Камея римской куртизанки

Приглядевшись, Анна поняла, что это действительно большая собака. Крови видно не было.

– Крови нет, – озвучила девушка ее мысль, подойдя совсем близко и едва не дыша Анне в затылок. – Может быть, она еще жива?

– Я не знаю, может быть… – отозвалась Анна и попыталась отстраниться.

У нее мелькнула мысль – как эта девушка смогла перетащить в фургон такого большого, тяжелого пса.

В это время собака подняла голову и открыла глаза. Глаза были темно-ореховые и очень внимательные. Глаза огромного темно-шоколадного добермана.

– Она точно жива! – проговорила Анна немного испуганно и хотела отступить, чтобы показать очнувшуюся собаку незнакомке…

И вдруг на затылок ее обрушился удар.

Боль, которая и до того пульсировала у нее в голове, полыхнула ослепительной вспышкой – и потом все погасло.

Придя в себя, Анна какое-то время не могла понять, где находится.

Вокруг было темно, мучительно болела голова, но не только голова – болело все тело, потому что она лежала на жестком металлическом полу, да еще время от времени перекатывалась по нему взад-вперед.

Потом она поняла, что ее куда-то везут. Об этом говорил ровный шум мотора и еще частые толчки. Видимо, время от времени машина притормаживала, и тогда головная боль усиливалась.

Кроме звука мотора, где-то рядом был слышен другой звук – чье-то частое, жадное дыхание. А еще Анна почувствовала жар этого дыхания и запах крупного зверя.

Глаза ее постепенно привыкли к темноте, и она увидела совсем рядом светящиеся глаза. И эти глаза пристально, внимательно, настороженно следили за ней.

Ей стало страшно.

Анна отползла в сторону, пока не прижалась спиной к металлической стенке, отделявшей грузовой отсек фургона от кабины, и тут же раздалось грозное, недовольное рычание.

И вдруг она вспомнила, что было с ней раньше. Как будто мозг изнутри осветили вспышкой.

Она вспомнила женщину возле фургона, вспомнила большую собаку в фургоне…

Анна поняла, что сейчас находится в том самом фургоне, и рядом с ней в темноте – та самая собака, огромный доберман.

А еще она поняла, что доберман вовсе не попадал под машину, что он жив и здоров, а вот ее, Анну, поймали в примитивную ловушку… Где-то она читала про такое, очень давно…

Но зачем? Кому она могла понадобиться?

Она далеко не богата и не знает каких-то важных секретов. У нее нет богатых или влиятельных родственников. За нее никто не заплатит выкупа. Зачем же ее похищать?

Машина снова затормозила, и тут сквозь стенку, к которой прижималась спиной, Анна услышала приглушенный разговор.

– Куда ее? – спросил женский голос – наверное, голос той самой незнакомки, которая втолкнула Анну в фургон.

Голос был резкий и жесткий, теперь не было в нем ни следа растерянности и слез.

Ответил ей мужчина:

– Отвезем куда-нибудь за город и скинем в какое-нибудь лесное озеро. Я знаю одно… можно подъехать на машине… и вокруг никого.

– А не всплывет?

– Привяжем пару камней – не всплывет. А когда всплывет – никто не опознает, рыбы постараются. Ну часы там снять, сережки, кольца…

– Да нет у нее никаких колец! И часов тоже нет, нищета полная!

Анна с ужасом поняла, что люди за стенкой говорят о ней, обсуждают ее судьбу. Поняла, что они спокойно и деловито говорят о том, как избавиться от ее трупа.

Но ведь она еще не труп!

Она живой человек!

Нужно что-то немедленно сделать… нужно выскочить из этого фургона, пока еще не поздно!

Голова неожиданно прошла, не сжимал ее никакой обруч, и затылок, куда ударила ее незнакомка, больше не болел.

Анна попыталась встать, но тело плохо слушалось ее, да к тому же машина то останавливалась, то снова набирала скорость – видно, они ехали еще по городу и тормозили на перекрестках.

Тогда Анна поползла на четвереньках к задней дверце, через которую ее втолкнули в фургон.

Доберман зарычал, приподнялся.

Анна попыталась успокоить его:

– Тише, тише, хорошая собачка! Я не сделала тебе ничего плохого! Раз уж мы сидим рядом в одном фургоне, отчего бы нам не подружиться?

