Быть драконом

Я сделал вывод:

– Сатанисты, получается.

Но Кика с ходу отверг это предположение:

– В современном смысле этого слова – нет. Сатанисты нынче – это просто эпатажные атеисты. Каждый сам себе бог, религия – для слабых, магия – фуфло, ни в кого не верь, рассчитывай на свои силы, всего добивайся сам, бла-бла-бла – вот что такое сейчас сатанисты. Ницшеанствующие раскольниковы, скрещенные с подсевшими на Заратустру базаровыми.

У меня невольно вырвалось:

– Признаться, не люблю Ницше.

– Чего так? – удивился Кика.

– Да так как-то… Знаешь, у него есть работа «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом»?

– Листал.

– Там есть такое раздумье: «У злых людей нет песен. Отчего же у русских есть песни?» Вот за это я его и не люблю.

– Обиделся?

– Обиделся.

– А ты что, Егор, считаешь себя русским?

– Считаю.

– Но ты ведь не человек, ты дракон?

– Точно, дракон. Но я русский дракон.

– Так бывает?

Я развел руками:

– Как видишь. – И после небольшой паузы сказал: – Ладно, Кика, давай вернемся к нашим баранам.

– Давай, – согласился Кика.

– Если члены «Черной розы» не были сатанистами, значит, тогда они были дьяволопоклонниками. Да? Нет?

– Это теплее. Но с поправкой на то, что были адептами учения Краули. Хотя… хотя идеи Краули все же ближе к идеям воинствующих индивидуалистов, которые никому – ни Богу, ни дьяволу – не поклоняются. Н-да… – Озадаченный Кика подергал себя за сережку. – Не знаю, как это вся эта мешанина укладывалась у ребятишек в головах, однако так.

– Дикий замес.

– Дикий. Оттого и случилось, что случилось.

– А что случилось? – ухватился я.

– А случился, старичок, конкретный снос крыши, – ответил Кика и, не дожидаясь моего уточняющего вопроса, пояснил, что имеет в виду: – Пареньку одному тошно стало от всего этого безобразия, решил из секты выйти. Фамилия у него еще какая-то смешная… Как же… А-а, Лакрицын. Да, точно – Петя Лакрицын. Так вот не смог простить Демон такой измены, приговорил слабонервного Петю Лакрицына к смерти и лично приговор привел в исполнение. Расправился жестоко и показательно.

– Зарезал?

– Не-а, застрелил. Но потом ножом на груди это самое фирменное ДЧХ вырезал.

– И сколько ему тогда было?

– Убитому?

– Нет, тому зверьку, которого Демоном погоняли.

– Шестнадцать, кажется. Или даже семнадцать. Ну, что-то около того.

– Получается, уже подсудным был. Сел?

– Присел.

– Как это?

– Так это. Был наш Женя Демон мальчиком из правильной семьи, дядя у него оказался прокурором района. Мать Пети Лакрицына, убитую горем, каким-то образом уговорили и повернули дело так, что ее сын случайно в себя пальнул. А Демону три года условно дали за незаконное хранение оружия. И все шито-крыто.

– А может, на самом деле все случайно вышло? – спросил я.

– Смеешься? – хмыкнул Кика. – Три дырки случайно не буравят.

– Сколько?

– Три. – Кика, в точности повторяя недавний жест Воронцова, ткнул в живот, в грудь и в лоб, после чего чертыхнулся и стал бить себя по рукам. – Ай нехорошо сделал. Нельзя на себе показывать.

– Интересные вещи ты, Кика, рассказываешь, – сказал я, уткнувшись взглядом в черную надпись «Matrix has You» на его оранжевой футболке. – Очень интересные.

Сказал и задумался.

Было над чем.

В голове моментально сложилась связь между двумя столь сходными по исполнению убийствами. А несложная цепочка последующих рассуждений привела через пункт ДЧХ к третьему убийству – к убийству на улице Бабушкина.

«А не один ли это и тот же уродец убил и попа в Подпругино, и охранника Белобородова?» – подумал я.

Вполне могло быть, тем более что и там и там пропал старинный артефакт. Из храма в Подпругино – некий старинный крест. Из квартиры на Бабушкина – Чаша Долголетия, которая тоже, между прочим, не является заводской штамповкой.

Размышляя, я не прекращал слушать и Кику. Тот хотя уже и приступил к истреблению колбасы, но продолжал, вспоминать ту давнюю историю.

