Быть драконом

– Еще налить, Егор?

– Спасибо, Кеша, пас, – отказался я. – Поработать собираюсь.

Услышав эти мои несерьезные слова, кондотьер саркастически хмыкнул и, огладив красиво седеющую бороду, попросил:

– А принеси-ка ты нам, друг Иннокентий, на всякий случай еще одну чарку.

Сказал и тут же стал рвать принесенного цыпленка на части. Причем так яростно, как будто это был его личный кровный враг. Как будто пращур цыпленка когда-то больно клюнул его в темя и та давняя обида до сих пор бьется в сердце, требуя отмщения.

Шумно поедая несчастную птицу, Молотобоец нашел момент, чтобы спросить:

– Как дела, дракон?

– Лучше, чем у белочки, – ответил я, тоже не прекращая жевать.

– У какой белочки? – не понял Архипыч.

Я объяснил:

– У той, которую Александр Сергеевич изумруды грызть заставил.

– А-а… – Молотобоец ухмыльнулся уголком рта, но в следующую секунду лицо его вновь стало серьезным. – А я слышал, будто проблемы у тебя, дракон.

– Ложь наглая.

– Ложь, говоришь? Ну-ну. А вот…

В этот момент Кеша принес запрошенную стопку, и Архипыч замолчал, но когда бармен вернулся к стойке, продолжил:

– А вот намедни человечек один здесь неподалеку паука здоровенного и преужасного видел. Тот паук, размером с лошадь, среди дня белого птицей черной закусывал. Что на это скажешь?

Я пожал плечами:

– А что тут сказать? Пить надо меньше.

– Золотые слова, – согласился со мной Архипыч, после чего разлил водку по рюмкам и предложил: – Употребим?

– Ну если не зло, то давай, – согласился я.

Он поднял рюмку:

– За Силу!

– За справедливую Силу! – поднял и я.

Мы звонко чокнулись и выпили.

– Значит, нет проблем? – закусив горькое кислым, продолжил пытать меня Архипыч.

– Нет, – артачился я, уже сообразив, что кондотьер заявился в кабак не просто так, а по мою душу. – Никаких, Серега, проблем. Все как обычно: на небо поглядываю, по земле пошариваю.

– Это хорошо, когда проблем нет.

Сказал вроде беспечно, а сам до того напрягся, что на лбу стала заметна глубокая вертикальная морщина.

Я не выдержал, бросил вилку на стол, откинулся на спинку стула и сказал с обидой:

– Ну чего ты, Серега, мне аппетит портишь? Чего меня мучишь? Зачем допрос устроил? Знаешь же, что не положено вам вмешиваться в ход Охоты.

– Это да, не положено, – был вынужден согласиться кондотьер. – Что не положено, то не положено.

– Так чего тогда?

– Не положено-то не положено, да только иногда на неположенное и положить можно. Бывают случаи.

Несколько опешив от этих его крамольных слов, я поинтересовался:

– Это что же за случаи такие?

– Есть, Егор, такие вещи, ради которых можно дышло повернуть. Не много их, но они есть. Дружба, к примеру.

Я замахал руками:

– На фиг, на фиг! Не надо мне таких жертв. Сам справлюсь. Раньше справлялся и сейчас справлюсь.

Архипыч одобрительно крякнул (другого, мол, от тебя, паря, и не ждал), но тут же попытался навязать мне услуги по другой линии:

– Может, тогда помочь с «Фартом»? Влегкую ситуацию разрулим. А, дракон?

– И про это уже знаешь?

– Работа такая, – развел он руками.

Я проследил взглядом за матово блеснувшим перстнем с каплеобразным солитером и сказал:

– Завидная работа.

– Завидная, но геморройная. Ну так что? Помочь?

– Не надо.

Архипыч где-то с минуту, наверное, молчал, а потом сказал, делая вид, что внимательно рассматривает гравюру с обезьяной:

– Адвоката Ащеулова вчера в нашу профильную лечебницу пристраивал. Жалкое зрелище. Ты, дракон, немало в нем дырок понаделал.

– Всего одну, – ткнул я в потолок указательным пальцем.

Оказалось, Архипыч имел в виду совсем другое.

– Я про дырки в его представлениях о реальности, – пояснил он. – Видел бы ты его, когда мы его на коррекцию везли. Глаза навыкате, рот перекошен, слюни до колен, бормочет про какие-то оживающие предметы и исчезающих людей.

Вот он чем озаботился, подумалось мне. Тем, что слухи по городу пойдут и что слухи эти достигнут критической массы. А то – «дружба, положено не положено, ля-ля, фа-фа». Зачем так издалека?

Вытащив из пачки сигарету, я прикурил и через пару затяжек сказал:

– Понимаю, Серега, что вам работенки подкинул, но я этих придурков к себе не приглашал, сами пришли. С них и спрос.

– А кто спорит? С них. Но ты, Егор, того… переборщил малость. – И тут Архипыч наконец сказал то, ради чего пришел и ради чего затеял весь этот разговор: – Знаю, что вам, драконам, закон не писан, но ты уж постарайся в следующий раз как-нибудь поделикатнее, что ли.

– И кто же мне это говорит?! – возмутился я. – Мать Тереза?

– Нет, не мать Тереза. – Он поднял на меня свой тяжелый, полный многих знаний и многих печалей взгляд. – Не мать Тереза, но старый, тертый, видавший виды кондотьер.

Я недовольно покачал головой и, вдавив сигарету в пепельницу, с твердостью в голосе произнес:

– С придурками я, Серега, цацкаться не нанимался. С полудурками еще куда ни шло, а с придурками – уволь.

После этого моего категоричного заявления Архипыч вздохнул. Видно было, что эта тема ему неприятна и что чувствует он себя неловко. Но он должен был сказать мне все, что должен был сказать. И он сказал.

– Егор, ты пойми, я на тебя не наезжаю, твои дела – это твои дела. Просто я хочу, чтобы на вверенной мне территории все было тип-топ. Это наш город, нет спору, но кроме нас тут живут и непосвященные. Хотя и грешные, но люди. Люди, а не манекены. Давай это учитывать. Давай не будем превращать город в филиал преисподней.

Не люблю, когда на меня пытаются намордник нацепить. Сидел бы передо мной какой-нибудь незнакомый бугор, послал бы я его куда подальше. Но это был Архипыч, с которым мы полпуда соли вместе съели и еще полпуда съедим, поэтому не стал я строить козью морду, взял себя в кулак и, памятуя шестьдесят четвертое правило дракона: «Когда дуют северные ветры, строй не щиты, а мельницы», пообещал:

– Ладно, Серега, я все понял. Постараюсь быть белым и пушистым. Не думаю, что будет просто, но постараюсь.

– Вот и ладушки, – обрадовался Архипыч, вытер руки салфеткой, разлил водку и, поднимая свою рюмку, предложил: – А давай как-нибудь, Егор, смотаемся вместе на рыбалку. – Он мечтательно закатил глаза. – Я такие места на Теплых озерах знаю – закачаешься. Таймень там – во!

И раскинул руки в завиральном рыбацком жесте, расплескав водку из рюмки.

– Поживем – увидим, – расплывчато сказал я, стукнул своей рюмкой о его и быстро выпил под случившийся звон.

Архипыч тоже выпил и, потянувшись за яблоком, посетовал:

– Не вытянешь тебя из города, Егор, будто на привязи…

И осекся.

Оставил яблоко там, где лежало, и заткнул себе рот куриной ногой.

