Здравствуй, Шура!

08.07.1944

Я пишу 65-е письмо Шуре:

«Здравствуйте все!

Шура, получил твое 58-е письмо, спасибо. Так некогда, что не нахожу времени написать открытку. Вчера приехал мой брат Ваня. Он едет в Москву в командировку. Выпили. Он был в Сновске у наших. Все живы и здоровы, но живут днем дома, а на ночь уходят в Щимель. Сарай у них разбит, а в квартире все потрепано. Думаю, к ним съездить на днях. Жду от тебя вестей насчет вещей. Насчет визы еще не ходил, пойду завтра. Живу ничего, много работаю, домой хожу только спать. С огородом дело хорошо: прополол и окучил. Растет картошка и фасоль. Фронт с каждый днем отодвигается от нас все дальше, так что скоро будем в тылу. Ваня похудел, загорел, имеет медаль «За оборону Сталинграда». Кланяется вам. Пока. Целую».

09.07.1944

Брат Лёня пишет мне с полевой почты 66460:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Имею несколько минут свободного времени, а потому хоть на коленке, а отвечу. Жизнь моя протекает неплохо, жмем фрица, еле успеваем гнаться за ним, но все же огрызается. Как услышишь по радио, что Пинск (прим. – город в Белоруссии) свободен, то подними за меня чарку, ибо моя доля там будет. Из дома ничего в последнее время не получено, меня волнует, что с ними? Конечно, встретившись, ты не сразу признаешь меня: я возмужал, постарел, а в остальном все тот же. В отношении Шуры С. ты спрашиваешь – признаюсь, что мое решение, очевидно, окончательное, но как судьба мне улыбнется – не знаю. Видел ли ты ее? Каково впечатление о ней? Недавно получил письма от твоей Шуры и Верочки, но ответить не нашел времени, ибо иду сутками. Извини, Саша, что мало и коряво, при первой возможности опишу подробнее. С приветом твой брат Лёня».

В письме Лёни идет речь о Шуре Сидоренко, телефонистке, за которой он ухаживал до армии. Я видел ее – миловидная девушка. Помнится, что в семье у нее были больные туберкулезом. Бедный Лёня! Не улыбнулась ему судьба.

12.07.1944

Я пишу жене Шуре 66-е письмо:

«Шура, получил от тебя все письма до 64-го, кроме 60-го. Вчера ездил к нашим в Сновск. Много узнал новостей. Приехал в четыре часа утра, пришел – квартира на замке, сарая нет – снесло. Хата Савченковой изуродована, а около нее яма такой величины, что в нее можно спрятать эту хату. Погреб Иовшица разбит – там погибло 18 человек, в том числе вся семья, которая жила в моей комнате. Мама моя тоже хотела идти в тот погреб, но пошла в свой и осталась жива. Анька в это время была в Щимеле. На Коржевском переулке сгорело много домов, но дом Аврааменко цел. Я встретил самого Аврааменко. В погребе Петрикевича, что около него живет, погибла жена Василия Коленченко Ядя с тремя детьми. Погиб Тышкин сын, а дом Тышки сгорел. Жена Безродного и еще несколько человек тоже погибли. Дом Антона Заики сгорел дотла, а у Василя остался цел, только без стекол. Барташевичиху убило. Около дома, где мы жили на Черниговской, по обе стороны огромные ямы. Окна дома открыты и никого там нет. Луциковой дом развален, Шостака тоже. В общем, вот что я узнал, попав в Сновск. Теперь все тихо, Красная армия отшвырнула этих паразитов и гонит дальше. Захарова-Керова поехала в Сновск, и теперь муж ее ищет и не находит. Она живет где-то в деревне около Сновска. На днях у меня был брат Иван, ехал из Сновска, был у наших. Он направляется в командировку в Москву. Похудел, имеет медаль «За оборону Сталинграда». С Лёней переписываюсь, он теперь «капитан», имеет орден Отечественной войны. Получил письмо от Петра из Сибири. Не обижайся, что наши не отвечают. Они ночуют в Щимеле и только днем приходят пользоваться кухней, остальные комнаты закрыты, их нужно ремонтировать, все обвалилось. За визой ходил, но там такая очередь, что я не дождался, пойду в другой раз. Живу по-прежнему, много работы. Много кому нужно написать, но я совсем не нахожу свободного времени и пишу только тебе. Целую всех».

