– О царь правоверных, – отвечал Джафар, – если ты пойдешь к ним, то они, вероятно, сильно смутятся твоим присутствием, а шейх Ибрагим может даже умереть от страха.

– О Джафар, – возразил на это халиф, – ты должен выдумать мне какой-нибудь способ, для того чтобы я мог узнать всю правду, не показав им, что я знаю все.

Халиф и Джафар пошли к Тигру, рассуждая об этом предмете, и под окнами дворца увидали рыбака, закидывавшего сеть в надежде поймать что-нибудь себе на насущный хлеб.

Однажды когда-то халиф спросил у шейха Ибрагима:

– Что это за шум я слышал под окнами дворца?

– Это говорят рыбаки, – отвечал шейх, – которые ловят рыбу.

– Ну, так поди и запрети им ходить сюда.

После этого рыбакам не позволялось ходить туда; но в эту ночь пришел рыбак, по имени Керим, и, видя, что калитка в сад открыта, он подумал: «Воспользуюсь такой оплошностью, и, может быть, мне посчастливится поймать что-нибудь».

Он взял сети и, забросив их в воду, продекламировал стихотворение, делая сравнение между положением рыбака, работающего всю ночь, и владетеля замка, который сладко засыпает, а, проснувшись, видит только низкопоклонство. Только успел он кончить стихотворение, как вдруг халиф нечаянно очутился около него. Халиф знал его и вскричал:

– Это ты, Керим?

Рыбак, услыхав свое имя, обернулся и увидал халифа.

От страха у него затряслось под жилками.

– Клянусь Аллахом, – вскричал он, – я это сделал, царь правоверных, не в насмешку твоего приказа, но бедность и семья заставили меня поступить противозаконно!

– Ну, закинь сети на мое счастье, – отвечал халиф.

Обрадованный рыбак тотчас же пошел и бросил сеть; подождав, пока она опустилась и вода успокоилась, он вытянул ее и выловил бесчисленное множество всевозможной рыбы.

Халиф был очень доволен и сказал:

– О Керим, сними с себя одежду.

Рыбак исполнил приказание. На нем был надет джуббех[158] с сотней заплат из грубой шерстяной ткани и полный отвратительных насекомых; между прочими, в нем было столько блох, что они могли бы перенести его по поверхности всей земли. Халиф снял с головы его чалму, которую Керим не перевивал уже в продолжение трех лет, а найдя какой-нибудь лоскуток, навивал его сверху. Взяв джуббех и чалму, халиф снял с себя две рубахи из александрийской и баалабекской шелковой материи, и мелватах[159], и фараджеех и сказал рыбаку:

– Возьми все это и надень на себя.

Халиф надел на себя джуббех и чалму рыбака и, надвинув на лицо литчам[160], сказал рыбаку:

– Иди по своим делам.

Рыбак, поцеловав ноги халифа и поблагодарив его, продекламировал следующие стихи:

Ты одарил меня превыше меры,В знак милости твоей высокой мнеТебе ответить тем же не по силам.Поэтому я благодарен буду тебеВсе время жизни нашей здесь.Когда же смерть сведет меня в могилу,То прах моих костей из гроба будетПо-прежнему благодарить тебя.

Но не успел он кончить этих стихов, как по особе халифа поползли и поскакали насекомые, и он начал ловить их у себя на шее то правой, то левой рукой и бросать их, при этом восклицал:

– О горе тебе, рыбак! Сколько насекомых в твоем джуббехе!

– О государь – отвечал он, – это они беспокоят тебя только с первого раза, а через неделю ты так к ним привыкнешь, что не почувствуешь, как они будут бегать по тебе.

Халиф засмеялся и сказал ему:

– Неужели же я стану ходить в этом джуббехе?

– Мне хотелось бы сказать тебе кое-что, – отвечал рыбак, – но мне стыдно, несмотря на мой страх перед тобой.

