Все мы врём: Как ложь, жульничество и самообман делают нас людьми

Интересовали прессу и более банальные вопросы. Гладко ли пройдет церемония? Не оговорится ли президент во время присяги, когда будет произносить речь, как это произошло при первой инаугурации? И не загорится ли сцена, как во время присяги Джона Кеннеди? Никто и не предполагал того скандала, который вскоре раздуют онлайн-издания. Казалось, что во время самого торжества на этот факт никто и внимания не обратил, но всего через пару дней в средствах массовой информации появились сведения, якобы полученные от одного из музыкантов оркестра морской пехоты, выступавшего на празднике. Похоже, певица Бейонсе, исполнявшая на инаугурации гимн США, на глазах у всего мира просто-напросто шевелила губами под фонограмму!

Дебаты о политической программе Америки тотчас же уступили место «загадке Бейонсе»: неужто певица, а вместе с ней и власти обвели всех вокруг пальца? Или же у источника информации – девушки-сержанта из оркестра морской пехоты – имелись собственные причины обнародовать эти сведения? Возможно, эту девушку снедала зависть оттого, что все лавры достались солистам?

Королева американских ток-шоу Опра Уинфри выступила с поддержкой Бейонсе: «Я бы еще поняла, если бы на фонограмме был записан голос Мэри Джей Блайдж или Алиши Киз, но ведь голос-то был ее собственный! Тогда к чему весь этот шум?» Свои пять минут славы урвал и некий британский звукооператор: проанализировав снятые в стиле Запрудера[1] ролики, он доказал, что Бейонсе пела вживую.

Оркестр морских пехотинцев со своими свидетельствами лишь подлил масла в огонь. Загадка наконец разрешилась, когда певица сама выступила с признанием: действительно, из-за погоды и недостаточной подготовки ей пришлось спеть под фонограмму. Бейонсе заверила всех, что на финале кубка Национальной футбольной лиги обязательно споет вживую. Кроме того, чтобы восстановить поруганную честь, она исполнила перед журналистами а капелла версию гимна США.

По данным на 31 января 2013 года, поисковый запрос «Бейонсе + инаугурация + фонограмма» давал 37 600 000 результатов – а значит, широкую общественность этот вопрос по какой-то причине волновал, хотя почему именно, понимали далеко не все. Как сказал тогда сатирик Стивен Кольбер: «Если Бейонсе действительно пела под фанеру, вы хоть понимаете, что это означает?! Если понимаете – напишите мне быстрее, потому что я так на нее злюсь, так злюсь, а почему – и сам не знаю!»

Инаугурация самой влиятельной фигуры в мировой политике – мероприятие чисто символическое, и, казалось бы, торжество по этому случаю – всего лишь некое дополнительное оформление восемнадцатиминутной речи, в которой глава государства обращается к своим согражданам. Гимн, без сомнения, – очень важный ритуал, проявление национального самосознания и свидетельство связи между страной и ее жителями. Но даже если мы сознаем всю важность этого ритуала, то почему же нас так беспокоит, что Бейонсе пела под фонограмму, особенно учитывая, что узнали мы об этом спустя два дня после выступления? И почему под угрозой оказалась профессиональная репутация певицы, ведь фонограммой в шоу-бизнесе давно уже никого не удивишь?

Парадоксы обмана

Человеческое отношение к обману необычайно сложное. Мы полжизни можем прожить бок о бок с замаскированными пушками, даже не заметив их. Но возмущению нашему не будет предела, когда мы вдруг узнаем, что популярный певец на некоем всеобщем торжестве пел под фонограмму. С одной стороны, мы безразличны, зато с другой – сверхчувствительны, причем наша чувствительность проявляется в самых неожиданных ситуациях. Почему же мы так устроены?