Доберман, однако, не успокоился. Его глаза светились тусклым огнем, пасть приоткрылась, обнажив огромные клыки.

Анна переползла к самой дверце, протянула руку и попыталась потянуть за дверную ручку. Но ручка не поддавалась – должно быть, дверца была заперта снаружи.

В общем, этого и следовало ожидать… было бы странно, если бы похитители оставили дверь открытой…

Анна еще раз дернула за ручку – по-прежнему безуспешно.

Зато ее действия окончательно взбесили добермана. Огромный пес вскочил и одним прыжком бросился на Анну… Без разбега, прямо с места.

– Далеко это озеро? – спросила женщина усатого мужчину за рулем.

– Да нет, недалеко, километров тридцать по Выборгскому шоссе… там грунтовка хорошая…

– Осторожно! – вскрикнула женщина.

На дороге, прямо перед белым фургоном, появилась высокая женщина в темном плаще, с темным платком, повязанным на голове.

– Черт, совсем одурела… – прошипел водитель, вцепившись в руль.

Вдруг женщина, вместо того, чтобы отскочить в сторону, повернулась лицом к машине и резким движением сорвала с головы платок.

Водитель ахнул: вместо волос на голове у женщины извивались и шипели десятки змей.

– Мать твою… – выдохнул водитель и резко вывернул руль.

Анна вжалась в дверцу, она с ужасом смотрела на горящие злобой глаза, на оскаленную пасть, на мощное тело, летящее прямо на нее… еще мгновение – и для нее все будет кончено…

Но в эту самую долю секунды машину качнуло, и доберман вместо того, чтобы напасть на Анну, обрушился всем своим весом на дверцу фургона.

Замок не выдержал такого удара. Дверца распахнулась. Доберман с растерянным визгом вылетел наружу, но и Анна не удержалась на скользком полу и выпала на мостовую…

И на этот раз потеряла сознание надолго.

По широким улицам Рима – Фриули и Табернали – текла полноводная людская река. Ее составляли люди всяких сословий – свободнорожденные ремесленники и вольноотпущенники, покрытые шрамами гладиаторы и ветераны доблестных римских легионов, победители галлов и германцев, кимвров и бургундов, а также других варварских народов, имена которых невозможно произнести, а тем более – запомнить.

В этой праздничной толпе были не только прирожденные римляне, гордый народ, облаченный в тоги, – были здесь и развязные разговорчивые греки, и представители союзных италийских племен, и те же галлы и германцы, получившие за заслуги перед государством римское гражданство или только добивающиеся его интригами и подкупом.

Были в этой толпе, конечно, не только простолюдины – были здесь и патриции, и знатные господа, окруженные группами слуг и клиентов. Дюжие носильщики тут и там несли богато украшенные паланкины, из которых нет-нет и выглядывали знатные величественные матроны или красивые содержанки. Изредка появлялись сенаторы и проконсулы, перед которыми маршировали почетные стражники-ликторы.

Полноводная человеческая река вытекала из плебейских кварталов Субурры и Эсквелина и текла в одном направлении – к Мурсийской долине, между Авентинским и Палатинским холмами, туда, где расположен Большой, или Старый цирк, построенный еще в незапамятные времена, в первые века римской истории, царем Тарквинием Старшим и расширенный Тарквинием Гордым. На всех лицах было одно выражение – радостное ожидание дармового зрелища.

Неделю назад Марк Луций Аппий, добивающийся на комициях должности консула, объявил о том, что дает в Большом цирке игры с участием диких зверей и опытных гладиаторов, и сегодня весь Рим устремился на эти игры.

Простолюдины и плебеи стремились как можно раньше прийти в цирк, чтобы занять лучшие места, в тени и достаточно близко к арене.

Знатным и влиятельным особам, сенаторам и городским магистратам, торопиться было ни к чему – для них были отведены лучшие ряды рядом с консульской ложей.

Богатые вольноотпущенники – торговцы, менялы и сборщики налогов тоже не торопились, ибо знали, что даже в последний момент купят самые удобные места у ловких малых, которые с ночи заняли эти места, чтобы заработать несколько монет.

Четверо дюжих эфиопов остановились возле входа в цирк, поставили на землю паланкин и помогли выйти из него своей хозяйке.

Хозяйка эта была так хороша собой, что мужчины, толпившиеся у входа в цирк, невольно прекратили свои разговоры и обратились в ее сторону. Низкорослый курчавый грек с темными выпуклыми глазами разинул рот.

Девушка казалась совсем юной, белое, как каррарский мрамор, нежное лицо было чуть тронуто румянцем, как весеннее небо утренней зарей. Однако в глубине ее миндалевидных зеленых глаз таился опыт женщины, знающей, что такое страсть, и умеющей зажечь ее в мужском сердце.

Поверх тонкой белоснежной туники на ней было надето длинное платье восточного покроя из бирюзового полупрозрачного шелка, изящную шею украшало жемчужное ожерелье с крупным темно-синим сапфиром, тонкие запястья – серебряные браслеты.

Красавица скользнула равнодушным взглядом по мужским лицам, усмехнулась и сказала греку:

– Рот закрой, а то дятел залетит!

Тут же двое мускулистых эфиопов из ее свиты растолкали зевак и провели госпожу в цирк.

На арене сражались молодые, неопытные гладиаторы. Зрители сопровождали их схватку смешками и улюлюканьем. Все ждали, когда начнется по-настоящему интересное зрелище.

Не оглядываясь на арену, красавица поднялась по ступеням к тем скамьям, которые были отведены для сенаторов, проконсулов и главных городских магистратов. Ее провожали многочисленные взгляды, как мужские, так и женские. Одни – восхищенные, другие – завистливые или презрительные, и приглушенный шепот.

– Кто это? – спрашивал молодой патриций у своего убеленного сединами спутника.

– Как, ты ее не знаешь? Удивительно! Это ведь Клодия, знаменитая куртизанка!

Эфиопы уверенно расчищали ей дорогу, но тем не менее на полпути к цели красавицу задел плечом высокий, немного сутулый мужчина в пыльном дорожном плаще.

Она обернулась, чтобы обжечь невежу презрительным взглядом, но, столкнувшись с его собственным взглядом, на мгновение утратила свою привычную самоуверенность.

Лицо незнакомца было покрыто странным серовато-бледным загаром и прорезано несколькими глубокими складками, которые вместе с горбатым костистым носом делали его похожим на огромную хищную птицу. Но самой яркой и заметной его чертой были глаза – глубоко посаженные, темные, как осенняя ночь, и такие же бесприютные. Казалось, в этих глазах таится весь ужас мира…

Красавица вздрогнула, ей стало вдруг холодно, как будто в жаркий летний день грянула январская стужа. Она прикрыла глаза, чтобы отгородиться от взгляда незнакомца, а когда снова открыла их, того и след простыл.

Девушка перевела дыхание, сбросила наваждение и поднялась к почетным местам.

Здесь ее ожидал плотный мужчина лет пятидесяти с важным, самоуверенным лицом.

– Здравствуй, Клодия! – проговорил сенатор. – Как ты долго не приходила! Я уж думал, ты совсем забыла меня!

– Ну что ты, Клавдий, как я могла забыть такого щедрого и мужественного человека!

При этих словах лицо сенатора тронула улыбка. Клодия же продолжила:

– Кстати, о щедрости. Ты не забыл, что сегодня минул ровно год с нашего знакомства?

– Как я мог забыть! Это ведь было здесь же, в Большом цирке, на играх, которые устроил Руфус Полибий…

– Ничего подобного! – Красавица недовольно скривила коралловые губки. – Мы встретились вовсе не здесь, а на форуме. Ты шел с этим солдафоном, твоим родственником, который только что вернулся из Африки… как ты мог забыть такой важный день!

– Мне кажется, Клодия, ты ошибаешься…

– Я никогда не ошибаюсь! – На хорошенькое лицо куртизанки набежало облачко.

– Ну пусть даже так. Не обижайся, прелесть моя! У меня для тебя есть маленький подарок, который я купил в память о нашей встрече! – Сенатор достал из складок тоги свернутый шелковый платок, протянул его девушке.

Клодия взяла платок двумя пальцами, брезгливо поморщившись:

– Всего лишь платок?

– А ты разверни его, луна моего сердца!

В глазах куртизанки вспыхнуло любопытство, она осторожно развернула платок. В нем лежала оправленная в золото камея из двухслойного оникса – женское лицо, вместо волос окутанное клубком извивающихся змей.

– Что это? – Клодия вздрогнула и едва не выронила камею.