– Ну, говори, что хотел ты сказать миф! – вскричал халиф.

– Мне пришло в голову, – продолжал рыбак, – что ты хочешь поучиться ловить рыбу, о царь правоверных, для того чтобы стать во главе торговли, которая может принести тебе выгоду; и если это так, то этот джуббех пригодится тебе.

Рыбак засмеялся, а халиф взял корзину с рыбой и, нарвав в нее немного травы, направился с ней к Джафару и остановился перед ним. Джафар же, думая, что перед ним стоит рыбак Керим и боясь за него, сказал:

– О Керим, зачем ты пришел сюда? Уходи скорее, ведь сегодня здесь халиф.

Халиф же, услыхав эти слова Джафара, так захохотал, что упал от хохота навзничь.

– Да ты не наш ли царь правоверных? – сказал ему Джафар.

– Да, Джафар, – отвечал халиф, – а ты мой визирь, и мы пришли сюда с тобою вместе, но ты меня не узнал. Так как же узнает меня шейх Ибрагим, который вдобавок еще пьян? Оставайся тут до тех пор, пока я не вернусь.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал Джафар, а халиф подошел к двери дворца и постучался.

Шейх Ибрагим встал и спросил:

– Кто там за дверью?

– Это я, шейх Ибрагим, – отвечал он.

– Кто ты? – спросил шейх.

– Я Керим, рыбак, – отвечал халиф. – Я слышал, что у тебя гости, и потому принес рыбы, так как она превосходна.

Нур-Эд-Дин и рабыня его очень любили рыбу, и, услыхав о том, что рыбак принес рыбу, они очень обрадовались и сказали:

– О господин наш, открой ему, и пусть он принесет свою рыбу.

Шейх Ибрагим отворил дверь, и халиф, переодетый рыбаком, вошел и начал кланяться, а шейк Ибрагим сказал ему:

– Ну, что же, добро пожаловать, разбойник, вор, грабитель! Войди и покажи нам рыбу, которую принес.

Он показал им рыбу, которая еще трепетала и билась, а рабыня вскричала:

– Клянусь Аллахом, о господин мой, что за чудная рыба, да, если бы она была жареная!

– Клянусь Аллахом, – вскричал шейх Ибрагим, – ты совершенно права! Рыбак, – прибавил, обращаясь к халифу, – хорошо бы, если бы ты принес нам жареной рыбы. Иди изжарь ее и принеси нам.

– Слушаю твоего приказания, – отвечал халиф, – я сегодня же изжарю ее и принесу.

– Ну, так скорее! – сказал он.

Халиф встал и пошел к Джафару.

– Джафар, – сказал он, – они хотят, чтобы рыба была изжарена.

– Дай мне ее, царь правоверных, – отвечал тот, – и я изжарю ее.

– Клянусь могилою моих предков, – возразил халиф, – я сам изжарю ее, своими собственными руками я изжарю ее.

Он направился в хижину смотрителя и, поискав в ней, нашел все, что ему было нужно, как то: сковороду, соль и даже дикий машран и все другое. Он подошел к очагу, поставил на него сковороду и изжарил рыбу отлично. Когда рыба была совсем готова, он сложил ее на банановый лист и, сорвав в саду нисколько лимонов, отправился с рыбой во дворец и поставил ее перед пирующими. Молодой человек, и рабыня, и шейх Ибрагим пододвинулись к рыбе и стали есть. Поев, они вымыли себе руки, а Нур-Эд-Дин сказал:

– Клянусь Аллахом, рыбак, ты оказал нам сегодня большое одолжение!

Затем, засунув руку в карман, он вынул три червонца из тех, что Сенджар дал ему на дорогу, и сказал:

– О рыбак, извини меня. Клянусь Аллахом, что если бы я знал тебя перед несчастьем, обрушившимся на меня, я избавил бы тебя от гнетущей бедности. Теперь же прими от меня то, что я по своим обстоятельствам могу уделить тебе.

Говоря таким образом, он бросил червонцы халифу, который, взяв их, поцеловал и положил к себе в карман. Все это халиф делал для того, чтобы послушать пение.

– Ты ласково обошелся со мною, – сказал он, – и щедро наградил меня, но я все-таки попрошу у тебя еще одной милости: мне хотелось бы послушать пение этой девицы.

– Энис-Эль-Джелис! – сказал на это Нур-Эд-Дин.

– Что прикажешь? – спросила она.

– Ради моей жизни, спой что-нибудь в награду этому рыбаку, так как ему хочется послушать тебя.

Услышав приказание своего господина, она взяла лютню и, пробежав рукою по струнам и завернув некоторые колки, пропела следующие стихи:

Когда на лютне дева молодаяИ стройная, как молодая лань,Играет, то чарует все сердцаСвоей игрою дивною. А голосЕе заставить мог бы и глухогоУслышать пенье чудное ее.Немой бы тоже получил дар словаИ перед ней воскликнул бы в восторге:«Ты превосходишь всех других певицБожественной игрой своей и пеньем!»

Затем снова заиграла так, что могла очаровать кого угодно, и потом запела:

Нам лестно, что наш дом ты посетила,Сиянием своим развеиваяГлубокий мрак безлунной этой ночи.Поэтому мой долг распорядиться,Чтобы повсюду в доме у меняИ мускусом, и камфарой пахучей,И розовой водою надушили.

Это пение произвело глубокое впечатление на халифа, и он пришел в такой восторг, что не мог удержаться, чтобы не выразить его:

– Аллах над тобою! Аллах над тобою! Аллах над тобою!

Нур-Эд-Дин сказал:

– Так тебе, рыбак, понравились игра и пение этой девицы?

– Понравились, клянусь Аллахом! – вскричал рыбак.

Нур-Эд-Дин тотчас же прибавил:

– Получи ее в подарок от меня, в подарок от щедрого человека, который не потребует дара своего обратно.

Он встал и, взяв мелватах, набросил его на халифа, переодетого рыбаком, приказав ему увести с собою девицу. Рабыня же посмотрела на Нур-Эд-Дина и сказала:

– О господин мой, неужели ты расстанешься со мною, даже не простившись? Если нам суждено разлучиться, то подожди, чтоб я простилась с тобою.

И она сказала следующую строфу:

Когда ты от меня уйдешь прочь,Всегда жить будет дом твой в сердцеМоем и в тайнике моей груди.Молю я Милосердного, чтоб ОнНа наш союз с тобою согласился,Так как блаженством этим одаряетОн только тех, кого Он пожелает,

На это Нур-Эд-Дин ответил ей:

Она со мной простилась в день разлукиИ заливалась горькими слезамиОт причиненного разлукой горя,И молвила: «Что будешь делать ты,Когда уйду я?» – «Спроси того,Кто может пережить твою утрату!» —Ответил я на сделанный вопрос.

Халиф, услыхав это, смутился при мысли, что он может быть причиною их разлуки и, взглянув на молодого человека, сказал ему:

– О господин мой, боишься ли ты за себя, потому что совершил какое-нибудь преступление, или ты должен кому-нибудь?

– Клянусь Аллахом, о рыбак, – отвечал Нур-Эд- Дин, – со мною и с этой девицей случилось удивительное и странное событие, и если б его передали потомству, то оно могло бы служить поучением тем, кто пожелает.

– Не расскажешь ли нам, – сказал халиф, – своей истории, и не познакомишь ли нас с этим событием? Может быть, рассказ твой послужит тебе на пользу и утешение, так как утешение находится в руках Аллаха.

На это Нур-Эд-Дин отвечал таким вопросом:

– Хочешь выслушать историю мою прозой или стихами?

– Проза, – отвечали халиф, – для нас яснее, а стихи можно сравнить со словами, нанизанными как жемчуг.

