Герой из героев. Дело привычки

– Мне всё равно, кто ты, но Эветта просила последние строки для баллады, поэтому слушай их внимательно, – на удивление ледяным и пробирающим до костей, чужим и совсем не детским голосом, ответил я. Казалось, через меня слова произносит кто‑то другой. Кто-то взрослый, мудрый и… крайне опасный. – Однажды я увижу тебя вновь. И неважно, когда и где это будет. Поле, лес, дом, трактир, улица или даже королевские палаты. Знай, однажды я тебя убью.

Сказав это, я достал свой новый ножичек и, не глядя, метнул. До этого мне не доводилось толком бросать ножи. Я вообще не умел обращаться с оружием, но отчего‑то был уверен, что этот бросок удастся. Он и удался. Лезвие воткнулось в опорную балку до ручки, словно в масло. И буквально в сантиметре от виска Арнео.

– Я этого парня хорошо знаю, – авторитетно заявил один из присутствующих, в котором я легко узнал угрюмого молчаливого соседа по улице – бывшего столичного мастера меча, – если так сказал, то так и сделает.

На этой ноте я покинул трактир. Эветта ждала меня у выхода. Её спина немного ссутулилась, но она слабо улыбнулась мне, и мы вместе, храня молчание, пошли к дому мастера Гастона. Тот был занят клиентом, а потому не особо-то обратил внимание на наш приход. Эветта сразу пошла к себе в комнату. Я отправился на кухню, но по размышлении решил почитать, а чтением мне было приятно заниматься именно в апартаментах умершего мэтра. Так что по итогу я поднялся наверх и с удивлением услышал всхлипы Эветты. Она никогда не плакала. А тут ревела навзрыд! Мне откровенно стало не по себе. Захотелось мчаться назад в таверну и завершить делом угрозу Арнео!

Но я только потоптался у порога и нерешительно вошёл в комнату.

– Эветта, тебе плохо? – подойдя к ней, осторожно спросил я.

Она подняла на меня свои розовые глаза, ставшие казаться полностью красными из-за разъедающих их слёз, а затем обняла так крепко, что у меня аж кости затрещали. Но я не стал высвобождаться. Напротив, сам обнял её. И так и стоял, пока она плакала. И плакала. И плакала. Наверное, прошла целая вечность, прежде чем Эветта всё же отстранилась и попросила:

– Арьнен. Увези меня домой, Арьнен! Я хочу обратно в Чёрную Обитель. В это мудрое место, навсегда лишающее возможности ощущать то, что переполняет меня!

– Обязательно. Нам здесь осталось пробыть всего шесть дней. Внесём последние данные и уедем.

Повисло молчание, а затем Эветта горько усмехнулась.

– Как хорошо быть тобой, – прошептала она. – Как хорошо иметь каменное сердце, которое ни капельки не тревожат обычные человеческие заботы!

Сказано это было без упрёка. Напротив, с восхищением. Но меня покоробило от её слов, и я, сказав какую-то ерунду, так мне и не запомнившуюся, вышел из комнаты. Читать расхотелось. Поэтому я спустился вниз и присоединился к работающему в мастерской Гастону, уже закрывшему лавку.

– Если ты и дальше будешь так морщить лоб, то превратишься в старика, – нарушил мои угрюмые раздумья мастер. – Не хочешь рассказать, что у вас там с сестрой происходит? Я мог бы дать дельный совет.

– Вряд ли вы сможете помочь. Вы даже не маг.

– Не маг! – возмутился он. – Может, у меня и нет никакого необычного могущества, зато, заруби себе на носу, у меня есть мудрость! А могуществом без мудрости всякий балбес обладать может. Вот наоборот – куда как сложнее.

– Вы так думаете?

– Поживёшь с моё и согласишься. Так что рассказывай. Что там твоё нутро гложет?

– Я не знаю, как мне всё изменить, – признался я. – Если бы я тогда элементарно не упрекнул Эветту, то мы никогда бы не встретили Арнео. Если бы мне только знать то, что я знаю и понимаю сейчас, то всё можно было бы исправить. Она не страдала бы. А я не чувствовал бы себя таким… таким беспомощным!

Я не выдержал чувств, неделями переполнявших меня и вдруг достигших своего пика. Я зарыдал сам. Гастон же тяжело вздохнул, поднялся, принёс мне платок и, похлопав по плечу, попросил рассказать всё по порядку. И я рассказал. Как оно было. Без утайки или каких-либо стеснений. Без приукрашивания собственных поступков или сглаживания глупостей. И в какой-то момент мне действительно стало легче дышать. Вот только помимо облегчения, мне нужно было также кое-что иное.

