Здравствуй, Шура!

10.08.1944

Пишу жене Шуре 75-ю открытку:

«Здравствуйте, мои дорогие (слово «здравствуйте» подчеркнул двумя линиями)!

Получил твои письма № 75 и № 76. Спасибо. Сегодня уже десятое августа, а я еще окончательно не знаю, поеду к вам или нет. Водят за нос: то обещают, то нет. Если до 15 августа не выеду, то вышлю тебе все ценным письмом, и тогда старайся добираться как-нибудь сама. Хорошо, чтоб картошку копать вместе, а то я один запарюсь. Молоко у нас 35–40 рублей за литр, яблоки по 3–5 рублей штучка, вишня по 7 рублей стакан. В Сновске был давно и поехать туда нет возможности. Дров нет, супы моя малая почти не варит, то из-за дров, то варить не из чего. Когда буду выезжать – дам телеграмму. Вера и дети обижаются, что не пишу. Пусть не обижаются – приеду, объясню, почему не писал. Ну, пока. Целую».

Эта открытка № 75 – последняя из сохранившихся моих писем военного периода к жене Шуре. Возможно, что она в самом деле была последней, потому что дальше начинается суматоха перед поездкой, а потом и сама поездка – было не до писем. При описании дальнейших событий придется положиться на память, которая, к сожалению, не всегда с такой точностью отражает события так, как это делают письма.

11.08.1944

Жена Шура пишет мне из Ижевска 78-е письмо:

«Здравствуй, мой дорогой Саша!

Пишу это письмо из Ижевска. Приехала вчера ночью, думала забрать свое пальто готовое, но оно не совсем удачное, воротник неправильно сделан – оставили на переделку. Жакет тоже не готов, числа 25-го все будет готово. Пиши, как у тебя дела? Как дела с визой? Саша, я боюсь одна ехать пассажиром. Приехала одна знакомая и говорила, что с вещами ехать невозможно. Саша, а домой хочется, ничего меня уже здесь не интересует. Охота увидеться с вашими, пиши им от меня привет. Как-нибудь доберусь им написать письмо. Саша, я тебе посылала книги и пачку писем, получил ли ты их? Это было в начале июля. Сегодня посылаю тебе три книги: Борику – букварь, Вере – грамматику, и книгу «Евгений Онегин». Как получишь – напиши. От тебя давно не было писем. Борис и Вера обижаются, что им не пишешь. И Вера-большая тоже серчает, ты уж ей напиши. Купила я нашей Вере галоши за муку, которую дала сестра Вера. Саша, пиши, сколько стоят у вас галоши? И почем мука ржаная за пуд? До свидания, дорогой Саша. Целую тебя крепко, твоя Шура».

Несмотря на то, что еще 10 августа я писал жене Шуре довольно пессимистически насчет отпуска, дальше все завертелось как в калейдоскопе. К концу дня 10 августа уже определилось, что отпуск и билет мне дают, наряд на вагон тоже. Мой начальник Жарин Дмитрий Ефимович, всегда сочувственно относившийся ко мне, и на этот раз всячески содействовал, пользуясь своим авторитетом. А авторитет у него был как среди управленческого начальства Белорусской железной дороги, так и в военных кругах. Как-то раз он мне похвалился, что ему Рокоссовский, штаб которого был в Гомеле, вручил орден (не помню какой) за быстрое восстановление связи.

Уже 11 августа я уплатил в кассу станции Гомель 356 рублей за провоз домашних вещей по наряду ФИ 7 от станции Ижевск Казанской железной дороги до станции Гомель Белорусской железной дороги. Мне выдали наряд № 65029 на вагон малой скорости.

12.08.1944

Я получил разовый билет № 0318744 сроком до 20 сентября 1944 года от станции Ижевск Казанской железной дороги до станции Гомель Белорусской железной дороги, выданный жене бухгалтера первой дистанции Сигнализации и Связи Мороз А. 38 лет с детьми: Вера – 12 лет, Борис – 6 лет, через Рязань, Ряжск, Тула, Брянск к месту работы мужа.

