Птица счастья

– Но почему же ты так спокоен?

– А что мне делать? Мы просто живем и работаем. У меня хорошо получается писать, и дело это мне по душе. Леночка моя врач в больнице.

– Но ты же неудобен, с тобой не знают, что делать.

– Я хотел бы все изменить. Мы живем в замечательной стране, щедрой и величественной, и в своем величии она могла бы стать раем на земле, и я верю, что все в наших руках.

– Сказал патриот-идеалист, сидящий в тюрьме! И что ты предлагаешь? – рассмеялась Кристина.

– Кому?

– Ну в целом. Как рай-то создать?

– Я предлагаю тебе остановиться у нас на несколько дней, попробовать жаркое в моем исполнении, погулять в наших краях, а потом вернуться в реальность и жить дальше. Писать статью, раз это то, что ты считаешь необходимым и полезным. Я дам тебе формулу, из моей книги, быть может, она тебе поможет. Изменения – это единственное, что постоянно в этом мире, и они происходят в нужном направлении и с должным эффектом. Может, именно ты мне поможешь формулу доработать, и что-то мы повернем в лучшую сторону.

В Кристине не отзывался Сережин фатализм, все ей казалось иллюзорным, утопичным, но она пробыла в гостях еще несколько дней, познакомилась с общиной. Елена прекрасная, как теперь ее звала Кристина, оказала заботливый прием и поведала историю о том, что детей пока завести у них с Сережей не получалось, и что после смерти матери супруг переменился и стал серьезнее. На полках между прочих вещей стояла одна книга за авторством Василия Александрова. Та, первая, хранящая тайну. Кристине так и не довелось ее прочитать, но заветную формулу она получила из рук автора.

***

Волнение от проведенного расследования не утихало. Госпожа Минина уже неделю как вернулась из поездки с сокровищами, превзошедшими все ее ожидания. Но она ослабела физически, не спала несколько ночей. Брат. Живой. Совсем другой, ну как такое возможно… Жители поселения даже казались счастливыми, благодарными, несмотря на очевидную несправедливость их положения.

Кристине хотелось систематизировать собранные материалы. О публикации статьи в стране речи идти не могло. Ей просто не позволят. Да и печать формулы в текущем состоянии вызовет массовые беспорядки. Все ее тело сотрясал озноб, она прилегла на кровать с ноутбуком. Кисти ее отяжелели и стали неподъемными. Она отложила все в сторону и забылась в дреме. Сколько было времени, когда она очнулась, Кристина не поняла. Она очнулась от тянущей боли в животе, вся была покрыта холодным потом. Кристина положила руку на низ живота:

– Отлично, еще и вы наконец объявились…

Она добралась до кухни, приняла несколько таблеток обезболивающих и легла на диван в гостиной. Время превратилось в шар на воде – сколько бы оборотов ни прокрутило – стояло на месте. Боль не проходила, поднялась температура.

Кристина вызвала скорую, и через некоторое время пришла долгожданная помощь.

– Да какое же у вас отравление, деточка, у вас на другое похоже.

– На что?

– Сейчас приедем в больницу и разберемся.

Лена вцепилась в телефон в попытке дозвониться мужу, но тот не ответил. Тогда она оставила голосовое сообщение и позволила увезти себя в больницу.

***

Наступили долгожданные выборы – вторые в жизни Минина-старшего. Он потратил все свои силы и бюджеты внушительные, чтобы исход их был решен в его пользу.

Новые избиратели, подросшие к тому времени, считавшие себя лучше прежних поколений, зависимых от телевидения, шли на выборы вместе со своими птицами. Птицам нравился глянцевый блеск любви и ценностей, взращенный в их умах изысканными социальными инструментами, созданными благодаря исследованиям поведения пернатых.

К тому времени столицу освободили от работяг, и люди, избалованные судьбой, могли спокойно наслаждаться центром. По итогам реновации все нежелательные элементы были сосланы на периферию без права перепродажи своих квартир в течение десяти лет. А недвижимость в центре перешла в руки людей, способных оценить эту роскошь. И молвили люди, что ипотеки выдавались теперь только на первичное жилье, с беспрецедентно низкой процентной ставкой. И молвили люди, что им зарплаты перед выборами увеличили, но всех поставили на полставки. Еще много чего люди молвили в те времена.

Кристинины путешествие и госпитализация произошли спустя недолгое после победы Минина на выборах время. И как же было глубоко ее удивление, когда свекор самолично приехал к ней в больницу, несмотря на свою явную занятость.

– Ну… здравствуй, невестка дорогая.

– Здравствуйте, Лев Константинович.

Он стоял в пальто и пристально наблюдал за Кристиной. Охрана перекрыла снаружи дверь.

– Еще месяц назад я переживал, что вы столько лет с Петром вместе, а внуков у меня все нет. А тут такое…

Кристина безмолвно смотрела на серое бесконечное небо за окном.

– А ты знаешь, почему ребенок твой не выжил?

– Да, мне сказали.

– Ты знаешь, что тебе не все сказали.

Кристина не реагировала.

– А ты знала, что с восьмой недели можно отцовство ребенка по крови матери узнать?

– Нет.

– Так вот, благодаря чудесным разработкам можно, знай. И я подумал, ты хоть и дочь мусорщика, но нравственность имеешь и сына моего ценишь.

– Я ценю.

– Не ценишь. Есть у меня генный материал одного человека, с которым ты, сука, спутаться смела.

Кристина молчала.

– И я попросил проверить, чей ребенок погиб в твоей утробе по причинам генетических отклонений, пока ты лежала неделю тут. Так вот, по итогам анализа на отцовство и при повторном исследовании плода выяснилось, что ребенок не «мининских» кровей, и нарушения в развитии были несовместимы с жизнью. Главврач заключил, что беременность ради твоего блага нужно было прервать.

Она смотрела на Минина исподлобья.

– Прекратите!

– Ты мне еще спасибо должна сказать, что тебе не пришлось моему сыну объяснять, почему у него арапчонок из жены вылез. Так что я рассчитываю, что связь свою ты бросишь и покажешь моему сыну всю свою любовь.

Хладнокровно, без намека на сочувствие, он ждал, пока его жертва прореагирует. Минин упивался своей властью. Кристина не доставила ему удовольствия видеть свои слезы.

– На вашем месте я бы остерегалась журналистки с миллионами подписчиков, которая знает о втором «клоне» и о вашей фабрике детей.

– Как заговорила! Ты фертильна, теперь докажешь свою преданность и воспитаешь в себе верность. Постарайся в ближайший год все сделать правильно и подарить мне внука, а если не справишься, не думай, что доедешь до того поселения, о котором ты говоришь, и будешь жить-поживать вместе с остальными. Есть у нас и другие места.

– А еще я знаю формулу. Ту, что в книге Александрова зашифрована. Ту, что птиц с ума сводит. И в моих силах все ваше иллюзорное спокойствие порушить.

– Повторяю… но только потому, что ты мне невестка. Большая страна у нас, Кристина. Есть места, куда даже молва не доходит.

После ухода Минина-старшего Кристина лежала в абсолютной тишине. Незаметно для нее за годы общения и близости с Василием в ее существе зародился источник светлого чувства, где-то в груди, где сердце, он пробил панцирь стремления к достижениям, переполнил ее любовью и обернулся в ребенка. С момента, как Василий перестал поддерживать их связь, источник стал угасать без истерик и слез, без внешних страданий… Умирал медленно, исторгая из себя глубинную ржавчину боли и обиды. И теперь, обездвиженная на больничной кровати, она поняла, как сильно она желала это дитя, этот плод самого лучшего ее намерения к мужчине. Он был убит тихо, и о нем не знал никто, кроме его убийцы, даже она, его мать. И никто не мог его защитить. «Мясо, мясо мясо…» – все, что приходило на ум Кристине. Осознание безвозвратно ушедшей возможного счастья и собственного бессилия. Мясо, мясо… Как мясо ее выкинул Василий, как мясо порубил ее душу Минин, как в холодильную камеру ее привезли обратно в квартиру. Мясо, мясо, мясо… И плакала она горько, и плач ее летел по пустующим комнатам. И вместе с плачем придумала она, как за счастье свое потерянное отомстить.

После удачных выборов Минин осознал силу детского сна виртуальности, в который впадала цивилизация. Он считал огромным экономический и социальный потенциал обособленного рынка беззащитных, неадаптированных и практически андрогинных людей и их пернатых друзей. Они сами объединялись в безопасной для них в эмоциональном и физическом смысле виртуальной среде, прислушивались к своим питомцам, чьими повадками давно управлял Минин. Лев Константинович не хотел новой смуты от Кристины –она обладала опасным знанием, в случае обнародования которого мог выйти коллапс с человеческими жертвами, чего ему совсем не хотелось. Поэтому Минин дал распоряжение обеспечить Кристине наилучший уход для ее скорейшего выздоровления. Он в тот же день позвонил сыну и провел разъяснительную беседу.

– Петя, я предпочитаю, да и в целом у нас вертикаль так устроена, чтобы мои проблемы становились проблемами другого человека. Так вот сегодня моя проблема – твоя жена, и передаю я ее тебе.

– О чем ты говоришь?

– Во-первых, она про формулу Александрова и про «серых» клонов знает, которых ты вне общего оборота производишь. Да-да, я в курсе, не дергайся. А во-вторых, у нее был любовник. Неважно, кто он. Важно, что она признает собственную ошибку. По второму вопросу мы с ней достигли договоренности, и ты можешь больше не беспокоиться, а вот по первому я тебе помогать не буду, разбирайся сам. Нужно предотвратить информационный вброс формулы Александрова от твоей жены. Ну, и пока что затаись с продажей клонов на аукционах.

Петр Львович не слушал нотации отца. Его драгоценная собственность, его опора, его достоинство – все оказалось под угрозой. Мало того, что любовника завела, так еще могла лишить его денег и устроить скандал. Черты лица Петра заострились. Он побледнел – череп его проступил мертвенной белизной из-под тонкой кожи. На глаза легла иссиня-черная тень. Зрачки сузились и бегали из стороны в сторону, как черные капли едкой ртути. На высоком лбу пульсировала вена.

– И да, Петр, повзрослей и по возвращению прекрати отлавливать и расстреливать этих птиц. Тебе оружие не для этого выдали, а для самообороны.

– Да до них дела никому нет уже.

– Они иногда выбирают себе новых хозяев, зачем, людей предназначенного лишать.

– Ха-ха, да большинство людей полинявших к себе не подпускают, кому они такие «никакие» нужны, серые и неприметные.

– Ну этим людям не поможешь.

– Ну а, почему одни должны этих пернатых тварей растить и кормить, и в большинстве они и не вздумают линять? А к другим, значит, прилетят сразу готовые, кем-то до линьки доведенные, преображенные являются, шепчут свои подсказки, и все с само собой в жизни налаживается.

– Ну вот пока большинство должны растить своих птенцов сами. Пока Александров не доработал свой текст, мы не в силах ничего изменить.

– Ты же прекрасно знаешь, что этот нытик ничего не сделает.

Отец слышал голос сына, и тот удалялся, растворяясь цифровом сигнале, и понял Минин, что его собственная птица, сидящая тут рядом в клетке и скрытая от посторонних глаз плотной тканью, никогда не поменяет свой окрас на неприметный серый и не попросится на свободу.

***

Петр закрыл несколько крупных сделок и после звонка отца был вынужден отказаться от всех «теневых», что уменьшило его будущие доходы на сотни миллионов. По возвращении в страну Петр был холоден с женой. Они обоюдно не разговаривали. Кристина словно не замечала присутствия супруга и подолгу смотрела в окно, сжимая телефон у груди, и практически не выходила из дома. Загадкой для Петра оставалось имя любовника, но больше его беспокоила ситуация с формулой, отчего он приставил к жене охрану.

Несколько недель спустя, выдержав паузу, поутихший и больше не способный на неконтролируемое насилие Петр инициировал разговор c Кристиной. Беседовали холодно, разочарованно. Жена не боялась и не переживала. Она была подавлена, а Петр был ей совершенно безразличен.

– Я не хочу знать, с кем ты спуталась… И принимать решения касательно нашего брака я тоже не намерен. Но что до твоего расследования – ты должна все кончить. Отдай записи, которые есть.

– Ты же не думаешь, что это меня остановит.

– Чего ты хочешь добиться? Лишить меня, себя, нас всего?…

– Я уже всего лишилась.

– Я помогу тебе этого не сделать, ты сейчас в расстроенных чувствах, а люди тебе верят, не вводи их в массовый психоз. Отдай информацию. И про ублюдка своего забудь… Время пройдет, восстановишься и родишь еще ребенка. Сходи вон с Васей на ваш традиционный спа-день – приведи себя в порядок. Со следующей недели будем посещать воскресные службы, по семейным делам у батюшки совета просить.

Петя решил не обращать внимания на расстройства жены. Не склонный к эмоциональности и отлученный своей деятельностью от человеческих чувств, он решил, что произошедшие события – блажь, мелочь, которую он сможет пройти и не заметить.

Кристина не сказала ни слова. Она впервые за весь разговор подняла на мужа глаза. Обернись он в тот момент – он познал бы мучительное презрение за собственное существование.

Кристина положила телефон перед Петром на стол.

– Все доказательства здесь.

– Только не делай глупости, не заставляй меня принимать меры.

– Едва ли я могу доставить тебе еще большее неудобство…

– Я надеюсь…

***

Василий не хотел встречаться с Кристиной. Неловко ему было, она напоминала ему о собственном малодушии. Но Петр был настойчив и просил присмотреть за женой после госпитализации и приободрить ее.

В зале для гостей особо важных, где обычно их принимали, на диване сидела женщина. Спокойствие позы незнакомки обрамляла благородная стать. Ее не потревожило присутствие постороннего, и она продолжила свое наблюдение за рыбками в аквариуме.

– Простите, не хотел мешать.

Она посмотрела на Василия и улыбнулась.

– Ты прощен.

Василий едва узнал ее. Мертвецкая холодность и глубина голоса делала ее схожей с существом потусторонним. Окутанная тайной и превосходством Кристина не шелохнулась. И он забыл все ее заискивающие мольбы, все ее требования внимания, все попытки привязать к себе, забыл свою вину. Его окутали воспоминания обладания ее щедрым телом, одурманили отголоски запахов и звуков, и единственное, что он хотел теперь, – это прикосновений.

– Как ты себя чувствуешь? Мне сказали, что ты после госпитализации.

– Это все, что тебе сказали?

Чем дольше они находились рядом, тем отчетливее Василий понимал необратимость ситуации. Кристина стала недосягаемой, бесстрастной.

– А что мне могли еще рассказать?

– Мне сделали аборт. Ребенок был от тебя.

В этот момент в зал вошел персонал, готовый выполнять свою работу по процедурному уходу за гостями. Перед Василием поставили ведерко с шампанским и наполнили бокал.

– Вы не оставите нас, – попросила Кристина. – Господин Александров будет готов через десять минут.

– Это был мой ребенок?

– Ты не смеешь больше задавать мне ни одного вопроса.

Вася готов был стоять у этой стены и смиренно жать приговора.

– Я сейчас передам тебе информацию, которую опубликовала десять минут назад. Я доработала формулу твоего брата, но если он хотел смягчить ее, то я, наоборот, усилила эффект, чтобы действие происходило мгновенно. Я проверила на своей птице. Она давно маялась у окна и все не знала, как выбраться. Услышав правильные слова новой формулы, она, без ожидания линьки, билась о стекло, пока не свернула себе шею. Я выложила фото ее тушки в инстаграме вместе с формулой. Думаю, это многих подвигнет к действию. Копию отвези Сереже. И помалкивай. Координаты местонахождения брата также тут указаны. Приятного тебе отдыха.

Кристина встала, приблизилась к Васе, посмотрела пристально в глаза, залпом выпила бокал шампанского и покинула зал.

– И да, это был твой ребенок.

ЧАСТЬ V

Сергей вставал рано. Он вышел на улицу, заметив автомобили у соседнего дома. В поселение доставили нового жильца, и Александрову не терпелось узнать, кто попал в ссылку на этот раз. Разгружали машину стремительно, небрежно. Отстраненное осеннее солнце поднималось из-за леса–оно тихо освещало землю своим великолепием, оставляя тепло при себе. В стороне от грузчиков любовался пейзажем глубокоуважаемый господин Кальман. Сережа улыбнулся, завидев своего старого друга-писателя, и понял, что, наконец, они смогут беспрепятственно вести беседы.

Поодаль стоял Валерин автомобиль.

«Сильно ты, Хаим Семенович их разозлил, если начальник охраны тебя оформляет», – подумал про себя Сергей и, было, зашел обратно в дом. Он не говорил с Валерой с похорон матери, затаив обиду, от которой сам бы и хотел, но не мог избавиться.

– Постой, – позвал голос родной, но давно забытый, в сновидениях затерянный.

Сергей оглянулся и увидел брата у крыльца. Вася сиял улыбкой, мешками под глазами и идеально выбритой головой. Он стоял, подавшись всем телом в сторону брата, оттягивая карманы. Сперва Сергей рефлекторно подался брату навстречу, но остановился.

– Тебе не идет такая стрижка.

– А я твой фанат, не мог удержаться.

– М-м… это уже не в тренде, как видишь, – Сергей порядком оброс, волосы его небрежно вились по голове.

– Тренды проходят… Да и мне сбежать надо было, я твой трюк использовал.

– Тебя этот, – указывая в сторону Валеры, спросил Сергей, – отловил?

– Нет, он помог сюда добраться.

– Только ты мог сбежать в тюрьму… И с каких это пор он помогает правила нарушать?

– Да ему что… На режимный объект же отвез, а не за границу, отсюда, как я понимаю, мало кто пропадает. Я попросил несколько дней меня не выдавать.

Годы разлуки, как однополярные магниты, недоверием отталкивали братьев друг от друга, хотя оба стояли, подавшись навстречу друг другу.

– Так что хотел, выкладывай…

– Может, мы зайдем?

– Лена спит, ей скоро на смену, пойдем на веранду.

– Так ты семейный теперь человек… Хорошая твоя Лена.– Вася закурил сигарету, протянул Сереже, а тот отказался.

– Я, по-моему, твоего мнения на ее счет не спрашивал.

Василий агрессию брата понимал, также понимал, что появление его неуместно, но ему радостно было видеть Сережу. Дорожка вела за дом, на просторную веранду. Плетеная мебель была произвольно раскидана, выдавая долгие летние посиделки.

– Я не ссориться пришел.

– А зачем?

– Ты слышал, что происходит за стенами?

– Мы здесь отрезаны. Молвили люди, что птицам кто-то формулу новую слил.

И поведал Вася историю Кристинину, про ее публикацию скандальную, что потерял ее, ребенка и намеревается ее найти во что бы то ни стало и из лап мининских спасти. И что если не найдет, то расскажет всему свету о том, как с ней поступили, и еще раз ее материалы обнародует. Уж тогда он проследит, чтобы формула до каждой птицы дошла. Отчаяние его охватило.

– Во всей этой истории не вяжется только один момент, брат. Не мог ты отцом быть. В нас с тобой есть регуляционный природный механизм. Гомосексуальность нас с тобой обошла стороной, но таким, как мы, наверняка нет продолжения – мы стерильны. Видимо, ребенок все-таки был Петра. Но тогда зачем тогда они его абортировали?

Василий задумался и переспросил:

– Ты знаешь наверняка про стерильность?

– Да. Мы пытались с Леной, а потом обследование показало, что дело во мне.

– Ну, я все равно Кристину найду. Тебе вот копию привез ее формулы. – Он сжимал замерзшими пальцами карту памяти.

Сереже стало жалко брата, что тот маялся из-за ситуации упущенной. Он тонул в отчаянии и не мог оставить надежду. Вся беспечная натура Василия не готова была к смирению. Впервые он столкнулся с реальностью, как тогда, когда умерла их мать и возникла неведомая ответственность, и невозможно было отменить произошедшее. И теперь он не мог изменить выбор, сделанный однажды, не мог вернуться к Кристине и не бросать ее.

Сережа на самом деле уже давно простил обиды брату и сейчас понимал необходимость своего присутствия и поддержи. Через приоткрытое окно веранды донесся щелчок вскипевшего чайника.

– Лена проснулась…

– Лена…

Вася все время беседы тревожно ходил. Измотанный дорогой и мыслями своими, он порывисто метался по веранде в беспокойстве. Иногда затихал, прикурив сигарету, а потом вскакивал и кругами ходил, как потерпевший по тающей льдине.

– Вася, послушай… Оставайся у нас. Хоть на несколько дней. Жизнь здесь простая, без излишеств, но приятная.

– Я не могу, мне нужно искать, я надеялся найти ее здесь.

– А может, она и здесь, – Сереже пришлось пойти на уловку, чтобы остановить брата, – да, может, и здесь. Побеседуем с соседями, Лена на работе уточнит, в церкви спросим.

– Тут у вас и церковь есть? Вас заставляют туда ходить?

– Нет, Вася, не заставляют. Вокруг этой церкви поселение и построили, развалины мы сами попросили отреставрировать. И батюшка у нас замечательный, и место самое светлое.

– Некогда мне по службам шататься, брат, понимаешь ты?

Посмотрел он в упор на Сережу – отчаянная мольба облегчить страдания застыла во всей его фигуре. Он не умел просить совета, он не знал, куда двигаться дальше.

– Пойдем завтракать. А там придумаем, как поступить.

Если бы Вася смог успокоиться и посмотреть со стороны, то заметил бы, что принимали хозяева с теплом. Он ходил по дому в пальто в надежде отправиться в обратный путь и не заметил, как оказался за столом. В гостиной он видел фотографии родителей и книги, и ту, что была первая, Сережей написанная и не признанная. Он так ее и не прочитал.

Вася отвык совершенно от еды домашней, и по мере того, как он угощался Лениной стряпней, веки его тяжелели. И чай ароматный с травами пьянил. И луч солнца, упавший на стол через графин с водой, радовал глаз, и Вася подставил ему свою ладонь, прикоснувшись к радуге. И прошло еще немного времени, как Александров-старший уснул, так и не сняв пальто, сидя на диване в гостиной. И не вспомнил он потом, как на диван этот сел. Засыпая, привиделось ему, как Леночка Сережу нежно обнимала и косу свою, походившую на сплетенные ветви молодого дерева, под куртку прятала, и как провожал брат жену свою на работу, и последнее, что он подумал, –зачем ей уходить прямо сейчас, ведь здесь было так тепло и спокойно.

***

Прошло несколько дней перед тем, как на пороге дома Александровых появился Петр. Самолично. Поздним вечером. Братья ушли на прогулку на реку, а дома к ужину их ждала Лена.

Сперва Петр не намеревался проходить, хотел подождать в машине, но хозяйка переубедила его, пообещав ароматный кофе.

Петр был холоден и надменен. Приземленные радости этого места его не трогали, непонятно, чем эти люди могли здесь довольствоваться, как эта блаженная Леночка, что стояла над плитой. Убожество он во всем этом видел. Сверхтехнологичная оснащенность и современность дома не придавали ему лоска в глазах Петра.

– Ты знаешь, что в цивилизованном обществе не готовят уже лет десять?

– Спасибо твоему отцу, что я этого не знаю, а то я никогда бы не попробовала лазанью в исполнении моего мужа.

Она смела быть снисходительной. Снисходительной и спокойной. Во власти Петра находились и ее жизнь, и жизнь ее мужа. Он мог одним звонком их оборвать, но не знал, как поселить в ней страх и уничтожить достоинство. Как смели они быть счастливее него, практически самого состоятельного и властного человека на земле.

– Мне все равно, как вы тут живете, когда они вернутся?

– Должны с минуты на минуту. Я тебе накрываю? Поужинаешь с нами?

– Нет, – отрезал Петр, но регулярно озирался на духовой шкаф. Пахло невообразимо вкусно.

В дом вошли братья. Скинув грязные сапоги, бурно дискутировали.

– Ну ты пойми, Вася, плохих, как и хороших, людей в этом мире очень небольшое количество. Тех, кто своими злом или добротой мир меняют. Но их влияние невозможно не заметить.

– А все остальные что?

– А все остальные –люди простые, с простыми тревогами и радостями, инстинктами выживания. Ты им эту формулу дашь – и опять начнется истерика. Нужно поменять ее действие, я практически придумал, что нужно услышать птице, чтобы она полиняла. Она же не умеет сама информацию фильтровать.

– Но ведь если масса объединится и вся полиняет, она тоже обретет влияние?

– Ну, сама по себе она не объединяется.

– Вот я приехал за своим источником объединения, – бесцеремонно прервал их беседу Петр Львович.

Братья не обрадовались гостю. Сергей нутром почувствовал опасность, исходящую от Петра, и прямиком прошел на кухню удостовериться, что Лена в порядке.

– Как же ты меня задолбал, Василий, своими приколами. Ну нахера тебе надо было бриться? У нас завтра встреча.

– И я не рад тебя видеть, Петц. И кто тебе сказал, что я на нее поеду?

– Потому что ты – моя собственность. Наденешь парик! А ты, – обратился он к Сереже, – готовься! К отцу скоро поедешь, если формулу доработал.