Река Богов

Там, внутри, гремит музыка. Сжимая приглашение в руке, Тал проходит между божествами-стражами на главную вечеринку сезона.

Когда ньют показал приглашение, в отделе решили, что это подделка. Почти естественное предположение для людей, занятых разработкой визуальных обоев для мнимых жизней актеров-сарисинов самых популярных индийских сериалов. Ньют не поверил своей удаче, когда обнаружил в почте толстую карточку кремового цвета.

«ФЭШНСТАРС ПРОМОУШНС»

от имени «МОДЫ АЗИИ» приглашает ТАЛА,

27-й коридор, 30, 12-й этаж квартал им. Индиры Ганди (под таким названием

Белый форт известен только на почте, в налоговом агентстве и судебным приставам) на

ПРИЕМ

в честь приезда ЮЛИ в Варанаси на

НЕДЕЛЮ МОДЫ В БХАРАТЕ

МЕСТО ПРОВЕДЕНИЯ: Храм Ардханарисвана, округ Мирза Мурад

ПРАЗДНОВАНИЕ: 22 колокольчика

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: Племя Ньют

Просьба ответить на приглашение.

На ощупь карточка казалась теплой и мягкой, словно человеческая кожа. Тал показал ее Маме Бхарат, старой вдове, живущей с ньютом в одном подъезде. Это добрая душа, которую семейство заключило в шелковую темницу. На современный лад: предоставив ей возможность провести старость «независимо». Три месяца назад в дом вселился Тал и стал для Мамы Бхарат настоящей семьей. С ньютом ведь больше никто не станет разговаривать. Тал с удовольствием каждый день заходит к ней на чашку чая, а она дважды в неделю навещает его, чтобы немного прибраться в квартире. Тал никогда не спрашивает, как она воспринимает его – как дочь или как сына.

Старушка проводит пальцами по приглашению, гладит, тихо воркует, словно влюбленная:

– Такая мягкая. Такая мягкая… И они все будут такие, как ты?

– Ньюты?.. В основном. Мы – тема вечера.

– О, какая большая честь! Все лучшие люди города и звезды с телевидения.

Да, думает Тал. Но почему все-таки я?

Тал идет по полумраку храмовой мандапы, освещенной факелами, которые держат четверорукие аватары Кали, начиная ощущать, как к нади-чакре подбирается благоговение. Вот под вызывающе непристойной статуей Очень Знаменитый Кинорежиссер беседует с Уже Добившейся Известности Молодой Писательницей. А вот мировая звезда тенниса выглядит необычайно счастливой, столкнувшись не просто с Известным Профессиональным Игроком в Гольф, а с Футболистом из Всеиндийской футбольной лиги и его женой, которая сияет белозубой улыбкой. Теперь они смогут до бесконечности беседовать о разновидностях бросков и гандикапах. А это прославленный господин Межзвездный Поп-Промоутер – и его последняя блестящая находка, чья дебютная песня наверняка станет Первым Номером в пререлизах, пока ее исполнительница, стоя тут же в слишком короткой юбке, слишком крепко сжимает бокал с коктейлем и слишком громко смеется.

И это не считая троих еще-даже-не-двадцатипятилетних раджей, производителей компьютерных биоимплантов, двоих нервных разработчиков игр и «темной лошадки» – Повелителя сундарбанов, киберджунглевого антрепренера горячей зоны «Дарвинвер». Он стоит в полном и гордом одиночестве, высокомерно спокойный, весь словно отполированный, как приготовившийся к прыжку тигр. Так может выглядеть только человек, окруженный собственным легионом пандавов [20] —телохранителей из сарисинов.

Ко всему уже перечисленному следует добавить также множество фигур с избытком одежды и лиц с избытком косметики, незнакомых Талу, но всем своим видом демонстрирующих глянцево-журнальное происхождение. Здесь же около сорока тележурналистов, уже успевших насквозь пропитаться потом и перезнакомиться со всеми подряд; репортеры из светской хроники с нечеловечески широким и активным периферийным зрением; шикарные дамы полусвета Варанаси, несколько обескураженные и раздраженные, что их популярность затмила какая-то стайка ньютов. Присутствует здесь даже парочка генералов в парадной форме, помпезных, как длиннохвостые попугаи. Армия tres tres [21] в моде в нынешние времена рискованных игр с Авадхом. И еще тут имеется горстка чем-то недовольных представителей золотой молодежи, мальчиков и девочек браминов, с гироскопически стабилизируемыми коктейльными бокалами, выглядящих лет на десять.