Мы прекрасно распознаем обман в тех случаях, когда нас о нем предупреждают. Однако смысл обмана в том, чтобы не привлекать внимания. Этот принцип положен в основу камуфляжа: он уводит наше восприятие в сторону и скрывает истинное предназначение предметов. Так, в случае с фальшивыми шале за нарисованными стенами прячутся пушки и радиопередатчики. Подобные военные сооружения – идеальный пример того, почему мы боимся мошенничества и обмана, ведь совершенно безобидный фасад скрывает смертельную «начинку». Принцип почти так же стар, как сама жизнь: опасные организмы сливаются с окружающей средой и нападают внезапно. Рыбы-бородавчатки, например, по окраске неотличимы от морского дна, и их замечаешь, только наступив на ядовитые шипы у них на спине. Другой пример – насекомоядные растения, приманивающие насекомых запахом, а затем пожирающие их. Противоположная форма мимикрии тоже встречается в природе на каждом шагу. Достаточно вспомнить совершенно безобидных цветочных мух с устрашающим, похожим на пчелиное брюшко рисунком или бабочек с ярким, напоминающим человеческий глаз, узором на крыльях.

Хотя обман – обычный для природы прием, у нас, людей, все же особое положение. Мы не только знаем, что являемся обманщиками или жертвами обмана, мы вдобавок еще и предаемся размышлениям об этом. Человек во все времена отличался подозрительностью. Мы стараемся разделить окружающих на тех, кому можно доверять, и тех, кого следует опасаться, ищем скрытые дефекты в квартире, которую собираемся купить, а услышав по радио песню, пытаемся понять, действительно ли певец верит в то, о чем поет. Мы привыкли держать под контролем те сферы деятельности и культуры, которые считаем потенциальными источниками обмана и мистификаций, – шпионаж, законодательство, моральные установки, научные исследования, эстетические нормы и полицейские расследования. Цивилизация, будто бы пытаясь навсегда искоренить ложь и обман, развивается таким образом, что обманывать друг друга становится все сложнее и сложнее. Но и способы обмана, в свою очередь, становятся все более изобретательными, и обманщики всегда оказываются на шаг впереди, так что мы словно попадаем в самый центр вечной гонки вооружений. Возникают резонные вопросы. Какой была бы наша культура, не будь в ней этого соперничества? И каким оказалось бы человеческое самосознание? Неужели оружие в этой битве стало двигателем развития?

Служители Подземелья

Комплекс зданий, где располагается Научно-исследовательский институт Вооруженных сил, производит обманчивое впечатление. На первый взгляд он напоминает школу, где я когда-то учился. Кубические постройки в стиле 1960-х, отделанные бежевым листовым металлом и мореным деревом, двери с узкими вертикальными окошками и ребристыми деревянными ручками… Электронная пропускная система свидетельствует о том, что здания слегка модернизировали, но, лишь попав внутрь и увидев витрину с последними изобретениями, я начинаю ощущать себя так, словно очутился в научно-фантастическом фильме. Передо мной некоторые из последних образцов, например «переносной плазмосжигатель», а также нечто, похожее на пару рычагов и крепления для сноуборда. Как впоследствии выяснилось, это высокотехнологичные сапоги-«кошки». Именно здесь лучшие ученые Норвегии работают над технологиями, знакомыми обывателям разве что по фильму «Миссия невыполнима», хотя новейшие изобретения современных исследователей имеют более земное предназначение.

Я иду дальше и попадаю в совершенно обычный кабинет, где физик Мортен Сёдерблум и его коллеги рассказывают мне об истории камуфляжа и обманных маневрах. Никто из присутствующих – ни сам седовласый улыбчивый Сёдерблум, ни рыжеволосая Даниэла Хайнрих в грубых ботинках-мартенсах – не похож на военных. Они ничем не отличаются от, например, ученых из лингвистического института. Впрочем, глядя на третьего собеседника – Стайна Кристофферсена с забранными в хвост волосами и в жилетке защитного цвета, я невольно вспоминаю фильм «Парк Юрского периода». Стайн занимается самыми хитроумными обманными маневрами (кстати, по-английски они называются military deception, то есть военная маскировка).

– Радар, – рассказывает Кристофферсен, – отправляет в пространство сигнал. Встречая на пути объект, сигнал измеряет его и возвращается в исходную точку. По изменениям сигнала можно судить о скорости передвижения объекта. Военная дезориентация – это способ обмануть радар, то есть создать объект, вид которого не соответствует его назначению.

