Вацлав Гавел: жизнь в истории

Гавел же торговал джинсами и цветами, прогорев, находил в себе силы открыть новое дело, но из череды неудач так и не выбрался. Умирал «создатель чешского Голливуда» в одиночестве и нищете. Родственники, вскрывшие его сейф после смерти, нашли там, по семейному преданию, пару запонок.

Правда, Вацлав Гавел еще успел повстречаться с дядей в 60-х годах, приезжая в Западную Германию на премьеры своих пьес. «Когда я видела его (Вацлава. – И.Б.) по телевизору, то говорила: это глаза Милоша», – признавалась уже в преклонном возрасте Лида Баарова51.

Коммунистический переворот. Судьба семьи. Школа

Победоносный февраль

«Я только что вернулся с Града, от президента республики. Сегодня утром я предложил господину президенту принять отставку министров, которые вышли из правительства 20 февраля этого года. Одновременно с этим я передал президенту список людей, которыми правительство должно быть дополнено. Могу вам сообщить, что президент принял все мои предложения в том виде, как они были поданы», – заявил Клемент Готвальд перед толпой, собравшейся на Вацлавской площади52.

13 февраля 1948 года министр юстиции Прокоп Дртина (это его отец жил и столовался у прадеда Гавела) внес на заседании правительства резолюцию против захвата силовых структур коммунистами. Коммунисты составляли в правительстве относительное большинство, но резолюция была членами кабинета поддержана со счетом 15:11.

17 февраля на утреннем заседании правительства Дртина и вице-премьер от Чешской национально-социальной партии (не путать с немецкими национал-социалистами) Петр Зенкл потребовали отчета о выполнении резолюции, но премьер отказался обсуждать этот вопрос, сославшись на отсутствие министра внутренних дел Носека. Затем Готвальд выехал на встречу с Бенешем, где сообщил президенту о начале политического кризиса и о желании оппозиционных партий создать «техническое правительство». Бенеш заверил Готвальда, что при любом развитии событий назначенный им кабинет будет состоять из членов всех парламентских партий.

В тот же день собравшиеся министры от оппозиционных партий (национально-социальной, демократов и «лидовцев» – Чехословацкой народной партии) решили, что в случае неисполнения резолюции они покинут правительство. Президиум ЦК КПЧ выпустил заявление, в котором призвал народ Чехословакии быть готовым «выступить против реакции».

18 февраля министры уже упомянутой тройки партий сообщили о бойкоте работы правительства. Социал-демократы заняли промежуточную позицию и явно были настроены добиваться компромисса. Петр Зенкл и министр внешней торговли Губерт Рипка посетили Бенеша. При этом первый вспоминал, что президент поддержал их в борьбе за резолюцию 13 февраля, а второй утверждал, что Бенеш выступал за досрочную отставку правительства: «Чем раньше, тем лучше, главное, чтобы выборы состоялись так быстро, как только возможно»53.

Коммунисты досрочных выборов не хотели. Политический отчет советского посольства за 1947 год содержал некоторую тревогу даже по поводу выборов в намеченный срок: «Реакционные элементы внутри страны, активно поддерживаемые представителями Запада, продолжают считать, что в Чехословакии есть все данные для того, чтобы правые партии получили большинство на предстоящих выборах и изгнали коммунистов из правительства»54.

19 февраля Готвальд встречался с лидерами социал-демократов – именно их присутствие позволяло сохранить правительство, а поддержка их парламентской фракции давала коммунистам большинство в парламенте. Однако переговоры провалились – социал-демократы отказались выступить вместе с коммунистами против остальных партий (хотя эту идею поддержал все тот же Зденек Фирлингер). После этого глава коммунистов вновь отправился к Бенешу и вновь получил гарантии того, что президент не назначит «техническое правительство».

20 февраля, не дождавшись убедительного ответа о выполнении резолюции, представители национально-социальной партии заявили об отставке, министры от «лидовцев» и Демократической партии к ним примкнули. Социал-демократы сообщили о своем отказе как поддержать демарш, так и сформировать правительство левого большинства вместе с коммунистами. Готвальд опять встретился с Бенешем, заявив президенту, что согласен на уход оппозиционных министров и готов представить кандидатуры для их замены.

