Мертвая ведьма пошла погулять
Явно оскорбленная, Айви сверлила меня глазами до тех пор, пока я, похолодев до костей, не опустила взгляд. «Пожалуй, – подумала я, – это была не слишком удачная мысль».
– Я не практикующая вампирша, – наконец сказала Айви. – Уже давно. И больше никогда ею не буду.
Поняв, что опять играюсь со своими влажными волосами, я заставила себя опустить руку. Уверенные слова Айви убеждали только отчасти. Бокал уже был наполовину пуст, а я припоминала, что она лишь раз из него отхлебывала.
– Ну что, партнеры? – спросила Айви, протягивая ладонь через стол.
«Партнеры с Айви? С Дженксом?». Айви была лучшим сыскным агентом, какой когда-либо имелся у ВБ. Конечно, мне, мягко говоря, льстило то, что она хотела на постоянной основе со мной работать, но это же самое не на шутку меня тревожило. С другой стороны, мне, как будто, не требовалось с ней жить. Только работать. Я медленно подняла руку и обменялась с Айви рукопожатием. Мои идеально очерченные красные ногти выглядели просто кричаще рядом с даже неотполированными ногтями изящной вампирши. Итак, два моих оставшихся желания пропали. Впрочем, я бы и так наверняка попусту их растратила.
– Партнеры, – сказала я, подрагивая от холода, идущего от ладони Айви.
– Порядок! – каркнул Дженкс, приземляясь аккурат на наши сцепленные ладони. От сочащейся из фейка пыльцы прикосновение Айви словно бы потеплело. – Партнеры!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Боже милостивый,– чуть слышно простонала я. – Не допусти, чтобы меня вырвало. Нет, только не здесь. – Я подольше подержала глаза закрытыми, надеясь, что им не будет так больно от света, когда я их снова открою. Я сидела в своей кабинке на двадцать пятом этаже цитадели ВБ. Дневное солнце косо проникало внутрь, но поскольку мой стол находился почти в самой середине лабиринта проходов и кабинок, до меня оно никогда не доходило. Кто-то притащил с собой пончики, и от аромата сахарной глазури в животе у меня взбурлило. Впрочем, все, чего мне хотелось, это вернуться домой и хорошенько поспать.
Вытянув на себя верхний ящик стола, я пошарила там в поисках амулета от головной боли и жалобно застонала, когда выяснилось, что все эти амулеты у меня уже вышли. Тогда я уткнулась лбом в металлическую столешницу и сквозь узкую щелку меж края джинсов и растрепанных волос стала разглядывать свои высокие ботинки. Ради такого события, как день моего увольнения, я оделась вполне консервативно: в красную полотняную рубашку, заправленную в простые синие джинсы. На некоторое время больше никакой обтягивающей кожи.
Прошлая ночь стала ошибкой. Мне потребовалось слишком много бокалов, чтобы как следует отупеть, после чего я смогла официально отдать два моих оставшихся желания Айви и Дженксу. Я по-настоящему на этих двоих положилась. Любой, кто хоть что-нибудь знает про желания, прежде всего знает, что нельзя желать слишком многого. То же самое касается желания богатства. Деньги так просто ниоткуда не появляются. Если они все же откуда-то поступили, и если ты вдобавок не пожелала, чтобы тебя не застукали, тебя непременно повяжут за воровство.
Желания – вещь заковыристая, и именно поэтому большинство Внутриземцев в свое время выступило за то, чтобы получать сразу по три штуки. В ретроспективе я не так уж скверно ими распорядилась. Пожелав, чтобы меня не застукали после того, как я отпущу лепреконшу, я по крайней мере обеспечила себе уход из ВБ с незапятнанным личным делом. Если Айви была права, и меня действительно собирались угрохать за разрыв контракта, убийство следовало сделать похожим на несчастный случай. Но чего ради вэбэшному начальству было так напрягаться? Заказные убийства дорого стоили. К тому же оно само хотело, чтобы я ушла.
Айви получила вексель, чтобы реализовать свое желание как-нибудь позднее. Выглядел этот вексель совсем как старая монетка с дырочкой, так что Айви продела в дырочку пурпурный шнурок и повесила вексель себе на шею. Зато Дженкс растратил свое желание прямо в кафе и с гудением умчался прочь, чтобы сообщить своей жене радостное известие. Много лет утекло с тех пор, как у меня был последний ночной девичник, и я подумала, что на дне бокала я вполне могу найти отвагу сообщить начальству о своем увольнении. Короче, я там ее не нашла.