Нур-Эд-Дин, поникнув до земли головою, передал, однако же, свою историю стихами, но когда он кончил, халиф просил его объясниться поподробнее, вследствие чего он рассказал ему всю свою историю с начала до конца, и халиф, сообразив все обстоятельства его дела, спросил его:

– Куда же ты пойдешь теперь?

– Божий мир широк, – отвечал ему Нур-Эд-Дин.

– Я напишу тебе письмо, – сказал тогда халиф, – которое ты можешь снести к султану Магомету, сыну Сулеймана Эс-Зейни, и когда он прочтет его, то ничего дурного тебе не сделает.

– Да разве существует на свете такой рыбак! – вскричал Нур-Эд-Дин, – который состоял бы в переписке с царями? Ведь этого быть не может!

– Ты совершенно прав, – возразил халиф, – но причину этого я могу сообщить тебе. Знай, что я учился с ним в одной школе, у одного и того же учителя, и был его наставником. После этого счастье ему повезло, и он сделался султаном, а меня Господь сделал рыбаком. Но я ничего еще не просил от него, хотя он тотчас же исполнил бы любое повеление, даже если б я просил у него ежедневно тысячи вещей.

Нур-Эд-Дин, услыхав эти слова, сказал ему:

– Напиши, чтоб я видел.

Он взял рожок с чернилами и перо и написал после обычной фразы: «Во имя Господа Милостивого и Милосердного» – следующее: «Письмо это от Гарун-Аль-Рашида, сына Эль-Магдия, его величеству Магомету, сыну Сулеймана Эс-Зейни, осчастливленного моей милостью и назначенного мною наместником над частью моих владений. Уведомляю тебя, что податель этого письма, Нур-Эд-Дин, сын Эль-Фадла, сына Какана, визиря, которого ты должен водворить в его настоящее положение на свое место, так как я назначаю его».

Он передал это письмо Нур-Эд-Дину, который взял его, поцеловал и приложил к своей чалме, и тотчас же отправился в путь.

Шейх же Ибрагим, посмотрев на халифа, переодетого рыбаком, сказал ему:

– Ах ты, презреннейшший рыбак, ты принес нам рыбы не больше, как на двадцать полудиргемов, а получил три червонца, да еще хочешь взять с собою рабыню.

Халиф, услыхав эти слова, крикнул на него и сделал знак Мосруру, который, тотчас же, открыв свое лицо, вбежал в комнату. Джафар между тем послал одного из садовников к дворцовому привратнику с приказанием, чтобы для царя правоверных с сановником прислали одежду. Сановник сбегал во дворец и, вернувшись с одеждой, поцеловал прах перед халифом, который снял все, что было на него надето, и надел свое платье. Шейх Ибрагим сел на стул, а халиф встал перед ним, чтобы посмотреть, что с ним будет. Шейх пришел в страшное смущение и, кусая себе пальцы, говорил:

– Сплю я или бодрствую?

– О шейх Ибрагим, – сказал тогда халиф, посмотрев на него. – В каком состоянии ты находишься?

При этих словах весь хмель его прошел, и, бросившись на колени, он стал просить прощенья. Халиф простил его, после чего отдал приказание отвести девицу к себе во дворец, где отвел ей отдельное помещение и назначил женщин, чтобы служить ей.

– Знай, – сказал он ей, – что господина твоего я отправил султаном Эль-Башраха, и если Богу будет угодно, то я пошлю к нему почетную одежду и тебя вместе с нею.

Что же касается до Нур-Эд-Дина, то он шел до самого Эль-Башраха и, войдя в город, прямо направился ко дворцу султана, где так громко закричал, что султан пожелал его видеть. Представ перед царем, он поцеловал прах у ног его и, достав письмо, подал ему. Султан, увидав подпись халифа, тотчас же встал и, поцеловав письмо трижды, сказал:

– Я слышу и повинуюсь Господу, да святится имя Его, и царю правоверных.

Он призвал четырех кади и эмиров и хотел уже сложить с себя царское достоинство, но к нему явился визирь Эль-Маин, сын Савия, и султан подал ему письмо царя правоверных. Увидав письмо, визирь разорвал его в мелкие клочья и, положив себе в рот, разжевал и выплюнул. Султан в гневе закричал:

– Горе тебе! С какой стати ты поступил так?

– Этот человек, – отвечал визирь, – вовсе не видал ни халифа, ни визиря его; он – негодяй, дьявольский плут, который, случайно увидав письмо халифа, подделался под его руку и написал, что захотел. С какой стати ты сложил с себя царское достоинство, раз что халиф не послал тебе посла со своей царской грамотой? Ведь если б это дело было правое, то халиф послал бы с ним какого-нибудь царедворца или визиря, но он пришел один.

– Что же нам делать? – спросил султан.

– Отошли этого молодого человека со мною, – отвечал визирь, – и я отправлю его с нарочными в город Багдад, и если все это верно, то он привезет нам царский приказ и грамоту о его назначении, а если неправда, то халиф пришлет нами его обратно с царедворцем, и тогда я отомщу моему обидчику!

Султану понравилось то, что сказал ему визирь, и он взял Нурн-Эд-Дина и крикнул пажей, которые, опрокинув его на пол, били до тех пор, пока он не лишился чувств. После этого он приказал надеть колодки ему на ноги и позвал тюремщика. Тюремщик, придя к нему, поцеловал прах у ног его. Тюремщика звали Кутейтом[161], и визирь сказал ему:

– О Кутейт! Я желаю, чтобы ты взял этого человека и, посадив его в самую темную келью твоей темницы, пытал бы его и день, и ночь.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал тюремщик.

Он посадил Нур-Эд-Дина в темницу и запер за ним дверь; но после этого отдал приказ снести туда скамейку, циновку и подушку. Он посадил Нур-Эд-Дина на скамейку, снял с него оковы и ласково обращался с ним. Визирь ежедневно присылал к нему приказ бить Нур-Эд-Дина, и тюремщик посылал сказать, что приказ исполняет, тогда как, напротив, он обращался с ним очень хорошо.

Таким образом он поступал сорок дней, а на сорок первый от халифа был прислан подарок, и султану подарок этот очень понравился, и он стал советоваться об этом с визирем.

– Может быть, этот подарок предназначался для нового султана, – сказал кто-то.

В ответ на это замечание визирь Эль-Моин, сын Савия, сказал:

– Было бы гораздо лучше, если бы мы убили его, лишь только он приехал.

– Ты напомнил мне о нем! – вскричал султан. – Сходи за ним, приведи его сюда, я отрублю ему голову.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал визирь и, встав, прибавил: – Мне хотелось бы сделать по всему городу такое заявление: «Кто хочет посмотреть на казнь Нур-Эд-Дина Али, сына Эль-Фадла, сына Какана, тот может прийти ко дворцу. Пусть все придут посмотреть, и сердце мое успокоится, и я рассержу своих завистников.

– Поступай, как знаешь, – отвечал султан.

Визирь, довольный и счастливый, отправился к вали и приказал сделать объявление по всему городу. Когда народ услыхал глашатая, он огорчился и плакал. Плакали даже мальчишки в школах и купцы в лавках. Множество народа пошло занять места, с которых было бы видно зрелище, а другие направились в тюрьму, чтобы проводить Али. Визирь в сопровождении десяти мамелюков пошел в тюрьму, и Кутейт, тюремщик, сказал ему:

– Что тебе угодно, господин наш, визирь?

– Сейчас же приведи ко мне, – сказал визирь, – молодого негодяя.

– Он в страшном положении, – отвечал тюремщик от дурного обращенья и от побоев.

Тюремщик вошел и застал его декламирующим следующие стихи:

Кто может мне помочь в моей тоске?Мои невыносимы стали муки,А средство исцеления от нихЛишь крайне редко можно доставать.

Тюремщик снял с него чистую одежду и, надев на него все грязное, повел к визирю. Нур-Эд-Дин взглянул на него и увидал, что он стоит перед врагом, постоянно желавшим погубить его. Узнав его, он заплакал и сказал ему:

– Разве ты обеспечен от несчастья? Разве не помнишь слова поэта:

Они здесь, злоупотребляя властью,С жестокостью нещадной управляли,И сделалась та власть такою скоро,Как будто никогда и не бывала.

– О визирь! знай, что Господь, да прославится имя Его, может сделать с тобою все, что Ему будет угодно.

– Не думаешь ли ты, Али, – возразил визирь, – испугать меня этими словами? Вот я сейчас, несмотря на всех жителей Эль-Башраха, отрублю тебе голову и не посмотрю на твой совет; я скорее поступлю, как говорит вот этот поэт:

Судьба, ты предоставь свободу действийИ с радостным умом переносиДержавной судьбы определения.

Но как тоже хороши слова другого поэта:

Тот, кто по смерти недруга живетХотя бы день единый, достигаетПредела всех души своей желаний.

Визирь приказал пажам посадить Нур-Эд-Дина на мула, но они с горя, что им приходится повиноваться, сказали несчастному:

– Позволь нам побить его каменьями и разорвать на куски, хотя за это нам придется поплатиться жизнью.

– Не делайте этого, – отвечал Али, – разве вы не знаете, что говорит поэт:

Назначенный мне срок есть неизбежныйМой жребий, и как только дни егоОкончатся, я должен умереть.И если б львы меня стащили в лес,То не могли б они покончить с ним,Затем, что от назначенного срокаТеперь не остается ничего.

Они пошли перед несчастным Нур-Эд-Дином, выкрикивая:

– Вот награда тому, кто подделывает письмо халифа к султану!

Они торжественно провели его по улицам Эль-Башраха и поставили под окнами дворца на кровавом месте[162], где подошел к нему палач и сказал:

– Я раб и должен повиноваться, и если ты имеешь какое-нибудь желание, то скажи мне, я исполню его, так как тебе остается жить до тех пор, пока султан не выглянет в окно.

После этого Нур-Эд-Дин посмотрел направо и налево и продекламировал следующее:

О, есть ли между вами друг, который,Исполнен состраданья, мне поможет?Я заклинаю вас Аллахом всехНа мой вопрос ответить! Жизнь уходит,А смерть близка!Здесь есть ли кто-нибудь,Кто пожалеет бедного меня,Чтоб получить награду от меня,Упадок духа моего понятьИ облегчить мой страх глотком воды,Который уменьшит мои страданья.

Народ плакал, а палач принес ему воды и подал, но визирь встал со своего места и, выбив из его рук куллех[163] с водой, который и разбился, крикнул палачу, чтоб он отрубил голову Нур-Эд-Дину, после чего тому завязали глаза. Народ же продолжал кричать против визиря, сильно возвышая голос, и между ними началась настоящая перебранка. Вдруг в это самое время по большой дороге к небу поднялось целое облако пыли, и султан, увидав его из своего дворца, сказал своим приближенным:

– Посмотрите, что это за известие везут?

– Узнаем после того, как отрубят этому человеку голову, – сказал визирь.

– Нет, подожди, – отвечал султан, – пока мы не узнаем, что это такое.

Облако пыли поднимал Джафар, визирь халифа, и свита его; и прибыли они вот почему: прошло уже тридцать дней, и халиф не вспомнил о деле Али, сына Эль-Фадла, сына Какана, и никто с ним не говорил о нем, пока однажды он не зашел в помещение Энис-Эль-Джелис и не услыхал ее стенаний и ее чудного голоса, декламирующего изречение поэта:

Твой образ все стоит передо мною,Далек ли ты иль близок от меня,И мой язык всегда упоминаетТебя и никогда не перестанет.

Стенания ее усилились, и вдруг дверь отворилась, и в комнату ее вошел халиф и увидал Энис-Эль-Джелис в слезах. Увидав халифа, она упала на колени и, трижды поцеловав его ноги, сказала следующие стихи:

Ты, чистый кровью и своим рожденьем,От зрелой и от плодовитой ветвиТакой семьи, в которой нет пятна,Дозволь же мне напомнить обещанье,Мне данное тобою, благодетель,Чтоб не было оно тобой забыто.

– Ты кто такая? – спросил ее халиф.

– Я подарена тебе Али, сыном Эль-Фадла, сына Какана, – отвечала она, – и требую исполнения обещания, данного мне тобою, что ты пошлешь меня к нему вместе с почетным подарком, так как я прожила здесь тридцать дней и глаз не смыкала.

Халиф вследствие этого позвал к себе Джафара и сказал ему:

– Тридцать дней не получал я известий об Али, сыне Эль-Фадла, сына Какана, и мне остается только предположить, что султан убил его. Но клянусь головой своей, могилой своих предков, что если такое несчастье случилось с молодым человеком, то я уничтожу человека, убившего его, хотя бы он был близок моему сердцу! Вследствие этого я желаю, чтобы ты тотчас же отправился в Эль-Башрах и принес мне известие о том, что царь Магомет, сын Сулеймана Эс-Зейни, сделал с Али, сыном Эль-Фадла, сына Какана.

Таким образом, Джафар, повинуясь его приказанию, тотчас же отправился в путь и, подъехав к городу и увидав толпы народа на улице, спросил:

– По какой причине так толпится народ?

Ему тотчас же сообщили, в каком положении находился Нур-Эд Дин, и, услыхав это, он поспешил к султану и, поклонившись ему, сообщил, зачем приехал, и прибавил, что если с Али Нур-Эд-Дином что-нибудь случилось, то халиф казнит его, султана, как причину несчастья. Он взял султана под стражу, как взял и визиря Эль-Моина, сына Савия, а Али Нур-Эд-Дина велел освободить и посадил его на престол султана вместо Магомета, сына Сулеймана Эс-Зейни. После этого он пробыл в Эль-Башрахе трое суток, обычное время угощенья, а утром, на четвертый день, Али Нур-Эд-Дин сказал Джафару:

– Как мне хотелось бы повидать царя правоверных.

Джафар сказал царю Магомету, сыну Сулеймана:

– Приготовься в путь, потому что после утренней молитвы мы поедем в Багдад.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал он.

Они прочли утренние молитвы и сели на коней вместе с визирем Эль-Моином, сыном Савия, который раскаивался теперь в том, что он сделал. Что же касается до Нур-Эд-Дина, то он ехал рядом с Джафаром, и они продолжали таким образом путь, пока не прибыли в Багдад, приют мира.

Там они явились к халифу и рассказали ему, что случилось с Нур-Эд-Дином.

– Возьми этот меч, – сказал ему халиф, – и отруби им голову твоему врагу.

Нур-Эд-Дин взял меч и подошел к Эль-Моину, сыну Савия, но тот посмотрел на него и сказал ему:

– Я поступал по своему характеру, а ты поступай по своему.

Нур-Эд-Дин отбросил от себя меч и, взглянув на халифа, сказал:

– Он обезоружил меня, о царь правоверных!

– Ну, так оставь его, – отвечал халиф и, обратившись к Месруру, прибавил: – о Месрур, подойди ты и отруби ему голову.

Месрур исполнил приказание; после этого халиф обратился к Али, сыну Эль-Фадла, сына Какана, с такими словами:

– Требуй от меня, чего желаешь!

– О государь мой, – отвечал Али, – я вовсе не желаю быть султаном Эль-Башраха, а хотел бы служить тебе.

<1...20 21 22 23 24 25 >

На страницу: