Полная версия
«Шел Господь пытать…»
– Я тебя уже нашел такой, какая ты есть. В нашу первую встречу. Ты тогда несколько раз совершила движение, которое не совершает никто. Внутреннее движение. «Пока мы здесь, и есть еще время делать движения любви, надо оставить чистой тропу к Роднику»… Пару раз это произошло. Это, знаешь… картинку даже трудно нарисовать. Ты в этот момент начинаешь двигаться и физически: меняешь местоположение. И от этого внутреннего движения захватывает дух. Ведьминое, видно. Ведаешь что-то. Ты очень близко вдруг оказалась. Как будто внутри даже, прошла сквозь границы, будто их нет. Я увидел и ощутил этот твой внутренний порыв.
– И что мне с тобой, околдованным, делать – не представляю. Даже тревожно! Как бы передоз не случился… в таких случаях я предпочитаю очень сильно и крепко обниматься. Это помогает!
– Да, это мечта. Я почему-то тоже про это подумал. Странно даже!
– Ну, и давай обнимемся как-нибудь… братишка.
– Ну, давай как-нибудь. Сестренка. На самом деле опустить границы мне, наверное, несложно. Только я не хочу. Они поднялись впервые за долгое-долгое время. Если брать – то это как гильотина, которая рубит связи. Это больно. Но дело не в боли. Я не хочу. Связи светятся и живые… Не спать с тобой вместе потрясающе, конечно. Это волшебно. На самом деле.
_____________________________
*великий физеолог А.А.Ухтомский создал учение о доминанте, сформулировав внутри помимо прочего законы общения: закон Двойника и закон Заслуженного собеседника.
**збр – «зона ближайшего развития» – психолого-педагогический термин, введенный Л. Выготским в 30-е годы прошлого века
***строчка из песни БГ «Пока не начался джаз. Следующие строки – из «Зимней ночи» Б. Пастернака. Далее – цитаты из песен БГ, А. Ф. Скляра и еще немножко композиций.
Расцвет
Он отмахивался от поэзии, погрузившись в нее. После первого свидания (первого поцелуя у первых почек и всего такого – первого) сам разразился стихами:
Мой поезд ушел первым,
А твой подождал немного.
Чуть-чуть расслабились нервы,
Как будто близка дорога.
Как будто живем вечно,
Как будто любви много,
И нас на пути млечном
Не спросит никто строго.
– …А ты как будто сейчас… в регрессе: свежачок такой весенний, видимо. Похоже, влюбился! А это освежает.
– Да это просто перетряхивает!
В стихах же выразил и свою «нитяную» метафору связи:
В небо уходит нить,
Ветер свистит вокруг…
Попробуй без нити прожить —
Закружит и сбросит вдруг.
Вниз лететь далеко,
Падать сквозь темноту,
Вверх лететь нелегко —
Ниточку видишь ту?
Утренние послания.
Я хотела бы, чтобы он издал хронику своих Утренних Посланий.
Но ему не до этого – ему нужна его наука…
«Доброе утро! Так интересно, наша связь просыпается утром постепенно, включает свои теплые окончания, потягивается и вообще ведет себя как ребенок…»
«Доброго, теплого, светлого, уютного и радостного тебе утра! Лежу под теплым одеялом и думаю о тебе… Когда я представляю струи воды, стекающие по твоим плечам, груди, бедрам.. хочется любоваться бесконечно!.. Хотя здесь бесконечность – штука относительная. Пойдешь же ты когда-нибудь в большое махровое полотенце. Закутать тебя в него… а потом добыть, такую свежую, чистую, вкусно пахнущую, горячую. Полотенце огромное, и приходится постепенно… добывать. Чувствую твой запах на себе. У тебя очень вкусные губы. Целовать тебя… я не могу оценить. Я хочу еще и еще».
«Доброе утро! Проснулся и думаю о тебе… Такое теплое ощущение от вечера внутри. Закрываю глаза и вспоминаю вкус твоих губ… Кажется, я сейчас опоздаю на работу. Хочу продолжить лежать под одеялом и думать о тебе. Еду в трамвае и трогаю ниточки между нами… теплые. Сел в метро, закрыл глаза… думаю о тебе. Как мы вчера потерялись во времени среди этих огромных храмов, деревьев, реки… Хочу обниматься. Думаю о тебе и чувствую себя наполненным».