Не помню, на сколько мне разрешили отпуск. Жарин подписал командировочное удостоверение № 841743 в том, что главный бухгалтер ШЧ-1 Мороз А.А. командируется на станцию Ижевск за эвакоимуществом и документами согласно приказу № 327 от 12.08.1944, срок – двадцать пять дней. Конечно, это командировочное удостоверение было фиктивным и осталось без оплаты как память об одном из хороших начальников – Дмитрии Ефимовиче Жарине. В Ижевске какая-то добрая душа поставила печать о прибытии 20 августа и убытии 25-го августа 1944 года. Печать очень неясна. Возможно, это печать местного ШЧ. По командировочному удостоверению 841743 мне выдали разовый билет до станции Ижевск и обратно через Брянск сроком до 20 сентября 1944 г.

13.08.1944

И вот, наконец, я выехал из Гомеля в Ижевск.

А в эти дни, когда я готовился ехать из Гомеля в Ижевск, мой брат Лёня строчил мне свое письмо от 13 августа из района города Бреста:

«Здравствуй, Саша!

Я до сих пор жив по воле Всевышнего, отсюда же и здоров полностью. Жизнь моя по камешкам течет в том же направлении. Недавно получил благодарность от товарища Сталина за город Брест, а в отношении Пинска ничего, ибо ребята подпачкали мне, но это дело прошлого, правда, пятнышко останется надолго. Саша! Был ли ты в Сновске? Что там с родными, почему не пишут? Приехала ли Шура с ребятами? Хотел ей написать, но, думаю, пожалуй, выехала к тебе. От Вани тоже ничего нет. Попробую ему напомнить о себе. Самочувствие прекрасное. На днях смотрел кино «Жди меня» – очень понравилось. Ягод и грибов в лесу уйма, была бы охота, и зверя разного много в «Беловежской пуще». Пиши. С приветом твой брат Лёня».

15.08.1944

Жена Шура, еще не зная о моем отъезде из Гомеля, пишет мне свое 79-е письмо:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Получила от тебя пачку открыток с 69-й по 74-ю. спасибо, что не забываешь нас. Саша, я сегодня снова еду в Ижевск, повезу Вере в мастерскую жакет, да отдам шить себе платье. Живем хорошо, здоровы, ждем тебя. Хорошо бы, Саша, уехать вагоном, а то у меня много соберется вещей. Мне все здесь наскучило, и я только и мечтаю, как бы скорее добраться к тебе. Саша, ты в одной открытке даже написал, что, может, мне неохота домой, но ты напрасно так думаешь, я не променяю мужа на сестру, мне с тобой еще пожить хочется. Я день и ночь думаю, как бы скорее увидеться с тобой и жить вместе. Саша, и за то не обижайся, что я тебя прошу приехать за нами. Я не приказываю, а только прошу – приедь за нами, потому что мне тяжело будет одной. Я думаю, мой дорогой, ты приедешь за нами, жалея нас. Ну, пока. До свидания. Целую крепко, твоя Шура».

20.08.1944

Итак, выехав из Гомеля 13 августа я 20-го был в Ижевске и в Среднем Постоле. Я не помню деталей этой встречи. Конечно же, она была и радостной, и желанной. Правда, и поплакали, вспоминая несчастливый 1943 год, унесший дорогих нам близких… Но жизнь есть жизнь, она диктует свои законы, а время сглаживает любое горе.

21.08.1944

Мы с Шурой отправились в районный центр Нылгу за пропуском на выезд из Удмуртии. Нылга примерно в 40 километрах от Среднего Постола. Вышли рано утром и зашагали по дороге. Примерно на пол пути дорога ввела нас в густой лес, который мы чуть ли не пробежали – нас пугала встреча с дезертирами, о грабительских нападениях которых мы наслушались в деревне. Рассказывали, что они отнимали у крестьян, идущих в город, и продукты, и деньги. К счастью, ни в лесу, ни дальше до Нылги мы не встретили ни одной живой души. Да и селений почти не было.