На следующий день напряжение только продолжало нарастать. Коммунисты начали формирование так называемой народной милиции – первые отряды были созданы на крупных заводах Праги и Братиславы. В воскресенье 22 февраля в Праге прошел съезд заводских советов, который подавляющим большинством голосов поддержал Готвальда и запланировал общенациональную часовую забастовку.

23 февраля министерство внутренних дел ограничило деятельность партий, министры которых подали в отставку, и начало вооружать отряды народной милиции. Зденеку Фирлингеру снова не удалось продавить позицию прокоммунистического крыла социально-демократической партии – руководство соцдемов высказалось за реконструкцию правительства в рамках Национального фронта.

Вечером прошел обыск в центральном секретариате национально-социальной партии. В полдень 24 февраля началась общенациональная забастовка, в которой приняли участие более 2,5 миллиона рабочих. К вечеру группа социал-демократов из окружения Фирлингера при поддержке коммунистов и народной милиции захватила здание собственной партии и взяла под контроль ее центральный секретариат.

Ночью коммунисты приняли решение сконцентрировать свое давление на Бенеше, не вступая в переговоры с оппозиционными партиями. На случай, если тот откажется принять отставку оппозиционеров, была запланирована большая забастовка. Но оказать серьезное сопротивление Бенеш не мог. Это уже давно был тяжелобольной человек, переживший инсульт и страдающий болезнью Меньера.

25 февраля национальные социалисты ожидали приглашения на Град. Приглашения не поступило, и к Бенешу выехал генеральный секретарь партии Владимир Крайина, однако президент принять его отказался. Позже он не принял и министра юстиции Дртину. А во второй половине дня в ходе десятиминутной встречи с Готвальдом Бенеш согласился на все его предложения. После аудиенции Готвальд выехал на Вацлавскую площадь, чтобы триумфально выступить перед стотысячной толпой сторонников.

«Теперь, товарищи, когда воля нашего народа была так славно утверждена, необходимо сплотиться в мощном рабочем усилии, чтобы преодолеть все сложности, которые перед нами стоят, и чтобы построить из нашей республики, свободной от реакционеров, счастливый дом всех трудящихся», – закончил свое выступление Готвальд55. Власть была в руках коммунистов.

Фактически февральский переворот прошел без кровопролития и почти без насилия. Один из лидеров современной Коммунистической партии Чехии и Моравии Йозеф Скала и вовсе пишет, что «унаследованная от масариковской республики Конституция была соблюдена до буковки»56.

Эдвард Бенеш после этого отправился, по сути, в добровольную ссылку и показался на публике лишь дважды: на юбилее Карлова университета и на похоронах Яна Масарика – сына первого президента и министра иностранных дел, который вскоре после переворота то ли выбросился из окна, то ли был выброшен. В мае он отказался подписать новую конституцию страны, а 7 июня покинул свой пост. В сентябре того же года второй президент страны ушел из жизни.

«Люди из окружения президента Бенеша вспоминают о том, что он сопротивлялся давлению со стороны Готвальда. Тот же настаивал, что отказывается договариваться с представителями некоммунистических партий, и Бенеш наконец во всем пошел ему навстречу. К сожалению, необходимо сказать, что роль Бенеша в феврале 1948 года была не только постыдной, но при этом и судьбоносной для целой страны», – отмечает современный чешский историк Петр Блажек57.

«Акция Б»

1948 год принес большие перемены в жизни Гавелов.

Гуго Вавречка предстал перед новым судом и по сфабрикованным обвинениям был приговорен к трем годам лишения свободы, но парадоксальным образом помилован Готвальдом.

Вацлав Мария Гавел меньше чем за год до революции вступил в самую (из всех действующих) непримиримую к коммунистам партию – Национально-социальную. Весной в 1947 году Губерт Рипка предложил ему войти в ее экономический совет. «Это уже было в то время, когда партия отстаивала перед коммунистами масариковскую демократию, пусть и с социалистической ориентацией. Я верил, что социализм обязательно должен заменить у нас капиталистический строй, который был помехой в достижении полной занятости и финансировании больших инвестиционных строек», – вспоминал Гавел-старший58. И хотя большого вклада в работу партии он сделать попросту не успел, его репутация в глазах новой власти сильно пострадала.

