Здравствуй, Шура!

Сохранилась фотокарточка с подписью на обороте: «Сестра и девушка – Лёличка. Госпиталь г. Орск». Карточка была передана с другими документами после гибели Шуры.

Начало нового года – это бухгалтерская «страда»: составление и сдача годового отчета за прошлый год. Правда, появился я недавно, и объем работы был небольшой, но сдача баланса была связана с поездкой в Москву, а это представляло немалую трудность.

Еще в декабре 1942 года приказом № 631 Народного комиссара путей сообщения от 17 декабря 1942 года было установлено, что, в целях своевременного представления Правительству СССР сводных по НКПС балансов за 1942 год, НКПС приказывает начальникам Центральных управлений НКПС представить свои балансы и отчеты за 1942 год в сроки до 15 февраля. В приложении устанавливалось, что главные бухгалтера отчитывающихся организаций представляют балансы и отчеты своим вышестоящим организациям лично. Приказ был подписан заместителем начальника Народного комиссариата путей сообщений Арутюновым.

Мое обстоятельство по поводу сдачи баланса и отчета за 1942 год:

«Следуя призыву завода № 172, включаюсь в соревнование в честь 25-й годовщины Красной армии и беру на себя следующие обязательства:

1. Годовой отчет и баланс за 1942 год предоставить 18 января вместо 25-го по плану хорошего качества и со всеми требуемыми приложениями.

2. Добиться ликвидации дебиторской и кредиторской задолженности.

Главный бухгалтер Картранстопа Мороз АА. 14.01.1943».

16.01.1943

Жена Шура пишет мне, что из-за отсутствия электроэнергии их отпустили с работы домой: «Попилили с Верой дров, привела в порядок и еще раз прочла твои письма. Морозы до минус 40, а в комнате плюс 15, экономлю дрова – зима впереди. Деньги, что выслал Шурик для батьки – 450 рублей, я не посылала, а во время болезни часть расходовала, и сегодня послала 250 рублей на имя хозяйки для Гаврилова. Раньше не высылала, потому что не была уверена в адресе, думала, что переехал куда. Шурик будет сердиться, но что поделаешь? Сейчас пишу открытки батьке и Шурику. Толик прислал письма на сохранение, его адрес: г. Челябинск, в/я 96-200, Тимошенко А.Х.».

18.01.1943

«Акмолинск КРГ нач. Картранстопа Тимохину. Телеграфте дату выезда в Москву главного бухгалтера для сдачи годового отчета по приказу НКПС 631. ЩТЧ Краснобаев».

Итак, получив такую телеграмму, стало ясно, что моя поездка в Москву неизбежна. Нужно было добиваться пропуск на въезд в Москву.

19.01.1943

В своей открытке жена Шура обижается, что пишу только открытки и мало писем. Получила от меня деньги – и опять укор, что не слушаюсь и посылаю ей каждую получку. Описывает свои хозяйственные дела за день: «Много дел, но хочется спать. Живем пока хорошо, в квартире тепло».

20.01.1943

Снова поступает телеграмма из НКПС № 19524:

«Акмолинск КРГ Картранстоп Тимохину. Получение пропуска главбуху Мороз для командирования его НКПС с отчетом оформите на месте через Управление дороги на основании приказа зам наркомпути товарища Арутюнова № 631/цз от 17.12.1942. Указанным приказом ознакомить. ЦТЧ Чикунов».

22.01.1943

Дорожный отдел милиции Карагандинской железной дороги выдал мне пропуск № 403 сроком до 25 февраля 1943 года:

«Разрешается гражданину Мороз Александру Александровичу, 1901 года рождения, работающему при Управлении Карагандинской железной дороги в качестве главного бухгалтера, пребывание в г. Москве сроком до 25 февраля 1943 года. Цель поездки – в служебную командировку согласно телеграфного вызова НКПС № 15256. №№ паспорта и командировочное удостоверение: серия II-НУ 670706, выдан вторым отделением милиции НКВД г. Гомеля БССР 23 мая 1941 г. Заместитель начальника ОЖДМНКВД Карагандинской железной дороги старший лейтенант милиции Роммер».

24.01.1943

Мне выдали разовый билет № 628385 сроком до 28 февраля 1943 г. от станции Акмолинск до Москвы через Свердловск и Казань.

26.01.1943

Выдали командировочное удостоверение в том, что я командируюсь в Ижевск сроком на 20 дней по 25 февраля на основании приказа № 6 от 26 января 1943 г. Подписал начальник топливной инспекции Тимохин.

А приказ № 6 был следующего содержания:

«Распоряжение № 6 по Картранстопу НКПС от 26.01.1943. Для взаиморасчетов и передачи дел согласно приказу № 333/цз командировать в г. Ижевск главного бухгалтера Картранстопа Мороз А.А. сроком на 20 дней».

Также мне выдали еще один разовый билет № 628520 сроком по 28 февраля от станции Акмолинск до станции Ижевск через Свердловск, снабдив меня письмом такого содержания:

«Заместителю ТН Ижевск Казанской железной дороги или ТНТС Ижевск. Семья эвакуированного с Белорусской железной дороги тов. Мороз А.А. проживает в городе Ижевске по ул. Азина, 52 и крайне нуждается в топливе. Мороз работает в топливной инспекции НКПС Карагандинского угольного бассейна главным бухгалтером. Прошу вашего распоряжения о выдаче его семье одной тонны угля или дров. Начальник топливной инспекции Картранстоп А.Тимохин».

А Шура моя, не зная, что я накануне отъезда, строчила мне о том, как они отметили 25-го января пятилетие Борика – даже выпили по чарке белого вина. Обижается, что пишу открытки, а не письма. Работает по ночам, боится проспать. Недавно была Вера, принесла хлеба, молока, круп и коржиков. Очень холодно на дворе. Дает советы, как вкусно варить кашу. Просит привезти пшена, если буду ехать, мечтает о пшенной каше. Шура находит, что в Акмолинске все дешевле. Советует не высылать одну получку, а поддержать себя. Жалуется, что нет времени всем отвечать: мне, батьке, Шурику, Ивану. С хлебом скупо: «Я за Борика отдаю 300 граммов, а ему остается дома 100 граммов. У всех аппетиты хорошие. Душа о тебе болит, как ты живешь, и помочь тебе ничем не могу. Давно не виделись, хочется поговорить, я все жду такого счастливого дня. От Шурика ничего нет, от батьки – редко. Пиши чаще, нам будет веселей. Твоя Шура».

28.01.1943

И вот я с отчетностью и двумя билетами выехал из Акмолинска в Москву. Наученный горьким опытом, на этот раз я не афишировал о своем заезде в Ижевск, как при переезде из Абдулино в Акмолинск, чтобы не волновать Шуру. Нужно сказать, что мой начальник А.А. Тимохин оказался человеком отзывчивым и обещания свои выполнял.

01.02.1943

Жена Шура пишет, что получила мою открытку от 13 января. Повторяет о встрече Нового Года, о выздоровлении.

«…Получила вести от Шурика – он выздоравливает. Батька пишет, что живет неважно, на работу ходить далеко. Дала ему твой адрес. Если будешь заезжать, то привези пшена, а деньги не посылай».

04.02.1942

Пишет мне жена Шура, еще не зная, что где-то поблизости находится ее муж:

«Мой дорогой Саша!

27 января вместе с женщиной из Никольского шла в колхоз к своим, а после Никольского уже сама, лесом, было жутко идти. Пришла – было уже темно. Долго говорили, я кое-что постирала. На следующей день Вере пришла телеграмма из Ижевска: «Приезжай срочно». На другой день мы вместе пошли в Ижевск и пришли домой в три часа дня. Вера спрашивает Васю: «Зачем вызывал?», а он отвечает: «Так себе». А перед этим Вера была дома, а он ушел в деревню. Потом, на следующий день, они встретились на дороге: он не стал с ней говорить, только рукой махнул и пошел. Вера на подводе везла красноармейца, вот он приревновал и вызвал ее телеграммой, чтобы поругать. Вот какой дурак! За Верой назавтра приехали, а мне в деревне дали круп, муки, молока и хлеба».

А я в этот день сделал остановку на билете в Агрызе. У дежурного узнал, что поезд на Ижевск будет через два дня. На ожидание поезда времени у меня не было, нужно было решать: или отказаться от заезда в Ижевск, или идти пешком. По расписанию поездов значилось 45 километров. Желание встретиться взяло вверх, и я пошел пешком. Не доходя станции Юськи, перешел по мосту речку – приток реки Иж, и подошел к Юськам. В Юськах я узнал, что поезда не предвидится, и бодро зашагал дальше. Селения попадались очень редко, миновал еще какую-то станцию. Время клонилось к вечеру. Благодаря быстрой ходьбе я не мерз, но усталость чувствовалась. Стало темнеть, и, проходя леса, возникали мысли о волках и прочих неприятных вещах. Ускорил шаг, но и темнота сгущалась. Наконец, вдали заблестели огни большого города Ижевска. Не доходя километров десять до Ижевска, навстречу мне мчалась дрезина. Метель усиливалась. Ехавшие на дрезине остановились, расспросили, не видел ли я труп человека, сброшенного с поезда. Я не видел. Вероятно, моя железнодорожная форма не вызвала у них подозрения к моей личности, и они даже не проверили у меня документы.

Уже часов в 10–11 ночи я, наконец, очутился среди своих. Потом радостная встреча, слезы радости, взаимные расспросы, мечты о лучшем будущем. Снова лежим вместе, тесно прижавшись, как в те хорошие и не так уж и далекие времена, и я ощупываю Шурины ребрышки, которые раньше так не ощущались.

Еще перед выездом из Акмолинска я купил один килограмм сала за 600 рублей. Оно предназначалось в виде подарка и сюрприза моей семье, и о покупке его я не писал. И вот, с трудом усевшись в товарном вагоне на нижней полке, я держал меж ног мешок, в котором было и сало. И какое же разочарование и злость охватили меня, когда при пересадке в Петропавловске я увидел дыру в мешке, а сала не было. От дырки тянулись какие-то лоскуты. Негодяй оперировал под нижней полкой. А я даже кусочка не попробовал от этого сала, отдав за него свою месячную зарплату. Рассказал своим об этой беде.

07.02.1943

После двухдневного свидания Шура проводила меня на Москву. На следующий день, 8 февраля, у нее была комиссия обследования, которая нашла, что дети Мороз нуждаются в обуви.

08.02.1943

Я пишу Шуре со станции Агрыз:

«Сейчас 12 дня, поезд будет только 9 февраля, вот не везет. В столовке пообедал, иду искать место на вокзале, если удастся найти. Мороз порядочный. Обидно, так близко от вас и не вижу вас. Уже скоро сутки, как зря пропадает время. Пожелай мне, чтобы все обошлось благополучно. Постараюсь заехать на обратном пути, но вот беда, время уходит зря на ожидание поезда. Так радостно, что повидал вас. Спасибо за валенки и за все».

10.02.1943

На перегоне Казань-Канаш пишу жене, что 9 февраля выехал из Агрыза.

«…Сначала пристроился на буфере, потом перекочевал в вагон. Сейчас лежу на самой верхней полке. Ночью спал. Думаю, что 12 февраля доеду до Москвы. Хоть бы не попало за опоздание. Все съел, остался только хлеб, масло разлилось в кармане – пробочка была плохая. С Агрыза послал три открытки».

Все на том же перегоне пишу Шуре пятую открытку с дороги. Написал, а опустить нельзя – боюсь потерять место. А место хорошее на третьей полке, хотя жарко и душно.