Нита, руководитель торгового отдела Девгана, накануне вручила Талу чек-лист. Бо́льшая часть сотрудников метамыльного отдела находит совершенную безликость Ниты угнетающей, но Талу она нравится. Ее непритворная банальность порождает неожиданные контрасты в дзенском стиле. Девушка хотела знать, что ньют наденет на вечеринку, какой косметикой воспользуется, куда отправится на предклубный аперитив и на традиционную попойку после вечеринки. Нужно попытаться попасть туда, где окажется больше всего знаменитостей. Прислонившись к колонне, ньют отмечает тридцать крупных имен из чек-листа Ниты.

Двое ракшасов охраняют вход в святилище и в бесплатный бар. На вертушках – Адани, ремикс «Библейских Братьев». Сверху опускаются раскачивающиеся ятаганы. Актеры настоящие, из плоти и крови, но нижние дополнительные конечности – искусственные. Тал в восторге от грима, покрывающего тела исполнителей целиком. Безупречно.

Демоны сканируют его приглашение. Мечи поднимаются – вход свободен. Тал вступает в страну чудес. Сюда заявились все ньюты города. Тал отмечает, что его доходящее до колен пальто из ворсистого оптоволокна всё еще «последний крик», но с каких пор трендом стали лыжные очки, которые носят на лбу? Тал ненавидит не поспевать за модой. Головы поворачиваются в сторону ньюта, когда он идет к стойке бара, а затем наклоняются друг к другу. Тал чувствует, как волна сплетен поднимается за его спиной. Кто этот ньют? Где он прятался до сих пор? Он пришел или уходит?

Ваша оценка для меня ничего не стоит, говорит себе Тал. Я здесь ради звезд. Ньют усаживается в конце изогнутой светящейся барной стойки из пластика и оглядывает оттуда присутствующих знаменитостей. Четырехрукий бармен с акробатической ловкостью смешивает коктейли. Тал в восторге от проворства здешних роботов.

– Что это за коктейль? – спрашивает ньют, указав на флюоресцентный конус золотистого льда, покачивающийся на одной из своих вершин на стойке бара.

– «He-Русский», – отвечает бармен, поднимая нижней рукой очередной бокал и наполняя колотым льдом.

Тал делает осторожный глоток. В основе напитка, несомненно, водка плюс что-то ванильно-сиропное, немного фруктового сока, хорошая струя немецкого шнапса с корицей… Между льдинками на дно опускаются хлопья золотой фольги.

Тут в вечеринке происходит резкий сдвиг. Все мгновенно поворачиваются в одну сторону, образовав коридор напряженных и заинтересованных взглядов, – и в одежде из шкуры белого медведя, с золотистыми лыжными очками на лбу появляется звезда – ЮЛИ.

Тал лишается дара речи. Ньют парализован присутствием знаменитости. Все ухищрения массмедиа кажутся ничтожными. Даже до появления Юли ньют боготворил суперзвезду как результат сложного творчества, в чем-то сходного с подбором актерского состава для «Города и деревни». И вот Юли перед ним во плоти, в своих ошеломляющих одеждах, и Тал потрясен. Ньют должен находиться рядом с Юли. Ньют должен чувствовать дыхание Юли, слышать смех Юли, ощущать тепло Юли. С этого мгновения в храме есть только два реальных существа. Гости, ньюты, персонал, музыканты – все становится неопределенным и расплывчатым в царстве Ардханарисвары.

Теперь Тал стоит за спиной Юли, достаточно близко, чтобы протянуть руку, коснуться, ощутить материальность божественного. Внезапно звезда оборачивается. Тал улыбается широкой глуповатой улыбкой. О господи, я выгляжу, как слюнявый дебил! Что мне сказать? Ардханарисвара, бог двойственного, помоги. Боги, от меня, наверное, воняет, у меня ведь было всего полбутылки воды, чтобы вымыться…

Взгляд Юли скользит по ньюту, смотрит сквозь ньюта, уничтожает ньюта и переходит на кого-то за спиной ньюта. Юли улыбается, раскрывает объятия.

– Какая приятная неожиданность!..

Юли проносится мимо. Теплое касание мехов, золотистый загар и скулы, как бритвы. За Юли следует свита. Кто-то толкает Тала, выбивает у него из руки бокал. Тот падает на пол, какое-то время бешено вращается. Тал стоит, ошеломленный, окаменевший, подобно многочисленным храмовым статуям иного пола.

