«Шел Господь пытать…»

– О, боги! Надо ж соответствовать, кошмар просто. Это очень знаково, что именно то самое прочел…

– Хохочу про «надо же соответствовать».

– Хорошо, что я сонная, полудохлая после болезни, мне многое фиолетово, я поехала. Не буду одеваться красивенько и замазывать поверхности, маскироваться.

– Сонную, дохлую – буду обнимать долго-долго. Буду любить тебя, изъеденную неприкрытыми язвами.

– Можно меня даже не любить.

– Не любить – нельзя. Тогда какой смысл? Ты же меня любишь – сама пишешь. Вот и мне некуда деваться.

– Я могу спрятать…

– Дурочка. Ты уже есть. Все равно разоблачу. Чего-то просто тебя хочу. Вдруг и сразу. Но ты можешь не обращать на это внимания. Мне нравится это как фон.

– Я рада, что не повелась на твой намек тогда: ты не должен был стать моим терапевтом. Ты Друг. С терапевтом – табу. Целоваться и хочу-тебя даже как фон.

– Мне понравилось то, как ты пишешь про кожу.

– Эротизировался от моих словоблудий, да.

– Нет, ты знаешь, от текста про Шиву – нет. Он слишком острый и пронзительный. А вот от этой нашей словесной игры – да. Мне нравится твоя готовность дразнить и дразниться. И как будто комната наполняется твоими секретными запахами.

– Это отвратительно. Про комнаты наполнение (смайл, смайл…). Я же незнакомая! Чужая.

– Ты же сама написала, что я свой. И я почувствовал, что это правда.

– Да, наверное. Метафизически. А телу привыкнуть надо. Или хотя бы познакомить их, эти оболочки.

– Да тело, собственно говоря, и есть самая что ни на есть метафизика. Тогда, когда оно настоящее.

– Мое тело сейчас не готово к мужско-женскому свиданию.

– Не обращай на него внимания. Пусть живет своей жизнью. Доверься ему. Не готово – значит, ему виднее. Можем просто бродить по лесу. Я бы, пожалуй, хотел с тобой побродить. И даже, возможно, поблуждать. Ты приедешь, и я буду смотреть на тебя с изумлением и какое-то время не узнавать ту, с кем все утро веду эту сумасшедшую переписку. Потому что это тоже всего лишь часть тебя.

Всего лишь часть тебя. Внутри меня это звучит еще раз – дилэем, эхом, ревером, светом и грустью космоса.

Планета же!

И вот я, наконец, выхожу и отправляюсь в сторону метро, и бреду по улице, и… смеюсь! Дело в том, что мне привиделись собственные похороны. Такая печальная осенняя картинка: хмарь, хлябь и все сопутствующие материалы для скорби, мужчины в костюмчиках… и почему-то – Олег Басилашвили. Он меня очень рассмешил. Жизнь удалась! – в этом настроении пугаю счастливостью редких прохожих, иду по земле в ощущении собственных достойных – украшенных мужчинами, и даже Олегом Басилашвили! – похорон, и так смеюсь…

Окно и правда оказалось «на Москву».

А в душе не было горячей воды.

Стол был жестким, диван – коротким, пол – теплым, ибо ковровым, корешки книг – заманчивыми, речи – вкусными, и все это имело значение, как фон, обрамление странного человека. Мне того и надо: странного. Инопланетного. Не поддающегося типированию, анализу, не укладывающегося в рамки обыденной полусонной реальности, и оттого – катастрофически реального.

В завершении дня – усталые всплески этого стремительного законнекчивания, прерывистая свежая, новенькая, но какая-то не по-детски прочная связь:

– Вот это да… Ты хороший.

– …Мне вот интересно, а стремление к сексу с инопланетянином можно отнести к разряду сексуальных перверсий?

– Рефлексия спит…

– Хотя бы часть тебя выспится.

– …Думаешь, так прямо сладко засыпается после войны или секса с инопланетянином?

– Не думаю. Совсем не думаю.

– Разбаламученное тело, и внутри тела все стандарты расстандартизированы, и это не жалоба, ты хороший. Я очень хочу сейчас ничего не писать тебе. Иссякла речь.

– Пожалуйста, не пиши. Я падаю в сон.

Это был день-портал.

Я так подумала тогда.

А отныне каждый день с ним оказывается порталом. Еще бы: мне предназначено выдерживать странность планетарного масштаба. Планетарную странность. Хитрые тонкие улыбки настоящего мага. Не говоря уж эпитетами окружающих – всякими там «воздушный», «глубокий», «гениальный» и «потрясающий». Да, воздушный – «на журавля похож», сказал Энки. Но и на пса.

Псовый гончий журавль!

До сих пор мне иногда важно перепроверять, достаточно ли реален мой трофей, достаточно ли трофейна эта история, наши отношения. Подергивать его фотографиями, текстами, эпатажными видео – реагирует ли? («Я всегда на тебя реагирую. И эрегирую»). Потрясывать его в надежде, что выпадет из пиджака что-нибудь типа любовного проводка (нет, говорит, у меня в твою сторону токов любви, и я этому рад; с любовью, дескать, у меня сложные отношения, и я ее не люблю – но иногда признается, что «чуточку влюблен», или «любит ситуативно»). Моя проверка так неуместна, я знаю… Мы в соединении, и я называю это любовью, а он – радостью.

Он честнее и проще.

Гений же!

Мне снится мой псовый журавль, и всегда это связано с какими-нибудь садами, деревьями, огородами… Я рассказываю ему о сновидениях, как психоаналитику. Для интерпретаций.

Клиент: «В одном сне я пришла к тебе, и ты настойчиво увлекал меня в свои подводные сады, обещая показать „нечто по-настоящему голое“. И этим „нечтом“ оказалась фиолетовая русалочья девочка, и не русалка, потому что с ногами, и не девочка, потому что в теле, и пофигистически фиолетовая, потому что без напряжения, по-детски требовательная и капризная, игривая, как дельфинчик, и по-сиренски сиреневая, потому что увлекает…»

Терапевт: «…По-настоящему голое» – подлинное, настоящее в своей обнаженности. Абсолютно искреннее в принятии своего тела, в принятии своих глубинных потребностей и импульсов – еще тех, подростковых. Когда ты – подросток, но у тебя нет страха перед своей телесностью и своей сексуальностью, когда ты не переживаешь, что это что-то неправильное и нарушающее общественные устои. «По-настоящему голое» равно «свободное в своей обнаженности».

Сам – снимая роль терапевта: «Да, я бы, наверное, хотел поплавать с тобой в том аквариуме с сиреневой девочкой. Безо всяких обязательств перед социумом».

Всякий раз после Встречи (он говорит, что Встречи редки, даже когда люди встречаются, и даже когда е… тся – и все-таки какие прекрасные матерные стихи у моего поэта-реабилитолога! – когда встречаются х… и п… да, моменты Встречи остаются только моментами, ценными, уникальными) с меня слезает очередной слой невроза. Напряга. Стереотипа, суеверия, предрассудка, шаблона, стыда, недоверия. Я осталась по-настоящему голой. Как по-настоящему голое существо в подводных садах Меркурия. Я осталась – уязвимой, маленькой, очень сильной и очень счастливой, – я осталась. Я… успокоилась.

Встречетерапия.

Инотерапия.

Лингам Энлиля…

Бока Меркурия

Во льдах и зное,

Тайной улыбкой

Гермес лучится…

Довольна фурия:

Забыла злое,

Нимфостью зыбкой

Теперь сочится.

Лингам Энлиля

Звучит кифарой,

Поющей чашей,

Музыкой ветра…

Нектар разлили

В резервуары

Томлений наших

По гекзаметрам…

Гермес… О своем очередном лице Энлиль скажет: «Гермес – это воплощенный фаллос, способный связывать разные миры. Символ проникновения в новые, неизведанные пространства». Конечно, Гермес. Ведь ходит и проникает всегда в новые, неизведанные. Я бы сама не смогла свои пространства изведать, а уж связать наши миры…

Немножко стыдно всякий раз… было.

Теперь – вообще какой-то беспредел.

То есть беспредел в том, что не стыдно.

Страшно теперь.

Очень страшно взять – и оценить. Оприходовать! Пусть бы лучше такой, поэтической и писательской бюрократией обойтись удалось… Ан нет-нет, да и вылетишь в быдломиф с плоским взглядом. Оценишь извне: что я делаю? Что он делает? Что мы делаем? Как это выглядит с точки зрения обыденной повседневности? А там уже толпятся в очереди готовые выскочить и расцарапать в кровь нежное мяско сердца быдлоформулы, которые и произносить-то страшно, потому как я все еще очень суеверна. Хотя Гермес мне недавно щелкнул на избавление (причем как-то смешно, одним своим длинным красивым пальцем, как однорукий аплодисмент – волшебник, ничего удивительного!), и позже убежала я за руку с Гором от суеверий под новогодними иллюминационными центральными арками, а все-таки надеть вслух – даже для избавления от суеверия, смирения ради, примерки – на волшебство и невыразимость какую-нибудь пословицу-поговорку из разряда «если сука не захочет – кобель не вскочит», «мужикам только одного и надо…», «слаба на передок» до сих пор как-то… ломотно. Извивает, перекашивает. Суть в том, что я не хочу оправдываться перед воображаемым собеседником, внутренним критиком и прочими фантомами. Ведь я хочу всего того, что происходит, я принимаю с радостью исполненные возможности танцевать с джазом импровизации без обычной драпировки (по-настоящему

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.