Школьный дневник Петрова-Водкина

Выбранные трудовиком доски были разной толщины, ширины и длины, поэтому, прежде чем начинать с ними работать, надо было обстругать их на фуганке и подравнять на циркулярке. Эту ответственную и небезопасную работу трудовик делал сам; Рыбин помогал ему, подхватывая доски с другой стороны и передавая их назад учителю. Петрову нравилось смотреть на доски, выходящие из-под фуганка. Грязные и неровные, они менялись с каждым проходом под инструментом, приобретая чистый цвет и характерный рисунок прожилок. Не заметные ранее следы ржавых гвоздей подчеркивали свежесть очищенной древесины и напоминали о пережитом прошлом: «Мы были раньше черновым полом. А мы были стеной сарая. А теперь все мы будем автоматами Калашникова».

Обрезок доски, который достался Петрову для работы, был не очень подходящим – елка, сырая, да еще и сучок почти по центру. Как не пытался Петров примерить трафарет, чтобы обойти этот сучок, ничего не получалось – то приклад не вмещался, то ствол, то рожок. «Не дай бог, расколется по сучку», – подумал Петров. Он старался все делать правильно – аккуратно обрезал ножовкой и лучковой пилой все лишнее, сгладил неровности рашпилем, а потом загладил напильниками с мелкой насечкой. Минут двадцать ушло на доводку шкуркой. Петров еще раз осмотрел свою работу. Деревянный автомат был вполне похож на свое изображение на плакате. Петров приложился щекой к автомату, прицелившись в воображаемого врага. «Бум-бум-бум», – отозвался автомат в голове воображаемой короткой очередью. Оставалось просверлить отверстие для пальца на месте спускового крючка, покрасить автомат и приделать ремень – Петров решил приспособить к автомату ремень от старой спортивной сумки.

Петров попробовал было просверлить отверстие ручной дрелью, но быстро отказался от этой затеи – инструмент был великоват для его роста, держать дрель как следует не получалось и сверло заходило криво. На сверлильном станке получилось еще хуже – сверло нужного диаметра оказалось тупым и не сверлило, а рвало древесину. В какой-то момент сверло заклинило в сыром дереве, автомат вырвался из руки, ударился о станину сверлильного станка и от спусковой скобы к сучку протянулась тонкая трещина. Валька чуть не заплакал от обиды: «Столько работы насмарку… И, главное, времени на то, чтобы сделать новый автомат, нет». Завтра после уроков уже должен был состояться смотр строя и песни.

Петров показал трещину трудовику. «Ничего страшного, закрасится, ничего не видно будет», – успокоил он Петрова.

Изготовленные пацанами деревянные автоматы Сергей Дмитриевич прокатал половой краской, оставшейся с летнего ремонта, и оставил в мастерской сохнуть до завтра. Как трудовик и сказал, краска и вправду залила трещину на Валькином автомате, получилось вполне аккуратно и Петров успокоился. Но на следующий день, забежав на большой перемене в мастерскую, Петров испытал огромное разочарование. Сырая доска, из которой был сделан автомат, за ночь подсохла в теплой сухой мастерской, и злосчастная трещина разорвала его автомат по диагонали от приклада до цевья. Он попытался склеить половинки клеем «БФ-3», но клей не держал и пришлось просто перемотать автомат синей изолентой. Другого выхода не было.

Смотр строя и песни прошел в целом неплохо. 5-й «Б» маршировал с новыми коричневыми деревянными автоматами и с воодушевлением пел:

«Не плачь девчонка, пройдут дожди,

Солдат вернется, ты только жди.

Пускай далё-о-о-ко твой верный друг,

Любовь на свете сильней разлук…»

Во время прохода перед крыльцом школы случился небольшой инцидент – у Золотова во второй шеренге слетела с головы лихо заломленная кроличья шапка-ушанка и он рефлекторно дернулся, чтобы поймать ее. Каким-то чудом класс сумел удержать шаг и сохранить ритм, и строй не сбился. Зрители испуганно смотрели, как несколько раз шапка подлетала в ногах марширующих школьников, пока кто-то не втоптал ее в снег.

Часть «Зарницы» с полосой препятствий оказалась немного скомканной. Из-за плохой погоды прохождение полосы препятствий решили проводить в спортзале, оставив для улицы только метание гранаты. Физруки оборудовали в зале трассу из спортивных снарядов, где надо было немного пробежать, прыгнуть через «козла», проползти под натянутыми веревками, забраться и спуститься по канату, потом забраться и спуститься по шведской лесенке. Все упражнения были хорошо знакомы, поэтому никто не подвел, ну а гранату Рыбин бросил дальше всех.

Отборочную стрельбу Петров не прошел. От волнения, – еще бы, первый раз стрелял из настоящей мелкашки, – первые три пристрелочных патрона он засадил «в молоко». Все пять зачетных ушли вправо вверх: восемь, семь и три шестерки. «Кучненько, молодец», – похвалил военрук, но от этого было не легче. Рыбин выбил на два больше, и даже маленькая Завьялова обошла Петрова. Класс на стрельбе представляли Завьялова, Рыбин и Золотов. Справились они не плохо и по результатам пройденных этапов 5-й «Б» занимал уверенное второе место среди четырех пятых классов.

На субботу было назначено ориентирование. Для соревнования по ориентированию организаторы выбрали участок, заросший редколесьем и ольховым кустарником напротив нижнего пруда на правом, обращенном к югу, более пологом борту долины реки Раздольная. «Там снег уже почти стаял», – отметил про себя Петров. «Это хорошо, легче будет бежать». Утром вместо валенок он обул туристские ботинки. Ботинки были холодные, из тонкой кирзы, Петров обычно носил их весной и осенью с двойным носком. Вальке нравилась их рифлёная подошва, оставляющая на снегу характерный след. «ЧТЗ – Челябинский Тракторный Завод» – называли такие ботинки между собой пацаны.

После построения, рапортов и приветствия судей команды получили карты, компасы и нарукавные повязки с цветом отряда. Их группа была «желтыми». На построении оказалось, что Рыбин не пришел, кто-то сказал, что он заболел – горло, температура. Поскольку Петров неплохо разбирался в крупномасштабных картах, командовать их группой из четырех человек в отсутствии Рыбина доверили ему. За картографическую часть ориентирования Валька был спокоен. Он умел пересчитать расстояние на местности в масштабе карты, представлял, как выглядит рельеф, нарисованный горизонталями, и знал несколько десятков основных условных знаков. Дядя Володя, начальник гаражей, показал когда-то ему, как обращаться с компасом, брать прямой и обратный азимут. Надо было только пройти дистанцию в несколько километров как можно быстрее, по возможности избежав «боестолкновения» с «синими» – отрядом семиклассников, задача которого была помешать другим группам успешному прохождению маршрута.

Первые два отрезка дистанции отряд Петрова прошел минут за тридцать пять. На контрольных пунктах находились два человека: судья и помощник судьи – солдат из местной воинской части. По их словам, «желтые» пока опережали остальных. Незадолго до третьего контрольного пункта группа уперлась в густой кустарник и надо было решать, как его обходить. Петров прикинул по карте расстояние, которое придется бежать в обход кустарника и предложил ломануться напролом через кустарник, чтобы сэкономить время. Однако, через несколько минут стало очевидно, что это было не верное решение. Валька не учел, что снег под кустами был более глубоким и рыхлым. Ботинки быстро забились снегом и автомат за спиной цеплялся за каждую ветку. Пацаны быстро выбились из сил, но поворачивать назад было уже поздно. Прошло минут пятнадцать, прежде чем они, запыхавшись, выбрались на поляну.

«Минут семь-восемь потеряли», – расстроился Петров. Он достал карту и компас, чтобы свериться с маршрутом, и в этот момент на них из-за кустов напали трое «синих». Скоротечное «боестолкновение» закончилось через пару минут. Трое рослых семиклассников быстро сорвали с мелких пятиклашек желтые нарукавные повязки. Петров пытался было оказать сопротивление, но один из семиклассников повалил его в сугроб и уселся сверху, вдавив в снег.

– Партизанен капут, – ёрничал он.

– Пусти, – сопел Петров, пытаясь извернуться и выбраться из-под него.

– Хэнде хох, а то моя твоя будет стрелять, – продолжал измываться дылда. Он схватил Петрова за руки и припечатал их к снегу.

– Пусти, – кряхтел и брыкался Петров. – Гад, пусти.

– Ха-ха-ха, скажи «нихт шизен», – веселился семиклассник, по-прежнему удерживая его руки.

– Гад, гадский гад, – от бессилья и обиды Петров пытался сказать ему что-то оскорбительное, но поскольку настоящих ругательств он еще не знал, у него выскакивали какие-то неожиданные словообразования. Но, как ни странно, они попали в цель.