– Я когда всю правду узнал, – умудрялся говорить он с набитым ртом, – большую статью накатал, только вот главный редактор ее завернул. Разругались мы тогда с этим перестраховщиком вдрызг, чуть ли не до мордобоя у нас с ним дело дошло. Народ набежал, расцепили. Я вскоре после этого случая из бывшего рупора комсомола ушел к чертовой матери. – Кика на секунду замер, что-то припоминая, затем уточнил: – Это сначала – к чертовой матери, а потом – к Мише Дронову. Он тогда первую в городе частную буржуазную газету начал издавать, «Восток – Запад» называлась. Только жаль, что статья про «Черную розу» к тому времени уже неактуальной стала. А ведь, без лишней скромности говоря, та статья у меня получилась. Писал вдохновенно. Была бы душа, сказал бы – от души. Сильно вышло. Что и говорить – сильно. Без соплей, но с психологическими вывертами. Я ведь, старичок, даже дома у этого Антонова-Демона побывал. Его самого на время к дальним родственникам от греха подальше отправили, но с родителями удалось побеседовать.

– И что родители? – поинтересовался я.

– Нормальные советские люди. Отец – главный инженер на заводе, мать – кем-то там в облоно. В сыне души не чаяли, все имел, что хотел, – шмотки, мотоцикл, аппаратуру. Впрочем, парень отрабатывал. С первого класса отличником был. На английском – как на родном. В музыкальной школе три года учился, потом – в художественной студии. Я у него в комнате, кстати говоря, несколько альбомов для рисования нашел. Полистал. Шикарные, надо сказать, работы. Шикарные. Что касается исполнения, конечно. Что же касается содержания, то… хм… как бы это тебе, старичок, помягче-то сказать? – Кика, не донеся очередной кусок до рта, на две секунды замер, потом ухмыльнулся и сказал: – Его разум, похоже, спал крепким сном.

– И во сне рождал чудовищ? – высказал я догадку.

Кика подтвердил:

– Да, и во сне рождал чудовищ.

После чего стал подробно описывать кошмарные сюжеты живописных работ кисти Жени Демона – дьяволопоклонника и хладнокровного убийцы. До тех пор описывал, пока самому тошно не стало. А когда стало, прекратил трепаться и закурил. Попыхивая, вспомнил, что все работы Демон подписывал не своими инициалами, а все теми же тремя буквами – ДЧХ.

Больше, чем рассказанная история, меня удивляло то обстоятельство, что эгрегор рассказал ее мне так вовремя. Видимо, это удивление читалось у меня на лице, поскольку Кика, дымя своей пижонской сигаркой королевского размера, спросил:

– Чего с тобой, старичок?

– А что такое? – не понял я.

– У тебя сейчас вид, как у пассажира трамвая, которому на колени села голая Ума Турман.

Я признался:

– Как-то странно все это, Кика.

– Что именно? – уточнил он.

– Сижу, пытаюсь разгадать, что значат эти три буквы ДЧХ, и в глубине души понимаю, что ни фига разгадать не получится, потому что один нужный смысл тонет в бездне смыслов. Тут появляешься ты, и оказывается, что никакой бездны и нет. Как это понять? Совпадение? Но в совпадения не верю. Тогда что?

Кика заговорщицки подмигнул и, начертав сигаретой в воздухе замысловатую фигуру, объяснил:

– Место заколдованное.

– Что? – не понял я.

– Место, говорю, заколдованное. Не замечал?

– Знаю то, что все знают: драться не моги – умоешься.

– Это само собой. Я про другое. Давно заметил: в этом кабаке сами собой решаются неразрешимые ситуации. А помимо: легко складывается то, что в другом месте годами не может сложиться, находятся нужные слова, вспоминается забытое. А уж совпадения тут сплошь и рядом случаются. Хочешь эксперимент?

Я пожал плечами – почему бы, дескать, и нет. Кика тут же вытащил из стаканчика салфетку и протянул мне со словами:

– Напиши какое-нибудь число.

– Большое?

– Какое хочешь, такое и напиши, без разницы, только мне не показывай. – Эгрегор вытащил еще одну салфетку и нашарил в кармане ручку. – Я сейчас тоже напишу. Потом сравним.

Я быстро вывел на своей салфетке: «1548».

Как через секунду выяснилось, он на своей написал точно такое же число.

– Видишь! – радуясь, словно дитя, тыкал Кика то в одну салфетку, то в другую.

– Однако, – озадаченно почесывая затылок, поражался я. – И в чем фокус? Сознание мое копнул?