Так, не отдыхая, мы подошли к заросшим берегам извилистой речки Нылги, а потом и к райцентру. На ночь наняли у хозяина дома место в кладовке или клети по-местному. Хозяин дал нам какие-то старые матрасы и барахло, и мы улеглись спать. Но спать нам почти не пришлось: клопы, как кровожадные звери, накинулись на нас, и напрасно мы давили их и всячески с ними боролись – силы были неравные. К тому же клопам помогали блохи. Впрочем, эта вынужденная паразитами бессонница не слишком нас обескуражила. Мы оба истосковались друг по другу за годы разлуки, и я старался, как мог, утешить свою жаждущую ласк женушку, которая лежала тут рядом, прижавшись ко мне, и шептала всякие нежные, приятные слова.

На утро, хоть и не выспавшиеся, но бодрые духом, мы явились в кабинет начальника Нылгинского райотдела милиции НКВД за пропуском. Начальник этот показался мне личностью высокомерной. Спеси в нем хоть отбавляй, он чуть не лопался от нее. Говорил со мной сквозь зубы, как с представителем низшей расы, хотя я был в железнодорожной форме и со значками. Может быть, он встал на «левую ногу», и показался мне таким, но воспоминания у меня о нем не из лучших.

Вскоре нам выдали пропуск:

«УАССР Нылгинский райотдел милиции 22 августа 1944 года. Пропуск № 22474. Разрешается гражданке Мороз Александре Харитоновне с детьми Верой и Борисом проезд от ст. Ижевск до ст. Гомель. Цель поездки: на постоянное место жительства. Паспорт серии II НУ № 670705. Действительно до 15 сентября 1944 года».

Подписал пропуск начальник Нылгинского райотдела милиции НКВД УАССР.

23.08.1944

В эти дни, когда я был озабочен возвращением своей семьи в освобожденные родные места, мой брат Лёня отдалялся от своей Родины и гнал вероломного врага, принесшего столько горя и бед советским людям. У меня сохранилось его письмо, посланное на полевую почту 38505 Гаврилову Ивану 23 августа:

«Привет, дорогой братишка Ваня!

Очень рад получению от тебя письма, а еще больше радует то, что ты побывал дома: увидел мать-старушку, убедился воочию их положению, познакомился с их материальной базой. Надеюсь, что в следующем письме ты осветишь мне некоторые вопросы их жизни. Жизнь моя по камешкам течет, правда, с изменением: я имею немного свободного времени, занимаюсь с людьми и работаю над собой, чтобы с новыми силами броситься на врага. Да, я хочу похвалиться, что за взятие города Бреста получил благодарность от тов. Сталина, которую отослал домой матери – пусть прочтет и сохранит. На днях получил письмо от Пети: пишет, что очень рад, узнав, что я еще жив и награжден. Будто бы он давно хотел узнать мой адрес, да не мог. Работает секретарем Райкома Партии. Ежели интересуешься, его адрес следующий: г. Улан-Уде, Восточно-Сибирская железная дорога, ст. Заиграево, Райком Партии, Гаврилову Петру. От Саши пока ничего не получил, хоть и послал ему вместе, как и тебе. Из дома тоже давно не пишут, что там – не знаю. Фене ответил, но от нее только жду. Ваня, до того, как ты побывал дома, ты не писал мне об отпуске, а сейчас пишешь – знаю, что это «скромное» желание мамаши, но ты же был в Армии и знаешь, что это отнюдь не от меня зависит, сколько ни старайся – ничего не получается. Очевидно, только через Берлин мне в отпуск ехать, хоть и в краткосрочный. А как бы хотелось побыть дома, увидеть родных, братьев, тяпнуть «по маленькой», рассказать о себе, послушать их, да и посмотреть, ведь изменился не только я, но и все, не правда ли? Мое здоровье отличное. Погода стоит прекрасная, а в моем шалаше «Чингисхана» днем можно укрыться от жары. Питаюсь отлично! Передавай привет Фене. С братским приветом. Целую по-солдатски, твой брат Лёня. Обратный адрес: п/п 66460 Г, Гаврилову Л.В.».