Старый и испытанный способ дезориентации, который, впрочем, прекрасно работает и в наше время, – это полноразмерные макеты танков и самолетов. В прежние времена достаточно было создать видимость, поэтому макеты были надувными или изготавливались из фанеры. Сейчас же, в эпоху инфракрасных и ультрафиолетовых датчиков и радаров, поверхность маскировочных объектов должна обладать свойствами, способными ввести в заблуждение приборы. Но технологии не только усложняют жизнь, они еще и открывают новые возможности.

– Вот что мы делаем: мы перехватываем сигнал радара, видоизменяем его и посылаем обратно. И теперь в сигнал заложена информация об объекте, которого на самом деле не существует. Мы поступаем в точности как те грабители, которые воссоздавали модель помещения перед камерой слежения.

Итак, если военные минувших лет обманывали противника при помощи настоящих объектов, то сейчас настало время виртуальной дезориентации. Для наглядности Кристофферсен показывает мне изображение того, что видит потенциальный враг. На экране радара передо мной военная колонна, а рядом схема того, как преобразуется ложный сигнал. Одна колонна превращается в пять – теперь противник растеряется и задумается, в какую колонну стрелять. На другом экране я вижу лодку, оборудованную генератором помех, который посылает в атмосферу сигнал, содержащий информацию о лодке совершенно иного типа. Значит, сейчас существует возможность немного постучать по клавишам и создать какой угодно образ?

– Условно говоря, да, – отвечает Кристофферсен, – но перед нами возникает множество дополнительных сложностей. Хотя о подробностях я, пожалуй, умолчу.

«Вот тебе и на! – подумал я. – А я-то как раз вошел во вкус!»

– Мы и так работаем на виду у всех, – с виноватой улыбкой поясняет физик Даниэла Хайнрих, – особенно в странах НАТО. Рассказав обо всем журналистам, мы значительно упростим задачу нашим потенциальным противникам.

– Но мы руководствуемся одним принципом, – добавляет Кристофферсен. – Попробуй определить, что ты хочешь увидеть, и тогда легче будет понять, фальшивка перед тобой или нет. Вообще-то так устроен любой обман: когда ты смотришь на объект впервые и ожидаешь увидеть нечто настоящее, обмануть тебя намного проще. Поэтому о наших объектах мы не распространяемся – независимо от того, действуют они или нет. А когда противник не получает никаких особенных сигналов, то с большей вероятностью будет считать истинной любую поступающую информацию.

– Если бы нам пришлось целыми днями проверять достоверность получаемых сведений, жизнь превратилась бы в кошмар, – говорит Сёдерблум. – Моя дочка, например, любит подшутить надо мной. Она частенько подходит ко мне и заявляет: «Ой! У тебя на рубашке пятно!» Я опускаю голову – и она тут же щелкает меня по носу. И то и дело сообщает, сколько раз за день ей удалось меня провести. Я не всегда подозреваю подвох, поэтому нередко оказываюсь обманутым. Верить всему – это очень по-человечески.

Ложь напрямую зависит от доверия. Категорический императив – одно из основных понятий этической философии Иммануила Канта – известен многим. Согласно его максимам, тебе не следует совершать по отношению к другим того, чего другие, по твоему мнению, не должны совершать по отношению к тебе. Один из аргументов, подтверждающих это правило, касается лжи: если все начнут лгать, то исчезнет взаимное доверие, и тогда обман потеряет всякий смысл. Обманщик тоже зависит от доверия, а наиболее выгодная для него ситуация – это оставаться единственным лжецом в окружении наивных простачков. Но какова истинная сущность человека? Вспомним легенду о змее-искусителе и изгнании из рая. Следует ли из нее, что люди по своей природе честны? И что обманщики-искусители – это скорее исключение из правил? Или же все мы на самом деле лжецы и нашу подлую натуру сдерживают лишь строгие, выработанные цивилизацией нормы? Однозначные ответы дать невозможно, однако вывод напрашивается сам собой: игра, к которой человечество прибегало на протяжении всей своей истории как во время войны, так и в мирные времена, зародилась намного раньше, чем современные понятия «доверие» и «обман».