– Обижаешь, старичок, – фыркнул Кика и постучал по циферблату наручных часов. – Без двенадцати четыре. Пятнадцать сорок восемь. Поэтому. А вот, интересно, почему ты написал именно это число. От балды?

– Отнюдь. Просто вылупился из яйца на свет божий в тысяча пятьсот сорок восьмом году.

Кика восхитился:

– Ни фига себе, какой ты старый, старичок. А выглядишь как огурчик.

– У китайцев есть мудрая пословица: «Нужно умереть молодым и постараться сделать это как можно позже», – сказал я. – Этому и следую. Впрочем, не так уж мне и много. В один год со мной, между прочим, родился актуальный и по сей день Великий Ноланец.

– Тот, что раскрутил Землю? Астроном?

– Он. Только я, когда сказал об актуальности, имел в виду не его открытия в области небесной механики. Лично для меня Джордано Бруно актуален вовсе не этим. Вертится, не вертится – большая ли разница? Как по мне, так никакой. Счастья оттого, что стала вертеться, поверь, никому не прибавилось. Но вот однажды он сказал, что если бы изначально было известно различие между Светом и Мраком, то прекратилась бы древняя борьба воззрений, в которой целый ряд поколений стремился истребить друг друга. Это вот действительно жизненная проблема. Где Свет? Где Мрак? Как одно отличить от другого? Эта тема покруче будет, чем вульгарное «вертится или не вертится». – Тут я покосился на гравюру с обезьяной, усмехнулся и сказал: – Кстати, а ты знаешь, что студенты, слушавшие лекции Бруно в Оксфорде, называли его Жонглером?

– Правда, что ли? – удивился эгрегор.

– Ага, – кивнул я. – И не просто Жонглером, а Жонглером с кружащейся головой и неспокойными мозгами.

Кика обрадованно щелкнул пальцами:

– Видишь, и тут совпадения: вспомнил о Жонглере, сидя у Жонглера. Забавно, да?

– Так забавно, что даже страшно.

После этих слов я вытащил упаковку с Зернами Света и молча протянул Кике. Тот взял и взвесив на ладони, спросил:

– Не многовато?

– В самый раз, – ответил я, вставая. – И спасибо тебе, Кика.

– За что, старичок?

– Дело одно темное помог мне с места сдвинуть.

– Я ни при чем, – поскромничал эгрегор. – Говорю же – место заколдованное.

– Это я уже понял, но тебе все равно спасибо. – Я встал из-за стола и сделал ручкой. – Пока-пока.

– Подожди, – остановил меня эгрегор.

– Что еще?

– Загадай какое-нибудь желание?

– Зачем?

– Если, находясь в этом кабаке, загадаешь что-нибудь заветное, обязательно исполнится.

– Еще один эксперимент?

– Ну. Хочу убедиться, что не только на меня действует. Чисто из интереса.

Я пожал плечами:

– Не знаю даже, что и загадать.

Действительно не знал. Точнее, не мог с ходу сообразить, что выбрать. Да и как тут выбрать что-то определенное, когда и целого мира мало. Кика, видя мое замешательство, пришел на помощь:

– Ну чего ты на данную секунду больше всего хочешь?

– Честно?

– Честно.

– Встретиться с одной рыжеволосой.

– Ну так именно это и загадай.

Я сдался и – «Хочу!» – загадал.

На том и расстались.

Пока добирался до машины, на ум пришла толковая мысль. Чтобы отработать ее, позвонил своей мужественной помощнице.

– Шеф, вы?! – обрадовалась Лера.

– Вроде я.

– Шеф, ну что?

– Что «ну, что»?

– Я уже свободна?

– Конечно, свободна. Если свободу понимать как осознанную необходимость сидеть и не рыпаться.

– Шеф, вы изверг!

– Есть немного.

– Шеф, я к людям хочу, – дрогнувшим голосом сказала Лера.

Я хмыкнул:

– Сомнительное желание.

– Когда шеф? Когда? Когда-когда-когда?

– На рассвете.

– Завтра?

– Может, и завтра. Может, послезавтра. Может, через месяц. Но обязательно на рассвете. Помнишь, как у Киплинга? Начинал брезжить рассвет, когда Маугли спустился с холма в долину, навстречу тем таинственным существам, которые зовутся людьми. Конец цитаты.

– Шеф, я буду плакать.

– Не надо плакать, надо работать.

– Я бы и рада, шеф, да вот только…

– Лови задачу, – прекратив ерничать, сказал я.

Девушка, почувствовав, что мой голос изменился, тут же подобралась:

– Да, шеф?

Вот то-то же, подумал я и выдал задачу:

– Врубаешь компьютер, входишь в Сеть, копаешься в городских новостных лентах и гребешь все подряд, что касается исчезновения антикварных вещей из музеев, частных коллекций и тому подобного. Это все. Суть уловила?

– Да, шеф. А за какой период?

– За год… Нет, за полгода.

– Все, поняла.

– Раз поняла, чего тогда болтаешь? Иди работать. Через два часа чтоб все было готово. Не успеешь – уволю к чертовой матери. Причем без выходного пособия.

– Ну, шеф, вы и… Ну, вы и… Ну…

Задохнувшаяся от возмущения Лера так и не сказала, кто же я, по ее мнению. Связь прервалась. То ли девушка сама прервала соединение в порыве гнева, то ли трубка в ее руке расплавилась.

Я тем временем уже дошел до тачки и, как только сел за руль, сразу включил кондиционер. А потому что пекло стояло вокруг, как любит говорить Лера, аццкое. Казалось, город всем своим видом вопрошает: где вы, призрачные тени вечерней прохлады? Но время теней еще не пришло. Воздух превратился в кисель, асфальт – в тягучую кашу, пыльные листья дерев – черт знает во что.

Городская толпа-змея ползла исключительно по той стороне, что скрыта домами от солнца. Измученные жарой воробьи тюкали оброненное кем-то мороженое. Кот, лежащий под бочкой с квасом, нахалов видел, но разгонять не хотел, ему было лениво.

Мне тоже было лениво, а также сыто-пьяно, откровенно хотелось спать. Но мой наставник учил меня: «Дракон не должен быть рабом желаний». Поэтому я подхватил песню, льющуюся из магнитолы, подумал с нежностью о рыжеволосой крале, отжал ручник и – «Never let you go» – двинул в офис.

ГЛАВА 9

Добравшись до кабинета, я первым делом выдул прикупленную в ларьке бутылку минералки, затем, тупо глядя в окно, неспешно выкурил сигарету, после чего взял в руки шпагу и, расхаживая с ней по кабинету, какое-то время размышлял о человеке, который не чурался называть себя Зверем 666, подписывал эпистолы именем Антихрист и знал имя Бога. Об Элстере Краули.

Многие посвященные считают, что Краули был самым грозным магом первой половины прошлого века. Возможно, что так. Возможно. Лично не встречался (откуда, если с семнадцатого века сижу на привязи), поэтому точно сказать не могу. Со слов людей более-менее осведомленных знаю, что поначалу Краули состоял в Ордене Золотого Рассвета, но, когда за попытку свергнуть Мастера с помощью отряда из сорока девяти демонов его оттуда на пинках вынесли, основал собственное общество – «Ргентинум Аструм», а еще через время стал главой английского отделения германской оккультной группы «Орден тамплиеров Востока».

Также мне известно, что Краули являлся личностью весьма харизматичной. Это, впрочем, не удивительно: люди души не чают в том, кто безо всякой оглядки пренебрегает нормами общественной морали. Уж что-что, а общественную мораль Элстер Краули не жаловал. В грош, говорят, не ставил. «Стой обеими ногами на земле, – проповедовал он. – Живи обыденными страстями, гони прочь сомнения, меньше думай, больше желай, и тогда судьба дарует тебе счастье». Тьма этих низких истин весьма притягательна, оттого-то у Краули, которого современники, между прочим, называли «здравомыслящим безумцем», и по сей день так много последователей. Некоторые, судя по всему, проживают в нашем городе, и один из них – тот самый парень, который слишком буквально понял завет учителя «Делай что хочешь». Хочет убивать и убивает.

Крут паренек, прикидывал я, размахивая шпагой. Очень крут. Круче просто не бывает. Только одного не учел. Того, что его собственное «делай что хочешь» однажды может натолкнуться на чужое «делай что хочешь». И не факт, что это чужое окажется слабее.

Рассудив так, я сделал шпагой обводящий финт и, перейдя в атаку на воображаемого противника (на самом деле – на книжный шкаф), проткнул в глубоком выпаде корешок тонкого фолианта с длинным названием «Ключ от кабинета благородного рыцаря Джузеппе Франческо Бори, в котором заперто множество принадлежащих его перу любопытных записок по химии и другим наукам, а также его жизнеописанию».

Нарочно захочешь – не попадешь, хмыкнул я, ощупывая место укола. А когда прочитал название книги, вспомнил Остапа Бендера с его легендарным: «Может, тебе еще ключ от квартиры, где деньги лежат?» А следом – по очевидной ассоциации – про отложенный звонок в контору Большого, мать его, Босса.

Отложив шпагу, решительно взялся за телефон.

На этот раз в конторе Тюрина нашелся способный держать трубку в руках.

– Ну? – недружелюбно произнес какой-то гражданин.

По интонации чувствовалось, что неприветливый мой собеседник трубку поднял случайно, что чем-то крайне он озабочен и что ему сейчас не до меня.

Тем не менее я от своих намерений не отступил и представился согласно ранее придуманной «легенде»:

– Инспектор Дорохов, федеральное казначейство. Могу ли я сейчас поговорить с Иосифом Викторовичем?

Ответ был краток и груб:

– Нет.

Объяснить причину отказа господин торопыга не удосужился – сказал и бросил трубку.

Чего это у них там такое произошло? – озадачился я, вслушиваясь в короткие гудки. Может, случился бунт на корабле?

Бунт – это, безусловно, хорошо. Но вообще-то я предпочел бы, чтобы на этой пиратской шхуне произошло что-нибудь посущественнее, чем просто бунт. Например, чтобы села она на мель. А лучше – получив пробоину, затонула, а ее экипаж попал на необитаемый остров.

Придумать, какие бедствия должны свалиться на голову пиратов, попавших на пустынный брег, я не успел – голодным зверем заурчал мобильный.

– Егор, ты звонил мне? – раздался из трубки голос Ольги.

Я расплылся в улыбке:

– Привет. Я вспоминал тебя вот только. В обед.

Усмехнувшись этой моей нечаянной цитате из старой песни, Ольга призналась:

– Я тебя тоже вспоминала.

– Надеюсь, добрым словом?

– Надейся.

– Как конференция? – не зная, о чем спросить, ляпнул я первое, что пришло на ум.

– Слова, слова, слова, – пропела Ольга мученическим голосом.

Несколько секунд мы молчали. Так иногда бывает после первой встречи: не понять, то ли уже хорошо знакомы, то ли еще нет, и поэтому трудно с ходу подобрать верные слова. Наконец я спросил:

– Мы увидимся?

– Обязательно, – пообещала девушка.

– Сегодня?

– Сегодня – нет, сразу после пленарного будем заседать по секциям, затем фуршет, а после везут на экскурсию в какую-то замечательную долину, где цветут волшебные травы, из-под земли бьют целебные источники и носятся от предгорья до предгорья табуны диких мустангов. Я так поняла, что это с ночевкой.

– Жаль. А отказаться нельзя?

– Егор, ты собираешься сегодня умереть?

– Вообще-то нет.

– Я тоже не собираюсь.

– Значит, увидимся? – спросил я с надеждой.

– Конечно, Егор, – ответила Ольга. – Прости, мне пора, приглашают в зал. Я позвоню, Егор. Обязательно позвоню.

– Буду ждать.

– Все, пока-пока. Зовут.

И меня тоже звали: из приемной раздавались крики «Ау!» и «Есть кто-нибудь дома?!».

– Чего орем? – спросил я, выходя из кабинета.

– Смотрю – открыто, вошел, а тут нет никого, – промямлил долговязый юнец, косясь на шпагу в моей руке.

– Ты кто?

Он поправил форменную бейсболку и похлопал по пухлой кожаной сумке, висящей на плече.

– Курьер я. Городская служба доставки «Меркурий».

– И чего надо?

– Ничего не надо. Вы будете Тугарин Егор Владимирович?

– Буду. Еще какое-то время.

– Отлично. Я вам тут вот бандероль принес, в смысле – доставил.

– Бандероль? – не поверил я.

Парень кивнул.

– Ну да, бандероль. – Затем вытащил и поставил на стол Леры небольшой куб в блестящей упаковочной бумаге, после чего протянул ручку и бланк. – Распишитесь, пожалуйста, Егор Владимирович. Вот тут, где галочка.

Я нарисовал закорючку, подошел к столу, взял бандероль и понянчил на ладони. На вес оказалось не тяжелее коробки с видеодиском.

– А от кого это? – обернулся я к курьеру.

Но того уже и след простыл.

Волка ноги кормят, подумал я и, теряясь в догадках, стал рвать упаковку.

Внутри оказалась ярко-желтая коробка, перевязанная синей лентой. Прежде чем потянуть за легкомысленного вида бант, я поднатужился и – береженого Сила бережет – проверил коробку на наличие магических воздействий.