– Как мне сделать так, чтобы она не плакала? Как?

– Никак, – спокойно ответил мастер Гастон. – И не тревожься из-за этого. Эветта стремилась стать взрослой, и вот она повзрослела. Её слёзы – это слёзы по покинувшему её детству. Пройдёт не так много времени, и она начнёт улыбаться.

– Улыбаться?

– Да. Уже не так, конечно, как ты привык. Потому что то были улыбки девчонки, а она стала женщиной. Но они будут искренними и это главное.

– Но я хочу, чтобы этого всего и вовсе не случалось!

– И что тогда? – сурово посмотрев на меня, спросил мастер Гастон. – Ты сам начал свой рассказ, что если бы ты только знал и понимал то, что знаешь и понимаешь сейчас… А ведь тогда бы это знание обошло тебя стороной. Но это не значит, что оно перестало бы существовать, понимаешь?

– Да.

– Вот и молодец. Мудрый человек всегда принимает, что не всё подвластно его воле и что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить. Нам приходится жить с ними, потому что ничего другого не остаётся…

После событий с Катрин на внутреннее убранство дома словно легла вязкая тень мрачного короля. Аннет привели в чувство, и она вместе с дочерями ушла в детскую. Мастер Гастон долгое время сидел молчаливо внизу, пока не спохватился, что у его гостя нет ни матраса, ни одеяла, ни подушки. Старик притащил их откуда-то сам и, неловко в силу возраста соорудив постель на кухне, пожелал мне заснуть и увидеть светлые сны.

Светлые сны.

Я лёг и прикрыл глаза. Перед внутренним взором сразу возникло довольное округлое личико голубоглазой Катрин, на шее которой вот-вот бы сомкнулись челюсти альпа. А потом мне вспомнились другие дети. Перед уничтожением мира Хозяева набирали новых служителей и создавали новые боевые единицы. В этом мире, в моём мире, существовал вполне вписавшийся с привычную картину жизни Орден. Но это только потому, что наш бог, с которым мне так и не довелось познакомиться, пошёл на всевозможные уступки вместо войны. Он был редким исключением. В основном боги не желали усмирять гордость, и тогда начиналось жестокое действо, именуемое разрушением сопротивления.

В памяти промелькнули видения затоптанных людей. Ищущая спасения от демонов и нежити толпа была безжалостна к слабым, а падали и не могли удержать темп в основном самые беззащитные. Поэтому из месива плоти торчали крошечные пальчики и сплющенные детские черепа. Затем мои мысли перенеслись к переполненным загонам. Женщины истошно вопили, когда очередного подходящего для ритуала ребёнка вырывали из материнских рук. Затем этих детей, ещё не познавших толком жизнь, бросали в круги обращения, создавая из них послушную нечисть и нежить, вроде тех же альпов. Можно было бы использовать и взрослых. Их тела были также пригодны, но юный материал оказывался более податлив, а сил на преобразование и так затрачивалось немало.

Ужас во взглядах. Чей-то серый глаз, покачивающийся в луже крови, уже не способной впитаться в землю. Все воспоминания казались чужими. Я ведь был любопытным исследователем, а не маниакальным убийцей. Сам я не мог ощущать то лютое желание терзать тела, и не испытывал бы экстаз от дробящейся на элементы материи мира!

Или мог? Я же так хотел власти над мирозданием. Всегда хотел. И не от того ли я вижу сейчас именно эти маски смерти, а не желаемые мне мастером Гастоном светлые сны?

Мысли обо всём этом крутились в моём сознании, но я, взяв себя в руки, умело отсёк всё лишнее и мешающее. Мне требовалось выспаться, а не думать.

Что же. Сон без сновидений – это тоже отдых… И, быть может, лучший из того, что я заслужил. Потому что несмотря на то, что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить, есть и те, что можно своевременно предотвратить.

Мастер Гастон, Аннет, Герда и Мишель могли бы сейчас не плакать. Я мог спасти Катрин. Я знал это. Она умерла, чтобы я оставил за собой возможность убивать других детей и разрушать тысячи иных миров.

И понимания этого было более чем достаточно.

Глава 9

Я проснулся едва начало светать, но разбудили меня не первые лучи солнца, а шорох шагов, наполняющих дом. Однако первоначальная настороженность быстро испарилась. Тревога прошла из-за понимания – это не «ночные гости», а хозяева, которым, в отличие от меня, если и удалось поспать, то совсем мало и урывками. Иногда слышался их грустный шёпот и немногим более громкие всхлипы. Они старались меня не тревожить, но сон мой уже успел удрать за время мыслей об этом. Так что я встал, потянулся и, взяв ковш, полил воду из бочки прямо себе на шею. Несмотря на вчерашние душевные терзания, не свойственные моему восприятию мира, и нынешнюю тягостную обстановку, я чувствовал приподнятое настроение. Самобичевание уже прошло, а чужие проблемы имели для меня мало значения. Кроме того, мне давненько не доводилось спать. Намного дольше нежели нормально питаться, и тело отзывалось сладостной бодростью. Но вот вода в ковше кончилась. Чтобы не замочить одежду, я встряхнул волосы, попутно умыл лицо, довольно потянулся и только потом вышел из кухни.

– Здравствуй, Мишель, – поприветствовал я девушку, стоящую у окна и украдкой пытающуюся рассмотреть улицу через щель в ставнях.

Мишель вздрогнула всем телом и посмотрела на меня красными, опухшими от слёз глазами так, будто я заношу над ней меч, а она молит о прощении.

– Доброе утро, – произнесла она едва слышно и тут же рассердилась на саму себя. – Нет! Прости. Просто утро! Такое утро не может быть добрым.

– Мастер Гастон уже встал?

– Дедушка не ложился. Сидел здесь всю ночь. Но маме что-то совсем плохо стало, вот он и ушёл к ней наверх.

– Тогда я к нему.

На ходу поправляя манжеты синей рубашки я поднялся по лестнице и направился в комнату, из которой доносилось больше всего звуков. Когда-то там жила Эветта. Теперь помещение принадлежало его изначальной хозяйке.

Аннет лежала на кровати спокойно, словно усмирённая заготовка для обращения. Её лицо отливало зелёной бледностью. Глаза как будто созерцали другие миры.

– Треклятая баба! – выругался мастер Гастон, увидев меня. – Совсем очумела! Одного горя мало ей, что ли? Хочет и отца в могилу свести?!

Мне не хотелось видеть этого человека мёртвым, а потому я решил вникнуть в его проблему более подробно. Для этого я подошёл ближе к Аннет и скинул с неё покрывало. Она не отреагировала, так что пришлось провести беглый осмотр ауры. Со здоровьем у неё было практически всё в порядке, проблему составлял разум, не желающий воспринимать реальность. И сделав вывод об этом, я, пододвинув один из табуретов в комнате максимально близко к её постели, сел на него и хладнокровно сказал:

– Герда, принеси, пожалуйста, полотенце и бутыль, что твой дед поставил в мастерской на третью полку сверху.

Девушка послушно выбежала и вернулась чрезвычайно быстро. Однако после она встала возле изголовья кровати, а это было мне не нужно. Её присутствие могло помешать. Поэтому я заставил Герду уйти и обратился к мастеру Гастону, украдкой подмигивая ему левым глазом:

– Аннет не хочет жить. Лучшее, что можно сделать, это помочь ей уйти из жизни.

– Так действительно лучше?

– Да.

– Что же… Пусть она прекратит мучить нас.

После этого диалога, я, сохраняя крайнюю серьёзность на лице, вылил часть растворителя на полотенце. Женщина на миг скосила глаза, наблюдая, за моими действиями, но тут же вернула взор на место. Между тем воздух наполнился резким и крайне неприятным запахом, а я, отставив бутыль в сторону, приложил смоченную вонючим раствором тряпку к носу Аннет. После чего слегка надавил. Несерьёзно. Только так, чтобы создалась иллюзия применения силы.

Выдержки ей не хватило. Сначала женщина ещё сделала попытку совладать с инстинктами, задёргалась в борьбе между сохранением неподвижности и желанием снова свободно дышать, но вскоре ухватила руками полотенце, отшвырнула его в сторону и с возмущением замахнулась на меня кулаками.

– У-у! Убивец! – завопила она.

Мне едва удалось отскочить в сторону, чтобы избежать праведного возмездия, а тут ещё и мастер Гастон подключился. Старик ухватил меня за шиворот и начал делать вид, что в своём-то возрасте может силком выталкивать кого-то из комнаты.

– Чтоб ноги твоей здесь больше не было! Удумал что, лиходей! Ещё и меня в свои злодеяния втянуть захотел! – и, между тем, шёпотом. – Давай в коридор. Там поговорим.

Так мастер Гастон, не забывая закрыть за собой дверь, вывел меня из спальни в коридор, а там и в холл. Аннет продолжала неистово орать дурным голосом, а потому обе её дочки испуганно воззрились на меня и деда, не зная куда деть руки от волнения.

– Нормально всё, – утешил их мастер. – Потом объясню. Идите на кухню, соберите гостю еду в дорогу. А я пока напутствия ему пошепчу.

Те послушались. Я же не сдержался и снова лениво потянулся до хруста в костях.

– Вот что, парень, – обратился ко мне мастер Гастон. – Ты, что я там наверху гнал тебя, в голову не бери. Мой дом завсегда тебе открыт. Придёт в себя Аннет немного, так уж я поучу её уму-разуму. Но тебе сейчас и правда лучше уехать. Тем более твоё дело, вроде как, и не ждёт?

– Не ждёт.

– Ну вот. В сторону Эмэр’Альнен поезжай по тракту никуда не сворачивая. По правую руку увидишь мельницу. За ней будет хутор. Там живёт Бажек. Он-то тебе дорогу к Эветте и покажет. Повтори имя.

– Бажек… А сами дорогу не объясните?

– Нет. Я не знаю, где именно Эветта обустроилась. Знаю только как с ней связаться, потому что мы через него письмами обменивались. До того, как я ослеп.

– И давно писем не стало?

– Больше года как.

– Срок, – мрачно заметил я.

– Срок, – спокойно подтвердил мастер Гастон и, хитро щурясь, добавил. – Но с три дня назад Бажек мне годовой запас сушёных трав привёз. Такая копна, что хоть козу всю зиму корми! Да ещё и сундучок, полный эликсиров да мазей. Сказал, что это подарок от кого-то. А от кого, э?

– Понял вас.

Я ему улыбнулся. Мастер Гастон попробовал приподнять уголки губ в ответ, но не смог. Похлопал меня по плечу, закашлялся и, сказав, что ему надо успокаивать Аннет, ушёл, сильно сутулясь. Как раз и Герда с Мишель вернулись. Они вручили мне мою сумку, полную различной снеди. Ноша ощутимо оттягивала плечо, но я ещё и свою прежнюю одежду поверх закинул. А там нацепил меч на пояс и вышел на улицу.

Судя по хмурому небу и мокрой траве, дождь кончился не так давно. Я сделал вывод об этом и посмотрел в сторону яблони. На её стволе отчётливо виднелись следы мощных когтей, но сама кровь сливалась с оттенком коры. Возле корней лежал неприглядный бугор. Я подошёл к нему ближе. Из всего, что осталось от Катрин, целой выглядела разве что оторванная ступня, на которую с водосточной трубы капля за каплей стекала вода. Развороченная альпом бочка для сбора дождевой влаги валялась рядом.

Открылась входная дверь, и на крыльцо вышел низкий, но крепкий мужчина лет тридцати. Я узнал в нём сына Жерома. Уж очень тот походил на отца, да и доводилось видеть его мальчишкой. Но он меня не признал. Уставился широко раскрытыми глазами, а потом кивнул головой в сторону трупа.

– Э-э-э… Это?

– Альп.

Сосед не стал высказывать сомнений. Сразу было видно, что убийцей не мог стать человек. Люди не сдирают у людей мясо с костей клыками. Так что мужчина осенил себя траурным знаком, но я не стал повторять его движение, а развернулся, чтобы уйти. Однако, обернувшись, увидел, как со второго этажа дома мастера Гастона на меня внимательно и требовательно смотрит Аннет. Её взгляд был таким суровым, что я всё-таки задержался.

– Почему в округе нет охранных символов?

– А?

– Это город. Дома здесь стоят тесно друг к другу, и, если подготовиться, то один Чёрный маг, даже Квалификатор низшей третьей ступени, вполне может справиться с защитой целого квартала. Так почему нет охранных символов?

– Платить магам? – с презрением сказал мужчина. – Это они на нас эту беду наслали! Да и, если мы платить им за охрану станем, то вообще никогда от нежити не избавимся.

– Хорошо, Ганс, пусть так. Но почему никто не окуривает жилища боярышником? Это раздражало бы нежити нюх. Мелочь, но всё же.

– Э-э-э, а ты кто? Откуда имя моё знаешь?

– Я так, странник. Просто странник.

Мой взгляд заметил на мокрой траве крошечного вязаного медвежонка. Он был чуть больше ладони и выглядел неимоверно жалко. Кровь запятнала светлую шерсть нижних лап, а дождь пропитал набивные тряпки. От сырости форма игрушки изменилась. Рот больше не улыбался, а пуговичные глазки казались нелепо выпученными.

– Просто странники по дорогам бродят, а не у крылечек по утрам стоят, на истерзанные тела любуясь, – подбоченился Ганс. – Нечего брехать мне тут!

– Тогда смотри, – я показал амулет, рассчитывая так успокоить мужчину. С одной стороны, это получилось. С другой – ноздри моего собеседника раздулись от гнева. – Так почему никто не жжёт боярышник?

– А запретили вырубать. Вот его в город и не везут. Маги говорят, что это… Эту… Экосистему нарушаем.

– Лимонная трава, розмарин, мята, корица?

– А?

– Что «а»? – начал меня уже раздражать этот бугай. – Это обычные кулинарные приправы, но они тоже действенны. Можно развешивать вокруг домов.

– А-а-а, – задумчиво протянул Ганс, и я, решив, что хватит с меня бесед с этим «умным» человеком, поднял медвежонка, сунул его в карман плаща и двинулся к конюшням.

Дорога не была прямой, так как озвученный совет по использованию трав показался достойным и меня самого. Эветта скрывалась где-то недалеко, но это «недалеко» могло вылиться в пару ночёвок, а, значит, следовало подумать о безопасности. Поэтому сперва я зашёл в лавку алхимика, продавшего вчера краски для мастера Гастона. Было ещё закрыто, но я не постеснялся настойчиво стучать, покуда мне не открыли.

– Хм. Опять ты? – узнал меня Алхимик и даже попробовал изобразить радушие, но с его сонным лицом оно не очень-то получилось. Да и голос его звучал хрипло, недовольно.

– Я.

– И чего нужно? Возвратами не занимаюсь.

– Нет, мне ещё кое-что нужно. Спирт, эфир Рорана и… глянуть сперва надо, какие в наличии есть ингредиенты.

– Зачем тебе сырьё? У меня много готовых средств есть.

– Не припомню в продаже настойки Брианны.

– Есть хайзефская мазь.

С этими словами он на несколько секунд скрылся внутри лавки, чтобы вскоре выйти и поставить возле двери рекламный щит. Вчера я его не видел, не иначе Алхимик его уже убрал. Зато теперь он предстал передо мной во всей красе, и, вдоволь насмотревшись на рекламу, я улыбнулся торгашу своей любимой улыбкой. Той, которая заставляла моих собеседников цепенеть и даже самим себе выдумывать несуществующие грехи.

– А, так вот почему здесь людей альпы жрут, – протянул я нехорошим голосом.

– Что?

– Хайзефская мазь в разы дороже, а действие имеет такое же… И всё равно хорошо расходится, да?!

– Хватит у порога стоять, – процедил Алхимик, заметив, что к моему рявканью прислушались случайные прохожие. И не просто прислушались, а даже зашептались. – Заходи, давай!

Я послушался и, зайдя внутрь, пробежался беглым взглядом по полочкам с товарами. Сделал я это машинально, так как пришёл в лавку с целью покупать, а не выводить Алхимика на чистую воду. По этой же причине и сказал довольно.

– О, так все экстракты для Брианны в наличии. Здорово, я-то уж думал, что придётся с сеном копаться.

– Не придётся, – буркнул нисколько не счастливый Алхимик, после чего мрачно уставился на меня. – Кто тебя учил варке? Слишком уж ты молод, чтобы так разбираться.

– Везде и понемногу учился.

– Везде и понемногу, – задумчиво повторил Алхимик, а затем оживился. – Так зачем тебе Брианна? Вчера даже не спросил.

– Вчера был вечер, и я не уезжал из города. А сегодня утро. Причём, не особо приятное для меня, – я выразительно уставился на полку, где стояли миниатюрные баночки с хайзефской мазью.

Однако этот Алхимик недаром занялся торговлей, а не исследованиями. Он прочистил горло и, хитро усмехнувшись, сказал.

– Да, хайзефская мазь дороговата и от комаров, как Брианна не спасает. Поэтому, если хочешь, приходи через полтора часика. Я сам тебе Брианну сварю, а заплатишь по себестоимости.

– Вот как?

– А что? Покупатель ты хороший, так чего нам ссориться? Особенно, если ты станешь говорить только про мою отменную хайзефскую мазь.

Он выразительно посмотрел на меня, и я, конечно же, согласился. Это была очень выгодная сделка. Без воздействия на эликсир магией, он вышел бы в разы слабее, а тут такая удача!

Так что, по итогу, прижимая к себе огромную бутыль с Брианной, я даже зашёл в таверну и купил у едва продравшего глаза мужичка кувшин креплёного вишнёвого вина, чтобы отпраздновать будущее быстрое завершение задания.

Однако решив, что на этом хватит заниматься транжирством, когда я дошёл до конюшни, то первым делом сунул свой прекрасный амулет ближайшему конюху под нос да потребовал любую лошадку из принадлежащих Храму. Условие у меня было только одно, чтобы животинка долгую дорогу выдержала. У конюха, словом сказать, тоже было одно единственное условие – чтобы своё разрешение дал главный конюший. А его надо было подождать. Так что в ожидании я скучающе облокотился о стену и принялся наблюдать за тем, что происходит на улице вокруг меня.

В столь ранний час людей было мало, но какой-то одетый в лохмотья мужичок лихо и эмоционально торговался с наряженным в яркий костюм франтом. Они никак не могли прийти к соглашению, а потому мне даже стал интересен предмет торга. Но вот, наконец‑то, подошёл главный конюший, ещё раз проверивший амулет, и я отвлёкся от подслушивания на осмотр доставшегося мне коня. Им оказался молодой сильный зверь по кличке Роптал. Он и правда выглядел как зверь с характером, но в целом смирное и послушное поведение привело к тому, что я впоследствии назвал про себя коня Опалом. Новое имя ему шло куда как больше.

Закинув на животное сумку, я направился было прочь из города, но оглянулся, чтоб в последний раз поглядеть на спорщиков. Мне повезло. Они наконец-то нашли компромисс, пожали друг другу руки, и я выжидательно уставился, решив всенепременно выяснить, что же там такое продавалось. Нищий подозвал стоящую поодаль девушку, скрывающую лицо под шалью. В руках она держала большую корзину, и, едав эта корзина сменила владелицу на руки франта, как из неё сразу же послышался жалобный детский плач. Я замер на миг, но стражники, стоящие у ворот, спокойно взирали на происходящее, а потому я в некотором смятении продолжил свой путь. В конце концов, все правила моего мира мне были не так уж известны.

За пределами Юдоли передо мной раскинулась широкая дорога, по левую руку от которой стоял огромный тент цирка и несколько фургончиков, напоминающих дома на колёсах. Их вид заставил меня подъехать ближе, раздумывая, к чему такая бутафория? Но ответ нашёлся легко. Видно, так было сделано для имитации обычных жилищ. Бродячим артистам хотелось большей уверенности, что ночью нежить не решится на нападение.

Меж тем из одного из таких передвижных строений, пошатываясь, вышла женщина. На ней было помятое платье, а в руке она держала винную бутылку.

– Опять с самого утра набраться решила?! – вдруг заорал на неё пенёк у колеса. – Я же тебя за чем поесть отправлял!

– Ха! Чего? Мужиком тут себя почувствовал?! – она задрала юбку, открывая миру как отсутствие нижнего белья, так и серую, чудовищно морщинистую кожу ягодиц, а затем зажала бутылку меж ног, делая ритмичные движения. – Так вставай и иди! Докажи мне это!

– Пошла ты, шлюха!

От пенька донёсся ряд грязных ругательств и до меня наконец-то дошло, что это был человек, лишённый рук и ног. Его тело помещалось в узкий вязаный мешок так, что торчала только голова, и цвет этой пряжи сливался с цветом травы.

– Чего просто так зыришь?

Обращались явно ко мне, так что я обернулся и увидел всадника – франта с корзинкой. Плач оттуда стих, но ребёнок всё ещё издавал жалобные хныкающие звуки. Вопрос же поставил меня в тупик.

– А что я должен делать?

– Деньги платить, конечно, – усмехнулся франт, спешиваясь. – За час до полудня представление будет, там смотреть и надо… Хотя за полсребрушки тебя Тамара обслужит. Ещё и пощупаешь. Она девка ладная! – он мне подмигнул, и младенец опять заревел во весь голос. – Вот тварь горластая! Марта! Забери, а то я счас ему язык через жопу вытащу!