12.07.1944

Жена Шура пишет мне 69-е письмо:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Саша, вчера исполнилось ровно три года, как я оставила Родину. Но, может, уже скоро мы вернемся обратно. Наши войска очень хорошо продвинулись вперед. Вчера получила твое письмо, ты спрашиваешь, как я отправила вещи. Но меня постигла неудача, о которой я уже писала тебе. Я все еще не могу успокоиться, что я опоздала отправить вещи. А с ними будет трудно ехать. Вещей у меня много и все нужное. Саша, ты должен все же приехать за нами, нам одним не уехать. Пишу и уже темно. Живем хорошо, все сыты, здоровы. Ходим за земляникой, скоро будет малина. Завтра, может, напишу письмо, если достану бумагу. До свидания. Целую, твоя Шура».

15.07.1944

Я подал заявление о визе на въезд семьи в Гомель. В Облисполкоме сказали прийти через пять дней.

Пишу жене открытку № 67:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Шура! Приехал из Агрыза этот наш балбес. Говорит, что дал тебе телеграмму из Агрыза, но, конечно, толку из этого никакого не вышло. Я так разочаровался, когда об этом узнал. Через два дня поеду в командировку в Кричев, там пробуду дня четыре, и когда вернусь, то начну хлопотать визу (по-видимому, опустив эту открытку, я пошел в Облисполком). Визы уже начинают давать, но нужно стоять в очереди. Вчера приехал обратно из Москвы Иван Гаврилов. Я уже писал, что он был у меня и в Сновске. Похудел. Он красноармеец-машинист. Говорит, что получает 14 рублей в месяц. Был я недавно в Сновске. Наши все живы, здоровы. Квартиранты, которые у них жили в моей бывшей комнате, семья из четырех душ – все погибли в погребе у Милюка. Погибла Ядя – жена Василия Коленченко, с тремя детьми в погребе у Петрикевича на Коржевском переулке. Дом Антона Заико сгорел. Ну, пока, пиши. Целую всех».

16.07.1944

Я вновь пишу жене Шуре письмо без номера:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Сегодня выходной. Встал в шесть утра и к семи побежал на Рогачевский бульвар слушать радио. Теперь по радио есть, что слушать, не правда ли? Красная армия подошла к немецкой границе. У нас теперь вполне спокойно, а раньше было совсем не так – и здесь, и в Сновске. Я уже писал тебе, что погибла Ядвига Коленченко с тремя детьми, женка Безродного и еще, только я их не знаю. Вообще, я на Черниговской мало кого знаю. Моя старушка мать тоже каким-то чудом уцелела, а если бы пошла в погреб к Милюкам, то погибла бы. Не обижайся на них, что не пишут, теперь, наверно, начнут отвечать. Я у них был недавно. Мать все молится, чтобы ей еще увидеть тебя и детей. Я как раз был, когда она получила от нашей Верочки письмо; прочитала бабушка и в слезы, и все причитает: «Хоть бы мне тебя еще увидеть». Все хвалят, что Вера красиво пишет и ошибок делает немного. Ну, я уже писал, что у меня был Иван Гаврилов – ездил в командировку в Москву. Он теперь около Тернополя. Просил, когда буду вам писать, чтоб передавал от него поклон. Вчера ходил в Горсовет насчет визы. Председатель наложил резолюцию «выдать» и сказал зайти дней через пять. Но я зайду через десять, потому что 19 июля еду в командировку в Кирчев делать финансовую ревизию. Оттуда должен вернуться числа 25-го, тогда получу визу и буду хлопотать насчет наряда и билета. Вот с отпуском, Шура, не знаю, выйдет ли что. Похоже, что не дадут. Вчера получил от тебя 65-ю открытку. Опять ты, как во всех письмах, пишешь, чтобы я приехал за вами. Но ты забываешь, что теперь война, отпуска запрещены и не так это просто, как тебе кажется – приехать. Я все жду от тебя известий, получила ли ты телеграмму из Агрыза от того балбеса. Он говорит, что дал телеграмму 28 июня, а сам выехал 2-го июля. Я все боюсь, что ты поздно ее получила, съездила в Агрыз и все напрасно. А может, ты и не ездила, тогда хорошо. Итак, я начал письмо тем, что сегодня выходной. Я думал пойти на речку и позагорать хоть раз за все лето и заодно на солнце полечить свои нарывы, которые никак не проходят, т. е. они исчезают в одном месте и появляются в другом. Говорят, что это от неправильного обмена веществ, от однообразной пищи, в общем, черт их знает, отчего они. Пришел на огород – трава опять выросла. Немного пополол, посаповал и пошел на речку. Постирал белье, куртку старую, разложил все сушить, покупался сам, и тогда солнце зашло за тучи, подул сильный северный ветер. Кое-как просушил белье, оделся и пошел опять на огород. Поработал там до шести вечера. Пошел домой и по дороге так лупил дождь, что я здорово промок, а если бы еще задержался на огороде, то был бы мокрый до нитки. Сразу образовались лужи. Я пошел домой босиком, шлепая по лужам. Дома разделся, помыл ноги и вот, пишу это письмо. Уже темнеет. Малая моя наварила днем супа и ушла дежурить. Придется до девяти вечера подождать ее, а то неудобно без нее начинать, а жрать хочется здорово. Правда, пока шел назад, я на конном базаре купил кусок хлеба за 10 рублей и съел, так что можно и подождать. Уже заметно уменьшился день, дело опять к зиме. Да, забыл сказать, картошка растет хорошо, много уже в цвету, фасоль тоже хорошая, тыквы начинают стелиться по земле. В общем, все идет хорошо, и, надеюсь, что копать картошку будем вместе, и Борик, и Вера будут помогать. Ну, пока. Пишите. Темнеет. Целую вас всех».

