Школьный дневник Петрова-Водкина

Валька подумал, что лошади большие трудяги и заслуживают уважения, ну а что дед погиб из-за лошади, так это издержки опасной профессии. Как у летчика или моряка, с каждым может случиться. «Буду рисовать масштабно, с размахом», – подумал он, – «Тоже мне, скульптурка малюсенькая, разве там понятно что-нибудь». В технике рисования учитель никого не ограничивал, главное, чтобы было похоже. И через некоторое время класс сосредоточенно засопел. Николай Вахтангович ходил по рядам, смотрел, изредка подсказывая и комментируя.

– Петров, а что это такое ты изображаешь, – остановился он рядом с Валькой.

– Лошадь, а что ж еще, – с легкой обидой в голосе откликнулся Петров. Обидно, конечно, когда твою работу не ценят.

– А где же тут лошадь, Петров? Треугольник какой-то волосатый. Ты можешь подойти к скульптуре, посмотреть внимательно.

– Что я лошадей не видел, – еще больше обиделся Петров. – Я решил лошадь рисовать настоящую, не то, что эта ваша – малюсенькая и без хвоста. И вообще, у меня дед конюхом был.

– Что-то я на твоем рисунке лошадь не найду, – все еще пытался понять Николай Вахтангович.

– Ну как-же, это лошадиное ухо. Листок маленький, только одно ухо вместилось. Потом еще одно ухо, глаз, гриву нарисую, ноги, копыта, хвост – у меня тут еще листов десять в блокноте. А потом соединю вместе и будет настоящая лошадь.

– Так ты что, в натуральную величину лошадь рисуешь? – сообразил наконец Николай Вахтангович.

– Ну конечно, я же говорю, настоящую лошадь рисую, – слегка раздраженно ответил Петров. – Что тут непонятного?

Все перестали рисовать и заинтересованно прислушивались к диалогу.

– Ну ты гигант, – удивился идее Петрова Николай Вахтангович, – просто Петров-Водкин.

Ха-ха-ха, отозвался смехом класс. – Рюмкин-Склянкин! Водкин-Закускин! – соревновались в прозвищах остряки.

– Так, хватит ржать, – прервал это веселье Николай Вахтангович. – Ржете как кони, – добавил он, что вызвало очередной приступ веселья. Несмотря на то, что Николай Вахтангович долгое время жил в России, русский язык не был для него родным. И в речи он порой употреблял слова, вряд ли очень уместные в классе. Но школьников это скорее забавляло, чем обижало.

– Кузьма Петров-Водкин был известным русским советским художником. Великим, не побоюсь этого слова. Сейчас я вам покажу, – Николай Вахтангович покопался в ящике своего стола и достал папку с репродукциями из Огонька. – Смотрите, как надо рисовать лошадь.

На картине мальчишки купали лошадей. Огромный красный конь бил копытом и косил глазом на своего седока, словно сопротивляясь спокойной и твердой воле наездника. Класс притих, картина явно произвела впечатление.

– А почему конь красный, таких ведь не бывает, – спросил кто-то.

– Это на закате, вечером. Вы же видели, наверное, как на закате солнце ненадолго все окрашивает в красный цвет, вот этот момент как-раз художник и постарался захватить, – объяснил Николай Вахтангович.

– Пацаны голые, – хихикнул кто-то из девчонок.

– Они же в речке с лошадьми. Моют их, купают. А одежду сняли, чтобы не замочить, – Николай Вахтангович старался быть логичным.

Учитель рассказал о Петрове-Водкине, показал другие его репродукции. Класс слушал, затаив дыхание. И Петров вдруг проникся гордостью за свою простую фамилию, ощущая какую-то почти родственную причастность к талантливому русскому художнику. Все в классе теперь поглядывали на него с уважением, а соседка Семыкина своей шариковой ручкой приписала к его фамилии на обложке дневника «-Водкина». Получилось – дневник Петрова-Водкина.

Неожиданно прозвенел звонок.

– Закончите рисунок дома, принесёте к следующему уроку, – сказал учитель, заканчивая урок.

– Как же мы закончим рисунок дома, нам же скульптура эта нужна, – удивленно спросила Ковалева.

– Что вы лошади никогда не видели, что ли? Видели. Вот как помните, так и закончите. А если не помните, сходите на пекарню, посмотрите. Идите уже, урок закончен, – Николай Вахтангович был слегка раздражен оттого, что отошел от плана урока и не класс не успел закончить рисунок.

Октябрь. Английский язык

– Гуд морнинг, стьюдентс, – поздоровалась Людмила Николаевна, входя в класс.

– Какие же мы студенты? Мы же школьники, а не студенты, – откликнулась на приветствие учительницы Ковалева со второй парты.

– В англоязычных странах студентами называют также школьников, а не только тех, кто учится в институте, – объяснила Людмила Николаевна.

– Да ну, странно как-то, – попытался начать дискуссию сосед Ковалевой Рыбин.

– Хорошо, Рыбин, я буду обращаться к тебе «товарищ» – «комрад Рыбин», окей? – пресекла Людмила Николаевна эту попытку.

– Ну, «товарищ» куда привычней. У меня так отца на работе зовут: «товарищ Рыбин». А можно просто – Александр.

– Хорошо, Александр, – согласилась учительница, закругляя неожиданно возникшую тему. – Летс континью ауа лесон. – Людмила Николаевна села за стол и открыла классный журнал.

– Ху из он дьюти тудэй? – задала она классу традиционный для начала урока вопрос.

– Петров, ты же дежурный сегодня, – толкнула Петрова в бок Семыкина. – Отвечай.

– Я дежурный, – встал Петров.

Кто-то захихикал.

– Мы на уроке английского языка, – напомнила Людмила Николаевна. – Как надо отвечать на этот вопрос по-английски? Ковалева, – окликнула она Ковалеву со второй парты, которая дисциплинированно тянула руку для ответа.

– Ай эм он дьюти тудэй, – ответила Ковалева.

– Гуд, сит даун, Ковалева, – похвалила Людмила Николаевна.

– Ху из абсент тудэй? – обратилась к Петрову Людмила Николаевна.

– Э-э-э, – Петров соображал, как правильно ответить, но нужная фраза никак не хотела всплывать в голове. – Так Ковалева уже сказала, что она дежурная, вот у пусть отвечает, – нашелся Петров.

– Я тебя спрашиваю, Петров, а не Ковалеву, – подчеркнуто спокойным голосом сказала учительница. – Что я спросила и как правильно надо отвечать на этот вопрос? – продолжала Людмила Николаевна.

– Вы спросили, кто сегодня отсутствует, – наконец-то сообразил Петров. Он повертел головой, отмечая про себя пустые места в классе. – Сидорова и Золотов, – коротко ответил он.

– Скажи это по-английски, – настаивала Людмила Петровна.

– Sidorova и Zolotov, – ответил Петров, коверкая язык и имитируя иностранную речь.

Все рассмеялись.

– Дай полный ответ, Петров: «Сидорова и Золотов сегодня отсутствуют». – Людмила Николаевна была серьезна.

– Сидорова энд Золотов из абсент тудэй, – поднатужился и ответил Петров.

– Неправильно. Кто знает, почему ответ неправильный? – спросила учительница.

Все молчали.

– Еще и Поповой сегодня нет, может поэтому? – предположил Рыбин.

«Скорее бы это закончилось. Точно двойку поставит сегодня», – подумал Петров.

– Ковалева, – разрешила ответить Людмила Петровна Ковалевой со второй парты, усердно тянувшей руку.

– Надо отвечать не «из абсент», а «ар абсент», во множественном числе. Потому что несколько человек отсутствуют, а не один, – бойко ответила Ковалева.

– Гуд, Ковалева, – опять похвалила Ковалеву Людмила Николаевна. – Сит даун.

Румяная от похвалы Ковалева с довольным видом села и расправила фартучек на коленках.

– Сит даун, Петров, ту, – разрешила сесть Петрову учительница. Петров с облегчением плюхнулся на место. Семыкина сочувственно смотрела на него.

– Давайте вспомним, как спрягается глагол «to be», – Людмила Николаевна была непреклонна и последовательна.

– Вначале в единственном числе. В первом лице? Петров. Ковалева уже отвечала за тебя сегодня, – опять подняла Петрова Людмила Николаевна.

«И что она ко мне сегодня прицепилась. День сегодня какой-то несчастливый», – совсем расстроился Петров. Он был сегодня совершенно не в настроении отвечать на вопросы англичанки.

– Ай эм, – шепотом подсказала Семыкина. Ей было немного жалко Петрова: «Действительно, что она к нему прицепилась сегодня?»

– Ай эм, – ответил Петров.

– Садись, – Людмила Николаевна сделала вид, что не слышала подсказки Семыкиной.

– Во втором лице? Ковалева, – продолжала она.

– Хи из, ши из, ит из, – бойко ответила Ковалева. День сегодня явно удался.

– Это в третьем лице. Садись.

Ковалева разочарованно села, досадуя о своей оплошности.

«Так тебе и надо, выскочка», – слегка позлорадствовал про себя Петров.

– Во втором лице? Золотов. А, Золотова нет, – вспомнила Людмила Николаевна. – Рыбин.

Рыбин молчал, пытаясь изобразить сосредоточенный вид.

– Ю а, – ответил с места Петров, неожиданно вспомнив к месту правильный ответ.

– Правильно, молодец, – заслужил похвалу Петров. «Слава богу, может двойку не поставит сегодня», – с надеждой подумал он.

– Во множественном числе? – Людмила Николаевна была непреклонна.

– Зей а, – кто-то ответил с места, пытаясь положить конец коллективным мучениям.

– Хорошо, – подбодрила учительница. – Только не «зей», здесь должен быть межзубный звук, что-то среднее между «з» и «ф». Она показала, как надо правильно произносить, старательно укладывая кончик языка между зубами и извлекая этот звук.

– Ф-ф, з-з, с-с, – пытались все подражать учительнице, утрируя звуки и мимику и дразня друг друга. Класс развеселился.

– Давайте закрепим глагол «to be». Откройте учебник на странице 6, упражнение 3. – пресекла это веселье Людмила Николаевна. – Читай, Ковалева, – дала она возможность Ковалевой реабилитироваться.

Ковалева прочитала вслух задание к упражнению и старательно продолжила читать примеры спряжения глагола «to be». Петров делал вид, что следит за упражнением, но настроения не было совсем и он украдкой стал листать страницы учебника.

На картинках здание Парламента с Биг Беном, Трафальгарская площадь и другие лондонские достопримечательности иллюстрировали упражнения на вопросы «как пройти», «как проехать», «где находится». Далее следовали упражнения про описание своей семьи. На иллюстрациях к упражнениям подтянутый молодой человек Борис Стогов рассказывал про свою сестру и родителей, кто где работает, живет и чем занимается.

Валька представил себе туманный Лондон, и как будто это он, Борис Стогов, красивый и стройный моряк, нет – командир самолета Ту-104 компании «Аэрофлот», идет в красивой форме с золотыми нашивками на рукавах и с фуражкой на голове по Трафальгарской площади, сворачивает на Пикадилли и мимо Биг Бена выходит на Тауэрский мост. Мимо проносятся, исчезая в тумане черные кэбы и двухэтажные автобусы. «Гуд морнинг, хау ду ю ду», – здоровается он с проходящими мимо людьми. «Май нэйм из Борис Стогов», – Петров удивляется как необычно звучит его имя с ударением на первом слоге. «Ай эм э мэн. Ай хэв э систер. Хё нэйм из Лена», – Петров свободно говорит по-английски с прохожими. Неожиданно рядом с ним останавливается богато украшенная красная карета c королевскими вензелями. Окно в ней опускается и Петров видит, что в карете сидят четверо длинноволосых усатых мужчин в черных кожаных куртках. «Это же Queen», – догадался Петров. Один из мужчин высовывается в окно кареты и на чистом английском языке спрашивает его: «What are you dreaming about, Petrov?» «Я не Петров», – отвечает Петров, – «Май нэйм из Борис Стогов. Ай эм э мэн». Все прохожие смеются над ним. «What are you dreaming about, Petrov?» – настойчиво спрашивает усатый.

«Вот а ю дриминг эбаут, Петров?», – вдруг слышит Петров голос Людмилы Николаевны над собой. Все в классе смеются и только Семыкина сочувственно качает головой.

– Я вам не «эбаут», – обиженно ответил Петров, поняв, что он, похоже, задремал и его застали врасплох. Спросонья он не понял, о чем его спрашивала учительница, но почувствовал, что это что-то обидное.

– Что? – растерялась учительница. Самообладание все же подвело ее.

– А что вы обзываетесь, – вызывающе продолжал Петров, не давая учительнице прийти в себя. Нападение, как известно, лучший способ защиты.

Класс испуганно молчал. Все понимали, что не каждый в этом мире может дать отпор Людмиле Николаевне.

Прозвенел спасительный звонок.

– Задание на дом – на доске. Оценки за работу на уроке: Ковалева – пять, Золотов… А, Золотова нет, – осеклась Людмила Николаевна в своей скороговорке. Похоже, что Петров все-таки вывел ее из душевного равновесия. – Петров – …три, – неожиданно сказала она. И эта тройка Петрову за сегодняшний непростой для него урок выглядела со стороны мудрой Людмилы Николаевны как шаг к примирению. Для Петрова же это было спасением.

– Спасибо, Людмила Николаевна, – выпалил он, – Извините.

Он схватил портфель и рванул из класса, пока она не передумала.

Ноябрь. Пение

– Анатолий Евгеньевич, – окликнула учителя пения Модина завуч Валентина Гордеевна. Была большая перемена, и в учительской царила обычная суета – кто-то заполнял классные журналы, сидя за большим столом в центре учительской, кто-то одевался, чтобы уйти, кто-то, наоборот только пришел и торопился поскорее повесить пальто на вешалку в шкафу. Кто-то пил чай с купленными в школьном буфете фирменными пирожками «срисомсмясом», несколько учителей обсуждали что-то у расписания.

– Голубчик, – продолжала Валентина Гордеевна, держа Модина за пуговицу пиджака, – Как продвигается подготовка к праздничному концерту?

Приближалось 7 Ноября и в районном Доме Культуры должен был состояться традиционный праздничный концерт, подготовленный силами художественной самодеятельности коллективов города. Школа тоже должна была представить свой номер и на педсовете решили, что это будет выступление школьного хора с хорошей патриотической песней.

– Мы репетируем с хором дважды в неделю, Валентина Гордеевна. Все идет по плану, – учитель пения излучал уверенность.

– А какую песню вы взяли? – Валентине Гордеевне хотелось тоже немного быть причастной.

– «Москва майская», музыка братьев Покрассов, слова Лебедева-Кумача, – с торжественной ноткой в голосе ответил Анатолий Евгеньевич.

– А почему «майская», ведь концерт к 7 Ноября? – немного удивилась завуч.

– Песня красивая, праздничная, про столицу нашей Родины, – отринул Анатолий Евгеньевич сомнения Валентины Гордеевны. – Программа уже согласованна с райкомом, – успокоил он завуча. – Мы выступаем во втором отделении.

– А, ну хорошо. Держите меня в курсе дела. Может надо будет освободить кого-то с уроков для репетиций, или уроки перенести – я с удовольствием помогу, – удовлетворенно отпустила она наконец пуговицу пиджака Анатолия Евгеньевича.

– Конечно, обязательно, – заверил ее Анатолий Евгеньевич.

Хор был собран из учеников пятых–шестых классов. Солистом вызвался быть Петров. На прослушивании Петров понравился Анатолию Евгеньевичу – мальчишка бойкий, голос звонкий, слух есть, не мажет. Кроме того, его настойчиво рекомендовала старшая пионервожатая: «Петров активный пионер и к тому же он музыкальный мальчик – умеет барабанить и горнить». Для старшей пионервожатой Розы Александровны умение стучать на гулком пионерском барабане «пра-ле-пра-ле-пра-пра-ле-пра» и дудеть на тусклом медном горне в такт барабану на одной ноте, не пуская петуха, было очень музыкальным умением.

Петров действительно любил музыку. От отца остался магнитофон «Чайка-66» и несколько бобин с песнями Высоцкого и Окуджавы, которые Валька знал почти наизусть. На чистые пленки, купленные в местном универмаге, Валька записывал иногда с телевизионных «Голубых Огоньков» популярные песни. Иногда у кого-нибудь из пацанов каким-то чудом (откуда, спрашивать было не принято) появлялись записи западных групп и Петров переписал уже себе Квин и Донну Саммер. Каким-то образом Петров знал мудрёные названия многих музыкальных инструментов и даже мог их различить в оркестре, слушая по радио какую-нибудь симфоническую музыку.

С раннего детства он сам себе пел колыбельные песни. Не детские колыбельные, а самые настоящие взрослые песни. «Мама, можно я попою?», – спрашивал он вечером, лежа в кровати, через приоткрытую дверь своей комнаты, когда не мог уснуть. «Конечно, можно», – откликалась мать из другой комнаты. И Петров в полый голос, подражая Хилю, пел:

«У леса на опушке жила зима в избушке,

Она снежки солила в березовой кадушке.

Она сучила пряжу, она ткала холсты,

Ковала ледяные, да над речками мосты.

Потолок ледяной, дверь скрипучая,

За шершавой стеной тьма колючая.

Как шагнешь за порог – всюду иней,

А из окон парок синий-синий».

Или другую любимую песню:

«Под железный звон кольчуги, под железный звон кольчуги,

На коня верхом садясь,

Ярославне в час разлуки, Ярославне в час разлуки,

Говорил, наверно, князь:

– Хмуриться не надо, Лада, хмуриться не надо, Лада,

Для меня твой смех – награда, Лада.

Даже если станешь бабушкой, все равно ты будешь Ладушкой,

Для меня ты будешь Ладушкой, Лада».

Или, представляя себя стоящим на обрывистом берегу моря, раскинув в постели руки, как Магомаев, он пел:

«О море, море, ветрам и скалам ты ненадолго подаришь прибой,

Море возьми меня в дальние дали. Парус и волны вместе с тобой.

С то-о-бо-о-ой, с то-о-бо-о-о-й».

Хватало Вальки от силы на пару куплетов и скоро он засыпал под свое пение, продолжая видеть во сне истории, начатые песнями.

Праздничный концерт начинался с некоторым опозданием. Валька сидел в среднем ряду с краю. Школьный хор пел во втором отделении и старшая пионервожатая, курировавшая их выступление, разрешила посмотреть первое отделение концерта из зала. Зрители, собравшиеся в Доме Культуры с интересом прислушивались к шороху и переговорам за занавесом, похоже было, что хор занимает свои места. Наконец на авансцену вышла ведущая в красивом платье и объявила начало праздничного концерта, посвященного 57-й годовщине Великого Октября. Занавес раздвинулся. На ярко освещенной сцене под красным транспарантом «Из всех искусств для нас важнейшим является кино. В.И. Ленин» стоял в три ряда сводный районный хор. Мужчины в строгих темных костюмах, белых рубашках и галстуках и женщины в ослепительно белых блузках и темных юбках. К хору вышел дирижер – преподаватель музыкальной школы и их сосед дядя Коля Татаринцев. К стулу перед хором аккуратно прошел Анатолий Евгеньевич со своим огромным аккордеоном – их школьный учитель пения аккомпанировал доброй половине номеров в этом концерте. Дядя Коля взмахнул руками, Анатолий Евгеньевич уверенно потянул аккордеон, извлекая мощные аккорды, и хор запел торжественно:

«День за днем бегут года -

Зори новых поколений.

Но никто и никогда

Не забудет имя: Ленин.

Ленин всегда живой,

Ленин всегда с тобой

В горе, в надежде и радости.

Ленин в твоей весне,

В каждом счастливом дне,

Ленин в тебе и во мне!»

Песня хлынула в зал как огромный речной поток, неотвратимо заполняя зал и вытесняя воздух, и зрители в зале застыли, не силах пошевелиться и вздохнуть, придавленные мощью хора и торжественностью момента. Валька не мог оторвать взгляда от сцены.

После перерыва, пока дяденька из масложиркомбината читал на авансцене отрывки из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин», за закрытым занавесом, стараясь не шуметь, школьники выстроились в три ряда на постаменте для хора. Старшая пионервожатая Роза Александровна осмотрела их, сделала кому-то замечание поправить галстук, но в целом хор выглядел торжественно и празднично, и она, удовлетворенно кивая, пожелала удачи и ушла в правую кулису. Занавес раздвинулся и Петров с высоты своего второго ряда увидел затемненный, полный зрителей зал. Петрову казалось, что все в зале смотрят только на него, и от этого чрезмерного внимания Петров вдруг разволновался. Он был уверен в себе – слова и мелодию песни он знал хорошо, не пропустил ни одной репетиции и старался на репетициях изо всех сил. Но где-то глубоко внутри него засвербела вдруг какая-то малая толика неуверенности и беспокойства, как случается перед прыжком в реку с незнакомого берега.

На сцену вышел Анатолий Евгеньевич со своим перламутровым аккордеоном. Сверху Петрову были видны только голова Анатолия Евгеньевича, кисти рук на клавишах аккордеона и носки ботинок учителя пения – все остальное скрывалось за огромным инструментом. «Человек-оркестр», – мелькнула в голове у Петрова прочитанная где-то фраза. Анатолий Евгеньевич сыграл несколько тактов вступления и кивнул головой, дав сигнал для солиста. Петров глубоко вдохнул и прыгнул в реку.

«Утро красит нежным светом

Стены древнего Кремля,

Просыпается с рассветом

Вся Советская земля.

Холодок бежит за ворот,

Шум на улицах сильней.

С добрым утром, милый город,

Сердце Родины моей!», – старательно и звонко пел он.

«Кипучая,

Могучая,

Никем непобедимая

Страна моя,

Москва моя, –

Ты самая любимая!», – подхватил хор.

Второй куплет почему-то не пришел сам собой, и память услужливо подставила что-то тоже хорошо знакомое и близкое по размеру. Петров не успел даже запаниковать, как уже пел:

«По долинам и по взгорьям

Шла дивизия вперед,

Чтобы с боем взять Приморье,

Белой Армии оплот.

Наливалися знамена

Кумачом последних ран.

Шли лихие эскадроны

Приамурских партизан».

«Кипучая,

Могучая,

Никем непобедимая

Страна моя,

Москва моя, –

Ты самая любимая!», – как и положено гнул свою линию хор.

Петров заметил краем глаза, как побелели на аккордеоне костяшки пальцев Анатолия Евгеньевича. Роза Александровна в правой кулисе еще кивала головой в такт песне, но выражение ее лица уже стало меняться.

Продолжения «Марша Дальневосточных партизан» память Петрова почему-то опять не подставила ему в нужный момент, а подставила другое, что-то еще более знакомое и родное:

«Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя,

То, как зверь она завоет,

То заплачет, как дитя», – звонко пел, зажмурившись, Петров.

А дальше опять из первого оригинального куплета:

«Холодок бежит за ворот,

Шум на улицах сильней.

С добрым утром, милый город,

Сердце Родины моей!»

«Кипучая,

Могучая,

Никем непобедимая

Страна моя,

Москва моя, –

Ты самая любимая!», – хор знал свое дело.

Роза Александровна металась за сценой между кулисами и наконец-то дала занавес. Хор испуганно рассыпался как горох и укатился в кулисы. В зале, отсеченном занавесом, громко аплодировали – похоже песня всем понравилась.

– Ну ты даешь, Петров. Что случилось? – только и смог сказать Анатолий Евгеньевич, вспотевший от переживаний и тяжелого инструмента.

Валька и сам не понял, что случилось.

– Берег незнакомый, Анатолий Евгеньевич, – пытался объяснить свои переживания Петров.

– Какой берег, Петров? Что ты несешь, – устало сказал Анатолий Евгеньевич. – Ладно, потом обсудим, иди домой.

Вечером Валька долго не смог уснуть, переживая происшедшее.

– Мам, можно я попою, – решил он прибегнуть к проверенному снотворному средству.

– Конечно, – ответила мать и услышала через минуту знакомую песню с немного странными, как ей показалось, словами:

«Из-за острова на стрежень,

Вихри снежные крутя,

Выплывают расписные

Стены Древнего Кремля.

На передней Стенька Разин,

Обнявшись, сидит с княжной.

То, как зверь она завоет,

То заплачет, как дитя.

Кипучая,

Могучая,

Никем непобеди…», – уснул Петров на середине слова.

Декабрь. Физкультура

В школьном спортзале было холодно, несмотря на то что толстые трубы батарей вдоль стен исправно работали. Огромные, почти в два этажа окна старого здания сифонили, похоже было, что в последний раз их утепляли очень давно. А может и вообще никогда не утепляли. На жалобы физруков на сквозняки из окон завхоз отшучивался в том смысле, что если на физкультуре бегать и прыгать, то и не замерзнешь, а вот если сидеть на одном месте, то да, может быть неуютно. Так ведь зима, кому сейчас уютно.

Завуч ставила физкультуру в расписание последним уроком, чтобы учителя не жаловались, что «ученики опаздывают на следующий урок, потому что не успевают переодеться, а потом сидят потные и перевозбуждённые и долго не могут войти в ритм урока».

– В одну шеренгу по росту становись, – скомандовал физрук Юрий Николаевич в начале урока, показав рукой направление шеренги. Через пару минут после небольшой толкотни 5-й «Б» построился в одну шеренгу.

– По порядку номеров рассчитайсь.

– Первый, второй, третий… девятый, десятый… восемнадцатый, расчет закончен, – бойко отрапортовала самая маленькая Завьялова.