25.08.1944

После возвращения из Нылги начались хлопоты о вагоне. Вагон дали обычный товарный. Смутно помню, что вещей было очень мало. И такие перевозки на железной дороге считаются нерентабельными, но никто к этому не придрался на наше счастье. Кажется, главным предметом наших веще был какой-то несуразный стул, а самым ценным – швейная машина «Зингер и К», подаренная Шуре матерью.

Распрощавшись со своими родными, 25 августа я укатил в Гомель.

04.09.1944

Жена Шура пишет мне со станции Красный узел, где волок с моей семьей находился в этот день:

«Здравствуй, мой дорогой Саша!

Саша, нас везут в Пензу, как дальше повезут, не знаю. В Ижевске стояли два дня, в Агрызе тоже два дня. В Вятских Полянах стояли один день, на ст. Канаш тоже. Сейчас стоим на ст. Красный Узел уже два часа, через еще два обещают отправить. Пока все в порядке, все живы и здоровы, но, когда приедем, не знаю. Хлеба по карточкам получила в Юдино на четыре дня. Целую крепко, твоя Шура».

Эта открытка последняя из сохранившихся Шуриных писем военных лет.

Судя по темпам продвижения вагона, когда они, примерно с 25 августа и до 4 сентября, т. е. почти за десять дней, добрались до станции Красный узел, можно предположить, что до Гомеля они ехали не менее десяти, а может и более дней, и в Гомеле они появились в середине сентября 1944 года. К сожалению, о пути из Красного Узла до Гомеля у меня нет никаких источников, кроме воспоминаний моих путешественников: жены и дочери. Жена рассказывала о каких-то неприятностях на ст. Кирсанов, а дочь Вера о том же на станции Грязи, где около их вагона слышалась стрельба. Еще раньше на какой-то станции жена Шура пустила в вагон военного с женой и ребенком, ехавшими до Гомеля. И это его вторжение было счастьем для моих дорогих. Он всю дорогу боролся с желающими попасть в вагон вплоть до угрозы стрелять. Шуре нужно было отлучаться за продуктами и прочим, и присутствие в вагоне еще одной семьи облегчало эту задачу. Военный с семьей высадился в Новобелице, а вагон с моими попал в поезд, который по обводной линии пересек у Кленок реку Сож и прибыл на Саратовский парк Гомеля хозяйственного. И вот, в один счастливый сентябрьским день, мне сообщили новость – на Гомеле хозяйственном стоит вагон с семьей.

По-видимому, вскоре после вселения моей семьи в комнату квартиры на Второй Красной улице мы выкопали картошку и, за неимением сарая, высыпали в углу комнаты.

25.09.1944

Я пишу заявление НЖЧ-3 Кирьянову:

«В январе 1944 года вами был выдан ордер № 17 на право занятия квартиры из двух комнат в доме № 14 по Второй Красной улице. В марте 1944 года в одну из комнат вселили семью из четырех душ, причем сделано это было в мое отсутствие и без моего согласия. Поскольку семьи моей тогда еще не было, я не протестовал, считаясь с общим тяжелым квартирным кризисом. Теперь моя семья приехала из эвакуации, и я прошу о предоставлении мне второй комнаты, т. к. тяжело проживать в одной маленькой комнате четырем людям при условии, что эта комната служит и сараем, и погребом. Кроме того, варить пищу приходится у соседей, что крайне неудобно и нежелательно, т. к. в этой комнате больной человек. Дело связано с пищей, а у меня маленькие дети, которые более восприимчивы к заражению, чем взрослые. Прошу удовлетворить просьбу и предоставить мне жилплощадь из двух комнат согласно выданному вами ордеру № 17».

02.10.1944

В эти дни, когда фронт отодвинулся от Гомеля настолько, что даже появление разведочных фашистских самолетов стало редкостью, мы были озабочены устройством своего «мирного» быта и как будто забыли о войне.

Но война шла, и мой бедный брат Лёня, с самого начала войны и до сих пор шагавший по дорогам сражений без отпусков и свиданий с родными, уже был не так далеко от фашистского логова.

Вот что он писал в своем письме с полевой почты 66460 Г:

«Саша, здравствуй!

Привет из Латвии. Много проехал, немало и пройтись пришлось, и недавно встретились-ударились; сегодня затишье, решил черкнуть. Жизнь моя по камешкам течет, по-прежнему воюю, с той лишь разницей, что из одних болот вылез, так в другие залез. Правда, в Латвии климат почти тот же, но рельеф совершенно противоположный: лес и гористая местность, в изобилии ель и лиственница, правда, и болот немного – Бог миловал, зато озер больше. Местность очень красивая, мне понравилась, плохо лишь то, что по-латвийски говорить не могу, да и по-эстонски тоже. Деревень, к каким я привык, не вижу, только отдельные хуторки да усадьбы, но городишки очень красивы, все в зелени, а фасады домов имеют светлый привлекательный цвет. Архитектура разнообразнейшая, но это, на мой взгляд, создает приятное впечатление. Рижский залив недалек, да и Рига не за горами, ежели хорошенько рубануть, то с боями за два-три перехода можно подойти. Очень интересно побыть у моря, я ни разу моря не видел, а посему даже не знаю, какое впечатление оно на меня произведет. Впрочем, если суждено будет дойти, то опишу. Погода стоит осенняя, иногда днем солнышко есть, но уже почти не греет, ночью прохладно. Во время дождей противно, и война в два раза тягостнее становится, а она и так надоела до чертиков. Здоровье хорошее, самочувствие неплохое, но удручен тем, что не удалось побывать дома, очень далеко проезжали – в районе Смоленска. Фриц огрызается, как зверь, но, надеюсь, выдолбим, как бы не цеплялся. Выслал свое фото домой, маленькое, фотографировался еще в Белостоке. Хотел и тебе хоть плохонькую выслать – хватился, а их нет, наверное, солдат, когда воротничок к гимнастерке пришивал, где-то вытряхнул. Так и не нашел, обидно и жаль. Вот вкратце и все. Извини, что коряво – на коленке неудобно, да и костер плохо горит, дым в глаза. Привет Шуре, Вере и Борику. Пиши. С приветом твой брат Лёня».

16.10.1944

НЖЧ-3 Кирьянов никак не реагировал на мое заявление о предоставлении другого жилья. Пришлось писать о том же в вышестоящую организацию, в Управление Белорусской железной дороги. Описав все, как в первом моем заявлении, я закончил его так:

«На мое заявление никак не реагируют, и я прошу вашего вмешательства в это дело. В маленькой комнате нас живет четверо, причем в этой же комнате и картофель, и дрова, т. к. ни сарая, ни погреба нет. В нашем доме нет большей скученности, чем в моей квартире. Ни печки, ни грубки в моей комнате нет, и пищу приходится варить у соседей, что крайне неудобно. Прошу обратить внимание и принять соответствующие меры, т. к. за три года скитаний по вагонам в оперативной группе Белорусской железной дороги и по общежитиям я порядком измотался, хочется пожить в более менее человеческих условиях».

На это мое заявление тоже не было ответа.

27.10.1944

Брат Лёня вновь написал мне:

«Саша, здравствуй!

Твою открытку получил, очень благодарен. Пока жив. После Риги иду на Либаву. Как освобожу и останусь жив, сообщу подробнее, что да как. Фриц сопротивляется, как обреченный, но ему больше ничего и не остается: смерть или плен. Саша, пиши, как встретишь 27-ю годовщину октября, а я со своей стороны опишу. А сейчас поздравляю тебя и семью с 27-й годовщиной Октябрьской революции, желаю счастья и здоровья, и встретиться со мной. Извини, что коряво и скоро, ибо на ходу, с колена. Передавай привет Шуре и детям. Целую тебя, твой брат Лёня».