В этот же день жена Шура пишет 70-ю открытку:

«Здравствуй, мой дорогой Саша!

Шлю тебе свой привет. Саша, я тебе пишу очень редко. Поверь, нет времени – занята огородом и детьми. И дни идут так быстро. Живем хорошо, все здоровы. На днях поеду в Ижевск, буду тебе писать оттуда. Я думаю, что ты скоро заберешь нас домой. Нам-то тут хорошо, а вот тебе плохо одному. Я все думаю про тебя, беднягу. Последние от тебя получила письма № 63 и № 64, на вопросы отвечу в письме. Пишу, а здесь совсем темно, днем не было времени. До свидания. Целую очень крепко. Шура».

18.07.1944

Жена Шура пишет мне 71-е письмо:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Шлю тебе свой привет. Саша, пиши, как живешь, что у тебя нового, ходил ли насчет визы, и что тебе сказали, когда обещают дать? Как твое здоровье? Опиши подробно свою жизнь. Саша, если дадут визу, то можешь ли ты приехать за нами, мне одной не уехать – много барахла и все нужное для хозяйства. Я когда все документы достану, то напишу тебе, и будешь проситься за нами приехать. Пиши, когда думаешь поехать домой в Сновск. Я так беспокоюсь за ваших. Передай привет им от меня и всем знакомым, кого будешь видеть. Сходи к Лукашевичам, зайди к Аврааменко, опиши всех, как живут. Мы живем хорошо, все здоровы, а из твоего письма видно, что живешь ты неважно, и мне очень тебя жаль. Хоть бы скорее нам жить вместе! Мне уже кажется, что прошли годы, как мы виделись в последний раз. Я за это время столько пережила горя, и сейчас у меня тоже забота, как к тебе добраться. Очень сильно хочется на Родину. Хорошо бы еще пожить, как жили до войны. Пиши, как у тебя картошка, у нас она цветет, мы уже раз копали и варили молодую картошку. Все в огороде у нас очень красивое, если б ты только увидел, какой ячмень чудный – колос, как у ржи, большой. Только огурцы не совсем хорошие, поздние. Да вот еще куры чужие повадились – не отбиться, все гребутся в огурцах. Саша, пиши, какие у вас поспели ягоды, будут ли яблоки? Когда приедешь к нам, то привези гостинца: яблок да груш. Я бы так и съела яблоко или грушу! Покупаешь ли молоко и почем оно у вас? Мы много пьем молока – и сладкого, и кислого, едим землянику. Вера с Бориком ходят по ягоды, я тоже раз ходила. Скоро поспеет малина, тогда уж походим за ней. Буду возить в город продавать. Может быть, куплю детям галоши, да и себе тоже надо. Тебе галоши я уже купила. Получила твои письма № 63 и № 64. Ты спрашиваешь, как я отправила вещи? Я уже писала, что у меня вышла большая неудача, вещей я не отправила. Саша, твоя открытка № 63 вся зачеркнута, и не знаю, что ты писал. Саша, ты пишешь, что получил в подарок носки, напиши, от кого этот подарок? На днях буду в Ижевске, тогда пошлю тебе еще книги и старые письма, а ты смотри, все сохрани. Пиши, как урожай на хлеб, у нас озимые хорошие, яровые тоже растут хорошо. Саша, ты в последнее время очень часто мне снишься. Во сне я часто вижусь с тобой, но это только сон. Когда же будет время, когда я на самом деле увижу тебя? Дети по тебе тоже скучают. Лёник у нас вырос большой, хорошо ползает, скоро будет ходить. До свидания, мой дорогой Саша. Очень крепко целую тебя, твоя Шура».