Мне иногда кажется, что Архипыч догадывается о том, что на самом деле делаю я в этом городе. У него и раньше случались двусмысленные оговорки и красноречивые умолчания, из них я и сделал вывод: что-то знает. Возможно, некоторым Молотобойцам по статусу положено знать о Тайниках. Не всем, конечно, и не все, а только начальникам, и в части их касающейся. Но так это на самом деле или нет, я никогда у Архипыча не уточнял. Впрочем, и он меня ни о чем, что имело бы отношение к Тайнику, никогда не расспрашивал.

Я не уточняю, он не расспрашивает – и это правильно, поскольку при таком раскладе никто никого случайно не подставит.

О том, что один из нас подставит другого преднамеренно, даже и думать не хочется.

Расставив все точки над «ё», мы какое-то время молча и сосредоточенно ели, потом Архипыч, заговорщически подмигнув, разлил по третьей. Только выпить на этот раз не пришлось: едва подняли рюмки, чей-то густой баритон энергично пропел из кармана его тертой кожанки: «Вы нам только шепните, мы на помощь придем». Кондотьер, отреагировав на этот забавный рингтон, быстро извлек телефон, выслушал чей-то короткий доклад, чертыхнулся и стал выбираться из-за стола.

– Что, труба зовет? – догадался я.

Он хмуро обронил:

– Зомби какой-то левый в Медоварихе объявился. – Кинул на стол несколько купюр, сказал: – Если что, Егор, знаешь, как найти.

И тут же исчез.

Так быстро ушел через Запредельное, что я даже попрощаться не успел, лишь успел запоздало подумать: зомби нужно вешать на веревке от колокола – по-другому фиг угомонишь.

А через пять минут после того, как ушел кондотьер, в кабаке появился Воронцов.

– Наконец-то, – сказал я, когда он сел на еще не остывший стул.

Вампир прижал руку к груди:

– Извини, Егор, на службе запарка.

– У вас всегда запарка.

– Твоя правда.

У него действительно был весьма озабоченный вид. Впрочем, у него всегда такой вид. И взгляд у него всегда один и тот же – взгляд, в котором присутствует немыслимая смесь тоски, вызова, настороженности и вины. Типичный вампирский взгляд.

Взгляд-то типичный, только справедливости ради надо сказать, Воронцов не совсем обычный вампир. Вот уж что нет, то нет. Афанасий Воронцов – вампир, обладающий незаурядной степенью самоконтроля.

Надо знать вампиров, чтобы понять, какая воля нужна, чтобы ни разу (с ума сойти – ни разу!) не выпить своего «донора» до дна. Я знаю природу вампиров и понимаю – Воронцов очень волевой парень. Очень. Не представляю, но догадываюсь, насколько ему трудно. Ведь почему вурдалаки убивают? Не от большого голода, как думают некоторые. И не от свирепого нрава, как показывают в кино. Все гораздо сложнее. Дело в том, что в результате «контакта» между кровососом и его жертвой устанавливается крепчайшая ментальная связь, поддерживать которую невероятно тяжело. Нормальный вампир, облегчая себе дальнейшее существование, поступает просто – рубит это кровное родство на корню. А вот Воронцов из тех редких упырей, которые поступают иначе. Не прерывая связи, он до упора несет всю тяжесть человеческого бытия и тем самым берет часть чужих страданий на себя. За что ему мои пять и уважуха.

Отчего он так поступает, чем мотивирован на подобное благородство, не знаю и знать не хочу. Мне, честно говоря, все равно, как устроен «черный ящик» его сознания. Я догадываюсь, что на входе, я вижу, что на выходе, и мне этого достаточно. В одном уверен: Афанасий Воронцов – реальное доказательство истинности правила «Кем бы ты ни пришел в этот мир, у тебя всегда есть возможность вести себя порядочно». Некоторые ставят это правило под сомнение, я и сам иногда, давая слабину, оправдываюсь: невиновен я, среда заела, но тут же вспоминаю великодушного упыря Воронцова и говорю себе: тпру, зверюга, выбор есть всегда, и этот выбор за тобой.