– О, вы, кажется, потеряли свой коктейль.

Голос, пробившийся сквозь стену оглушающей болтовни, не принадлежит ни мужчине, ни женщине.

– Это никуда не годится, дорогуша. Брось, они всего лишь сборище наглых сучек, а мы для них просто часть декора.

Череп у подошедшего ньюта не такой удлиненный, как у Тала, кожа смуглая, глаза имеют монголоидный разрез: явно не обошлось без непальских или ассамских генов. В ньюте есть что-то от присущей обоим народам застенчивой гордости. Он безразличен к моде, одет в белое, обритый череп посыпан золотистой слюдой – единственная уступка современному стилю. Как со всеми ньютами, Талу трудно определить возраст подошедшего.

– Транх.

– Тал.

Они раскланиваются и обмениваются приветственным поцелуем. Пальцы у ньюта длинные и элегантные, с французским маникюром – в отличие от Таловых коротышек с обгрызенными ногтями и приплюснутых от тапанья по клавиатуре.

– Чертовски мерзко, правда? – говорит Транх. – Выпьем, дорогуша. Сюда! – Ньют стучит костяшками пальцев по стойке. – Хватит этой «He-Русской» мочи. Дайте мне джина. Два шота. Чин-чин!

После театрального, слишком навороченного коктейля бокал чистого джина с лимоном кажется таким приятным, таким охлаждающим, таким бодрящим… Тал чувствует, как ледяное пламя поднимается вверх и ударяет в голову.

– Чертовски потрясающий напиток, – замечает Тал.

– Воистину он создал Раджастан. Весь этот хинин. Сюда! – Это снова адресовано аватаре за стойкой. – Гарсон! Еще два таких же.

– О, мне больше не надо, у меня работа с самого утра, а я даже не представляю, как буду возвращаться домой, – говорит Тал, но ньют уже сует ему в руку ледяной, покрытый капельками влаги бокал.

В музыке пробивается завораживающий ритм, а по развалинам храма проносится порыв ветра, увлекая за собой тени и язычки пламени. Все поднимают глаза, задаваясь вопросом, не первое ли это дуновение муссона.

Ветер приносит в ужасный вечер толику безумия. Тал чувствует головокружение, стремление болтать без умолку и непонятное желание оказаться в каком-нибудь другом городе, на другой работе, в гуще жизни – рядом с маленьким, смуглым и таким красивым ньютом.

Дальнейшее похоже на письмена под дождем. Тал неожиданно для себя обнаруживает, что начинает танцевать, хотя не имеет понятия, как оказался на танцполе. Вокруг стоят люди и смотрят на танцы – собственно, танцует только Тал, но танцует превосходно, безупречно. Тал похож на ветер, только что пролетевший по храму и собравшийся в одном месте, в один сгусток неустанности – как непривычные шоты, как свет, как ночь, как искушение, как лазерный луч, направленный на Транха и освещающий только ньюта. Я хочу мне нужен я буду, взывающий, ну же, манящий Транха, шаг за шагом выводя ньюта из толпы, он улыбается, качает головой, я подобной хренью не занимаюсь, дорогуша, но ньют втягивается в круг непредсказуемой игрой шакти и пуруши, и Тал видит, как Транх дрожит, словно нечто – некая отверженная, демоническая ночная сущность – выскользнуло из ночной темноты и проникло в ньюта, и Транх начинает улыбаться безумной завороженной улыбкой, и вот они уже оба выходят в центр, со всех сторон окруженные музыкой: охотник и жертва, и все взгляды устремлены на них, и краем глаза Тал видит Юли, самую яркую звезду на небесах, недовольно удаляющуюся. Превзойденную.

Присутствующие ждут кульминации, но, несмотря на бесчисленные эротические скульптуры, откровенно демонстрирующие себя со всех колонн и опор храма, Тал и Транх индийские ньюты, время и место – не здесь и не сейчас.

И вот они уже сидят в такси, и Тал не знает, как и куда они едут, но вокруг темно, а в ушах эно продолжает звучать музыка, а в голове гудят шоты, но все-таки мало-помалу окружающий мир становится более упорядоченным и пристойным.

Призрак отработавших свое шотов будит Тала и отправляет в ванную за водой.