«С добрым утром, Лисенок! Постоянно ловлю себя на предвкушении чего-то приятного. Задумываюсь, выясняю, что это приятное – возможность думать о тебе, писать тебе, получать твои ответы… Просто возможность раскрыться в тебя… Удивительно! Господи, как же приятно просто прикоснуться к тебе мысленно, увидеть твои глаза, услышать твой голос… Обнимать тебя хочу. Нежно гладить по спинке… и не только по спинке. Помню, ты мне положила ладонь на бедро…. Так хотелось, чтобы ты ее подольше не убирала! Думаю о тебе. С тобой так светло и спокойно. Мне кажется, мы сегодня сплелись еще какой-то связью… Как в «Аватаре» сплетались косичками, помнишь? Воздух прекрасный. А я думаю о тебе… с такой радостью. Так приятно: подумаешь о тебе, ниточка изнутри вытянется – и тепло… Хочу обнимать тебя сзади и смотреть на город с высокого берега. Дышать запахом твоих волос. И шептать на ухо что-нибудь нежное и не очень умное…
Как распушились облака…
Как ветер треплет челку,
как умные слова слегка пытаются умолкнуть»…
«Доброе утро, Лисенок мой нежный! И умный. Настроила меня ночью на интимный лад, всю ночь проворочался, возбужденный… И утром сейчас хожу и чувствую: хочу… Половину времени в душе провел вовсе не затем, чтобы мыться».
«С добрым утром! Всю ночь просыпался и сладко о тебе думал. Так тепло от встречи. Обнимать тебя хочу… целовать и ласкать…
Я о тебе думаю.
Что? – думаю, как хорошо, что можно о тебе думать, что ты есть и я о тебе думаю».
«Доброго утра, милый мой Лисенок! Вот что я делаю вместо того, чтобы поспать с утра? – думаю о тебе и вспоминаю наше… И руки сами тянутся повторить какие-то моменты, пусть и не так ярко и проникающее… А память подкладывает все новые: твои губы… твои ласки… наше первое соединение.. твоя легкая тяжесть на мне, твои влажность и глубина… твое дыхание, нежно ласкающая меня ладонь… твое принятие меня и взрыв в тебе»…
Вечерние встречи в сети.
Как бы я хотела, чтобы он написал рассказ о любви. Эротический рассказ от повесы Эроса.
Но ему не до этого: он придумывает формулы!
– Пойдем в постель.
– Мне так нравится это твое предложение! От него в животе начинается легкое верчение. Представляю, как ты скользишь ко мне под одеяло.
– Нырну к тебе под бок. У тебя голый бок?
– Да!
– Теплый…
– А потом я поворачиваюсь к тебе уже не боком…
– Конечно, поворачиваешься! Куда ты денешься от моей ладошки.
– …глажу тебя всю… куда дотянусь… а потом ты целуешь меня в грудь, и я улетаю.
– Выдыхаю довольно громко… Везде дотянешься: долго ли!
– Хочу усадить тебя на себя, чтобы ты целовала мне грудь, а я чувствовал тебя внутри… ладони на твоих бедрах…
– Не очень физиологичная поза, ну да потерплю немного!
– Да, наверное, удобнее, когда я сверху. Как раз уткнешься… и поцелуешь… Ты не представляешь, какое это ощущение! А ты еще так нежно и спокойно это делаешь… В этом ощущении растворяешься, только возбуждение нарастает, и его хочется влить в тебя…
– В руках что-то вспыхивает. Можно тебя за волосы немного потрепать? Чтобы руки не разорвались…
– Тебе можно все.
– За виски тогда возьму и нос тебе обцелую. Такой подвижный, интересный… живой… а ты там продолжай, что хочешь.
– Как приятно! Тебя хочу. Всю-всю.
– А мне нос твой нужен. И висок. И взгляд, любимый такой… как будто я его знала всегда. Пусть он издевается, но никогда не предаст. Потому что добрый. Пусть он жесткий, но всегда честный.
– А мне – ты.
– …А мне еще твой рот. Он очень мягкий и нежный. Он не боится быть таким, это потрясающе!..