– Водки выпьешь? – постучав вилкой по графину, спросил я на правах хозяина столика. Потом, вспомнив, что вампиры – эстеты, мать их! – предпочитают портвейн, предложил: – Или «три семерки» заказать?

Но Воронцов категорически отказался и от того и от другого:

– Нет, Егор, я на секунду. Времени нет ни фига.

– Что такого стряслось ужасного? – полюбопытствовал я, отлично понимая, что он не просто так спешит. – Или секрет?

Вампир пожал плечами и, страшно фальшивя, пропел:

– Кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет. Вот и весь секрет.

– А серьезно?

– Интересуешься?

– А то.

– В Подпругино попа вчера зверски убили, храм ограбили, пытались поджечь.

– Чего творят! – поразился я. Покачал возмущенно головой и прикинул: – Какого это уже по счету батюшку?

– В этом году – четвертого, – после короткой паузы ответил Воронцов.

– Покатила волна.

– Покатила. Сам понимаешь, дела громкие, каждое на особом контроле, начальство нервничает, вот и носимся словно угорелые.

– А как убили?

– Три выстрела: сюда, сюда и сюда. – Воронцов коснулся живота, груди и лба. – Результатов экспертизы еще нет, но я пули видел – из «Макарова» шмаляли.

– Много унесли?

– То-то и бесит, что немного – с десяток копеечных икон, половина из которых так и вообще бумажные. Крест, правда, обрядный еще взяли, вот он старый. И золотой.

– Переплавят, придурки.

– Возможно… Ладно, давай о делах наших скорбных покалякаем. – Он постучал по часам. – Со временем у меня действительно вилы.

Я кивнул – давай, коль так. И тихо спросил:

– Кого-нибудь вычислил?

Вампир решительно вжикнул молнией нагрудного кармана кожанки, извлек цветную фотографию и протянул со словами:

– Имеется одна кандидатура.

Я рассмотрел снимок не без интереса.

Дама лет тридцати – тридцати пяти, брюнетка, отнюдь не худая, не то чтобы красива (черты лица грубоваты), но ухожена: дорогой макияж, замысловатая прическа, сережки с дорогими камушками. На обороте снимка корявым почерком Воронцова были написаны ФИО и адрес. Женщину звали Купреяновой А.В., а проживала она в микрорайоне Солнечный.

Положив снимок на скатерть, я вопрошающе глянул на Воронцова – мол, давай, выкладывай подробности.

И тот начал:

– Тема, Егор, такая. На днях случилось разбойное нападение на ювелирный. Слышал, наверное? Тут, на Киевской.

– Слышал, – кивнул я, – Кажется, один охранник погиб?

– Да, парнишке двадцать три было, только что из армии… Но я не об этом. Стали разбираться, оказалось, налетчики брали не все подряд, а только самое ценное. Естественно, возникло подозрение, что навел их кто-то из работников магазина, стали крутить всех подряд. Мне вот эта вот бухгалтерша досталась. – Воронцов кивнул на фото и брезгливо поморщился. – Алла Викторовна Купреянова. Отдали мне как наиболее перспективный вариант. Дело в том, что у нее сожитель срок мотает по сто шестьдесят второй часть два, вот мы и подумали: возможно, через него все срослось. Мне дали, я взял. Стал колоть. Сначала по УПК чин чина-рем, под протокол, а потом… Ну, ты в курсе, как я это делаю.

Да, это мне известно: глубокий гипноз, укус, установление полного контакта, и через секунду все, что знает «донор», знает и вампир.

Воронцов этой своей способностью не злоупотребляет, но когда «мокрое» дело грозит перейти в разряд «висяков», использует. Зачастую это его тайное умение здорово помогает расследованию, во всяком случае, в прокуратуре за ним закрепилось прозвище Щелкунчик. Что говорит само за себя.

– К нападению она оказалась непричастна, – продолжал вампир, – но когда я ее… Короче, выяснилось другое. Жуткое. Эта… эта тварь, по-другому и не скажешь, в феврале ребеночка тайком от всех родила. Родила, удушила и в мусорный бак выбросила.

Я ахнул:

– Чего это она такой грех-то на душу?!

– Сожитель ее в ноябре «откинуться» должен, а она, пока он на шконке парился… В общем, испугалась тварь.

– Официально прижать никак нельзя?

– Я отработал – не получается. Сводки поднял, выяснил, что труп никто не находил. Свидетелей нет. Никаких заявлений. Глухо, как в танке.

– Как это она беременность от всех скрыла?

– Это ей несложно было при ее фигуре. Полная она. Балахоны там, все такое. Ерунда.

– А чего аборт не сделала? Католичка?

– Сволочь она порядочная, а не католичка. Вычитала где-то, что беременность благоприятно на женский организм… – Воронцов рубанул рукой воздух. – Короче, Егор, чего там разговоры разговаривать, тварь она, и ее надо «сделать». Поверь мне – надо. Не должны такие нелюди спокойно жить и дышать одним с нами воздухом.

Если нежить говорит про кого-то «нелюди», это говорит о многом.

Я с интересом посмотрел на Воронцова, бледное лицо которого от негодования стало еще бледней, кивнул и пообещал:

– Хорошо, Афанасий, я постараюсь. – После чего уточнил вопрос оплаты: – Возьмешь как обычно?

Вампир стал отнекиваться:

– Не надо, Егор. Сегодня не надо, сегодня за просто так. Особый случай и все такое.

Но я уже вытащил упаковку с Зернами Света.

– Твой порыв мне, Афанасий, понятен, но у меня есть свои правила, и торг здесь неуместен.

Вампир, горько усмехнувшись, процитировал Агнию Барто:

Мать меняется в лице,Витамины А, Б, ЦПредлагает Пете.Витамины А, Б, ЦОчень любят дети.

После чего, кинув настороженный взгляд в угол, где сидел оборотень, быстро спрятал протянутую упаковку во внутренний карман.

Ну а я спрятал в карман фотографию детоубийцы, тем самым занеся ее в актуальный Список Золотого Дракона. Последний пункт был закрыт. Все шло по плану.

Жизнь никакого смысла не имеет, смысл ей придаем мы, подумал я, когда сутулый вампир с ускользающей внешностью исчез в темноте дверного проема.

Действительно, придаем.

Вопрос – какой?

ГЛАВА 8

Оставшись в одиночестве, я какое-то время думал об убиенном младенце. У меня в голове такие вещи плохо укладываются. Много гадостей видел в своей жизни, у самого руки по локоть в крови, но всякий раз, когда слышу о подобном, мозг кипит, а душа холодеет. Почему она ребенка кому-нибудь не подбросила? Что ей стоило? Зачем же вот так-то вот? Или тупо: и сама не ам (в смысле воспитывать не буду), и другому не дам?

Искал оправдания ее преступлению и не находил.

Зато слышал треск.

Это трещали по швам мои представления о базовых категориях человеческого космоса.

А потом перемкнуло что-то в голове и вспомнилось, как два года назад в подъезд подбросили выводок щенков. Помню, выхожу в то утро, слышу – пищит кто-то. Ё-ка-лэ-мэ-нэ, думаю, неужто крысы-следопыты. Ствол выхватываю, поднимаюсь на пролет выше, смотрю – копошатся. Восемь пищащих комков в корзине. Ствол в кобуру, сам мерекаю: и какая же зараза такое сотворила? Выругался, покачал возмущенно головой, одного, который из корзины выпал, сунул назад, еще раз выругался и пошел по своим делам. Дела же, они не ждут. Они торопят.

Уже даже в машину сел, движок завел, а потом представил, как эти кутята там орут, потому как жрать-пить хотят, а мамки нету, вернулся в подъезд и устроил все как надо: отнес корзину дяде Мише Колуну, дал денег и наказал всю банду на рынок свезти да бабкам, что животинами торгуют, всучить на попечение. Дядя Миша взял под козырек и в тот же день до обеда всех пристроил. Одного, правда, себе оставил – того, самого бойкого, с пятном на морде. Назвали Кипешем, носится теперь по двору, ко всем ластится, за колбасу родину продаст, за доброе слово насмерть обслюнявит.

Хотел я поначалу найти того, кто это сделал, но потом подумал – зачем? Не поднялась у человека рука щенков утопить – и на том спасибо. Знать, не совсем еще потерян, знать, еще что-то там у него внутри теплится. Не светится, но теплится.

Такие вот пироги мне вспомнились с котятами, вернее со щенятами.

А Кика все не появлялся.

Не зная, чем себя занять, я решил сделать два звонка, один приятный и один неприятный. Начал, как водится, с неприятного – набрал номер центрального офиса фирмы «Фарт». Как это ни странно, но на этот раз секретарша Большого Босса трубку не взяла, с автоответчиком мне говорить было не о чем, я сбросил вызов. И сразу позвонил Ольге. Тут тоже случился облом, робот приятным женским голоском сообщил гадость: «Телефон абонента отключен или находится вне зоны доступа сети». Предположив, что моя рыжеволосая подружка именно в эту самую минуту выступает с докладом на своей дурацкой научно-практической конференции, решил перезвонить чуть позже.

Обычно, когда никуда дозвониться не можешь, дозваниваются до тебя. Правда, совсем другие люди. И на этот раз так случилось. Минуты не прошло, как на связь вышел Михей Процентщик. Пропыхтев приветствие, поинтересовался, как там продвигается расследование. В ответ я бодро доложил, что волноваться ему не следует, что расследование продвигается хотя и медленно, но в нужном направлении. В подробности вдаваться не стал – какая ему от них польза? Да и не было у меня, честно говоря, особых подробностей, я пока еще чувствовал себя стоящим на краю непаханого поля. В активе было всего ничего: труп похитителя Чаши, смутные приметы заказчика-убийцы плюс непонятная аббревиатура ДЧХ.

Михей, разочарованный моей немногословностью, стребовал обещание позвонить сразу, как только что-то прояснится, пробасил «пока» и отключился.

Разговор с клиентом меня несколько взбодрил. Подумал: действительно, чего тут сижу, как король на именинах. Хочешь не хочешь, аванс нужно отрабатывать.

А как только так подумал, тут же вытащил из кармана новехонькую ручку, начиркал на салфетке три загадочные буквы и стал морщить лоб в попытке расшифровать их.

Логика настойчиво подсказывала, что плясать нужно от буквы Ч. Если буквы – инициалы, то Ч – либо имя хозяина инициалов, либо имя его отца. Причем очень редкое имя. Сергеев-Андреев-Алексеев у нас в городе полным-полно, и Федоров немало, и Володь, пожалуй, а вот Чеславов, наверное, раз-два и обчелся. Собственно, из славянских имен на букву Ч я знал только одно имя – Чеслав. Других не знал, но полагал, что, если таковые есть, их не очень много.

За день через справочную найду, загорелся было я. Но в следующую секунду погасил себя справедливым вопросом: а кто тебе сказал, что это инициалы славянина?

И действительно – буква Ч могла означать имя человека, допустим, бурятской национальности. У бурят же на Ч имен немало: Чимбе, Чимит, Чимитдоржи, Чимитцырен, Чингис и иже с ними. А ведь в городе кроме русских и бурят проживают еще и татары, и башкиры, и таджики, и казахи, и китайцы, наконец. Да кто у нас тут только не проживает. Никого местные не гонят, всех привечают. До того дошло, что на одном канале о капризах сибирской погоды негр рассказывает.

Пожалуй, надо Лере задание выдать, пусть пороется в Сети и составит список имен на эту букву, подумал я, озадаченно почесывая затылок. Не царское это дело – по Сети елозить.

Но сразу позвонить своей бесстрашной помощнице не успел – в зале появился Кика.

Как и всегда, эгрегор излучал оптимизм. Проходя мимо ведьм, сказал им что-то такое, отчего те покатились со смеху, крикнул Кеше Крепышу: «Как обычно», поприветствовал взмахом руки оборотня, плюхнулся на стул и сказал:

– Делай что хочешь.

– Что? – не понял я.

Он постучал тщательно отполированным и залакированным ногтем по салфетке:

– ДЧХ. Делай что хочешь. Правило Краули.

– Во блин! – ахнул я. – Неужели?

– Оно-оно, – подтвердил Кика. – Динамическое правило, символизирующее бесконечное ментальное движение, в конце которого сознание становится не таким, каким оно было в начале. Знаком, старичок, с такой доктриной?

Ну конечно, я знал эту программную формулу известнейшего английского мага Элстера Краули. Как не знать? Знал. А помимо того, знал, что эта формула неприемлема для нормального дракона, поскольку вступает в противоречие с требованием Высшего Неизвестного «Будь тем, кто ты есть». Слава Силе, не стыкуется одно с другим в сознании дракона.

– Как догадался? – спросил я у эгрегора, преодолев первое оцепенение.

– Как-как, – пожал плечами Кика. – Да никак. Увидел – и вспомнил одну давнюю историю.

Я тут же вцепился:

– Что за история?

Кика задумался, прищурив при этом один глаз, потом подергал себя за серьгу и начал вспоминать:

– Было это в начале девяностых. Тогда я еще в «Молодежке» работал штатным корреспондентом, рыскал без сна и отдыха по городу в поисках сенсационных материалов, пытался имя себе сделать. И вот довелось мне как-то раз разбираться в деталях одного дурно пахнущего уголовного дела.

Тут Кеша Крепыш доставил заказанный борщ, Кика забыл обо всем на свете и сразу закинул в себя несколько ложек горячего варева. Потом вознес блаженно глаза горе и сказал:

– Оно.

– Жду, – спустил я его с небес на землю.

– А-а, ну да. Так вот. Россия. Сибирь. Начало диких девяностых. Некто Женя Антонов по кличке Демон, начитавшись книжек Элстера Краули, учреждает тайную оккультную секту.

Начав так интригующе, Кика не удержался и вновь припал к борщу.

– Чтение людей до добра никогда не доводило, – вставил я, глядя на то, как мелькает туда-сюда тяжелая мельхиоровая ложка. – Читают не то, понимают не так.

Эгрегор, не прекращая наяривать, ответил:

– В целом спорно, но в данном конкретном случае верно.

Продолжения истории я дождался только тогда, когда с борщом было покончено. Отставив пустую тарелку, Кика вытер губы салфеткой, откинулся с довольным видом на спинку стула и вернулся к прерванному рассказу:

– Ну так вот. Организовал Женя Антонов секту из любителей тяжело-готическо-металлической музыки и назвал ее «Черная роза». Цель у него была известная – собирался использовать соединенную энергию единомышленников для вызова темной силы природы, которая именуется Сатаной.

Тут эгрегор вновь прервался – с вожделением уставился на принесенное Крепышом блюдо с поджаренной малороссийской колбаской.

Мне уже порядком надоело слушать историю в режиме «в час по чайной ложке», и я Кику подстегнул:

– Ну-ну? Что там дальше с этой самой «Черной розой»?

– А дальше, старичок, как обычно, – сказал эгрегор, щедро заливая колбасу горчицей. – Стали мальчонки с девчонками похабничать: Сатане челом бить, кошек резать, магические знаки в храмах рисовать, алтари осквернять. И, что примечательно, всюду, где пакостили, оставляли эту вот надпись – ДЧХ. Кровью или красной краской – ДЧХ.