– Это работа знаменитого греческого мастера, она обошлась мне в кругленькую сумму…

– Ты напугал меня… это ведь Медуза Горгона, чей взгляд обращает людей в камень…

– Пусть так, но эта камея удивительно красива. Неужели она тебе не нравится? Хочешь, я отдам ее тому торговцу и попрошу у него взамен что-нибудь другое!

– Нет, я оставлю ее себе…

Клодия вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. То есть она постоянно чувствовала на себе взгляды – восхищенные и завистливые, похотливые и презрительные. Но этот взгляд был совсем другого сорта, от него девушке снова стало холодно жарким летним полднем.

Она обернулась и на какое-то мгновение выхватила из толпы бледное лицо с глубоко посаженными глазами, темными, как осенняя ночь… но тут же потеряла его.

На арену тем временем выпустили четверых опытных гладиаторов в доспехах самнитов. Воины настороженно переглядывались, гадая, с кем им придется сразиться. Тут открылись ворота в дальнем конце арены, и оттуда выбежали два огромных льва.

Цирк разразился восторженными криками.

Царственные животные остановились, пораженные этим незнакомым шумом и зрелищем многолюдной толпы. Они стояли посреди арены, затравленно оглядываясь. Гладиаторы, увидев огромных кровожадных зверей, в первый момент тоже растерялись, но потом собрали свое мужество, коротко переговорили и двинулись ко львам, чтобы использовать их недолгий испуг перед многотысячной толпой.

Клодия, которая любила подобные кровавые зрелища, вдруг почувствовала, что больше не хочет смотреть.

– Пойдем отсюда, Клавдий! – сказала она сенатору.

Тот удивленно взглянул на девушку:

– Как, все же еще только начинается!

– Все равно. Я больше не хочу.

– Но я должен здесь кое с кем повидаться…

– Ты как хочешь, а я ухожу! – И, не слушая возражений сенатора, она развернулась и направилась к выходу из цирка.

Верные эфиопы расчищали ей дорогу, что было теперь куда сложнее – в цирке не осталось свободных мест.

И тут Клодия снова ощутила на себе тот же пристальный, леденящий взгляд. Но на этот раз она не стала вертеть головой, она не хотела снова увидеть таинственного незнакомца. Больше того – она боялась встретить его холодный взгляд.

После разговора с сестрой гражданки Воробьевой капитан Лебедкин не успокоился, а впал в хандру. Душу его точил и точил противный скользкий червячок.

Что-то в этом деле было не так. Потихоньку, однако, текущие дела затянули, и Лебедкин выбросил ненормальную тетку из головы. Однако нет-нет да и появлялось перед его мысленным взором ее растерянное, бледное лицо с несчастными больными глазами.

– Жалостливый ты очень, Петя, – заметила Дуся, от которой не укрылось состояние капитана. – Нельзя так все близко к сердцу принимать.

– Да уж, – вздохнул Лебедкин, – так вот сойдешь с катушек – и никто не поможет.

– Я помогу! – Дуся погладила его по плечу.

Тут заглянул к ним вездесущий Коля Еропкин.

– Слыхали? Вроде бы премия накрылась медным тазом. Не то задерживают, не то вообще не дадут!

– Хоть бы чего хорошего сказал, – буркнул Лебедкин.

– А ты чего, Петя, такой злой? – поинтересовался Еропкин.

– А он, понимаешь, все переживает, как плохо с той тетей обошелся, с Воробьевой, что позавчера приходила.

Дуся тоже расстроилась насчет премии, оттого и съехидничала.

– Воробьева? – На лице Еропкина отразилась интенсивная работа мысли. – Это не та, которую на дороге нашли в тяжелом состоянии? Вчера по сводке прошло…

– Не может быть! – Лебедкин почувствовал, что в глубине души чего-то такого и ожидал.

– Да точно тебе говорю. Воробьева Анна…

– Игоревна, – подсказала Дуся.

– Ну да, Игоревна. Нашли ее на дороге всю избитую, в больнице она… Дуся, дай сахару!

– Возьми конфету! – Дуся протянула ему коробку, которую подарил ей директор продуктового магазинчика, где она очень успешно вычислила воришку.

Коробка была огромная, конфеты в ней никак не могли закончиться, несмотря на все Дусины усилия.

Еропкин взял три штуки и ушел.

Лебедкин же подпер лоб рукой в позе роденовского мыслителя и надолго затих.

Да, та женщина с самого начала показалась ему странной. И рассказ ее не вызвал доверия.

Нервная какая-то… и вся эта ее история звучала очень подозрительно… он вообще не хотел этим заниматься, но вместо того чтобы вежливо ее отфутболить, получилось нехорошо, она ушла сильно расстроенная.

Но теперь, после того как он узнал, что Анну Воробьеву нашли на дороге в бессознательном состоянии, у него в душе, как говорится, заскреблись кошки. И очень многочисленные.

Лебедкин снова вздохнул и поменял позу. Теперь он обхватил себя руками за плечи и застыл.

Все же что-то с этой Воробьевой было не так…

Странно она себя вела. Пришла в полицию, чтобы заявить… о чем? Даже не об исчезновении свой сестры, а о том, что та вдруг изменилась. Стала вдруг сама на себя непохожа. И с ней, Анной, знаться больше не хочет. В упор ее не видит.

Ну это-то как раз неудивительно, увидела, что собой Анна представляет, и решила держаться от нее подальше. Да, но зачем тогда вообще приглашала ее в Питер?

Бред какой-то. Тем более что Светлана Чекан прямо сказала, что никакой сестры у нее вообще нет. Ни родной, ни сводной, ни двоюродной.

Казалось бы, нужно выбросить эту историю из головы, забыть ее как страшный сон и заниматься другими делами, благо их достаточно много.

Но капитан Лебедкин чувствовал какое-то смутное беспокойство. Что-то в этой истории было не так. Особенно после того, как Анна Воробьева попала в больницу.

Если у Светланы Чекан нет сестры, то кто же тогда такая эта Анна Воробьева? Потому что сама Светлана Чекан как раз существует. Во плоти и крови, тут Воробьева ничего не придумала. Так кто же она тогда?

Проще всего было выяснить это по базе данных.

Капитан Лебедкин тяжело вздохнул. Честно говоря, он не был большим поклонником технического прогресса. Проще говоря, он плохо разбирался в компьютерах, в программах и базах данных. Он предпочитал работать, как сейчас говорят, офлайн – то есть по старинке, ногами, а иногда еще головой. Но теперь делать нечего.

Лебедкин включил свой компьютер, вызвал на экран специальную поисковую программу и ввел в поисковую строку фамилию, имя и отчество странной посетительницы – Анна Игоревна Воробьева.

Воробьева – фамилия весьма распространенная, и умная программа вывела на экран несколько сотен подходящих персонажей.

Лебедкин снова тяжело вздохнул, подпер подбородок кулаком и принялся просматривать длинный список.

Если проверять каждую женщину в этом списке, работы хватит до пенсии… а до пенсии Лебедкину было еще ох как далеко…

За этим занятием его и застала Дуся, влетевшая в кабинет, как яркая бабочка на педсовет средней школы.

– Что такой мрачный, Петя? – спросила она своего напарника. – Опять начальник взгрел?

– Да вот опять этот чертов компьютер не работает… – вздохнул Лебедкин.

– А чего ты от него хочешь добиться?

– Хочу узнать что-нибудь про эту Воробьеву.

– Не дает она тебе покоя. Петь, ты, часом, не влюбился в заявительницу? Хотя она теперь вроде потерпевшая.

– Если бы ты ее видела, ты бы так не говорила, – мрачно ответил Лебедкин. – Но что-то там все-таки не так! Что-то там не складывается! Вот как ты хочешь, что-то не вытанцовывается!

– Ох, Петька, опять ты за свое! Опять тень на плетень наводишь! Влетит тебе от начальства!

– Ну, Дусенька, помоги мне разобраться. Я только узнаю, кто она такая, и успокоюсь…

– Ладно, что с тобой поделаешь…

Дуся села рядом с напарником и внимательно взглянула на экран его компьютера.

– Ты ее как ищешь?

– Известно как – по имени и фамилии…

– Ну, так ты немного найдешь… давай мы еще год рождения подключим…

– Пиши!

Дуся ввела дополнительные параметры, и список сократился в несколько раз.

– Все равно много… – вздыхал рядом Лебедкин.

– Пессимист ты, Петя! Твоя Воробьева откуда приехала?

– Из Дальнереченска.

– Ну, это город явно небольшой, там у нее наверняка немного однофамильцев…

И меньше чем через минуту на экране осталась единственная запись с подходящими координатами.

– Ну вот она, твоя Воробьева! – удовлетворенно проговорила Дуся, откинувшись на спинку стула.

– Правда… спасибо тебе, Дусенька… – Лебедкин уныло уставился в открытый файл. – Так… родилась тогда-то… окончила среднюю школу, колледж… работала там-то и там-то… а вот здесь почти на год перерыв… нигде не училась и нигде не работала…

– Ты же сказал, что, если найдешь ее, сразу успокоишься.

– Да, но тут опять какие-то неувязки…

– Ох, трудно с тобой! Ладно, так и быть… говоришь, она из Дальнереченска? А ты помнишь Генку Соловьева? Такой долговязый, волосы рыжие? Он к нам на курсы повышения приезжал. Кажется, именно оттуда.

Лебедкин удивленно заморгал, а Дуся уже вооружилась телефоном и через минуту проговорила:

– Дальнереченск? Из Петербурга вас беспокоят! Капитана Соловьева можно попросить? Ах, уже майора! Надо же, как время летит! Ну так можно?

После небольшой паузы она заворковала самым своим чарующим голосом:

– Геннадий Васильевич, с повышением тебя! Да, это я! Надо же – узнал! Не забыл, выходит, не зазнался, несмотря на повышение? Ну, ну… да, конечно… к нам в Петербург не собираешься?

Она сделала небольшую паузу и продолжила:

– Ну мало ли… вообще-то я по делу звоню. Да, по делу, уж извини. Да, вот такая у нас работа… Короче, у вас в Дальнереченске одна женщина живет… или жила. Так вот, она меня очень интересует. Нет, ничего особо опасного она не совершила, скорее свидетельница по важному делу. Или, возможно, потерпевшая. Ну, Гена, ты же понимаешь – тайна следствия. Но ты мне очень поможешь… да, хорошо… обязательно… непременно… записывай… так запомнишь? Ну да, память у тебя всегда была хорошая! Хорошо, запоминай… Воробьева Анна Игоревна… что меня интересует? А все, что удастся узнать… хорошо, жду! Да уж лучше ты к нам… да, непременно… договорились…

Дуся повесила трубку и повернулась к Лебедкину:

– Ну он нам… то есть мне скоро перезвонит и расскажет все, что удастся узнать.

– Ну, Дульсинея, ты даешь! – восхищенно выдохнул Лебедкин. – У тебя что, в любом городе поклонники есть?

– Ну не в любом, конечно… но вообще-то на курсы повышения из разных городов приезжают…

Она взяла с полки увесистый том Уголовного кодекса и хлопнула напарника по затылку:

– А это тебе за Дульсинею! Знаешь ведь прекрасно, что я это имечко не переношу!

Лебедкин потер затылок и подумал, что еще легко отделался, другому бы от Дуси ой как влетело. После чего он задумчиво проговорил:

– Вот что мне интересно – этот твой Генка… Геннадий Васильевич… до майора уже дослужился, а я все еще капитан. Почему бы это? Как ты считаешь?

– Ты не переживай, Петя, какие твои годы! Все у тебя впереди! Еще дослужишься!

– Ну да, конечно, когда рак на горе свистнет… а вот еще мне интересно, когда он нам… то есть тебе перезвонит? Сегодня, завтра или через неделю?

– Обижаешь, Петя! Я думаю, минут через двадцать, не больше. А то и быстрее.

– Ну уж это ты хватила!

– Хочешь, поспорим?

– А на что?

И тут телефон зазвонил. Дуся взглянула на напарника, улыбнулась и взяла трубку:

– Дальнереченск? Слушаю!

– Ничего себе скорость! – восхитился Лебедкин. – Хорошо, что я не успел с тобой поспорить! Надо же, как ты на него безотказно действуешь! Все дела бросил… майор, между прочим, не мальчишка какой-нибудь… нет, ты меня просто поражаешь…

Дуся погрозила ему пальцем и прижала тот же палец к губам – мол, тише, я же по телефону разговариваю.

Она какое-то время послушала и рассыпалась в благодарностях:

– Спасибо, Геннадий Васильевич… спасибо, Гена… да, если удастся еще что-нибудь узнать, будет здорово… да, я понимаю… да, непременно… только все же лучше ты к нам…