О, этот рот! Мой «первый поцелуй». Да, на первом нашем свидании я получила трофей в виде «первого поцелуя». Помню чувство досады, я даже воскликнула что-то вроде «ну, почему, почему это случилось со мной не в семнадцать, а в… сто семь?!»
– Мне так сладко внутри, когда я о тебе думаю… Причем где-то в районе груди сейчас. Милая… Как же хорошо, когда ты рядом.
– Знаешь, прямо вдруг заплакать захотелось.
– Вот уткнулась бы в меня и заплакала. А я бы тебя по волосам нежно гладил… целовал в ушко.
– Хочется уткнуться. И шептать: «Пожалуйста, пожалуйста, окажись тем, чем ты кажешься!»
– Как говаривал Роджерс*– «запрос на конгруэнтность».
– «Ты правда настоящий?» – всхлипывать, – «Поклянись, пожалуйста, не надо только обманывать!»
– А я бы взял твои ладошки и сказал: «На, я весь твой, проверяй!»
– Когда-нибудь меня перестанет выбрасывать в недоверие и предвестия предательства. Когда-нибудь. Сегодня я тобой восхищаюсь и немножко посмеиваюсь тоже. Люблю, в общем. Запечатлелась, как в попсовом фильме про вампиров. Слово мне очень нравится.
– И мне нравится.
– Впечатано в меня твое веселое лицо.
– А я, значит, вампир. Причем этот, который прикасается и сразу все понимает. А ты, значит, оборотень!
– Я тебя люблю сегодня. Ты такой во мне могучий, как памятник. Иди спать с моей любовью. Не пролей!
– Беру бережно и несу, прижимаю к себе…
«Тебе можно все». Поди ж ты! И он туда же…
Вампирюга князь Цепеш, чудовищный Vlad-Blood, и лисично-белочный оборотень.
Вместе. Телесно, очно, визуально, тактильно, вербально – как угодно! Ради этого «вместе» сотворяется с нами жизнь. А потом уводит от него на расстояние – может, для того, чтобы вздохнуть, воздухануть, дать возможность унести в себя?.. «Раздобыть чувство – и сохранить его в разлуке», как говорит один мой знакомый, тантрический «гуру». Апрель разворачивается – и затухает, этот наполненный, фаршированный вкусами апрель.
– Такое впечатление, что время растянулось. Так давно ты был. Так давно… Не видела такого, не видела никогда. Такого… непосредственного, что ли. Умный непосредственный взрослый ребенок.
– Хочу, чтобы ты говорила это мне на ухо своим сумасшедшим шепотом… И обнимала. Лежать вот так рядом. Обсуждать что-то серьезное. Про свобо-о-о-оду… философию… психологию… А потом поцеловаться. И мир уносится куда-то, и остаешься ты – теплая, желанная, близкая… И, как в детстве, границы кровати – границы мира. А еще люблю смотреть в твои глаза в сумерках. Они бездонные…
– Как будто много смотрел – прямо «люблю»!
– Чтобы любить, не нужно тренировок. Иду спать. Только обниму еще разок… проведу пальчиками сверху донизу, нежно-нежно, поцелую в шею… Спи, Лисенок. Так интересно: я вдруг почувствовал, как ты отключила внимание.
– Прости, что чуть не скомпрометировала тебя сегодня прямо на улице, на твоей территории, среди адептов… Моя самая яркая сегодняшняя картинка – когда ты озаряешь меня в кафе своими величественными сентенциями из глаз, губ, бровей и – руками… Озаряешь, подвешиваешь и подгружаешь. Плотно. Красиво. И вторая – когда на эскалаторе смотришь. И обниматься не надо: столько объятия веселого в лице и во всем тебе. Бесконтактного. Ты так трепетно относишься к языку, как к знакам… это немыслимо.