Ровно через пять секунд после начала моей отрепетированной речуги Денон легким движением руки вскрыл конверт манильской бумаги, вытащил оттуда мой контракт и порвал его в клочья, после чего тактично выразился в том смысле, чтобы через полчаса ноги моей в этом здании больше не было. Мой значок и вэбэшные наручники остались у него в столе; зато амулеты, что их украшали– у меня в кармане.
Семь лет службы в ВБ оставили меня с богатой россыпью всевозможных безделушек и устаревших памяток. Дрожащими пальцами я потянулась к дешевой вазе с толстыми стенками, которая, бывало, месяцами не чуяла в себе ни одного цветка. Ваза отправилась в мусор – точно так же, как и в свое время тот кретин, который мне ее подарил. А вот тигель для приготовления растворов пошел в коробку у меня под ногами. Покрытая соляной коркой голубая керамика грубо заскребла по картону. Последний раствор высох еще на прошлой недели, и остатки соли теперь пылили.
Следом загрохотал большой штырь из красного дерева. Этот штырь был слишком толст, чтобы сделать из него волшебную палочку. Да и в любом случае я была не настолько хороша, чтобы делать волшебные палочки. Штырь я купила, намереваясь изготовить себе набор амулетов для распознавания лжи, но руки так и не дошли. Такие амулеты проще было купить. Вытянув руку дальше, я схватила список телефонных номеров моих прежних связников. Быстрый взгляд, чтобы убедиться, что никто не смотрит, – и я в темпе убрала список из поля зрения, засовывая его в коробку рядом с тиглем для приготовления растворов и прикрывая CD-плеером с наушниками.
У меня завалялось несколько справочников, которые следовало вернуть сидящей через проход от меня Джойс, зато контейнер с солью, на котором они покоились, некогда принадлежал моему папе. Я поставила контейнер в коробку, пытаясь прикинуть, что подумал бы папа о моем увольнении.
– Пожалуй, это стало бы для него ударом, – прошептала я себе под нос, скрипя зубами от мучительного похмелья.
Подняв глаза, я пристальным взором окинула уродливые желтые перегородки. Мои глаза сузились, когда со всех сторон на меня подняли головы мои сослуживцы. Они стояли повсюду плотными группками, прикидываясь занятыми, а на самом деле вовсю судачили. Испуская медленный вздох, я протянула руку к черно-белой фотографии Уотсона, Крика и стоящей позади них двоих женщины, Розалинды Франклин. Троица ученых стояла перед своей моделью ДНК, и в улыбке Розалинды проскальзывал тот же скрытый юмор, что и у Моны Лизы. Можно было подумать, будто она уже знает, что будет дальше. Я задумалась, не была ли Розалинда Внутриземкой. Множество людей на самом деле были скрытыми Внутриземцами. Я хранила эту фотографию как постоянное напоминание о том, насколько мир зависит от всяких мелких деталей, ускользающих от всеобщего внимания.
Прошло уже сорок лет с тех пор, как четверть человечества вымерла, пораженная смутировавшим вирусом под названием «Ангсл-Т4». И, несмотря на частые заявления телевизионных евангелистов об обратном, в этом была наша собственная вина. Все началось со старой доброй человеческой паранойи и ею же закончилось.
Тогда, в пятидесятые, Уотсон, Крик и Франклин объединили свои умы и за шесть месяцев решили загадку ДНК. На этом все могло бы и остановиться, но тогдашний Советский Союз подхватил технологию. Подгоняемые страхом войны, в развивающуюся науку потекли большие деньги. В начале шестидесятых у нас уже был вырабатываемый бактериями инсулин. Последовал подлинный расцвет производства биоинженерных лекарств, наводнивший рынок побочными продуктами куда более зашхеренной разработки Соединенными Штатами биоинженерного оружия. До Луны мы на самом деле так и не добрались, обращая науку не наружу, а внутрь, чтобы в конечном итоге едва не покончить с собой.
А затем, ближе к концу того десятилетия, кто-то допустил ошибку. Вопрос о том, кто ее допустил, Советский Союз или Соединенные Штаты, так и остался спорным. Где-то в холодных арктических лабораториях вышел из-под контроля смертоносный штамм ДНК. За собой он оставил сравнительно умеренную тропу смертей, идентифицированную и тщательно размеченную соответствующими службами, тогда как широкая общественность пребывала обо всем этом в полном неведении. Однако в то самое время, когда ученые заканчивали свои отчеты и клали их на полки, вирус мутировал.