Всё еще пьяный, всё еще испытывающий головокружение от происшедшего, Тал тупо смотрит на бесконечный поток, льющийся из крана. Предрассветье окрасило комнату в сероватый цвет. За окном слышится непрекращающийся вой самолетов. Тал снова засыпает – и просыпается только от стука горничной, желающей узнать, может ли она убраться в номере.

Уже десять часов. У Тала раскалывается голова. Транха уже нет. Одежды эно, туфель эно, тонкого прозрачного белья эно. Перчаток эно. Нет. Вместо ньюта на кровати лежит визитная карточка с названием улицы, номером дома и двумя приписанными словами: «не публично».

8. Вишрам

К этому моменту конферансье сумел по-настоящему рассмешить аудиторию. Здесь, в артистической уборной, Вишрам чувствует, как смех накатывает волнами, словно морской прибой на прибрежный песок. Это уже настоящий хохот. Тот самый хохот, с которым ничего нельзя поделать, который невозможно остановить, даже если от него больно. Такой смех – самый лучший звук на свете.

Придержите этот смех для меня, народ.

Публику можно охарактеризовать по тому, как она смеется. Есть жидковатое хихиканье южан – и монотонное «ха-ха-ха» обитателей центральных графств, оглушительный грохот островитян, подобный церковному пению, и очень приятное веселье жителей Глазго. Смех родной толпы.

Вишрам Рэй топает ногами, раздувает щеки и читает заметки из желтых газетенок, пришпиленные к стенам артистической уборной. Всё бы отдал за сигарету.

Ты знаешь свое дело. Ты можешь проговорить текст в любом порядке – с начала до конца или наоборот. На английском, на хинди, стоя на голове, одетым в костюм латука. Ты знаешь, где у тебя главные козыри и крючки для публики, у тебя три отсылки к горячим темам дня, ты в курсе, в каких местах можно на ходу внести коррективы и затем продолжать, не сбавляя темпа. Ты способен заткнуть рот любому наглецу и клакеру одним выстрелом. Сегодня вечером они будут смеяться даже кошке у микрофона, но почему же тогда у тебя такое чувство, словно кто-то засадил кулак тебе в задницу и медленно вытаскивает кишки наружу?

На родине выступать тяжело, там всегда самые сложные зрители, а сегодня у них будет еще одно оружие. Палец вверх, палец вниз, голосуй глоткой в соревновании «Ха-ха, смешно», которое проводится в Глазго и сейчас в самом разгаре. Это только первое препятствие на пути в Эдинбург и к премии Перрье, но и на нем можно споткнуться.

Сейчас конферансье неторопливо раскачивает публику. Сидящие справа складывают руки вместе. Сидящие слева оглушительно свистят, сунув два пальца в рот. Зрители на балконе заливаются исступленным хохотом. Зовут господина Вишрама! Рэ-э-э-эя! И вот он выскакивает из-за кулис, бежит по направлению к ярко горящим софитам, восторженному реву публики и своей металлической возлюбленной – стройному стальному торсу одинокого микрофона.

Он видит, как она оставляет пальто у клубного швейцара, и думает: попытка – не пытка. У девушки повадка суриката. Голову держит высоко, поглядывает налево, направо, всюду. Она направляется к бару, обходя помещение по часовой стрелке. Вишрам следует за ней, пробираясь сквозь джунгли человеческих тел. У нее целая банда друзей, пугающе профессиональных, заинтересованных в ее теле, но ты все равно попробуешь войти в контакт, крепыш, которому все нипочем. Вишрам точно просчитывает время пути и достигает бара за долю секунды до того, как туда подходит девушка. Барменша бросает два взгляда, налево и направо, решая, кого обслужить.

– О, извините, давайте вы первая! – восклицает Вишрам.

– Нет, вы подошли раньше.

– Нет-нет, прошу вас…

Акцент уроженца Глазго. Всегда неплохо выглядеть местным. На ней маечка с завязками на спине и шорты-хипстеры, настолько короткие, что, когда девушка налегает на стойку, чтобы прокричать свой заказ барменше, взору Вишрама открываются два изгиба подтянутых ягодиц.

– Я заплачу, – и Вишрам добавляет для барменши: – А мне «Черного пса» с водкой.

– Вообще-то это нам стоит вас угощать, – кричит девушка Вишраму прямо в ухо.

Он качает головой и одновременно украдкой смотрит в сторону, чтобы убедиться, что его дружки смотрят. Они смотрят.

– Я плачу. Сегодня я на коне.

На стойке появляются заказанные напитки. Девушка протягивает их своей свите, что теснится у нее за спиной, и чокается с Вишрамом.

– Мои поздравления. Значит, вы прошли?

– В эдинбургский финал, да. Потом – слава, богатство, мой собственный ситком. – Наступает время для маневра номер один. – Знаете, я тут даже собственных мыслей не слышу, что уж говорить об искрометно остроумном разговоре. Мы можем отойти подальше от динамиков?

Уголок у сигаретного автомата под балконом не намного тише, но по крайней мере здесь они будут далеко от ее дружков – и в приятном полумраке к тому же.

– Я голосовала за вас, – говорит девушка.

– Спасибо. Значит, я точно должен вам этот напиток. Извините, не расслышал вашего имени.

– Я его и не называла, – отвечает она. – Ани.

– Ани, хорошо.

– Оно французское.

– Да, французское. Славная галльская основательность.

– Я должна благодарить за него родителей. Парочку славных основательных галлов. Знаете, мне кажется, между Бхаратом и Шотландией много общего. Молодые независимые государства, всё такое.

– Думаю всё же, в старой доброй резне на религиозной почве мы вас уделаем.

– Вы явно не видели игр «Олд фёрм» [22].

Пока Ани говорит, Вишрам поворачивается таким образом, чтобы блокировать ей путь к площадке для танцев и к ее друзьям. Маневр номер два – «изоляция» – успешно завершен, и Вишрам переходит к маневру номер три. Делает вид, что узнал трек.

– О, вот этот мне нравится. – На самом деле трек вызывает у него отвращение, но это славная основательРазвязка Саркхандная 115 [23].– Вам нравится стиль «ви-буги»?

– Мне очень нравится стиль «ви-буги», – отвечает Ани и подступает к нему ближе, и глаза ее загадочно блестят.

Спустя пять треков он уже знает, что Ани учится в университете Глазго на юридическом факультете, работает в Шотландской национальной партии, любит горы, новые независимые государства, выходить в свет с друзьями и возвращаться домой без них. Вишраму Рэю всё это кажется поистине безупречным, поэтому он заказывает еще один коктейль для девушки, и они идут танцевать. Ее дружки превратились в мрачную группку, сгрудившуюся у самого конца стойки неподалеку от женского туалета. Ани танцует несколько тяжеловато, но с задором. Вишраму нравятся женщины в теле. Где-то посередине замедления для смены темпа из кармана его брюк начинает доноситься его имя. Он не обращает внимания на звонок.

– Вы что, не будете отвечать?

Он вытаскивает палм, надеясь, что кто-то хочет поговорить с ним о комедии. Однако он ошибается. Вишрам, это Шастри. Не сейчас, старина. Совсем не время.

Но вечеринка уже начинает надоедать ему. Надо переходить к маневру номер четыре.

– Хотите остаться здесь? Или пойдем куда-нибудь еще?

– Я легка на подъем, – отвечает она.

Верный ответ.

– Вы не против зайти ко мне на чашечку кофе?

– Не против, – говорит она. – Почему бы и нет?

На улице, на Байрес-роуд, всё еще длится тот волшебный час, который лазурным заревом расстилается над городскими крышами. Свет автомобильных фар кажется неестественным, театральным, словно ночную сцену снимают днем. Такси завязло в слоу-мо полуночных сумерек. Ани сидит рядом с ним на широком кожаном сиденье. Вишрам осторожно касается ее рукой. Девушка откидывается назад, приподнимая штанины необычайно коротких шорт. Он подцепляет пальцем резинку трусиков. Переход к маневру номер пять…

– Вы забавный, – говорит она, направляя его руку.

Золотистый куб многоквартирного дома, кажется, светится в полутьме. Вишрам чувствует на лице волну тепла, накопленного камнем за день и теперь отдаваемого редким прохожим. Из парка доносится аромат недавно скошенной травы.

– Симпатично, – замечает Ани. – И дорого.

Рука Вишрама всё еще в ее трусиках, движением горячего пальца он направляет ее вверх по лестнице. Мышцы живота, пах, дыхание – всё говорит ему, что он овладеет ей обнаженной, жестко и тяжело, на полу. Ему интересно, какие звуки она будет издавать. Ему интересны самые грязные мысли в ее голове, чего она хочет от другого тела, чтобы оно с ней сделало. Вишрам пинает предмет, который его дожидается, и тот пролетает через прихожую. Вишрам думает забить на предмет, но автоматически включившийся свет падает на серебристо-зеленый логотип Компании.

– Одну самую маленькую секундочку…

Стояк вдруг начинает опадать.

Пластиковый пакет адресован Вишраму Рэю. Квартира 1а, 22, Келвингроув-террас, Глазго, Шотландия. Отрезвевший и с полностью пропавшим вожделением Вишрам, чувствуя тошноту, открывает пакет. Внутри лежат две бумажки: письмо от морщинистого вассала Шастри и билет первого класса от Глазго до Варанаси, в одну сторону.

В зале ожидания раджа-класса «Бхарат эйр» Вишрам начал заигрывать с дамой в весьма хорошем костюме – поскольку всё еще пребывал на подъме из-за победы, но в основном из-за фрустрированного либидо.

Не успел он застегнуть молнию на дорожной сумке с самым необходимым, как прибыл лимузин. Вишрам предложил Ани подвезти ее до дома. Она ответила ему ледяным и по-гэлльски основательным взглядом настоящей активистки Шотландской Национальной Партии.

– Извини, семейное дело.

Она казалась очень замерзшей в своих шортах – столько голой кожи! – когда спешила домой по предрассветному раннеавгустовскому Глазго.

У Вишрама оставалось десять минут до окончания регистрации. Он оказался единственным обитателем своего отсека на небольшом шаттле до Лондона. Шагая по крытому рукаву гейта, он испытывал легкое головокружение от скорости, с которой развивались последние события.

Вишрам прямиком направился в лаундж первого класса с намерением выпить водки. Душ, бритье, смена одежды и стаканчик «польской» восстановили обычную Вишрамову Рэйскость. Он вновь почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы начать болтать с женщиной, на этот раз в дорожном костюме. Просто чтобы убить время. Обычное дело в лаунджах.

Ее зовут Марианна Фуско. Работает корпоративным юристом. Ее вызвали в Варанаси для участия в рассмотрении сложного дела о семейном попечительстве.

– Я? О, я просто паршивая овца, придворный шут. Младший сын, посланный в Англию в Оксбридж [24] изучать юриспруденцию; что закончилось попыткой сделать карьеру в шотландском стендапе. Между прочим, наивысшее выражение человеческого творчества. И, кстати, не так уж сильно отличается от юриспруденции, как я подозреваю. Мы с вами оба герои арены.

Шутка проходит мимо ее сознания. Женщину интересует совсем другое.

– Сколько у вас братьев?

– Большой медведь, средний медведь.

– А сестры?

– Сестер в Варанаси маловато, по крайней мере в моей его части.

– Я об этом слышала, – говорит она и удобно располагается в кресле, повернувшись к нему лицом. – Даже интересно, каким может стать общество, когда в нем мужчин в четыре раза больше, чем женщин.

– И очень мало женщин-адвокатов, – добавляет Вишрам, откидываясь на скрипучую спинку. – Да и вообще женщин-профессионалов в каком-либо деле.

– Надо не забыть выжать всё из моих преимуществ, – говорит юристка. – Могу я предложить вам еще водки? Полет будет долгий.

Вскоре – после третьей стопки – их приглашают пройти на борт лайнера. Вишрам сидит где-то в самом конце салона. После нескольких лет перелетов эконом-классом здесь просто уйма места для ног. Он так увлечен новыми впечатлениями, что не замечает пассажирку, пристегивающую ремень рядом с ним.

– О, привет, какое совпадение! – восклицает Вишрам.

– Вовсе нет, – отвечает Марианна Фуско, снимая жакет.

Под ее парчовым топом-стрейч хорошо прорисован рельеф рук. Первый арманьяк приносят, когда они находятся над Бельгией – гиперзвуковой лайнер медленно взбирается на свою обычную тридцатитрехкилометровую полетную высоту. Арманьяк не относится к числу любимых напитков Вишрама. Он поклонник водки. Но в данный момент ему кажется, что арманьяк идеально подходит для той роли, которую он пытается играть. И пока самолет несет их по небу цвета индиго, они с Марианной беседуют о детстве. Она выросла в громадном семействе, расползавшемся по странам и континентам из-за бесконечных разводов и новых браков ее родителей. Марианна называет свою семью созвездием. Вишрам рассказывает о детстве, проведенном среди патриархальной буржуазии Варанаси. Индийская социальная стратификация одновременно и интригует, и настораживает собеседницу, как всегда бывает с англичанами. Именно это они неизменно обожают в индийской культуре и литературе. Вину и восторг от по-настоящему хорошей классовой системы.