Ничего подозрительного не почувствовал.

Не маг бандероль собирал, решил я. Либо работа мага была тщательно заштукатурена каким-то мудреным и сильным заклятием.

Вообще-то если по уму, то коробку не стоило вскрывать. Это если по уму. Но что ум против любопытства? Любопытство – демон, с которым тяжело справиться. Даже дракону. Дракону, пожалуй, особенно тяжело. А дракону-магу – невозможно.

Я дернул бант, сковырнул крышку и отскочил от стола.

Ожидаемого взрыва не случилось, и саблезубое чудище из коробки не выскочило, зато вылетела из нее и метнулась к потолку бабочка приличного размера и тревожной расцветки. Покружив недолго по комнате, она уселась на загогулину микрофона, стоящего возле монитора. Сложила крылья и замерла.

Что за ерунда? – давался я диву. Подарок? Намек? Предупреждение? И наклонился, чтобы рассмотреть пархатую тварь во всех черно-оранжевых подробностях. Вот тут-то и раздался хлопок одной ладонью: бабочка разок взмахнула крыльями, покрылась фиолетовым свечением и в следующую секунду превратилась в облако серой трухи, подобной той, что вылетает, когда наступишь на старый гриб-дождевик.

Среагировал я мгновенно – отстранился назад и перестал дышать, но все равно какая-то часть этого неприятного на вид, пахнущего сухим укропом порошка попала в нос и обожгла слизистую. Скривившись от нетерпежа, я свел глаза на переносице, какое-то время крепился, но не выдержал, закрыл глаза и громко чихнул.

Когда глаза открыл, обнаружил, что по чьей-то чужой и замысловато реализованной воле провалился в Запредельное, которое предстало передо мной бескрайным океаном степного ковыля. Ничего вокруг меня больше не было, седой ковыль заменил собою все известные мне по прошлому опыту предметы и явления мира. Гулял ковыль волнами, бил по ногам, качался над головой. И была непостижима природа его приливов и отливов. Нет, не ветер был тому причиной – ветер невозможен там, где воздуха нет. Волновался ковыль сам по себе. И это пугало.

Прошла вечность (все вечно, что не мгновенно), прежде чем увидел я в убаюкивающей белизне темную точку, которая мгновенно (все мгновенно, что не вечно) обратилась в монаха-хэшана, седого, словно птица лунь.

Я сразу же (откуда что?) узнал его и, повинуясь то ли чьей-то сторонней установке, то ли своему собственному разумению, склонился в уважительном поклоне:

– Здравствуй, почтенный Сагаан Толгой.

– И ты живи, воин-странник Хурэн Хун, – вернул мне старик приветствие.

Вот так вот запросто и сразу узнал я, кем являюсь в этом странном мире и как меня на самом деле зовут. Не сказать, что обрадовался, но принял со смирением, как необсуждаемую данность.

Тем временем старик обернулся вокруг себя три раза (комично задирая при этом ноги) и стал причитать:

– Долго ждал я тебя, Хурэн Хун. Поднимался в Верхнюю Замбию, опускался в Нижнюю, Книгу Судеб прочел, ожидая тебя. Наконец ты пришел. Пришел из страны людей – тех птиц, что утолили голод падалью и теперь не могут взлететь. Пришел, чтобы дальше идти.

После этих слов старик какое-то время молчал, потом взял меня за руку и сказал:

– Знаю мысли твои: за кровь кровью хочешь ответить, за смерть – смертью. Знаю, зачем ты пришел: задай-шулуум нужен тебе для битвы с врагом. Все знаю. Слишком долго живу.

Тут старик отпустил мою руку, вновь трижды обернулся волчком, правда, теперь в другую сторону, и продолжил:

– Ну что же, батыр, укажу тебе Путь, в конце которого сможешь найти ты волшебный будал – камень, упавший с небес. Если найдешь его, равных тебе не будет.

– Спасибо, почтенный Сагаан Толгой, – поблагодарил я доброго старика.

И поклонился в пояс.

– Не спеши благодарность ронять, – ответствовал монах, – будет труден твой Путь и полон опасностей.

– Знаю. Но что поделать? Судьба.

– Помогу я тебе, Хурэн Хун. Чем могу, помогу. Дам кувшин с водой, уголек из костра, осколок зеркала и хабао – прут шерстобитный. Все остальное, что нужно для завершения Пути, ищи, Хурэн Хун, в себе самом.

И не замедлив, одарил меня старик всем обещанным, а напоследок спросил: