили. Предателей гнали отовсюду, как прокаженных, и вскоре они умерли от голода…

К концу лагерных сборов принято решение проверить армию на деле, ближе к реальности. Разделили на два войска, причём на неравные части; меньшему составу поручили наступление, остальным воинам доверили оборону. Потом устроили подобие сражения, предложив воинам биться, но поверженного не убивать. И хотя в лагере появились первые раненые, до убийства не дошло, царь остался довольным. Главное, чего он добился – каждый воин представлял себя частью единого тела, армии, где он боевая единица, без усилия которой победа невозможна. Теперь армия готова следовать за своим полководцем, куда бы он ни повёл…

Царские хлопоты

В свой первый день царствования Александр неожиданно испытал первое же разочарование, когда казначей привёл его к хранилищу и открыл дубовую дверь. На полу сиротливо стояли четыре неполных мешка с монетами, в углу кучка парадных царских доспехов и одежды. В казне оказалось всего лишь шестьдесят талантов! При Филиппе войны, происходящие почти непрерывно, не давали больших доходов, чтобы покрывать содержание армии. К этому неизбежно прибавлялись огромные расходы на строительство дорог в горах и крепостей в приграничных областях, городов на новых завоёванных землях. К тому же Филипп не гнушался празднеств и увеселений, многодневных пиршеств, что привело к опустошению царской казны. Его сын изумился при виде такого финансового наследства. Удивляло – как отец умудрялся вести разгульный образ жизни при огромных долгах! Одним торговцам Филипп задолжал пятьсот талантов, которые придётся отдавать его сыну!

Александру не приходилось заниматься казначейскими делами, налогами, собирать долги с покорённых городов, улаживать отношения с кредиторами, следить за состоянием казны. Решение таких проблем доверено товарищу по детству и юности Гарпалу, не годному к военной службе из-за ухудшившегося здоровья. Толстый и добродушный казначей с первого дня своего назначения добросовестно вникал в новые для него обязанности, выискивал любую возможность для пополнения царской казны.

Новый правитель Македонии не ошибся в выборе. Гарпалу удавалось находить новые заёмные средства у богачей в Афинах, Эгине и Коринфе – прежних злостных недоброжелателей царя Филиппа. По совету друга Александр приглашал погостить македонских аристократов и состоятельных торговцев, проводил с ними время в застольях и приятных беседах, оказывая почёт и уважение. Гости слышали его слова о любви к Македонии, призывы о помощи, чтобы сделать страну сильной, а её жителей богатыми. Мало кто мог устоять перед напористым обаянием Александра, ему верили и под весомые гарантии отдавали взаймы значительные суммы. Риск, конечно, но он обещал большие доходы при дележе будущей военной добычи. Ради получения новых средств изворотливым людям предлагалось управление золотоносными копями на горе Пангей, отдавались на откуп таможни, порты, солеварни, царские земли, леса и прочее имущество – всё, ради сегодняшних поступлений в казну!