– Чо? – удивился дылда, очевидно почувствовав, что это должно быть что-то очень обидное. – Ах ты, с…ка, – он уже знал настоящие ругательства. Он зачерпнул пригоршню снега и с силой растер рукавицей по лицу Петрова. – Умойся, салага.

Крупнозернистый подтаявший снег драл как наждачка. Петрову было больно, но еще больше было обидно, что «Зарница» для них окончилась.

– Ладно, Кислый, оставь его, пошли, – окликнули своего дружка двое других «синих».

Кислый внезапно потерял интерес к мелюзге. Он слез с Петрова, поднял валявшийся рядом Валькин деревянный автомат за ствол и хрястнул им об дерево. Автомат превратился в груду перемотанных синей изолентой щепок. Кислый пнул обломки и пошел догонять своих.

Петров сел в сугробе. Бойцы его разбежались. «Ладно, все равно убиты уже все, что толку», – пытался проглотить он комок в горле. Эмоции постепенно покидали его, стало как-то спокойно и равнодушно.

Лицо саднило. Петров вытер лицо варежкой и почувствовал соленый вкус крови – Кислый разбил ему нос. Петров снял варежку, взял пригоршню чистого снега, приложил к носу и откинулся в сугроб. Он вдруг вспомнил как во фрагменте фильма «Война и мир», который показывал им военрук вместо урока литературы, князь Андрей Балконский умирал на поле под Аустерлицем, раскинув руки и глядя в высокое небо. «Небо другое», – подумал Петров, глядя в небо. И от этого низкого серого неба, и от запаха талого снега и мокрого, уже ожившего и начавшего набирать соки, ольховника, и от всех Валькиных переживаний последних нескольких дней, которые вдруг так бесславно окончились в один момент, комок в горле вдруг вырвался наружу одним громким всхлипом, и Петров заплакал.

– Ты чего тут, пацан? – вдруг услышал он голос. Из-за кустов появились двое солдат на лыжах из числа организаторов. – Ты в порядке? – увидели они пятна крови на снегу.

– Да, нормально, – Валька взял себя в руки. – Нос разбил, уже не течет.

– Ну-ка посмотри на меня, – один из солдат взял его за подбородок. – Ничего, до свадьбы заживет. Шрамы украшают мужчину, – успокоил он Петрова традиционной шуткой.

Петров неожиданно развеселился, представив себя всего в шрамах на свадебной фотографии рядом с мамой. «Если бы шрамы, а то нос опухший», – подумал он успокаиваясь и прислушиваясь к себе.

– Давай, догоняй. Мы уже сворачиваемся, – солдаты скрылись за кустами.

Петров вздохнул и еще раз вытер лицо снегом. Он посмотрел на розовый от крови снег в руке. «Как акварель», – подумал Петров. «Мокрым по мокрому. Красным по серому». Он подобрал обломки своего автомата, повертел их в руках и отбросил в кусты.

«Где хоть этот Аустерлиц находится? Надо на карте посмотреть» – думал он, идя по лыжне в сторону пункта сбора и проваливаясь иногда по щиколотки в снег. «И что там наши забыли в этом Аустерлице? С кем хоть воевали-то? Надо почитать».

Март. Русский язык

– Сегодня на уроке мы будем учиться писать письмо, – объявила Наталья Григорьевна в начале урока. – Но вначале посмотрите результаты вашего изложения.

На прошлой неделе писали изложение по картине Александра Дейнеки «Колхозница на велосипеде» – тетенька в красном платье едет на велосипеде по пустой дороге. Лес на заднем плане, дорога, тетенька на велосипеде – ничего особенного. Но Петров обратил внимание на необычный для колхозницы велосипед: руль изогнут, как рога у барана, колеса большие, шины тоненькие и крыльев нет. Он так и написал – этот велик для колхозницы не подходит, потому что он спортивный, для низкой посадки. И в таком платье залазить через раму очень неудобно. Колхознице нужен тяжелый велик с женской рамой, с крыльями на колесах, чтобы можно было ездить по лужам, не боясь обрызгаться. И с багажником, а лучше с двумя – спереди и сзади, чтобы можно было поставить какой-нибудь бидон или корзину, и руль прямой должен быть, чтобы можно было повесить авоську с продуктами – хлебом, там, луком. А на такой велосипед, как на картине, много не нагрузишь. А может она взяла велик у кого-нибудь покататься? Ну, там, племянник из города приехал, спортсмен. Но это вряд ли, я бы лично никому такой дорогой велик не дал кататься, а вдруг колесо проколет, или упадет, колесо погнет или цепь порвет ненароком, а ты потом чини. Обо всем этом Петров честно изложил, как мог, и сделал в конце вывод, что художник все выдумал, никогда не был в колхозе и настоящей жизни колхозниц не знает.