– Твои знаки… Они очень тонкие и по-разному читаемые. И вместе с тем они читаемые, прикасаться к ним и чувствовать их рельеф так приятно. Они разные на ощупь. Иногда даже колются. И это тоже приятно: ощущаешь себя живым. И еще почему-то я вспомнил нашу близость сейчас. Когда я был сверху и взял твою ладонь в свою… Я входил в тебя, а ты сжимала мне ладонь. И это так возбуждало почему-то… хотелось еще и еще ближе… Вот твои слова – они как пожатия ладони. Мне и сейчас от тебя сладко. Ты сегодня так интересно стояла у метро! Тебя было четко видно. Сразу. Как будто все остальное размытое, а ты четкая. Стоишь и стоишь. И вот ровно в тот момент, когда мы встречаемся, мир вокруг преображается. Он становится лучше различим – и при этом менее четким, расплывчатым. Такая вот конкретная расплывчатость. Когда он в тебя входит – и при этом ты его не видишь конкретно. И начинаются скворцы, и земля, и листики, и деревья, и железки, и воздух, и ты, ты, ты… Ты как фильтр, сквозь который вдруг все меняется и проявляется. Ты не сама так делаешь. Просто с тобой это происходит. Я испытываю что-то, не испытывавшееся раньше. И словами – не получается, их не хватает. Приходится расширять определение любви Рубинштейна**: он – про активное утверждение уникальности другого, а я… про активное утверждение уникальности всего с тобой.
Играть в богиню было весело. Эту игру придумал Энки, хотя сам он всякий раз хлопает ресницами и утверждает, что это совсем не игра. Не получалось у меня до конца проникнуться своей высокой-глубокой природой, и я играла. Никак мне было не справиться с этим осознаванием, с этим воспоминанием без другого. Сама играла понарошку, стесняясь и посмеиваясь, а ему отдавала его божественность по-настоящему. Но как быть артистом в реальности? С ним все казалось настоящим: наша древняя мудрость, наша природа, наша сущность. Я баловалась в жизни и заигрывала с гекзаметром, пытаясь сбалансировать наши проявления, дотянуть себя до него.
Спроси у Эос: «О, пурпурноперстая!
Ты осветила снова неизвестное,
Ответь, к чему явилось откровение:
Что делает богиня на земле твоей?»
Промолвит Эос: «Внемли откровению!
Богиня на земле сочится радостью,
Богиня на земле исходит ласками,
Несет в горстях, расплескивая весело,
Любви искристой свежие источники.
Любовью за любовь она цепляется,
Завихревая бури страстной нежности,
Миря пространства музы аполлоновой
С пирами вакханалий дионисовых.
Богиня на земле лучится отсветом
Моей рассветной сонной безмятежности,
Ручьём речей, ладоней теплой плавностью
Течёт, и, тая, снова возрождается».
«Спроси себя, – продолжит Эос вольная, —
Каким путем ты сам допущен к царствию,
Крылатые гермесовы сандалии
Откуда на тебе, и как выходит, что
У Эроса ключи к дверям особенным
Ты добываешь с легкостью божественной?
Аэдов сказы, льющиеся стонами,
Рапсодов златолирые предания
Так гулко отзываются в тебе зачем,
За что внутри тебя они цепляются?»
Ты оглядишься, медленно расправившись,
В себе простор задора обнаруживший,
И, зазвучав раскатами могущества,
Спалив молниеносным взглядом темные
Болота гидры скользкого сомнения,
Харибды страха путанные омуты,
Промолвишь: богу на земле отрадно то,
Чем живы люди, чем текут столетия,
Что мир питает влагой благотворною,
Ответствует любовью – на любовь.
__________________________________________________________________________
*Карл Роджерс – один из основателей гуманистической школы в психологии
Отлив
А потом мне стало тяжело. Да, я читала Холлиса*, однако… Принять то, что Эрос настолько – катастрофически, патологически! – свободолюбив, мне удалось не сразу. А может, и не удалось до сих пор. И за то время, пока я пыталась это в себе уложить, он… размагнитился. Отмагнитился от меня. Ему не хотелось «оздоровления», «исцеления» – тем более о каком исцелении может идти речь, если учесть частое проявление моей собственной больной, зависимой части… Ему достаточно было колдовства и шалости. Причем уровень его любовной энергии как вырос, так и сошел впечатляюще резко.
Отлив…
Теперь на берегу влажно и прохладно, полно прекрасных раковин и камней, среди которых я нахожу и собираю в ларцы своего чувственного опыта особенно ценные. А в то время было тяжело, несмотря на Холлиса, психотерапию и вошедшего в мою жизнь Энки, который бережно принимал и охранял все мои секреты и переживания. Да что там – ведь это он нас и свел! Но плыть-то мне… И я немного захлебнулась. Даже тексты мои бывали странными: полупоэтическими, полупрозаическими.
Отстраненность называя свободой,
Он отпускает любую значимость, опасаясь своей зависимости и моей несвободы,
А откуда свобода – в опасении?
Неоткуда ей там взяться.
Погруженного в отстраненность
Хочется выудить собой,
Сделав шаг назад.
Встать перед ним, сесть напротив.
Смотреть прямо.
Дождаться.
Домагнитить.
Довлечь.
Выдюжив титанически, взять плотно в окружение
Душевной такой связи,
Любовной такой…
Пленить бессовестно
И до дома держать в луче своем,
До дома, до рассвета, до разрешения…
Схватить, прихватить,
Ухватить и покусывать
(Мне, мира проявлению, такое позволено),
Лечебно подтравливая
(В пространство уводя разнотравия)
И нежно обволакивая
Покровами теплыми
(Успеет на свободе намерзнуться!)
А ведь зараза эта – отстраненность – и в меня проникла,
Иначе с чего бы мне говорить о тебе
В третьем лице
И стесняться назвать?..
Я устраивала ему почти молчаливые – косвенные, намекательные, насупленные – истерики про то, что он меня не хочет видеть, ушел в свои расчеты, формулы, разработки и тому подобное. Я ревниво относилась не только к его женщинам, но и к этим его увлечениям. И к его отдыху. И к его жизни вне меня. Понятно, что «мы так не договаривались»: таких синкретических типов, как протогонный космогонический Эрос, «разделить» на отношения не представляется возможным. Его совино-свинцовые стрелы равнодушия наряду с золотыми любовными мелькают вокруг и попадают как в вас, так и в него самого… Завел как-то раз свою песню о том, что ведьма, видите ли, «сбывает» мир, а волшебница позволяет ему сбываться… Грош цена этому волшебничанию – в конце концов вспылила я, – если оно ни на что не влияет! Твой волшебник – полный ноль!…
Я иногда скучаю по нашему соединению. По встрече.
Скучаю по Встрече.
Хочу заслушать. Засмотреть. Впитать искристое, живое, явленное и ясное…
Чистоганом!
Из «ты есть, я хочу что-то… вместе с тобой, чтобы мы что-нибудь… вместе».
Потом тоска присоединяется, «помогает» с проекциями.
«Андрей-ты-меня-бросил»*.
«Ах-Ольга-ты-меня-не-любишь»**.
«Ты-меня-больше-не-любишь-оно-меня-больше-не-греет»***.
И тогда – грустно.
А когда грустно – проявляюсь криво, публично, иногда вообще лобовой атакой.
Получаю… смертельный игнор.
Тошнотворный.
Ибо не фиг мне такой быть!
И это еще тошнотворнее.
Ибо не фиг лечить меня!..
И тогда наступает злость. На ней эмоциональная цепочка замыкается. Злость сублимируется: «удалю-гадостный-фейсбук», к примеру. Затем наступает пауза – точнее, всасывание в жизненный поток, отсрочка перед новым витком. А потом что-то – что угодно: внезапный весенний воздух в середине зимы, фото, упоминание – открывает потайной сосудик с соскученностью. Сосудик тяги.
И цикл начинается снова. Тихая радость, наполненность образом, «Mемори» из «The cats», а чуть тронуть – а не трогать вовсе пока не получается! – осадок взбаламучивается, затемняет дурацким «наигрался», «разочаровался», «я не нужна»… Там обидно и немного страшно. И я вновь совершаю попытки проявиться косвенно или как-то хитренько. Страх отсутствия реакции, внутри этого отсутствия – приговор какой-то, а ну и угроза предполагаемой внутренней досады и неприязни: «вот приебалась, сцука, давно пора понять дуре, что ее не надо, перебор!» – и осаживаюсь: неужели я так о себе могу?! Это же я – о себе?! Как будто знаю, как будто – проницательная… Связано это с молчанием и не-движением мне навстречу или, напротив, молчанием глазируются, блокируются эти мои домыслы?… Как мне понять, не проверив?
А как проверить? Обратиться?
Я боюсь.
Я маленькая и бедненькая.
Очень счастливая и очень уязвимая.
Хрупкое счастье. Хрустальное. Звонкое.
Мне грустно. Меня как будто боятся, это страшно.
Опять осаживаю себя: позвольте, я сама так решила? Ну, что меня бояться? Такая я страшная – даже когда ведьмочка! – для Vlad-Blood, чудовищной вампирической княжеской лапочки?… Вот оно: оценка по себе, из своего сценария, стереотипа, суеверия. Разница между верой и суеверием в том, что второе – наносное, непрожитое, кольчуга, в мирное время ставшая клеткой. Защищало – теперь ограничивает.
Надо ли что-то делать?…
Он обещал мне еще много взлетов, утешая и притормаживая меня уверениями, что все дело случая, что Встречи – они слУчайные. Рядом с выбором.
И… не выбрал, похоже.
Лет-то уж сколько прошло! А он радуется новым связям, о чем весело трещит в любимой социальной сети.
– Зачем он тебе?
Раньше я знала корыстную причину так называемой созависимости: свою состоятельность легче доказывать извне, подтверждаться, отражаясь в качественном зеркале. Это успокоилось почти, распылилось, песчинки забились кое-где, но галочка приоритета снялась: я точно есть, Я – Есть – со своей ценностью, уникальностью, контрастностью и поэтическим нервом. Оцениваемая или нет. Поверила!
И стала больше скучать и грустить. Светло и беспомощно. Не хочется оппонировать, хочется поддерживать диалог. И боязно от молчания. Морозно. Я не жалуюсь, сказал пегасик Иа. Я в нежности невыданной.
Не выдала. Как передать, с какой оказией?..
Ракушку прячу. И нежность.
Такое бывает порой настроение. Находит – отливает…
Как-то утром подумала, что можно что-то сделать. Написала ему.
Вывод сделала такой: «Дурацкий бойкот!.. Мы на связи».
Обрадовалась.
«Радости тебе!
Радость всегда рядом.
Чуточку на сердце.
Капелька на носу.
Щепотка в волосах.
Луч в глазах.
Оборачиваешься – и она уже внутри, закружилась и закружила тебя».
Спасибо ему за короткое пробуждение моей радости.
Короткое – потому как штаммов мне было недостаточно, недозаразил, а сама радоваться никак не научусь.
______________________________________________________________________________________________________
*философ и юнгианец Дж. Холлис много пишет о любви, как принятии Другого – к примеру, в своей работе «В поисках доброго волшебника»
**Фраза из фильма «Осенний марафон»
***Владимир Ленский – своей возлюбленной Ольге Лариной, А. С. Пушкин, «Евгений Онегин»
****какая-то Елена Терлеева поет это в попсовой песенке «Солнце»
Вайикра
Элиана
Я делаю что-то не то,Что принято.Что – в струе.Я думаю что-то не то,Что думала.Охуеть…Теченье порой бурное —В вихре, в потоке, в пурге…Выплеск – и, как щенку ему:«Фу!»«Нельзя!»«К ноге!»…Но мне не дано, как принято.Щенка в уголке трясет,А в параллельном мире-то,Как прежде,позволеновсе.Когда я придумала себе имя…
Да я ли?
Эли – анна.
Два «н» написал сейчас господин Компьютерный Редактор. Исправил спустя двадцать пять лет после того, как моя подопечная малышка, то ли не справившись с выговариванием имени «Элиана», то ли скомпоновав его в сознании с английским «nanny» (девочка была наполовину американской), стала называть меня «Нанна», и спустя несколько месяцев после того, как я узнала имя древней шумерской богини плодородия и любви Инанны.
Когда я придумала себе имя…
А когда я придумала себе имя? Или оно само меня придумало…
Эли. Элллииииии… Ше ло йигамер лаолам. Лама савафтани… азавтани… «Не дай закончиться воде-земле-молитве» и «почему оставил» – ах, род человеческий неугомонный, все с просьбами да жалобами! Кстати, почему – он? Может, Эли – она? Верховная древность Бааль – есть же у него хозяюшка Баалат, она же – божественная блядь, «огонь, мерцающий в сосуде»*?