В марте 1949 года Вацлав Мария Гавел был арестован и три месяца провел в заключении. Государственная безопасность подозревала его в причастности к тайной сети, организующей побеги врагов режима за границу. В конечном счете эти обвинения были сняты. Впрочем, автомобиль, отобранный при задержании, ему не вернули.

Двенадцатилетний Вацлав отправил находящемуся в заключении отцу стихотворение, которое может считаться его первым сохранившимся литературным произведением:

Moc nám tu scházíš,leč já doufám stále,že se vbrzku navrátíš,že se objevíš nenadále.Starost o Tebe máme,a stále vzpomínáme.Нам очень тебя не хватает,Но я все еще надеюсь,Что ты скоро вернешься,Что ты неожиданно появишься.Мы переживаем за тебяИ все время тебя вспоминаем.59

Вскоре после переворота были национализированы «Люцерна» и «Баррандов», но, как уже было сказано, в «Люцерне» Вацлав Мария Гавел продолжал работать до 1951 года.

В 1952 году в стране проходила «Акция Б» – массовое выселение неугодных людей из крупных городов. Гавелы как представители крупной буржуазии были неугодны и получили декрет на переезд в местечко Альбрехтице на самом севере Чехии, в очищенном от немцев Либерецком крае. (В 2018 году в Albrechtice v Jizerských horách жило всего 346 человек, зато этот населенный пункт – третий во всей Чешской республике по длине официального названия, опережают его только Nová Ves u Nového Města na Moravě и Brandýs nad Labem-Stará Boleslav.)

Через закулисные переговоры Вацлаву Марии удалось затянуть выселение семьи, а потом и добиться разрешения уехать в Гавлов. Однако выяснилось, что Гавлов опечатан – местные власти предполагали, что дом принадлежал эмигранту Милошу. До выяснения обстоятельств семья по-прежнему могла оставаться в своей двухэтажной квартире в доме номер 2000 на набережной Рашина. В это время от инфаркта умер Гуго Вавречка.

Первоначально власти собирались отобрать квартиру в доме на набережной, но отцу будущего президента удалось и здесь постоять за свою семью. В конечном счете Гавелов не выселили, а «уплотнили», забрав нижний этаж. Туда въехали враждебные к Тито югославские коммунисты Милуничи; их сын Владо спустя много лет построит по соседству авангардный Танцующий дом, одну из визитных карточек современной Праги.

В марте 1953 года умер Сталин, а почти одновременно с ним – Клемент Готвальд. Вскоре после смерти вождей «акция Б» была остановлена.

Правда, еще в 1951-м Вацлава Марию Гавела уволили из «Люцерны», но со временем он смог найти себе работу – служащим в Государственном комитете физкультуры и спорта, а позже в Чехословацком союзе физической культуры. К новой жизни приспособилась и пани Божена. Так, с 1960 года она работала в краеведческом центре Пражской информационной службы: продавала экскурсионные туры, сама вела экскурсии и дольше всего проработала в Староместской ратуше – той самой, где ее когда-то выдавал замуж приматор Праги.

Можно сказать, что, пережив первые годы после революции, Вацлав Мария и его жена затем уже не сталкивались с серьезной дискриминацией. Зато ее пришлось изведать и Вацлаву, и Ивану: коммунистический режим откровенно отказывал «буржуазным деткам» в хорошем образовании. Как мы помним, в школу оба брата начали ходить в деревне недалеко от Гавлова, во время войны. Потом они посещали несколько школ в Праге. А в 1947 году родители отправили Вацлава в интернат в Подебрадах.

«Жук»

Идея создания подебрадской школы возникла у Франтишека Ягоды, директора гимназии в городе Кладно, когда он сидел в концлагере Терезин. Одним из товарищей Ягоды по концлагерю был врач Ладислав Филип – кардиолог, основатель сердечного санатория в Подебрадах, энтузиаст скаутского движения. В 1944 году Филип вышел на свободу и в самом конце войны создал в Подебрадах подпольную организацию, которой в мае 1945 года даже удалось договориться с немцами о сложении теми оружия. Сразу после войны кардиолог Филип стал первым председателем местного муниципалитета и одним из создателей лицея имени короля Иржи из Подебрад.