Натали поставила за изложение «четыре», отметила логический ход его мыслей, но посоветовала обратить внимание на картину в целом, а не только на велосипед. И еще подчеркнула везде в Валькином тексте слово «велик» и приписала внизу, что слова «велик» нет в русском языке. Петров был потрясен: «Как так нет слова «велик»? У нас в классе у каждого пацана есть велик, а она говорит, что нет такого слова».

– Наталья Григорьевна, а почему вы написали, что нет такого слова «велик»? – поднял руку Петров.

– Да, мне тоже это написали, – с места добавил Рыбин.

– И мне, и мне, – откликнулись еще несколько пацанов.

– Есть слово «велосипед» в русском языке, а слово «велик», это разговорное, его нельзя употреблять в письменной речи, – пыталась донести до учеников правильную мысль Натали.

– Если есть велик и на нем можно кататься или его можно как-то употреблядь в хозяйстве, значит и слово «велик» можно упобтреблядь, – попытался сформулировать новое правило Петров, утрируя главное во всех правилах русского языка слово.

– Петров, успокойся, – русичка не смогла найти более весомый аргумент. – В разговоре с друзьями вы можете употреблять это слово, но не в изложении, – настаивала она на своем.

«Эти правила – вообще уже», – буркнул себе под нос Петров, но вслух продолжать дискуссию не стал. Наталья Григорьевна решила, что инцидент исчерпан.

– Тема сегодняшнего урока «Как написать письмо». Запишите в своих тетрадях число, «Классная работа» и тему урока, – заторопилась Наталья Григорьевна, пытаясь нагнать упущенные минуты.

Петров слушал объяснения учительницы про то, что в письме обязательно должна быть выдержана структура – обращение, начальная часть, основная часть и заключение или прощание. О том, как важно правильно написать адрес на конверте Петров знал и без этого – читал рассказ Чехова про Ваньку Жукова. А вот, что письмо лучше писать в хорошем настроении, с этим Петров не был согласен: «Разве у Ваньки Жукова было хорошее настроение, когда он писал дедушке? Да его всегда и везде шпыняли и били даже. И селедкой в харю. Разве так можно, селедкой-то?». Посторонние мысли периодически уводили Петрова от скучной темы урока.

Что чужие письма читать нельзя, это Петров тоже понимал. Мало кому приятно, если кто-то перехватит и прочитает твою записку, например. Петров вспомнил, как на ботанике Ива перехватила их переписку с Ковалевой. Он написал, что у мальчишек стержневой корень, а Ковалева написала – а у девчонок мочковатый. «Всего-то. А Ива аж пятнами пошла, когда прочитала», – мысли Петрова опять были далеки от русского языка.

Наталья Григорьевна упомянула про марки – о том, что помимо своего главного предназначения оплачивать пересылку письма, марки часто выглядят как миниатюрные картины – «художественные миниатюры» – и являются предметом коллекционирования. Коллекционеров марок называют филателистами. Петров с Рыбиным понимающе переглянулись.

Года два назад, будучи с мамой на почте, Валька увидел потрясающей красоты набор марок, выпущенный к 100-летию Ленина, и в нем вдруг проснулся интерес к этим маленьким картинкам. Сделаны они были, как правило, с большим вкусом и выпускались очень часто небольшими сериями, составляющими вместе целый рассказ на какую-нибудь тему. Нельзя сказать, что новое увлечение поглотило его полностью, но за два года у него сложилась небольшая, в пару сотен марок, коллекция, умещавшаяся в два кляссера, – таким смешным словом назывались специальные альбомы с прозрачными кармашками для хранения марок.

Другими непременными инструментами филателиста были тоненький пинцет для того, чтобы можно было аккуратно вытягивать марку из кляссера, и лупа, через которую можно было рассматривать самые маленькие детали и читать надписи на марках. Но если лупа являлась непременной частью арсенала любого мальчишки, то настоящий металлический пинцет был вещью совершенно необычной и редкой и Петрову пришлось смастерить самодельный пинцет для марок из двух обструганных и ошкуренных палочек для мороженного. Без пинцета было никак не обойтись, не дай бог повредишь зубчики у марок. «Зубчики – это самое важное в марках. Повредишь один зубчик – и все, хана, можно марку выбрасывать», – учил Петрова Рыбин, имевший стаж филателиста на полгода больший, чем у Петрова.

Бессистемное поначалу коллекционирование, со временем, в результате многочисленных обменов, стихийно упорядочилось в соответствии с несколькими темами: искусство, архитектура и Ленин. Отечественные марки с Лениным были самыми красивыми и нарядными и стоили дешевле, чем импортные болгарские или кубинские. Валька даже хранил дубликаты нескольких самых красивых марок с Лениным для обмена, но спроса на них почему-то не было. Но настоящим украшением Валькиной коллекции был набор из одиннадцати вьетнамских марок, повествующий о военных подвигах вьетнамского народа. На них вьетнамские партизаны готовили капканы и западни в джунглях, стреляли во врага из пулеметов, пушек и луков, громили американские танки, брали в плен американских солдат и отдыхали после боев возле своих хижин. Несмотря на то, что эти марки не подходили ни к одной из основных тем в Валькиной коллекции, они почему-то были самыми любимыми. Рыбин предлагал за них три серии кубинских марок с детскими рисунками, космическими спутниками и Лениным, но Валька пока не был готов расстаться со своими вьетнамцами.

– Петров, где ты витаешь? Мы уже работаем над заданием, – голос Натальи Григорьевны вернул Петрова в класс.

– Свет, что надо делать-то, я прослушал, – тихонько спросил он свою надежную соседку Семыкину.

– Надо написать письмо маме, – шепотом ответила Семыкина.

– Письмо маме? – удивился странному заданию Петров. Он общался с мамой каждый день, зачем ей писать письмо, если можно обо всем поговорить вечером за чаем. – А про что письмо? – пытался понять он смысл задания.

– Да про что хочешь, не важно, – продолжала Семыкина шепотом, – главное, чтобы была структура письма правильная.

– Петров и Семыкина, хватит шептаться, вы мешаете остальным, – одернула их Наталья Григорьевна.

Он подумал, о чем же можно написать письмо маме и решил, что надо попробовать объяснить ей замечания в дневнике. Недавно их классная руководительница брала дневники на проверку и написала Петрову два замечания по результатам своих бесед с учителями-предметниками: «Спал на уроке английского языка» и «Забыл сменную обувь на урок физкультуры». Петров пытался объяснить ей, что это было давно и он уже все выяснил с Людмилой Николаевной и Юрием Николаевичем и все уже забыли об этом, но классная была непреклонна. Петров тогда разозлился на классную руководительницу. Мать доверяла ему, редко проверяла, как он готовится к урокам, и почти никогда не заглядывала в его дневник. Валька знал, что мать расстроиться из-за этих записей. «Надо постараться сгладить ситуацию», – решил он.

«Дорогая, любимая мама ученика 5-го «Б» класса Петрова Валентина», – начал он письмо с обращения.

«Недавно Вашему сыну записали в дневнике, что он спал на уроке английского языка и забыл сменную обувь на урок физкультуры», – это было вполне похоже на начало письма и Валька перешел к основной части.

«На самом деле, на английском языке он не спал, а был целиком погружен в новую методику обучения во сне», – Валька видел недавно такую методику по телевизору в фильме «Большая перемена».

«По этой новой методике», – продолжал он, – «ученик мысленно переносится в страну изучаемого языка и может практиковаться в разговоре с местными жителями». Петров перечитал, написанное показалось ему вполне убедительным.

«Как же объяснить про то, что забыл кеды на физкультуру?» – задумчиво грыз он колпачок шариковой ручки.

«Новая методика погружения работает на уроках физкультуры еще не так хорошо, как на уроках английского языка. Поэтому Валентин ошибочно оказался на физкультуре без сменной обуви. Но это оказалось даже кстати, потому что в итоге Ваш сын помог учителю физкультуры выполнить важную работу – накатать новую лыжню».

Объяснение было достаточно обтекаемо, но в то же время логично и убедительно.

«Дорогая мама Петрова Валентина, чтобы эта методика не давала сбоев, мы советуем Вашему сыну поменьше пылесосить дома и пореже выносить мусор, а также побольше есть мороженого и смотреть телевизор по вечерам», – письмо получалось просто отличным.