В конце концов он внедрился в биоинженерный помидор, найдя слабое звено в модифицированной цепочке ДНК этого самого помидора, которое исследователи посчитали слишком незначительным, чтобы о нем тревожиться. Помидор стал официально известен под своим лабораторным названием «Ангел-Т4» – и отсюда взялась кличка вируса, «Ангел».
Не сознавая того, что вирус использует помидор «Ангел-Т4» в качестве промежуточного «хозяина», партии этих помидоров отправили на авиалинии. И через шестнадцать часов было уже слишком поздно. За последующие жуткие три недели страны третьего мира оказались буквально выкошены, а население Соединенных Штатов уменьшилось на одну четверть. Войска были сосредоточены на границах, а государственная политика стала выражаться во фразе: «Извините, но ничем не можем помочь». Да, США страт дали, там умирали люди, но по сравнению с тем склепом, в который превратился остальной мир, это казалось сущей безделицей.
И все же главной причиной спасения цивилизации стали вовсе не правительственные меры, а тот простой факт, что большинство Внутриземцев оказались резистентны к вирусу «Ангел». Ведьмы, немертвяки и меньшие виды вроде троллей, фей и фейков вообще никак не пострадали. Вервольфы, живые вампиры и лепреконы отделались гриппом. А вот эльфы полностью вымерли. Был сделан вывод, что в данном случае аукнулась их давнишняя практика скрещивания с людьми ради пополнения своих рядов. Именно из-за нее эльфы сделались восприимчивы к вирусу «Ангел».
Когда все устаканилось, и вирус «Ангел» был полностью изничтожен, число Внутриземцев, общее по всем видам, стало худо-бедно сопоставимо с числом людей. И мы в темпе за этот шанс ухватились. Поворот, как его стали называть, начался в полдень с одного-единственного фейка. А закончился в полночь, когда все человеческое население, фигурально выражаясь, сгрудилось под столом, пытаясь свыкнуться с тем непреложным фактом, что оно еще с незапамятных времен живет бок о бок с ведьмами, вампирами и оборотнями.
Первой инстинктивной реакцией человечества стало жгучее желание стереть нас с лица Земли. Однако это желание стремительно испарилось, когда людям было наглядно продемонстрировано, что именно мы сохранили структуру цивилизации и взяли власть в свои руки, когда мир начал распадаться на куски. Если бы не мы, уровень смертности стал бы гораздо выше.
И все равно первые годы после Поворота на Земле царил сущий дурдом. Боясь ударить по нам, Внутриземцам, люди, как это обычно у них водится, нашли себе другого козла отпущения. Медицинские исследования были объявлены вне закона. Специально снаряженные отряды сровняли с землей все биолаборатории. Оставшиеся в живых биоинженеры предстали перед судом и подверглись не иначе как легализованному истреблению. Вторая, менее заметная волна смертей последовала, когда вместе с биотехнологией был безвозвратно уничтожен источник новой медицины.
Было всего лишь вопросом времени, прежде чем человечество настояло на учреждении чисто человеческого института слежки за деятельностью Внутриземцев. Так возникло Федеральное Внутриземное Бюро, которое стало быстро впитывать в себя и заменять местные органы охраны правопорядка по всем Соединенным Штатам. Тогда безработные полицейские и агенты федеральной службы из Внутриземцев сформировали свою собственную полицию, Внутриземную Безопасность. Вражда между двумя этими организациями не ослабевает и сегодня, служа в принципе разумной задаче сдерживания более агрессивных Внутриземцев.
Четыре этажа главного здания ФВБ в Цинциннати целиком отведены под размещение сил по обнаружению нелегальных биолабораторий, где за хорошую цену по-прежнему можно получить чистый инсулин и что-нибудь для отваживания лейкемии. Укомплектованное людьми ФВБ с той же упорной навязчивостью отыскивает запрещенные технологии, с какой ВБ убирает с улиц сильный психоделический наркотик под простым названием «сера».
«И вся эта каша заварилась в тот самый момент, когда Розалинда Франклин заметила, что ее карандаш оказался сдвинут с привычного места, что кто-то побывал там, где ему быть не полагалось», – подумала я, кончиками пальцев осторожно потирая разламывающуюся на куски голову. Мелкие улики. Легкие намеки. Вот что на самом деле вращает миром. И это же самое сделало меня таким хорошим агентом. Улыбаясь Розалинде в ответ, я стерла с рамки отпечатки своих пальцев и положила фотографию в коробку.
Тут у меня за спиной раздался взрыв смеха, и я выдернула следующий ящик стола, роясь в куче грязных самоклеящихся заметок и скрепок для бумаг. Моя расческа оказалась там, где я всегда ее оставляла, и узел тревог дал легкую слабину, когда я швырнула ее в коробку. Волосы традиционно использовались для того, чтобы делать заклинания целенаправленными. Если бы Денон и впрямь собирался вынести мне смертный приговор и привести его в действие, он бы наверняка постарался раздобыть мою расческу.
Затем мои пальцы нащупали гладкую тяжесть отцовских карманных часов. Все остальное в этом ящике мне не принадлежало, и я крепко его захлопнула, цепенея от ужаса, когда моя голова, как показалось, наконец-таки собралась лопнуть. Стрелки часов показывали без семи минут полночь. Папаша обычно дразнил меня, утверждая, что часы остановились в ту самую ночь, когда они с мамой меня зачали. Горбясь на стуле, я аккуратно положила часы в нагрудный карман. И в голове у меня тут же возник образ отца– как он стоит в дверях кухни, переводя взгляд со своих карманных часов на большие стенные часы над раковиной. Лукавая улыбка кривила его длинное лицо, пока он размышлял над тем, куда подевались недостающие секунды.
Мистера Фиша– рыбку в стекляшке, подаренную мне на прошлогодней вечеринке в конторе, – я пристроила в тигель для приготовления растворов, от всей души надеясь на то, что ни вода, ни рыбка оттуда не выплеснутся. Следом я швырнула жестянку с рыбьим кормом. Тут мое внимание привлек глухой шум, доносившийся от дальнего конца поделенного перегородками помещения– из-за закрытой двери кабинета Денона.
– Ты и на метр из этой двери не выйдешь, Тамвуд, – донесся его приглушенный крик. Гул разговоров мгновенно затих. Должно быть, Айви только что объявила о своем увольнении. – У меня есть твой контракт. Ты на меня работаешь, а не наоборот! Только попробуй уйти, и я… – Тут из-за закрытой двери донесся грохот. – Вот блин… – негромко продолжил Денон. – Сколько же тут всего?
– Достаточно, чтобы рассчитаться за мой контракт, – холодно ответила Айви. – Хватит и тебе, и тем трупакам в цокольном этаже. Ну как, пришли мы к согласию?
– Да, – с чем-то вроде алчного благоговения отозвался Денон. – Пришли. Ты уволена.
Тут мне показалась, будто мою голову до отказа набили ватой, и я опустила ее на сложенные чашечками ладони. Значит, у Айви были деньги? Почему же она прошлой ночью ничего не сказала?
– Пошел ты на Поворот, Денон, – в полной тишине раздельно произнесла Айви. – Ты меня не увольняешь. Я сама увольняюсь. Ты можешь забрать мои деньги, но высокую кровь тебе не купить. Ты второй сорт, и никакие деньги этого не изменят. Даже если я буду валяться в канаве бок о бок с вонючими крысами, я все равно останусь выше тебя. Сейчас тебя просто убивает то, что мне больше не придется слушаться твоих приказаний.
– Только не думай, что это гарантирует тебе безопасность! – взревел Денон. Я почти видела, как у него на шее пульсирует вздутая вена. – Вокруг нее вечно несчастные случаи происходят. Встань поближе, и можешь проснуться мертвой.
Тут дверь кабинета Денона распахнулась, и оттуда в бешенстве вырвалась Айви. Она так неистово захлопнула за собой дверь, что во всей конторе на секунду погас свет. Сомневаюсь, что Айви вообще меня заметила, пока проносилась мимо на выход. С тех пор, как мы расстались, она успела напялить на себя шелковую хламиду по самые икры. Учитывая свои сексуальные предпочтения, я с легкостью признала, что выглядела Айви просто великолепно. Подол хламиды развевался позади, пока она убийственными шагами мерила пол. Гневные пятнышки выступили на бледном лице вампирши. Напряжение так из нее и сочилось, столь сильное, что его почти можно было разглядеть.
Нет, Айви не собиралась вампирствовать– она просто бесилась, как бывает с любой женщиной, вышедшей и трудного положения. Но даже при всем при том она оставляла за собой холодный кильватер, куда не попадал проникающий в помещение солнечный свет. Пустая холщовая сумка висела у нее на плече, а желанный вексель по-прежнему болтался на шее. «Умная девочка, – подумала я. – Припасает свое желание на совсем черный день». Айви вылетела на лестницу, и я мученически закрыла глазa, когда металлическая противопожарная дверь с грохотом врезалась в стену.
Дженкс залетел ко мне в кабинку, носясь вокруг моей головы как психованный москит и гордо показывая заплату у себя на крылышке.
– Привет, Рэчел! – несносно радостным голосом воскликнул феек. – Как дела?
– Не так громко, – жалобно прошептала я. Готовая отдать все на свете за чашку кофе, я тем не менее сомневалась, что она стоит двадцати шагов до кофейника. Дженкс был одет во все штатское, дисгармонично-цветастое. Лиловое никак не идет к желтому. Никогда не шло и никогда не пойдет. Господи помилуй, пластырь на крылышке у фейка тоже был лиловым. – Тебя что, похмелье не мучит? – выдохнула я.
Дженкс ухмыльнулся, пристраиваясь на моем стаканчике для карандашей.
– Не-а, ни капельки. У фейков слишком быстрый обмен веществ. Алкоголь мигом обращается в сахар. Правда классно?
– Еще как. – Я завернула в мягкую тряпочку фотографию, где я была снята вместе с мамой, и положила ее рядом с Розалиндой. На секунду меня развлекла мысль о том, чтобы рассказать маме, что я уволилась. Однако по вполне очевидным причинам я решила от этой мысли отказаться. Лучше было подождать, пока я обзаведусь новой работой. – С Айви все хорошо? – спросила я у фейка.
– Ага. Все с ней будет отлично. – Дженкс перелетел на мой цветочный горшок с лавром. – Она только что выложила все, что требовалось, чтобы рассчитаться за контракт и прикрыть себе задницу.
Я кивнула. Как удачно, что они сами хотели, чтобы я ушла. Все будет гораздо легче, если ни за голову Айви, ни за мою никакой цены не назначат.
– А ты знал, что у нее были деньги?
Смахнув пыль с лаврового листка, Дженкс на него присел. На лице у него появилось выражение превосходства. Подобную мину не так легко принять, когда ты всего четыре дюйма в вышину и расфуфырен как полоумная бабочка.
– Ну-у, вообще-то да… Ведь Айви последний живой представитель своего рода. Честно говоря, я бы на несколько деньков оставил ее в покое. Сейчас она взбешена как мокрая оса. Потеряла свой загородный дом, землю, акции, все. Остался только городской особняк у реки, да и тот принадлежит ее мамаше.
Откинувшись на спинку стула, я развернула свой последний пластик коричной жевательной резинки и сунула его себе в рот. А Дженкс с шумом приземлился в мою картонную коробку и принялся не в меру там любопытствовать.
– Да, кстати, – пробормотал он. – Айви сказала, что уже сняла точку. У меня есть адресок.
– Прочь с моих вещей. – Я угрожающе щелкнула в его сторону пальцем, и феек перелетел обратно на лавр, становясь на самую верхнюю веточку, чтобы понаблюдать за тем, как все в конторе шушукаются и сплетничают. Когда я нагнулась, чтобы очистить нижний выдвижной ящик, в висках у меня дико забарабанило. «Зачем Айви отдала Денону все, что имела? – задумалась я. – Почему было не воспользоваться желанием?»
– Крепись, – сказал Дженкс, соскальзывая по стволу растения и прячась в листве. – Вот он идет.
Выпрямившись, я увидела Денона на полпути к моему столу. Блюдолиз Фрэнсис, вонючий конторский доносчик, отлепился от одной из компашек и последовал за хозяином. Мой бывший начальник сверлил меня глазами поверх стенок кабинки. Поперхнувшись от этого взгляда, я невольно проглотила коричную резинку.
Если покороче, Денон выглядел как профессиональный борец с обходительностью доктора каких-нибудь там наук: здоровяк, стальные мышцы, идеальная красновато-коричневая кожа. Как и Айви, Денон был живым вампиром. Но, в отличие от Айви, он был рожден человеком, а уже потом обратился. Это сделало Денона низкокровным, навеки определяя его убогую второсортность в вампирском мире.
Но даже при всем при том Денон представлял собой силу, с которой приходилось считаться. Он очень славно потрудился, преодолевая свое весьма неблагородное происхождение. Изобилие мышц служило Денону не просто украшением: в его более сильном, усвоенном качестве оно элементарно сохраняло ему жизнь. Он обладал нестареющей внешностью вампира, регулярно кормящегося от настоящих немертвяков. Только немертвяки могли обращать людей в вампиров, и, судя по его здоровой наружности, Денон явно был у них фаворитом. Половина сотрудников нашего отдела жаждала послужить ему сексуальной игрушкой. Другую половину начальник до смерти запугал. Я всегда гордилась своей принадлежностью к последней.
Пальцы мои задрожали, когда я взяла вчерашнюю кофейную чашку и притворилась, будто я из нее отхлебываю. Пока Денон двигался, его мощные руки ходили как поршни. Желтая спортивная рубашка начальника отдела резко контрастировала с его черными брюками. Брюки были в обтяжку, наглядно демонстрируя мускулистые ноги и тонкую талию. Народ подобру-поздорову убирался с его дороги. Некоторые вообще ушли с этажа. Господи, прости и помилуй, если я напортачила со своим единственным желанием, и теперь буду поймана за руку.
Раздался скрип пластика, когда Денон навалился на самый верх полутораметровой стенки. Я на него не смотрела, сосредоточиваясь вместо этого на дырках, оставленных моими кнопками на шершавых как мешковина перегородках. Кожу у меня на руках щекотало, словно Денон водил по ней пальцами. Его присутствие словно бы завихрялось вокруг меня, отражаясь от задней стенки кабинки, пока мне не стало казаться, будто он стоит не только спереди, но и сзади. Мой пульс участился, и я сосредоточилась на Фрэнсисе.
Этот сопляк уселся на стол Джойс и теперь расстегивал верхнюю пуговицу синей пластиковой куртки. Да еще ухмылялся, показывая свои идеальные зубы, явно с коронками. Прямо у меня на глазах Фрэнсис закатал рукава куртки, обнажая тощие ручонки. Его треугольной формы физиономию обрамляли волосы по мочки ушей длиной, которые ему то и дело приходилось смахивать с глаз. Фрэнсис считал, что это придает ему некий мальчишеский шарм. А я считала, что так он выглядит только что разбуженным недоумком.
Хотя было еще только три часа дня, густая щетина оттеняла гнусную рожу доносчика. Воротник его «гавайки» был намеренно поднят. В конторе шутили, что Фрэнсис старается походить на Сонни Крокетта, но его и без того узкие глаза были вечно прищурены, а нос слишком длинен и тонок, чтобы его еще и оттягивать. Как трогательно.
– Я знаю, что здесь происходит, Морган, – сказал Денон, резко переключая мое внимание на него. Такой низкий гортанный голос позволялось иметь только неграм и вампирам. Низкий и сладкий. Льстивый. От сокрытого в нем обещания кожа моя натянулась, и страх омыл меня с головы до ног.
– Прошу прощения? – отозвалась я, обрадованная тем, что не сиплю и не хриплю. Мгновенно приободрившись, я встретила его взгляд, но тут же резко выдохнула и напряглась. Проклятье, он в три часа дня давил на меня аурой. Вот гад!
Денон перегнулся через перегородку, кладя руки на самый ее верх. Бицепсы его вздулись, а вены набухли. Волоски у меня на загривке тут же встали торчком, и я принялась отчаянно сражаться с желанием заглянуть себе за спину.
– Все думают, что ты уходишь из-за тех никчемных заданий, которые я тебе давал, – сказал Денон. Его утешный голос словно бы ласкал каждое слово, слетавшее с его губ. – И они правы.
Он выпрямился, и я вздрогнула от резкого скрипа пластика. Карие радужки глаз Денона целиком скрылись за расширившимися зрачками. Нет, вот ведь гад!
– Я все два последних года только и старался от тебя избавиться, – продолжил Денон. – Но тебе просто везло. – Он улыбнулся, показывая мне свои человеческие чубы. – Ты вконец меня достала. И я тебя подставлял. Вшивые наводчики, невнятные донесения, утечки твоим мишеням. Но когда я наконец-то заставил тебя уйти, ты забираешь с собой моего лучшего агента. – Взгляд вампира стал еще напряженней. Я заставила себя расцепить ладони, и внимание Денона переключилось на них. – Вот это, Морган, уже совсем скверно.