03.12.1944

Брат Лёня пишет мне:

«Дорогой братыш Саша, здравствуй!

Извини, что задержал ответ на несколько дней. Я находился в командировке, да и сейчас еще тоже, завтра выеду на место. Уже декабрь, зима, а я все проклинаю дожди и грязь, прямо удивляюсь, как здесь люди живут – сплошная грязь. Даже на высотках вода наверх выступает. Кажется, что был бы морозец, то жизнь полегчала бы. Понимаешь, приехал в командировку, а остановиться негде, домик от домика за 1–2 километра и называется хутором. С трудом нашел халупу, и вот уже пятые сутки живу под крышей, а завтра снова в свой «шалаш», да, впрочем, уже и отвык от помещений, у которых потолок высок и можно ходить в полный рост, все сидя да лежа с водопросачиванием как сверху, так и снизу. Из дома письма получаю, а Ваня что-то молчит, почему – не знаю. Здоровье отличное, самочувствие тоже, но хочется, чтобы уже скорее все это кончилось, да тяпнуть встречную, да заздравную! Пиши, Саша, как у вас жизнь? Передавай привет Шуре и детишкам. С приветом твой брат Лёня».

12.12.1944

Мой брат Лёня пишет письмо с фронта Верочке:

«С наступающим Новым Годом, дорогая Верочка! Посылаю горячий фронтовой привет тебе, дорогая племянница Верочка, и Боре тоже. Поздравляю вас с наступающим Новым 1945 годом и желаю вам здоровья и счастливого детства, хорошо учиться и вырасти большими на радость папке и мамке. Живите счастливые, растит здоровые, будьте послушными, а в школе учитесь на отлично. Пиши, Верочка, как встретишь Новый Год? Я живу хорошо и здоров, только не ответил тебе, Верочка. Потому что был слишком занят, много воевать пришлось и много немцев побил. Сейчас есть свободное время и буду чаще писать. Верочка, передай привет мамке и папке и поздравь их с Новым Годом от имен дяди Лёни, и Борику тоже. До свидания, Верунька. Целую тебя, твой дядя Лёня. Пиши».

13.12.1944

А на следующий день брат Лёня пишет мне:

«С Новым Годом, дорогой брат Саша!

Поздравь от моего имени жену Александру и детишек с наступающим Новым 1945 годом! Желаю вам здоровья, счастья и хорошей семейной жизни в Новом году, а также скорой встречи с братьями. Пока жив и здоров, имею кусочек свободного времени, обсушился и от грязи отряхнулся, да, пожалуй, и отдохнул немного. Снега нет и в помине, все идет дождь. Пиши, Саша, как встретишь Новый Год. Привет Шуре, Верочке и Боре. Твой брат Лёня».

Окончание войны

04.01.1945

Брат Лёня пишет мне в Гомель:

«Здравствуй, Саша!

Не могу понять, почему ты обижаешься на меня за отсутствие писем? Писал тебе два, а ответ получил на одно. Новый Год встретил плохо, почти совсем не встречал, а ежели и встречал, то проклятиями к тем, кто затеял эту войну – фрицам-гитлеровцам. Жизнь моя проходит в том же духе, но со старого места перешел – опять в Польше и в том же направлении. Сказать, что здесь лучше – нет, солдату кругом одинаково, к тому же зима удваивает трудности. Кажется, к трудностям до того привык, что не представляю, как люди живут без них. Сложно представить, как это можно вечером ложиться спать в теплой комнате с потолком и целыми окнами без опасения спать до утра без автомата, не боясь, что утром тебя будут будить гранатой по голове. Кажется странно, быть может, доживу, но, по-моему, такая жизнь – сказка. С приветом Лёня».

09.01.1945

Брат Лёня пишет мне из Польши:

«Привет, Саша!

Очень долго ходят наши письма, но я рад, что они все же меня находят. Писал уже тебе, как я встретил Новый Год, что воюю на том же участке, где и раньше, т. е. в Польше, вывод делай сам. Жизнь не совсем важнецкая, ибо зимой не совсем удобно, но все трудности переношу стойко, раз уж взялся за гуж – не говори, что не дюж. Сейчас готовимся, чтобы ударить и покончить с фашистским зверьем. От Вани ничего нет, и из дома давно не пишут. От Пети тоже ничего нет. Очень интересно, был ли он у нас дома, и почему он должен быть там? Не знаю, как выдержит моя звездочка, и доведет ли она меня до конца, но уж очень хочется увидеть вас всех, особенно поговорить с тобой. Будем надеяться. Передавай привет Шуре и детям. С приветом твой брат Лёня».

В одном из писем к брату Лёне я выразил надежду, что та счастливая звездочка, которая благополучно сопутствовала Лёне с начала войны и до конца 1944 года, будет и дальше охранять его до конца войны, до дней мира. Вот об этой звездочке Лёня и пишет в своей открытке.

18.01.1945

Незнакомая мне Нина Бабицкая писала мне письмо:

«Здравствуйте, дорогой Александр Александрович!

Шлю вам сердечный привет из Варшавы! Первым долгом разрешите вас познакомить с той особой, о которой идет речь: скромная девушка 18-ти лет, высокого роста, щупла, ясно-голубые глаза, русская добрая душа. Я имела счастье познакомиться с вашим братом Леонидом Владимировичем, который дал мне ваш адрес и отрекомендовал как хорошего, доброго, совестного, симпатичного… (не подумайте только, что ухажера)… человека. Дело в том, что я проживала со своей семьей 13 лет в городе Гомеле по Садовой улице, дом 3, а теперь, потеряв все, вот уже второй год с мамой и братом горюем на чужой стороне, с тоской вспоминая Родину. Вчера доблестная Красная армия вступила на территорию, где мы находимся, выгнав ненавистного врага. Снова солнце засветило для нас, и надежда о возвращении на Родину окрылила нас. Все-таки не удалось варварам вывезти нас в Германию. А теперь скорее, скорее домой. Дорогой Александр Александрович, я вас убедительно прошу, если вам не трудно, сообщите пару слов о нас Марии Михайловне Вишне, проживавшей рядом с нами по Садовой улице, дом 1. Если же там никого нет и дом сгорел, сообщите нам, пожалуйста. В пяти километрах от г. Гомеля за рекой Сож расположен город Новобелица, где живут наши родственники. Новобелица, ул. Карла Маркса, д. 88, Ольга Васильевна Брилькова; Новобелица, ул. Пионерская, д. 3, Юзефа Юлиановна Карасик. Сообщите хотя бы по одному адресу о нас. На этом заканчиваю. До свидания, до скорого свидания. Победа за русским народом. Нина Бабицкая. Мой адрес по-польски: Miasto Milanoweh Warshawa uries Polesie, dom № 19, Babicka Nina. Адрес на русском: г. Милянувск, Варшава, ул. Полесье, д. 19. Бабицкая Нина».

12.02.1945

Я послал открытку Н.Бабицкой по указанному ею адресу:

«Здравствуйте, заочный друг Нина!

Вчера получил ваше письмо, на которое спешу ответить. Прямо с почты я пошел на Садовую улицу. Ваш дом № 3 цел и невредим. В этом доме теперь помещается Горсовет города Гомеля. Зашел в дом № 1 к Вишне, поговорил с матерью (ее дома не было). Мать Вишни рассказала мне, что письма от вас они получили, узнали, что отец ваш жив, здоров и неплохо выглядит, и что сообщили ему о вас и вашем адресе. Если по каким-либо причинам вы с отцом еще не связались – напишите мне, я постараюсь с ним повидаться и показать ваше письмо. Вы пишете «до скорого свидания». Если это свершится, то напишите мне открытку, чтобы я мог зайти и расспросить вас о моем брате Лёне, я его не видел пять лет, а уходил он мальчишкой. С приветом А.Мороз».