Теперь надо было написать заключение-прощание.

«До свидания, дорогая мама Петрова Валентина. Благодарим Вас за отличное воспитание сына. Желаем Вам больших успехов в социалистическом соревновании».

«Ваши учителя Сердобольской средней школы», – добавил Петров подпись.

И ниже дату: «20 марта 1975 года».

Апрель. История

На перемене перед уроком истории в класс заглянул военрук.

– Валентина Гордеевна на совещании. Я проведу с вами урок истории. Перейдите, пожалуйста, в кабинет НВП, – сказал он.

– Ура-а-а, – возбужденно откликнулся 5-й «Б», предвкушая что-то новенькое.

Поскольку учительница истории занимала также важную должность заместителя директора по учебной части, она часто была занята неотложными завуческими делами. Замещать свои уроки она доверяла школьному военруку Юрию Александровичу Заливайло. Был он капитаном запаса пограничных войск и ходил всегда в стареньком кителе с погонами с зеленым просветом, с вытертыми об учительский стол рукавами и пятнами веретёнки на обшлагах. Из-под коротких форменных брюк иногда выглядывали шнурки кальсон, свисающие на стоптанные коричневые офицерские ботинки.

Юрий Александрович много времени проводил в маленькой каморке под лестницей, которая носила гордое имя «оружейка». Там, за стальной решеткой и обитой железом дверью стоял маленький стол с настольной лампой и громоздился металлический шкаф, в котором хранились несколько стареньких, но вполне боеспособных мелкашек и воздушек, патроны к ним, несколько учебных автоматов АК-47 со сточенными бойками и один старый ППШ, напоминавший Юрию Александровичу военную молодость, и являвшийся предметом зависти мальчишек из младших классов, у которых еще не было начальной военной подготовки.

Уроки по истории, как, впрочем, и по другим предметам, которые ему приходилось замещать, Юрий Александрович проводил в своем кабинете НВП, украшенном плакатами АК-47 в разрезе и различными видами стрелкового вооружения. Над доской висела написанная на кумаче цитата «Тяжело в учении, легко в бою. А.В. Суворов» и портрет какого-то усатого военачальника, ордена которого заполняли весь китель от погонов до ремня. Подписи под портретом не было, но старшеклассники уважительным шепотом говорили, что это Баграмян. Но главной достопримечательностью кабинета НВП и предметом гордости военрука был киноаппарат «Украина», хранившийся в специально построенном шкафу. Киноаппарат легко выдвигался из шкафа вместе со столом-подставкой на роликах. Дизайн этого сооружения был разработан самим военруком и воплощен в жизнь при помощи трудовика Сергея Дмитриевича.

Другими техническими новшествами кабинета НВП были чёрные шторы, раздвигающиеся и задвигающиеся при нажатии кнопки, и киноэкран, при нажатии другой кнопки выползающий вниз из тяжелого рулона, висящего под Баграмяном. Петров представлял себе, что военрук – это Волшебник Изумрудного Города в потускневшем зеленом мундире, постаревший, но не потерявший еще способности осуществлять свои хитрые манипуляции. Раз! – и из встроенного шкафа выезжает киноаппарат. Два! – и тяжелый белый экран закрывает школьную доску. Три! – и тяжелые шторы погружают комнату во мрак. Четыре! – и начинается бесплатное кино.

К сожалению, выбор бесплатного кино, как это часто бывает со всем бесплатным, был ограничен. На всех уроках, которые военруку приходилось замещать, он показывал «Войну и мир». Кто-то из школьников мог подумать, что это был любимый фильм Юрия Александровича. Отчасти так оно и было, но основная причина была гораздо прозаичнее – «Война и мир» был единственным художественным фильмом в коллекции фильмов Сердобольской школы. Все части фильма аккуратно хранились в пронумерованных металлических круглых коробках, к которым военрук приклеил напечатанные на машинке краткие описания частей, которые могли пригодиться на уроках: «Салон А.П. Шерер. Быт Ленинградских дворян начала 19 века», «Бал у Ростовых. Быт Московских дворян начала 19 века», «Сражение при Аустерлице, 1805 г.», «Кн. А. Болконский. Дуб», «Бал Н. Ростовой. Новогодние традиции дворян», «Святки. Новогодние традиции простого народа», «Смоленское сражение, 1812 г.», «Бородинское сражение, 1812 г.», «Пожар в Москве, 1812 г.», «Отступление наполеоновской армии, 1812 г.».