Иржи, или Георгий, Подебрадский – чешский дворянин и полководец. Во время религиозных войн его семья примкнула к умеренному крылу гуситов, известному как чашники или «утраквисты». Иржи удалось возглавить утраквистскую партию, а в середине XV века он был назначен регентом при малолетнем короле Ладиславе. После смерти Ладислава Иржи был коронован как чешский король, что годом позже признал и император Священной Римской империи Фридрих III. Но в дальнейшем взаимопонимание с императором было утеряно, а добрые отношения с папским престолом не сложились вовсе: Ватикан назвал чашников еретиками и даже призвал к крестовому походу против них. В ходе междоусобных войн гуситский король отказался от права передачи престола своим детям. В современной Праге имя Иржи из Подебрад носит одно из красивейших мест города – площадь с уникальной церковью Пресвятого Сердца Господня.

Впрочем, Ягода и Филип выбрали для школы имя не просто одного из ярких исторических персонажей, имеющих отношение к Подебрадам. Находясь в конфликте с папой римским и пытаясь выйти из политической изоляции, король предложил европейским государям амбициозный Договор об утверждении мира между христианами. При желании в договоре можно разглядеть даже прообразы современной европейской интеграции с проектами общеевропейского суда и общеевропейского парламента. Не случайно, говоря о чешском стремлении снова стать полноправной частью Европы, имя Иржи из Подебрад будет часто упоминать в своих статьях и выступлениях Вацлав Гавел.

Техническое содержание школы взял на себя городской бюджет Подебрад, работу персонала оплачивало правительство. Осенью 1946 года школа торжественно открылась в присутствии министра образования. Как вспоминал впоследствии один из самых известных, наряду с Гавелом, выпускников школы режиссер Милош Форман «треть детей были военными сиротами, треть детей сыновьями могущественных капиталистов, а треть – сыновьями еще более могущественных коммунистов»60.

Были среди учеников подебрадской школы люди, меньше известные за границей, чем Гавел и Форман, но, безусловно, заметные в национальной истории. Среди них, например, глава Чешского олимпийского комитета Милан Йирасек и выдающийся дирижер Марио Клеменс. Там же учился еще один чешский кинематографист Иван Пассер – русскому зрителю он больше всего знаком именно как соавтор Формана, сценарист его ранних фильмов «Любовные похождения блондинки» и «Бал пожарных».

Бесспорно яркими фигурами были братья Йозеф и Цтирад Машины. Их отец, офицер Йозеф Владимир Машин, – один из немногих профессиональных военных Первой республики, рискнувших оказать сопротивление немцам: в марте 1939 года Машин попытался взорвать оружейный склад в рузинских казармах, за что был отстранен от службы. В дальнейшем он вместе с двумя друзьями создал подпольную группу «Три волхва», передававшую агентурную информацию лондонскому правительству. В мае 1941 года Машин был арестован гестапо после перестрелки на конспиративной квартире и в тяжелом состоянии увезен в лазарет СС. Летом 1942-го он был расстрелян, по преданию, успев крикнуть палачам: «Да здравствует Чехословацкая республика!»

Весной 1949 года сыновей Машина потрясла казнь нескольких студентов юридического факультета Карлова университета. А после процесса над группой людей, пытавшихся освободить из тюрьмы генерала Пику, братья и несколько их друзей решили создать антикоммунистическую организацию. Их деятельность была крайне спорной. Несколько раз они нападали на полицейские участки; Цтирад Машин с товарищем однажды подожгли несколько стогов сена в знак протеста против насильной коллективизации. Был на их счету и прямой грабеж – одевшись в форму народной милиции, они остановили машину с зарплатой для одного из предприятий и убили казначея. Осенью 1953 году члены группы предприняли попытку бежать в Западный Берлин. Полиции ГДР и советским солдатам удалось захватить двух беглецов, но оба брата и еще один человек благополучно добрались до американской оккупационной зоны и уехали в Штаты. Цтирад Машин умер за несколько месяцев до Вацлава Гавела, Йозеф Машин жив по сей день.