19.07.1944

Свое 68-е письмо я пишу жене Шуре из Унечи:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Шура! Лежу на травке в Унечи. Еду в командировку в Кричев. Сейчас шесть часов вечера, а поезд ночью в час сорок. Сегодня, когда шел к поезду в Новобелицу, то зашел на почту за заказным, о котором ты пишешь в открытке, но его еще нет. Все-таки ты, бедняга, съездила в Агрыз и напрасно. Жаль, что так неудачно вышло. Потом, по дороге, я зашел в Облисполком и получил визу на право въезда вам в Гомель. Она у меня в кармане. Дня через четыре вернусь и тогда буду хлопотать наряд, билет и т. д. Это-то дадут, а насчет отпуска мне – очень сомневаюсь. В наряд, думаю, вписать козу или корову, чтоб дали вагон. В общем, о дальнейшем буду писать. Пока. Целую всех».

21.07.1944

Я пишу жене Шуре в Средний Постол из Кричева:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Шура, я уже два дня как в Кричеве. Это недалеко от Могилева и Рославля. Делаю ревизию. Дня через два думаю вернуться. Недавно пришел с реки, купался. Тут протекает река Сож, только она уже, чем в Гомеле. Кричев весь разбит. Сейчас вечер, сижу в конторе, здесь и ночую. Я тебе писал из Унечи, что уже имею визу на въезд вам в Гомель. Вернусь – буду хлопотать наряд и билет. А может, тебе уже не хочется, привыкла там и нет желания ехать на развалины? В общем, буду писать о дальнейших делах. Уже темнеет. Только что выпил чашку каких-то отходов от молока по 12 рублей за литр. А молоко тут стоит 25 рублей литр. С едой тяжеловато. Ну, пока. Целую».

22.07.1944

Жена Шура пишет мне 73-е письмо:

«Здравствуй, мой дорогой Саша!

Шлю тебе свой горячий привет. Саша, пишу это письмо из Ижевска на почте. Приехала за пальто, но оно не готово. Привезла шить жакет летний, и не взяли – переучет. Вот такая неудача. Привезли колхозное молоко продавать и меня назначили помогать. Но у меня столько дел, я кое-что продавала, много ходила, очень устала, а женщина сама продает молоко, будет, наверно, серчать. Вот, пишу, а самой надо скорее бежать. Сильно хочу спать, ехали ночью, и я совсем не спала. На обратном пути буду спать. Все живы, здоровы. Верочка с Бориком ходят за малиной. Копаем молодую картошку. В общем, жизнь хорошая, только тебя жаль, беднягу. Пока. Целую крепко, твоя Шура».