«Не знаю, когда доеду, поезд идет медленно, едешь, как на возу. На станциях стоит долго. Что-то я сомневаюсь, что обратно удастся заехать, дорога много времени отнимает, а срок командировки и билета близится. Разве только на один день, да пешком из Агрыза в Ижевск. Спасибо за валенки. Питаюсь хлебом, что ты дала, остальное после».

А в этот день, когда я «со скрипом» приближался к Москве, мой брат Шура писал моей семье из г. Уфа:

«Живу пока в карантине, завтра будет мандатная комиссия, и тогда сообщу свой точный адрес. Сфотографировался и подписал для вас. Сообщите адрес Саши и отца. До скорого радостного свидания. Привет очень горячий вашей матери и сестре Вере. Очень хочу с вами встретиться. Вера и Борик уже, наверно, большие».

11.02.1943

Я все ближе к Москве. На перегоне Арзамас-Муром я пишу жене в Ижевск, что приеду, верно, 12 февраля.

«…Опоздал намного, не знаю, что будет. Сижу на третьей полке: жарко, душно, я в нижней рубашке потный. В Арзамасе получил один килограмм хлеба – на день обеспечен едой. Супу нигде не достать, и я заржавевший котелок спрятал в мешок. До Москвы еще километров 300. Завтра все выяснится, хоть бы было все хорошо. Я так рад, что повидался с вами, аж не верится. Шлю с дороги шестую открытку. Спасибо, Шура, за заботу, за валенки. Славная ты у меня женка. Целую всех вас».

12.02.1943

В 10 часов я в Москве! В открытке я отчитался за этот первый московский день:

«Приехал 12 февраля в 10 часов, живу на станции Бомиево в 40 минутах езды от Москвы. В общежитии: кровать, постель, радио, свет. Сегодня хорошенько отдохну. Ругают за опоздание. Встретил некоторых знакомых. Обедаю в столовке раз в день, обеды лучше, чем в Акмолинске. Пришлось сменить карточку на московскую на 500 граммов хлеба в день. Когда выеду – не знаю. После отъезда от вас пишу тебе ежедневно».

13.02.1943

Пишу уже в общежитии на станции Бомиево:

«Сегодня после работы прокатился на метро в центр. Завтра выходной, покатаюсь по Москве, днем видней будет. За опоздание ругали. О заезде к вам не заикался пока. Сейчас около 12-ти ночи, прослушаю «в последний час» и спать. Пишу тебе почти ежедневно».

14.02.1943

В выходной я пишу жене в Ижевск, что я здорово находился и наездился по Москве, устал чертовки.

«…Только что передали по радио о взятии Ростова. Ежедневно новость одна лучше другой. Скоро, Шура, отобьют и Гомель, и тогда изменится наша жизнь. Хоть бы скорей! Когда выеду, пока не знаю, но выехать трудно. Завтра, наверно, выяснится день выезда. Буду ехать хоть на буферах, но поеду. Валенки починены, так что можно спать. Ложусь спать, очень устал».

Первый же вечер в Москве напомнил мне Гомельские и Воронежские ночи, когда при полном затемнении идешь и натыкаешься на встречных, на столбы. Около некоторых зданий мешки с песком, окна плотно занавешены.

В здании НКПС, что недалеко от Казанского вокзала, в бухгалтерии ЦТЧ я представился, получил взбучку от главного бухгалтера за опоздание, за срыв срока сдачи. Пожилая симпатичная женщина приняла участие в обеспечении меня продуктами, общежитием и прочим. Мне дали направление на станцию Бомиево, где в общежитии мне предоставили место. Когда дошла очередь, я сдал свою отчетность, качество которой было признано неплохим, и начал выполнять поручения моего начальника Тимохина Алексея Алексеевича. Он дал мне записку-памятку с вопросами, которые нужно было разрешить в Москве.

По первому вопросу: утвердить посланную нами смету на 1943 год и привезти ее с собой. Проверить и настоять на отпуске средств для приобретения инвентаря для комнаты. Ответ был короткий – сметы НКПС еще не утверждены.

Вопрос второй: о бумаге и бланках, взять с собой указанные для получения бумаги в Акмолинске. Мне дали адрес ЦОГ т. Дроздова: Басманный тупик, д. № 6а, телефон 2-39-70. Куда я и звонил, и ходил, и ничего не добился.

Вопрос третий: добиться указания НКПС «Сибтранстопу» данные нам тридцать тысяч рублей оставить за нами. Выясняя этот вопрос, я попал в комнату № 526 на пятом этаже, где встретил знакомого управленца Белорусской железной дороги Свистанюка Константина Степановича. Он был референтом у ЦТЧ тов. Краснобаева Н.И. Мы вошли в комнату 524, где в конце прямоугольной комнаты сидел за столом бывший начальник Белорусской железной дороги, а теперь ЦТЧ НКПС Краснобаев Нил Иванович. Он куда-то спешил. Кивнув в ответ на мое приветствие, он поговорил со Свистанюком и быстро вышел. Свистанюк ответил мне, что ничего не разрешено и деньги надо отдать.

Вопрос четвертый: получить билет для Тимохина формы № 2А. Через заведующего личным столом тов. Блинову мне ответил тов. Вишняков, что для этого нужно требование № 7 какой-то особой формы.

Задание Тимохина позвонить по телефону 2-47-30 тов. М.И.Кудрявцеву и узнать, где находится Пещеров, я выполнил, но мне ответили, что такого нет. Не было также в продаже одеколона и дуста, которые просил купить Алексей Алексеевич.

Узнал адрес Кровина М.И.: Басманский переулок, д. № 6а, телефон 2-38-23. Звонил, но его не было.

Все же в НКПС пошли навстречу моему желанию заехать к семье в Ижевск, и срок билета продлили до 5 марта.

17.02.1943

Покончив с делами, я из Москвы пишу жене Шуре в Ижевск:

«…Теперь вопрос с обратной поездкой усложняется тем, что мне дают возможность ехать через Киров, то есть не по моему пути. Если ничего не удастся изменить, то, что ж, придется ехать, не заезжая к вам. Все же буду стараться повидаться с вами. Сегодня шел дождь, валенки сдал в камеру хранения мокрые и хожу в ботинках. Да, еще беда в том, что срок билета кончается 28 февраля».

Открытку я послал утром, а днем мне продлили срок билета.

Днем я добился такого распоряжения:

«Товарищ Шатковский, главному бухгалтеру Карагандинской инспекции тов. Мороз дано задание на обратном пути заехать в Управление Казанской железной дороги по вопросу ликвидации задолженности за поставляемое инспекцией топливо. Поэтому прошу обеспечить его местом на 18 февраля сего года на поезд № 88». Подписал зам. ЦТЧ Лобанов.

Резолюция Шатковского: «Тов. Лаврову. Обеспечьте выезд в общем вагоне».

Конечно, в Управлении Казанской железной дороги я не был, все это было выдумано для того, чтобы выехать из Москвы. Отдать им справедливость, в аппарате ЦТЧ (Центральная топливная часть) отнеслись ко мне сочувственно-душевно. По-человечески помогали, чем могли.

18.02.1943

Я выехал из Москвы, пробыв в ней шесть дней.

22.02.1943

Прибыл в Агрыз, а немного позже – в Ижевск. И вот, почти после полумесячного перерыва, мы снова вместе. Опять расспросы, взаимные советы, планы на будущее.

На этот раз я пробыл у семьи пять дней. И в колхозе был, как свидетельствует Шурина открытка за 9 марта, но я этого не помню.

27.02.1943

Я уехал из Ижевска в Акмолинск и прибыл туда 5 марта.

06.03.1943

Кода я был уже «дома», Шура писала свое первое, после моего отъезда, письмо:

«Вот уже больше недели, как ты уехал: первые дни скука была, все чего-то не хватало».

Описав свои хозяйственные дела, она далее пишет, что насчет дров видела Кузнецова, который, посмотрев бумагу от Тимохина, ответил, что может отпустить дрова, но только с разрешения ГН-5 в Агрызе. Обещал все уладить и сказал зайти к нему за результатом.

«…Вера утеряла рабочую карточку, я ее очень ругала – по ней мы могли получить 1 килограмм пряников. У нас холодно, идет снег. «Последние известия» передают хорошие новости. От Шурика из Уфы есть письмо с тремя фотографиями. Пишет, что чувствует себя не совсем хорошо. Его адрес: г. Уфа, в/ч 6552».

07.03.1943

В своем письме к Шуре я рапортую, что прибыл в срок билета 5 марта. Прошел санобработку.

«…Кровать моя была свободна, и перед сном я подумал, как хорошо, что я с вами повидался».

Далее описываю свое путешествие по дороге из Ижевска в Акмолинск:

«…После вашего ухода наш поезд перевели на другой путь и только через два часа отправили в Агрыз, куда прибыли вечером. Только через сутки пришел поезд на Свердловск. Я пристроился в тамбуре, замерз, потом попал в вагон, а под конец – на третью полку. В Свердловске получил 500 граммов хлеба, пообедал. Хлебную карточку на март тоже получил здесь и через сутки двинул на Курган. Тут мне повезло: до Кургана спал, как убитый, в мягком вагоне. В Кургане сидел на вокзале двое суток. Ходил в город, на мост через реку Тобол. Обедал в столовке паровозников и в буфете. В Петропавловске все мои запасы закончились. Последние двое суток немного поголодал. И уже перед Акмолинском купил кусок хлеба за 15 рублей, пол-литра молока за 15 рублей, обед 10 рублей. После чего повеселел, израсходовав сразу полсотни. На следующий день выяснил, что начальник уехал в Караганду, помощник заболел. Сотрудница наша, по фамилии Полтава, уехала в Ростов. Получил пачку писем, которые перечитал, хоть они и устарели. От Верочки штук пять, есть и от Ивана. Получил обратно письма, посланные Шурику. У нас оттепель, ношу ботинки. Цены: картофель 20 рублей килограмм, молоко 30 рублей литр, сало 500 рублей килограмм, масло 350–400 рублей килограмм, мясо 110 рублей килограмм, рыба 15 рублей килограмм. Купил по твоему совету полпуда пшена за 250 рублей. За квартиру заплатил, тебе посылаю 200 рублей, не вздумай слать обратно. Об обмундировании ничего не слышно. Работы много. По сводкам, наши взяли Севск – это недалеко от Щорса. Скоро и Щорс будет наш! Когда узнаешь, напиши нашим и Лукашевичам, от вас ближе. Жду писем. Пиши обо всем, только правду, не приукрашивай. Как подумаю, как ты, бедненькая, бьешься, так мне делается нехорошо. Как поживают мои обжорки: Борик и Вера? Они по аппетиту удались в папку. Что Уварова, нажимает с квартирой? И что у тебя есть на примете квартира? Сейчас лето, может и вправду лучше перейти. Какой-нибудь топчан и столик можно достать. Уйди ты от них и тебе будет спокойнее».

09.03.1943

Шура пишет мне из Ижевска:

«Каждый день вижу тебя во сне, а хочу, чтоб это был не сон. Скоро ли мы заживем вместе? С работы придешь – не с кем поделиться, все норовят тебе сделать неприятное. Дома отдыхаю плохо, ты знаешь, почему: хозяйка, Вася… Не сердись, что мало пишу – устаю, да и нет времени. А ты пиши чаще, люблю получать твои письма. Рада, что свиделись, только я плохо тебя угощала: рада бы, да нечем. Я ради этого уговорила тебя съездить в деревню. Если б было у меня, чем тебя лучше угостить, то не пустила бы тебя в деревню, и ты бы побыл больше со мной, мой дорогой Саша».

10.03.1943

Из Акмолинска я пишу жене открытку, в которой повторил писаное в предыдущем письме.

«…Начальника еще нет, заместитель болен. Сдал отчет, задержанный из-за поездки. Из пшена варил кашу, но хрустит – нехорошо промыл. Старайся, Шура, посадить картошку. А ты не просила перевести тебя на более легкую работу? Попробуй, может, уважат. Поклон нашим. Когда будешь описывать поездку в деревню, то пиши, как добиралась, поездом или пешком?».

11.03.1943

Жена Шура пишет о получении моих открыток из Кургана и Свердловска.

«…Вчера приехала Вера менять паспорт. Привезла пять фунтов муки, молока, кусочек мяса, коржиков. Я продала твою белую рубашку за 250 рублей и купила ведро картошки за 225 рублей. Бабушка тоже должна приехать менять паспорт, дети ждут ее приезда. Вера ходит в школу, Борик – в садик. Живем пока хорошо. Вера привезла из деревни лапти, так что я обута. Обязательно хорошо просуши валенки».

12.03.1943

Я пишу жене Шуре письмо о том, что от нее пока нет вестей.

«…Вернулся начальник, замечаний по поводу явки пятого марта он не сделал. По мнению начальника мне можно забирать вас сюда. Но, как мы уже договорились, ехать вам сюда довольно рискованно. Если же тебе там очень туго, то давайте, езжайте сюда. Пиши свое мнение. Юристы говорят, что твою просьбу о переводе на легкую работу или об увольнении должны удовлетворить, а также, что женщины, имеющие детей до восьми лет, за которыми некому смотреть, не подлежат мобилизации. Так что можешь подать в суд, и суд постановит уволить тебя с работы. Или от утомительной дороги, или простудился, но что-то нездоровится. Болит голова, ноги, насморк, кашель, плохо спал. Но, надеюсь, что пока это письмо дойдет до тебя, я буду здоров».

Далее пишу о проведенных делах.

«…Получил второе письмо от Ивана – он был в Сталинграде, а где теперь – не знаю. Письма к Шурику вернулись – не нахождение адресата. Батька прислал жалобное письмо, что часто болеет, недостатки, упал духом старик. Не знаю, чем его утешить. Получил много писем от знакомых, но пока не отвечал. Ношу ботинки. Рубашка черная порвалась, насчет обмундирования ничего не слышно. На одном валенке задник отстает, но я их уже спрятал до следующей зимы».

Справка, которую я выслал жене Шуре, подписанная начальником топливной инспекции Тимохиным:

«Справка № 33 от 12.03.1943. Настоящая справка дана жене Главного бухгалтера топливной инспекции НКПС «Картранстопа» Мороз Александре Харитоновне в том, что она по распоряжению Горсовета была эвакуирована из города Гомеля БССР с двумя детьми, дочерью Верой и сыном Борисом, 8 июля 1941 года в город Ижевск, где проживает в настоящее время».

13.03.1943

Брату Шуре Управление филиала курсов «Выстрел» в г. Уфе выдало справку № 19 для отца:

«Справка дана лейтенанту Гаврилову Александру Гавриловичу в том, что он действительно является слушателем курсов «Выстрел». Настоящая справка выдана отцу Гаврилову Владимиру Андреевичу на предмет предоставления в орган Советской Власти. Действительна до 1 июня 1943. Начальник строевой части Чумаков».

17.03.1943

Я пишу жене Шуре в Ижевск:

«Вот уже 17 марта, а от тебя нет писем. Послал справку 13 марта, примерно с этого числа заболел. Болит голова, тело словно опухло, дали бюллетень. Врач определил воспаление почек. Сегодня пойду к врачу, возможно, положат в больницу. Нужно диетпитание, которого у меня нет. О дальнейшем буду писать. Привет маме и Вере. Это моя поездка, верно, вылазит боком».

18.03.1943

Я пишу жене Шуре уже из больницы: