Капитал (сборник)

Чокаются, пьют.

Марк. Пока еще горячее, давай еще по кусочку.

Наташа. Давай.

Марк. Кстати, ты же не попробовала соус. Знаешь, как он называется? “Бетельгейзе”.

Наташа. Это что?

Марк. Самая большая звезда во Вселенной. Ее диаметр больше орбиты Марса. Представляешь?

Наташа. Не очень.

Марк. Главное – это очень вкусно.

Кладет ей кусок, поливает соусом.

Наташа (пробует). Вкусно.

Марк. Еще бы!

Наташа. Не знаю, может, я не права, но мне кажется, что…

Марк. Что, милая?

Наташа. Ты не обидишься?

Марк. Я не обижусь, даже если ты убьешь меня.

Наташа. Ну… мне кажется, что мой отец вкуснее твоей матери.

Марк. Возможно. Во-первых, он моложе на три года. Во-вторых, моя мать страдала ревматизмом. А в-третьих…

Наташа. А в-третьих, я люблю тебя.

Марк. Я обожаю тебя, рыбка.

Целуются, не переставая жевать.

Наташа. Тебе грудинка попалась?

Марк. По-моему, это плечо.

Наташа. А у меня… даже не знаю, что это за часть.

Показывает.

Что это?

Марк. Трудно сказать, милая. Наверно, шея.

Наташа. Наверно. Вот позвонки… а может, спина… ммм… а с соусом правда вкуснее.

Марк. Естественно.

Едят молча.

Наташа. Странно все-таки.

Марк. Что, милая?

Наташа. Отец мой был таким говном, а мясо вкусное.

Марк. Так часто бывает… Кстати, милая, чтоб не забыть. Звонил Петя, приглашал на уикенд к ним. Я ему пока не ответил.

Наташа. Да ну… не хочу я к ним. У него жена трещит, как пулемет.

Марк. Мне Петя нравится. Умный парень. Веселый.

Наташа. Он-то умный, а жена глупа, как пробка. Да ну их.

Марк. Поехали тогда к Хохловым на дачу.

Наташа. Опять кокаин нюхать?

Марк. Тебе не понравилось разве?

Наташа. Нос заложило, как при гайморите. И трахаться хочется.

Марк. Это плохо, по-твоему?

Наташа. Хорошо. Но я и без кокаина хочу трахаться.

Марк. Я знаю, киса.

Наташа. И потом… этот Хохлов… странный парень.

Марк. Почему странный?

Наташа. Зачем ему японский сад вокруг русской дачи?

Марк. Это успокаивает.

Наташа. Он что – японец? У него морда вполне русская. Чего ему успокаиваться.

Марк. На него было покушение.

Наташа. Ну и что? На кого из новых русских не было покушений? На тебя же тоже было, но ты не заводишь японского сада!

Марк. На меня было два покушения. А на Хохлова – только одно. Это большая разница.

Наташа. Почему?

Марк. Страшно становится после первого. Люди удваивают охрану, садятся на кокаин. Заводят японский сад. Часто ходят в церковь. А после второго покушения страх пропадает. Совсем.

Наташа. А после третьего?

Марк (смеется). Я таких не встречал!

Наташа. Марк, хорошо, что тебе не нужен японский сад. И ты ничего не боишься.

Марк. Как говорил один мой друг, в русском бизнесе есть два пути: либо ты боишься, либо ты работаешь. Правда, сам он уже полгода лежит на Крестовском кладбище.

Наташа. Он боялся?

Марк. Нет. Он работал.

Наташа (вздыхает). Ну вот… опять мы про кладбище заговорили.

Хлопает в ладоши.

На хуй! На хуй! На хуй!

Смеется.

Ой, слушай, я же тебе забыла рассказать! Я видела сегодня классную сцену! Дико классную! Я сегодня была в парикмахерской.

Марк (целует ее). Я это заметил.

Наташа. Подожди… вот, и пока меня Танечка стригла, я смотрела в окно. У них оно такое большое, улица видна, как в кино. А на улице какой-то кретин на синем мерседесе въехал в грузовик. Или, может, грузовик в него въехал, я не знаю. Грузовику ничего, а мерседес слегка помяло, ну и лобовое стекло разбилось. Грузовик уехал, кретина увезла куда-то милиция, а мерседес остался стоять на улице. И вот здесь-то и началось кино! Откуда-то прямо из-под земли появились люди, которые стали раздевать мереседес. Они делали это быстро и профессионально. Их было несколько групп, каждая со своей специализацией: одни снимали колеса, другие вынимали мотор, третьи чистили салон, и знаешь, что мне это напомнило? Я смотрела фильм про Африку, как львы охотятся на зебр. И вот они завалят зебру, выедят в ней лучшие куски и уйдут. А потом приходят гиены, съедают потроха, потом сразу налетают грифы, потом приползают муравьи… В общем, когда я вышла из парикмахерской, на улице лежал только кузов мерседеса. Как синий череп. И пошел снег. И было так красиво. Этот пустой синий череп под снегом был такой… такой…

Вздыхает.

Все-таки как хорошо, что в России иногда встречается что-то по-настоящему красивое.

Марк. Да.

Молчит.

И все-таки, киса, куда мы поедем на уикенд? К Пете ты не хочешь?

Наташа. Не хочу.

Марк. Значит, к Хохловым ты тоже не хочешь? Куда же мы поедем?

Наташа. Поехали в Вороново.

Марк. В этот бардак? Неужели тебе понравилось?

Наташа. Там лес хороший. Я на лыжах каталась.

Марк. Рыбка, но там куча народа, и все какое-то быдло…

Наташа. Мне плевать на народ.

Марк (с улыбкой). Правда?

Наташа (с улыбкой). Ага.

Марк. Ну, тогда поедем в Вороново. Сауна там ничего.

Наташа. И бассейн. Хотя бассейн… знаешь… там, когда входишь, дно такое скользкое и холодное… так ногам холодно и сразу это… хочется…

Марк (настороженно). Что, милая?

Наташа. Хочется, чтобы… это… чтобы…

Замирает.

Марк. Что, милая? Что?

Наташа (внимательно смотрит на него). Ты кто?

Марк (сильно бледнея и теряясь). Я… милая… я Марк…

Наташа. Кто?

Марк (дрожащим голосом). Марк… Марк… милая… Марк…

Наташа (встает со своего места). Какой Марк?

Марк (тоже встает). Милая… милая…

Наташа. Какой Марк?

Марк. Милая… не надо… Наташенька…

Наташа. Какой Марк?

Марк. Наташенька… я скажу… я все скажу… не надо…

Наташа (кричит). Какой Марк?

Марк (опускается на колени). Милая, не надо! Я скажу! Я скажу!

Наташа. Ты хочешь, чтоб в тебе мыши завелись?

Марк (дико кричит). Нет! Нет! Неееет!

Наташа. Какой Марк? Какой Марк?

Марк. Марк Сушеный!

Наташа. Где висит Марк Сушеный?

Марк. В чулане!

Наташа. Сколько лет висит Марк Сушеный?

Марк. 32 года и 6 месяцев!

Наташа. Кто повесил Марка Сушеного?

Марк. Плохие мальчики!

Наташа. Чего боится Марк Сушеный!

Марк. Мышей!

Наташа. Как бегут мыши?

Марк. Слева направо!

Наташа. Как качается Марк Сушеный?

Марк. Справа налево!

Наташа. Куда рвутся мыши?

Марк. Марку в ягодицы!

Наташа. Кто поможет Марку Сушеному?

Марк. Святая Преподобная Великомученица Варвара!

Наташа. Как она поможет ему?

Марк. Отгонит мышей, намочит ягодицы!

Наташа. Как попросит ее Марк?

Марк (делая странные движения). Помоги мне, Великомученица Варвара, во имя Господа нашего!

Наташа поднимает платье, приспускает трусы, Марк приспускает брюки и, причитая молитвы, ложится на пол, ягодицами вверх.

Наташа (как бы отпугивая гениталиями невидимых мышей). Изыдите вон, окаянные! Изыдите вон, окаянные! Изыдите вон, окаянные!

Затем Наташа мочится на ягодицы Марка.

Марк. Аминь!

Марк, всхлипывая, ползет к двери. Наташа подтягивает трусы, опускает платье.

Наташа. Марк, я сомневаюсь, что у них есть душ.

Марк, не обращая на нее внимания, выползает за дверь.

Наташа (кричит ему вслед). Скажи, пусть десерт подают!

Она берет со стола бутылку коньяка, отпивает из горлышка, обливается; смеется, вытирает ладонью коньяк с груди, нюхает ладонь, задумывается, потом смотрит на голову отца; подходит к голове, льет на нее коньяк из бутылки, затем подносит свечу; голова загорается.

Русская бабушка

Акт первый

Сцена и зрительный зал погружены в темноту. Вдруг на сцене вспыхивает крошечный огонек зажженной спички, который вскоре зажигает фитиль старой керосиновой лампы. Затеплившись, фитиль скупо освещает небольшую комнату, обставленную скромной, слегка громоздкой мебелью образца пятидесятых годов: в левом углу небольшой сервант, в правом – платяной шкаф с зеркалом, рядом с ним кровать с металлическими спинками, застеленная зеленым покрывалом. Над кроватью к стене прибит гобелен, изображающий лесной пейзаж и оленей у водопада. Рядом с кроватью – небольшая черная этажерка, уставленная книгами и различными мелкими вещами домашнего обихода, из которых выделяются будильник и фарфоровая балерина. Рядом с этажеркой – телевизор на ножках, накрытый пестрой шерстяной тряпочкой. Над телевизором прямо на стене развешаны фотографии в различных рамках и просто без рамок. Посередине комнаты круглый стол на квадратных ножках, покрытый серой скатертью. На столе стоит керосиновая лампа. За столом на стуле сидит бабушка и, подперев ладонью щеку, смотрит на огонь фитиля. Она в темно-коричневой длинной юбке, в бордовой кофте и в большом сером пуховом платке, накинутом на плечи. Ее совершенно седые волосы собраны в пучок. На ногах у нее старые шлепанцы.

Бабушка. Да… Как быстро время бежит. Тысяча девятьсот восемьдесят шестой. Не верится. Неужели дожила?

Усмехается.

Господи, как меня, старую, еще ноги носят… Восемьдесят шестой. Да. Сказали бы нам тогда с Полиной, что проживете еще сорок пять, так кто б из нас поверил. А вот нá тебе – прожили. И лампа наша целехонька, не избилась, не сломалась…

С любовью гладит своей морщинистой рукой латунный бок керосиновой лампы.

Да… Ровесницы мы с тобой, милая. Отец покойный говорил, я родилась, а он весной тебя на ярмарке в Подольске прикупил. Вот какие дела. И фитилек не сгнил, слава Богу… Неужели тогда с этой лампой жили? Не верится даже. Полина, бывало, как вечером свет отключат, зажжет и вяжет, вяжет. Она тогда, в сорок первом, Сережу ждала, на шестом месяце ходила. Сядет вот здесь и вяжет, вяжет Николаю рукавицы да носки. Он на фронте с самого июня был. Ей тогда тридцатый год пошел, а мне двадцать третий. Я-то вязать не любила. А она все вечерами вязала. Он ведь тут совсем рядом был, Москву оборонял. И убило его под Москвой. Не дошла тогда наша посылка, Полина, не дошла…

Молчит, гладя лампу, потом со вздохом продолжает.

Полина, Полина… Как ты там, в этой больнице? Господи, хоть бы обошлось. Две недели без тебя живу, поговорить-то не с кем. И навестить не могу – ноги, как на грех, отказывают, а там на электричке два часа, а после по Москве на метро да на трамвае – куда уж мне… А главное, ни письма, ни весточки. Хоть бы написала – была операция, так, мол, и так. Изведусь вся…

Вздыхает.

Полинка-Полинка. Знаешь, сегодня день-то какой? Поди, и забыла в своей больнице. А я помню и всегда помнить буду. Сегодня ж шестое декабря. Тот самый день. Вот я и лампу зажгла, как тогда вечером. Правда, тогда похолоднее было – печка наша совсем не грела, дрова прогорят, а тепла нет. Лампу зажжем и сидим. А ты вяжешь, вяжешь… И тогда вязала к нашей свадьбе. Три ночи не спала. Подарила ему, моему лейтенанту, дорогому Федору Николаевичу, Феденьке моему. Два дня и две ночи побыли мы с ним, да и пошел на войну. Пошел мой Федя. Милый мой Федя… Дай хоть посмотрю на тебя…

С трудом встает, берет лампу и, шаркая тапочками, подходит к висящим на стене фотографиям; подносит к ним лампу, стоит, разглядывая.

Вот… Феденька мой. Тогда перед отправлением снялись мы с тобой. Вон какой красавец был. И я молодая. Хоть фотография осталась. И было нам по двадцать три года. Господи, было ли это? Полина, помнишь Федю моего? Как на свадьбе сидели? Иван Кузьмич как хорошо сказал тогда, помнишь? А Лизу помнишь? Она тогда ведь моложе меня была! Господи, родные вы мои… все вы здесь, все… все…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.