23.07.1944

Жена Шура пишет:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Вчера я была в Ижевске и написала тебе оттуда небольшое письмо. Ездила туда и обратно на лошади. Приехала домой, наши еще не спали. Но неудачно я съездила. Хотела свое пальто забрать и жакет летний отдать пошить, но пальто не готово – подклад потеряли, а когда я пришла, то нашли, но готово оно будет только 27-го. Жакет не взяли, потому что берут работу в нечетные дни в три часа дня, а я была в четное число. Так что нужно ехать в Ижевск на целых два дня, а сейчас самая малина. Охота походить за малиной. Вера сегодня ходила с Борей, завтра и я думаю пойти. Когда поеду в другой раз в Ижевск, то узнаю насчет отправки эвакуированных в Белоруссию. Говорят, что нужно регистрироваться в доме правительства. Я, когда вчера была, то времени было мало, и я не ходила, а вот в другой раз, когда поеду, то непременно схожу. Сегодня получила от тебя 66-е письмо, а когда выезжала, то 65-ю открытку. Я все твои письма получаю. Да, новости ты пишешь очень печальные и нехорошие. Жаль, погибло много людей, столько терпели мук, и уже, кажется, все было хорошо, пережили самое трудно, и все равно погибли. Я даже не поняла, видел ли ты маму и вообще ваших, как гостил, где был, когда уехал обратно? Вообще письмо написано непонятно, и я думаю, что в другом письме ты все более подробно опишешь. Сколько человек погибло в погребе Иовшица? И где были сами хозяева и что с ними? Ты пишешь, что Луцика дом разбит, а сами они живы? Саша! Ты пишешь, что теперь все тихо, но почему ваши ходят в Щимель ночевать? Получают ли они мои письма, как они живут, садили ли они огород? Как у них здоровье, вообще все опиши про них подробно. Мне хочется увидеть всех ваших. И теперь, когда Красная армия отогнала далеко на запад проклятых паразитов, то, может, можно надеяться на скорое свидание. Саша, когда будешь писать домой, от меня пиши привет. Как ты живешь? Как твоя малая, варит ли она тебе супы? Пиши, чем питаешься, сколько получаешь хлеба. Саша, сходи на рынок, узнай, что почем из одежды, обуви и посуды, цены пиши. Саша, почему ты не пишешь Вере-большой, она даже серчает. Пиши, есть ли у вас электричество, есть ли электрические лампочки, а если нет, то какие нужны? Я, может, достану. Хорошо было бы, если бы ты провел радио. Почему не пишешь, был ли ты у Лукашевичей? Как у вас урожай? Будут ли яблоки, груши? Есть ли вишня? На все вопросы ответь. Ну, пока. Всего хорошего. Целую крепко, твоя Шура».

Этим же днем я пишу Шуре из Кричева 70-е письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Сижу пока в Кричеве. Сегодня выходной. Ходил в город за пять километров от станции. Тоже все разрушено. Побыл на базаре, купил пол-литра молока да корж из муки и картошки и позавтракал. Много черники по пять рублей за стакан, а малина по десять. Пришел из города, смотрю – в конторе дверь открыта, но никого нет. Вхожу – там все переворочено, мой портфель валяется на полу, на сундуке замок взломан и валяется тут же. Оказывается, искали деньги, а так ничего не взяли. Только у меня был кисет с махоркой, тот, что мне Верочка подарила, так его сперли. Завтра утром выезжаю домой и послезавтра буду дома. Четыре дня на голом столе валялся, так охота поспать на своей кровати, которая тоже не особо мягкая. Начинается дождь, ложусь спать».

Дописываю письмо 24 июля:

«…Всю ночь дождь, гром и молния, да и сейчас моросит. Пишу утром. Часа через три уезжаю на Унечу, а потом в Гомель. К завтрашнему дню должен добраться до Гомеля. Ну, пока. Целую».

27.07.1944

Я пишу жене Шуре в Средний Постол:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Вчера вернулся из Кричева. Получил твои письма № 66 и № 68. Да, очень нехорошо вышло с вещами. Конечно, тот балбес много подвел. Если б у него хоть капелька охоты и желания был, так он бы постарался и отсрочил свой отъезд до твоего приезда. А это можно было бы, если б он проявил известную гибкость. Письмо к тебе он привез обратно. В общем, здорово подвел, черт. Вчера я подал заявление начальнику дороги о выдаче наряда, билета и отпуска. Не знаю, что получится. Буду писать. Виза на въезд в Гомель уже у меня на руках. Спрашиваешь, как здоровье мое? Сегодня чуть хожу – так спина болит. Или это от поездки, или так от чего – не знаю. Как я узнал, тебе по приезду сюда придется поступить на работу, потому что дети уже не маленькие, по детям не освободят. Ну, пока. Целую».

28.07.1944

Жена Шура пишет мне свое 75-е письмо:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Пишу это письмо из Ижевска. Ночью приехала, привозила малину, продала по восемь рублей стакан. Сейчас иду в мастерскую за пальто. Получу пальто и пойду за вещами, потом на станцию и поеду домой. Но придется сидеть на станции до утра, потому что ночью идти опасно. Живем, Саша, мы очень хорошо, все здоровы. Копаем уже свежую картошку, варим утром и вечером. Картошка очень хорошая. Вообще, все в огороде красивое и хорошее. Сейчас я очень занята, хожу за малиной. Малины очень много, уже насушила немного, готовлю тебе гостинец. Раньше Вера наша ходила, сейчас мы ходим с Борисом, а Вера дома с Лёником да с Эдей. Ну, как у тебя дела, что нового? Пиши хорошее новое, а то ты пишешь такие жуткие новости. Но мама твоя все же, наверно, на меня серчает, раз не пишут. Я им очень много писала, но ответа нет ни на одно письмо. Ты, Саша, был у них, как видно из твоего письма, они не спрашивают про нас. Верочка тоже много писала, а теперь она говорит: «Я бабушке больше писать не стану, раз не отвечает». Борик наш на тебя серчает, зачем, говорит, папа мне не пишет? Как у тебя дела с работой? Как твое здоровье, твои чирьи, прошли ли? Как ноги? Да, Саша, видно из твоих писем, что живешь ты неважно, но почему ты не пишешь, какая этому причина? Я так, Саша, по тебе скучаю, и мне охота увидеться с тобой. Да, Саша, сколько ты получаешь паек хлеба, и что по карточкам оговаривают? Саша, сестра Вера обижается, что ты ей не пишешь. Когда-нибудь ей пару строк черкни. Саша, посылаю тебе 300 рублей на ягоды и яблоки. Купи и покушай за наше здоровье. Когда получишь, то не пиши об этом, а слово «здравствуй» подчеркни двумя чертами. Я не хочу, чтобы Вера знала. А где я беру деньги, увидимся – все расскажу. До свидания, мой дорогой. Целую, твоя Шура».

В этот же день Шура написала еще одно письмо, 76-е:

«Здравствуй, Саша! Послала тебе сегодня 300 рублей. Прими мой скромный подарок. Саша! Ходила за пальто, еще не готово. Сдала шить летний жакет. Ходила в дом Правительства, хотела зарегистрироваться, но с района не регистрируют, только по месту жительства. Придется обратиться в Райисполком в Нылгу. Говорят, что будут отправлять эшелонами, наверное, не скоро. Ну, пока. Спешу, пойду за вещами и на станцию. Целую крепко, твоя Шура».

30.07.1944

Я пишу жене Шуре 72-е письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Шура, получил твое 69-е письмо. Ты пишешь, что я «должен» приехать за вами, но ты забываешь, что идет война. Когда Шурик просился заехать в Сновск, повидать своих, то ему отказали. Так и погиб, не повидавшись. А Лёня три года как в армии – был недалеко от Сновска, просился на два дня – его не пустили. Ивану женка пишет, чтобы выслал ей деньги, а он получает 14 рублей в месяц. Так почему же ты рассуждаешь, что я «должен» приехать за вами? Война еще не кончилась, а железные дороги на военном положении. Заявление насчет билета, наряда и отпуска я уже подал, но ответа пока нет. Если не разрешат отпуск, то придется ехать самим. Как уезжали без меня, так и вернетесь, едут же семьи сами! Правда трудно, но что поделаешь. Книги вчера получил, письма тоже. Сегодня праздник – день железнодорожника, но погода не очень хорошая, солнца нет. О дальнейшем буду писать. Пока. Целую всех».

01.08.1944

Я пишу жене Шуре 73-е письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Как я уже писал, хлопочу наряд, билет и отпуск. До 10 августа все должно выясниться. Если мне не разрешат, то придется выслать вам документы, и будете добираться как-нибудь сами. Думаю, что наряд на вагон дадут. Ты пишешь, что живете вы хорошо. Ну, у меня будет хуже. Конечно, у тети Веры жить лучше, и вы не раз будете вспоминать ее. Нужно только стараться скорее сюда добраться, чтобы с картошкой уладить, да квартиру к зиме подготовить. Мешков под картошку нет и сарая тоже нет. Не знаю, где ее будем держать. Ну, пока. Целую».

Заявление, о котором я писал жене Шуре, выглядело так:

«Начальнику первой дистанции Сигнализации и Связи Белорусской железной дороги от главного бухгалтера ШЧ-1 Мороз А.А.

В начале войны моя семья была эвакуирована в тыл и до настоящего времени проживает в колхозе в 30 км от г. Ижевска Удмуртской АССР. Более трех лет я живу без семьи, работая там, куда меня посылали. Хотелось бы, как и большинству эвакуированных работников Белорусской железной дороги, снова жить совместно с семьей. Разрешение на право въезда семьи в г. Гомель я от Гомельского Облисполкома уже имею. Прошу вашего ходатайства перед начальником Белорусской железной дороги о выписке наряда и билета от Ижевска до Гомеля моей семье, и, если найдете возможным, дать мне отпуск на перевозку семьи и вещей до наступления холодов».

03.08.1944

Я пишу жене Шуре 74-е письмо:

«Здравствуйте все!

Шура, получил твое 73-е письмо. Ты все спрашиваешь, когда я приеду за вами? Пока у меня план такой: когда сдам баланс, то с десятого, возможно, дадут отпуск на несколько дней. Тогда я приеду, устрою вас в вагон, а сам вернусь пассажирским. Начальник, вроде, обещает дать отпуск. Чирьи мои проходят очень медленно, ноги болят. Нужно, чтобы в августе вы добрались до Гомеля, а то картошку копать я сам не управлюсь. Мешков нет, сарая нет, погреба тоже нет. Придется, верно, в комнате держать. Ну, пока. Спешу».

06.08.1944

Жена Шура пишет мне свое 77-е письмо:

«Здравствуй, мой дорогой Саша!

Шлю тебе свой привет и желаю всего хорошего. Саша, ты мне прости, что я тебе долго не писала. Поверь, не имею свободного времени ни минуты. Хожу ежедневно в лес за малиной и сушу ягоды. Сегодня взвесила – 18 фунтов сухой малины. Иногда хожу с Борисом, а когда не иду, то Вера ходит. Раз возила в Ижевск, продавала ягоды и была по делу. На днях тоже поеду в Ижевск, буду писать оттуда. Саша, два дня не ходила за малиной. Приехали Вася и Коля Верины. Коля приехал раньше, а Вася вчера на четыре дня, и вот из-за них я не пошла в лес, только готовлю им кушать. Саша, ты бы видел, какой страшный Коля, он не работает – инвалид 2-й группы. Он совсем больной, большое малокровие. Врачи признают тихое помешательство. Ты бы видел, какой он страшный! Оборван, худой, весь оброс, я даже его не узнала. Он сам виноват, я потом тебе расскажу… Шлет тебе свой привет. Ты, Саша, береги свое здоровье и не доводи себя до такого состояния, как это сделал Коля. Саша, последнее от тебя получила письмо № 70, а вот сама стала писать тебе реже. Но, я думаю, ты не будешь за это серчать, потому что я буду угощать тебя малиной, правда, несвежей, но и сухая хороша. Да, Саша, вот я не знаю, когда я к тебе приеду, у меня сейчас только одно на уме: как доехать до Родины? Саша, пиши мне чаще, очень люблю твои письма. Пиши все подробно: как живешь, цены на рынке, есть ли электричество у тебя в комнате? Вот уже темнеет. На дворе дождь и холодно. Нужно идти на огород, копать картошку да варить ужин. А так неохота, я бы и так легла спать. Ну, пока. До свидания. Целую крепко, твоя Шура».