В общей сложности на совести группы семь человеческих жизней; еще трое немецких полицейских были убиты собственными сослуживцами во время охоты на братьев в ГДР. Двое участников были казнены. Однозначного отношения к деятельности группы у чешского общества так и не сложилось. Во время опроса 2003 года лишь треть респондентов назвала Машинов героями и более половины – убийцами61. Однако в 2011 году на похоронах Цтирада министр обороны Александр Вондра заявил о присуждении братьям ордена Золотой липы – специальной награды министерства за выдающийся вклад в развитие обороны и безопасности страны. За несколько лет до этого деятельность группы оценил, хотя и полуофициально, премьер-министр Мирек Тополанек. При этом в одном из последних интервью Цтирад Машин говорил, что у братьев было заведено твердое правило: не брать никаких наград ни от Вацлава Гавела, ни от Вацлава Клауса, которых оба осуждали за отказ запретить коммунистическую партию. Вацлава Гавела Цтирад назвал «кретином, которого вырастили чекисты»62.

Лицей короля Иржи строился по английским образцам. Это предусматривало, во-первых, много спортивных занятий, а во-вторых, довольно серьезные наказания, включая карцер и телесные экзекуции. Однажды учитель заставил Гавела перенести с одного берега ручья на другой и обратно груду камней.

Иван Пассер рассказывает, как однажды они с Милошем Форманом устроили соревнование: кто дольше простоит у стены, прижимая головой свою шапку. Оба продержались около трех часов, и Пассер вспоминал, что не мог двигать шеей следующие три дня63. А вот Вацлав Гавел в спортивных состязаниях оказался довольно слаб. «Играя в футбол, он был одержим идеей, что хороший игрок всегда находится там же, где мяч. Так он гонялся за мячом, и в результате через десять минут ему уже нужно было полежать», – с явной иронией рассказывал первому биографу Гавела Эде Крисеовой Милош Форман64. К этому же времени относится и знаменитая история с велосипедом. Каждый школьник должен был проехать вокруг статуи короля Иржи у входа в замок – около 50 метров. Гавел, как рассказывают, просто не смог остановиться и выкатился на дорогу, ведущую в сторону города Нимбурк. Сам он позже утверждал, что обладал чудовищным чувством равновесия и, скорее всего, просто упал бы. Но по легенде, среди распространителей которой был и Милош Форман, одному из учителей пришлось догонять Гавела на мотоцикле.

Зато вот что великий режиссер пишет в мемуарной книге «Круговорот»: «Среди моих подопечных находился пухлый мальчуган с умным личиком, который поразил меня своим послушанием и вежливостью. Я подумал, что ему не избежать участи “раба” в спальне, но <…> со временем я увидел, что его товарищи по комнате относятся к нему с дружеским уважением. Это был Вацлав Гавел, и в нем уже чувствовалась та внутренняя сила, которая позже помогла ему пережить первые годы тяжелого тюремного заключения, десятилетия надзора и преследований со стороны коммунистического правительства, а также и все сложности демократического президентства»65.

Школьное прозвище Гавелу тоже придумал Форман. Милош увидел полноватого мальчика, идущего по двору в куртке и штанах из черной шерсти, и дал ему кличку Chrobák – Жук. «Даже сейчас в президентскую канцелярию иногда приходят письма от моих бывших скаутских товарищей, которые начинаются словами “Милый Жук”. А сотрудники службы несколько обеспокоены: что это значит, когда президента, Его Превосходительство, называют Жуком?» – рассказывал Гавел в большом радиоинтервью 1993 года66.

Кстати, в том же разговоре на радио Гавела спросят, били ли его в детстве. Президент ответит, что родители его не били, а вот один из соучеников поколачивал. Этим соучеником был Ян Шкода. Через много лет он станет генеральным секретарем легальной при коммунистическом режиме Чехословацкой социалистической партии.

В Подебрадах у Гавела уже заметно чувство подросткового отчуждения от семьи и семейного дела. Когда один из учителей стал расспрашивать, чем занимаются его родители, Вацлав долго отмалчивался, а потом нехотя сказал, что у них «два ресторана». «Рестораны? Какие рестораны?» – допытывался профессор, пока ученик не выдавил: «“Люцерна” и “Баррандов”…»

Перелом произошел в 1948 году, после коммунистического переворота. Подебрадский интернат покинули несколько неугодных власти педагогов, начались исключения детей из «неправильных» семей. В 1950 году большинство учащихся разъехались по домам, а лицей после коммунистической образовательной реформы стал обычной школой.

«Šestatřicátníci»

Онегин или Обломов?

Когда мальчики вернулись из Подебрад в Прагу, речь шла уже не столько о получении элитарного образования, сколько о том, смогут ли они получить образование вообще.

С точки зрения коммунистических идеологов, дети богатых родителей были обязаны искупить отцовские грехи и перековаться в настоящих граждан социалистического государства – разумеется, с помощью физического труда. Первоначально Вацлав должен был стать плотником, но родители всерьез опасались, что их нерасторопный сын просто убьется или покалечится; благодаря их хлопотам он смог получить должность лаборанта в Высшей школе химической технологии, как раз в начале 50-х ставшей самостоятельным вузом, отделившимся от ČVUT. Устроившись на работу, Гавел начал ходить в среднюю школу для работающей молодежи на Штепанской улице.

Вскоре одним из его товарищей становится Радим Копецкий, сын известного дипломата. В молодости Ярослав Копецкий был товарищем Вацлава Марии Гавела по студенческому движению, затем работал в Румынии и Югославии. Перед войной представлял Чехословакию в Лиге Наций и в начале оккупации демонстративно отказался сдавать свой пост. Во время войны координировал связь между чешским Сопротивлением и правительством Бенеша, после войны был назначен послом в Швейцарию, некоторое время работал в МИДе, но в 1948 году его дипломатическая служба, разумеется, оборвалась. В 1949 году семья Копецких пыталась перейти границу с Германией, но их поймали, и до 1960 года отец сидел в тюрьме. Его заставили дать ложные показания на двух крупнейших процессах тоталитарной эпохи: против Милады Гораковой и Рудольфа Сланского.

С дружбы Вацлава Гавела и Радима Копецкого начинается интереснейшая страница в жизни Вацлава и весьма своеобразная страница в истории чешской литературы – появляется кружок «Šestatřicátníci» («Шестатржицатники»). Это название, отсылающее к году рождения организаторов, придумал Копецкий. Речь никогда не шла о четко оформленном литературном движении или школе. Скорее это было вольное товарищество талантливых молодых людей, нуждавшихся в общении и самовыражении. Первоначально членами кружка стали ближайшие приятели Вацлава и Радима.

Через Копецкого Гавел завел эпистолярное знакомство с юным поэтом Иржи Паукертом. Когда-то Паукерт, сын офицера Генштаба, был соседом Копецкого и ходил с ним в одну гимназию, но к моменту переезда Гавела в Прагу он жил уже в Брно – его отца перевели туда на службу, разжаловав в солдаты. Так деятельность кружка разрослась на два города, втягивая и других жителей Брно, таких как Вера Лингартова или Виола Фишерова.

Большое влияние на молодых людей оказал отец Виолы, профессор Йозеф Людвик Фишер, философ и социолог. Во время Первой республики он придерживался открыто левых взглядов, с 1924 по 1930 год даже состоял в коммунистической партии. Участвовал в работе «Левого фронта» – организации социалистически настроенных интеллигентов, членами которой были, например, журналист Юлиус Фучик и прозаик Владислав Ванчура. В 1938 году стал председателем брненского отделения Общества друзей демократической Испании.

После нацистской оккупации Фишер уехал в Нидерланды, где и жил до конца войны, очевидно, не привлекая к себе внимания. Жена профессора была вынуждена регулярно отмечаться в гестапо, а маленькая Виола придумала сама для себя сказку о том, что мама ходит в какое-то страшное место и только от молитв девочки зависит, вернется ли она домой. История детской травмы, чем-то напоминающая «Лабиринт фавна» Гильермо дель Торо.