Пустые угрозы

Манящие крабы, если судить по их названию, – существа милые и безвредные. В тропиках их нередко можно увидеть на пляже, и выглядят они почти дружелюбными. Одна клешня у них непропорционально большая, зачастую даже длиннее самого тела и нередко имеет яркую окраску – желтую или розовую. Когда крабы помахивают ею, кажется, будто они радостно зовут тебя поиграть с ними в пляжный волейбол. Однако жест этот следует толковать несколько иначе. Латинское название этих крабов – Uca pugilator – наводит на мысль о боксерах, которые угрожающе трясут кулаками перед носом противника[2]. Да, эта огромная клешня – прекрасное оружие.

Крабы-самцы постоянно вступают в схватку с другими крабами и стремятся разорить их жилье – выкопанную в песке норку. Помимо этого, крабы дерутся, чтобы привлечь самок. Они набрасываются друг на друга, толкаются и стараются ранить соперника. В худшем случае один из участников поединка может потерять свою большую клешню, а учитывая, что именно она используется для привлечения самок, шансы такого краба на продолжение рода стремительно уменьшаются. К счастью, впоследствии клешня отрастает заново. Впрочем, у некоторых подвидов особи, потерявшие однажды клешню, считаются неполноценными. По размерам отросшая клешня ничем не отличается от предыдущей, но на поверку она намного слабее. Такие крабы похожи на размахивающих игрушечным пистолетом бандитов, и рассчитывать им приходится исключительно на свою устрашающую внешность.

Биологи называют подобную тактику ложным сигналом (dishonest signal). Природу можно считать своеобразным полем битвы, и победители в ней выигрывают право передать свои гены потомству. Однако в природе существует и множество примеров битв, которые никогда не начинаются. Представители животного мира прибегают к ложным атакам или отпугивают противника собственной внешностью, таким образом предотвращая нападение.

Биологическая теория сигналов исследует процесс формирования, восприятия и развития сигналов опасности и силы. Одно из центральных понятий в таких исследованиях – честный сигнал (honest signal). К ним прибегают, например, антилопы, когда быстро проносятся мимо львов, высоко подпрыгивая вверх. Кажется, будто антилопы таким образом хотят сказать: «Смотри, какая я быстрая! Тебе меня все равно не догнать – даже и не пытайся!» Эти воздушные прыжки – «честные», потому что имитировать их невозможно, и сам сигнал требует усилий, ведь применить его могут лишь те, кто обладает соответствующим потенциалом.

Однако сигналы бывают и ложными. Вспомним про фальшивые часы «Ролекс»: выглядят они дорого и внушительно, прямо как настоящие, и вызывают у окружающих уважение. Биологам тоже бывает непросто отличить честные сигналы от ложных: в конце концов, они сформировались для того, чтобы вводить в заблуждение представителей своего же вида, и почему ученые, принадлежащие к виду совершенно иному, должны их распознавать? Впрочем, некоторые случаи обмана смекалистым биологам все же удалось разоблачить. Например, в поведении раков-богомолов – крупных ракообразных, длина тела которых может достигать 30 сантиметров. На протяжении семи недель панцирь у них твердый, а клешни острые, однако на восьмую неделю они сбрасывают панцирь и, пока новый панцирь не ороговеет, остаются необычайно уязвимыми. В это непростое для них время им приходится защищаться только при помощи клешней. Нередко в этот период раки-богомолы, чувствуя угрозу, прибегают к обманным движениям в надежде испугать противника, а при неудаче отступают. За неделю до смены панциря поведение раков-богомолов меняется: они чаще проявляют внешнюю агрессию, хотя в открытое нападение не переходят.

Поведение манящих крабов, о которых я рассказал выше, – еще один случай ложного сигнала, который удалось раскрыть ученым. Крабы оценивают противника, исходя из величины его клешни, и не замечают, что отросшая заново клешня менее прочная и сильная. В 2000 году группа исследователей под руководством Патрисии Бэквелл доказала, что такие крабы-притворщики действительно слабее своих сородичей и не выдерживают прямой схватки с более полноценными противниками. Тем не менее в большинстве случаев они прекрасно существуют, избегая столкновений. В отличие от других особей, который отбирают друг у друга домики, такие крабы селятся в пустующих норках. А если учесть, что даже самки не в состоянии отличить заново отросшую клешню от первичной, можно сделать вывод, что в искусстве мистификации крабы достигли определенных вершин. В статье рассказывается, что в одной колонии манящих крабов может обитать до 44 % особей со вторичной клешней и что подобные формы маскировки встречаются в природе намного чаще, чем мы можем себе представить. Обман является целью этой тактики – именно поэтому мы и не подозреваем о ней.

Ученые, исследующие обманные приемы, постоянно сталкиваются с трудностями: им суждено изучать наименее удачные случаи, потому что наиболее успешные обнаружить невозможно. Случаи обмана в природе не ограничиваются внешним видом животных. Летучие мыши могут отыскать жертву в темноте при помощи тактики, напоминающей действие радара: они подают ультразвуковые сигналы и в отголосках эха улавливают информацию об окружающих их объектах. Давно известно, что некоторые виды моли также издают высокочастотные звуки, причем на тех же частотах, что и летучие мыши, и ученые выдвинули версию, что подобное совпадение неслучайно. И тогда исследователи провели классический научный эксперимент. Они запустили в темное помещение моль, лишив ее возможности подавать звуковые сигналы, а затем выпустили туда летучую мышь. Та довольно быстро расправилась с молью. Однако когда в эту же комнату поместили моль, подающую сигналы, летучая мышь не смогла ее обнаружить. Так стало очевидным, что моль обладает способностью распознавать звуки, издаваемые летучей мышью, и подавать собственные сигналы, чтобы сбить летучую мышь с толку. Подобные действия животных очень похожи на действия ученых из Научно-исследовательского института Вооруженных сил. Хотя… Сравнивать животных с радаром – все равно что ставить телегу впереди лошади. Мы же не утверждаем, что хамелеон руководствуется принципом, который положен в основу военного камуфляжа, меняющего цвет в зависимости от окружения. Животные нас намного опередили: они первыми научились подавать ложные сигналы о себе, внедряться под маскировкой в чужие колонии и применять камуфляж. И все это оттого, что они используют те же физические законы и умственные установки, что и мы, люди, а именно – несовершенство восприятия, свойственное противнику.

Художник-камуфляжист

Художник Эббот Тайер вырос в Нью-Гэмпшире во второй половине XIX века. Среди современников он прославился своими пейзажами и изображениями изящных женщин, символизировавших различные добродетели. Он любил активный отдых и много времени проводил на природе, гуляя по лесу. По настоянию Тайера все члены его семьи спали летом под открытым небом. В те времена никто и не предполагал, что впоследствии имя Тайера будут вспоминать, рассуждая о войне и принципах камуфляжа. Сейчас самые знаменитые работы Эббота Тайера – это лесные картины, на которых, если внимательно приглядеться, можно увидеть изображения животных. На одной из них змея, окраска которой сливается с пожухлыми листьями, а пятна на ее шкуре повторяют осенний узор листвы. На другой – павлин, которого, казалось бы, невозможно не заметить, но и он почти исчезает в кроне дерева, а его синие перья не отличишь от просвечивающего сквозь листву синего неба. Эти картины – сами по себе мистификации. В местах обитания павлинов не растут деревья, хотя бы отдаленно похожие на те, что изобразил Тайер. И вряд ли павлин способен так высоко взлететь… Но эти изображения доказывают, что узор не обязательно имеет четкие контуры, а знакомые формы могут оказаться сложными для узнавания – особенно если подойти к делу с фантазией.

Будучи художником, Тайер отлично понимал, как человек визуально воспринимает мир. Сперва мы ищем контрасты, контуры и узор. Затем мозг формирует версию того, что именно перед нами, и эта версия становится основой для дальнейшего осмысления увиденного. По убеждению Тайера, он смог проникнуть в тайны мимикрии животных именно благодаря тому, что знал о механизмах восприятия и эффектах света. Наиболее важным вкладом Тайера в историю развития камуфляжа являются его рассуждения, посвященные защитной окраске. Он нашел объяснение тому, почему брюшко у большинства животных светлое, а спина темная. «Глядя на предметы, мы видим тень и понимаем, что они объемны. Переходы от темного к светлому в окраске животного или птицы не резкие, а плавные, таким образом эффект тени сглаживается и благодаря этому животное гармонично сливается с окружающей его природой», – пишет Тайер. Именно он порекомендовал военным использовать противотеневые эффекты и искажающие маскировочные рисунки. В нашем представлении война невозможна без камуфляжа, однако так было не всегда.

Люди, как и животные, ведут вечную войну друг с другом, с той лишь разницей, что человеческая война – понятие вполне конкретное. С войной связаны отрасли промышленности, война – это политическая неизбежность и постоянная угроза. У большинства государств есть армия, а в военной тактике, направленной на победу или уклонение от битвы, часто используются основанные на обмане сигналы. Римские центурионы в украшенных перьями шлемах похожи на птиц, которые для устрашения врага распушают перья на голове. Самурайские шлемы часто дополняла маска, изображающая уродливое лицо с крючковатым носом, а доспехи полностью закрывали тело воина, превращая его в подобие демона.

Вплоть до Первой мировой войны целью военной формы было создать видимость, причем не только для врагов, но и для союзников. Военная форма была символом власти и непобедимости. Все изменилось после Первой англо-бурской войны 1880 года, когда красные мундиры британских солдат стали для противников отличной мишенью. Когда под пулями снайперов полегло немало воинов, генералы поняли, что военную форму следует сделать менее броской. Так появилась униформа цвета хаки.

Камуфляж начал широко применяться в армии во время Первой мировой войны – во многом благодаря таким художникам, как Эббот Тайер. Французское слово camouflage связано со значением «пускать пыль в глаза», а изготавливавшие камуфляж ремесленники называли себя камуфлёрами. Один из таких камуфлёров – Анри Бушар – так искусно изготовил из папье-маше бюсты французских и английских солдат, что майор Хескет Притчард, увидев их, немедленно заказал целую партию. Вдобавок майор велел изготовить муляжи одетых в военную униформу сикхов и гуркхов. Все это делалось, чтобы сбить с толку немецких разведчиков, собиравших сведения о составе британской армии. Будем считать, что немцы тоже пришли в восторг, разглядывая величественные позы и каменные лица вражеских солдат.

Во рту у некоторых из манекенов имелось даже отверстие для сигареты, а прикуривалась она через особый резиновый шланг, которым управлял прятавшийся под манекеном солдат. Так и представляешь себе неподвижную фигуру с чертами Клинта Иствуда и с сигаретой во рту. Позже Притчард описал то «странное ощущение», которое охватывало его, когда муляж, под которым он сидел, вдруг разносилa в клочки пуля.

Ослепляющий камуфляж

Во время Первой мировой войны мастера камуфляжа изготавливали также муляжи лошадей, фальшивые деревья, за которыми прятались солдаты, и накидки для снайперов. Таким образом солдаты тоже научились мимикрировать, совсем как тигры в саванне и птицы в джунглях. Однако имитация – далеко не единственный вид камуфляжа. Зебра и осьминог – прекрасные примеры того, как можно ввести врага в заблуждение с помощью сбивающего с толку рисунка. В 1914 году французский художник Люсьен-Виктор Гиран де Ссевола, проходивший службу в артиллерийском полку, обнаружил, что этот же принцип можно использовать для маскировки пушек. Пушки, на которых нарисованы неровные черно-белые линии, врагу различить сложнее, чем обычные орудия. Такой прием стал называться деформирующим камуфляжем.

Сейчас военные суда окрашены в невыразительные серые тона, то же самое мы видим и в фильмах о Второй мировой войне, поэтому, глядя на фотографии кораблей времен Первой мировой войны, мы приходим в замешательство. Возьмем, к примеру, снимок 1918 года, на котором изображен корабль ВМС США West Mahomet: именно такими выглядят корабли на картинах художников-кубистов. Впечатление, словно смотришь на судно одновременно с разных ракурсов. Или даже не на одно судно, а на несколько. А может, перед нами вообще отдельные сегменты корабля, разбросанные по воде? Кажется, будто кто-то взял и как попало прилепил нос к корме, а корму – к килю. Такой эффект достигается за счет нарисованных на корпусе широких черных и белых волнистых полос. Благодаря им видимые пропорции и контуры меняются. Поэтому вполне возможно, что Пикассо был прав, когда в 1915 году, увидев привезенные в Париж разрисованные пушки, воскликнул: «Так ведь мы это придумали!»